ЧАСТЬ 2
Глава пятнадцатая
Аня, Ваня и баня


 
Поезд чудовищно опаздывал. Во всяком случае, так казалось Штольману, который в ожидании извёлся сам и принялся изводить окружающих. Досталось и Василию, который всё принимал безропотно, и Вере, которая никогда не придавала этому значения. Взглянув в который раз на свой брегет, Яков решил, что за тридцать лет он, наконец, утратил точность. Но вокзальные часы тоже показывали четверть третьего.
- Задерживается, - пробормотал Штольман себе под нос.
- Не задерживается, - откликнулся верный Василий. – Я у дежурного по станции спрашивал. По расписанию идёт. Прибудет в 14.20.
Яков хотел огрызнуться, потом пожалел несчастного парня. От Веры ему бесконечно достаётся, не хватало ещё её папаше развернуться во всю мощь своего скверного характера.
- А то я наши железные дороги не знаю, - проворчал сыщик. – Когда у них что вовремя?
Смирной открыл рот, чтобы возразить, потом со вздохом его закрыл. Яков саркастически скривился, мрачно торжествуя победу, и в этот миг издалека донёсся паровозный гудок.
Поезд подползал к платформе слишком неторопливо. И народу на перроне было слишком много. И у всех громоздкий скарб, нарочно созданный, чтобы мешаться у него под ногами.
Вагон Анна не сообщила, поэтому Штольман изо всех сил вытягивал шею, силясь различить жену в проемах мелькающих дверей. Он увидел её в одном из последних вагонов, когда поезд уже почти потерял ход. Она стояла за плечом у проводника и с напряжённым лицом вглядывалась в людей на перроне. Углядев его, озарилась бесконечно прекрасной улыбкой. Но вагон неумолимо протащило мимо. Штольман подхватил свою трость и припустился следом, словно поезд вдруг мог прибавить ход и пройти мимо станции без остановки. Поймал себя на том, что мчится почти вприпрыжку, застеснялся этой мысли, но не сбавил шаг.
Состав, наконец, громыхнул в последний раз, паровоз сипло выпустил пар и замер. Проводник откинул подножку, но первым на перрон спрыгнул Егор Фомин, предупредительно подавший руку Анне. Яков мельком нахмурился, но жена уже ступила на платформу, и секунда непонятного раздражения растворилась в немыслимом блаженстве, когда он увидел, как она спешит к нему навстречу.
Когда-то, уже очень давно Анна Викторовна решила, что не станет больше скрывать свои чувства и будет делать всё, что ей хочется. Он навсегда запомнил этот миг, когда она с озорным лицом вдруг подошла, поцеловала его в губы, а потом не дала себя обнять. И её совершенно не смутил городовой, который на всё это глазел.
Тем более не смущал её тридцать лет спустя полный перрон людей. Она просто обняла мужа за шею и жарко прильнула к губам. Яков, никогда не отличавшийся открытостью чувств, испытал вдруг самодовольную радость. Если его прилюдно целует такая красавица, значит и он сам всё ещё ничего!
- Слава богу! – выдохнула Анна, отрываясь и давая ему вздохнуть. Тонкие пальчики по-хозяйски оглаживали его лацкан.
Ему хотелось взять эту хрупкую руку и перецеловать, смеясь, каждый палец. Вместо этого он проворчал:
- Слава богу, Анна Викторовна? Это я, значит, умчался в неизвестном направлении неизвестно зачем?
- Я предупредила, - безмятежно ответила жена. – Но вы можете продолжать, Яков Платонович. Я давно уже привыкла к вашему несносному брюзжанию.
А пальцы между тем гладили его плечо, старательно убирая с него несуществующие соринки.
Тем временем к ним присоединилась широко улыбающаяся Вера.
- Знаю, знаю, знаю! – скороговоркой выпалила она. – Здесь стреляют, режут, бьют. Всё привычно, мило и по-семейному. Здравствуй, мама!
Василий наблюдал, как она повисла на шее у матери, и выражение надежды на его лице сменялось миной обречённой покорности. Кажется, он ждал, что Анна дочь немедленно отправит обратно. Господи, да если бы это только было возможно!
Со стороны вагона уже подходил Фомин. Его сопровождали ладные и подтянутые приёмные сыновья – юные пионеры и какой-то щуплый беспризорник в драном пиджачке не по размеру и огромном картузе, съезжающем на нос.
- Яша, это Иван Иванович Бенцианов, - радостно сообщила Анна. – Антонина Марковна просила разыскать его и позаботиться.
Яков  промедлил ровно мгновение прежде, чем вспомнить белобрысого парнишку, которого они когда-то пристроили к обезумевшей от горя старой барыне. То дело он считал едва ли не самым удачным из всех, что у него были в Затонске.
Малец, впрочем, на того парнишку совсем не походил. Тёмные глаза из-под козырька драного картуза смотрели дерзко.
- Штольман Яков Платонович, - представился сыщик.
- Немец, перец, колбаса! – прямо в лицо ему нахально сообщил беспризорный. – Спрячь цепку, фраер! А то котлам ноги приделают – легавых позвать не успеешь.
Выдав эту порцию немыслимого хамства, пацан набычился, широко расставив ноги, сунул руки в карманы и стал ожидать реакции.
У Якова на миг потемнело в глазах. Словно провернулось огромное невидимое колесо, возвращая его в невозможную даль, где такой же щуплый парнишка отчаянно дерзил и кусал всякого, кто решится подойти, чтобы никто не смог догадаться, как ему хочется плакать.
- Да я сам легавый, - неторопливо, с усмешкой сообщил он.
- Ты легавый? – недоверчиво хмыкнул пацан.
- Да уж пятьдесят лет как, - поведал ему Штольман. – А на тот случай, если у часов ноги отрастут, у меня ремень с руками имеется. Для того места, откуда ноги.
- Бить будешь? – спросил Бенцианов-младший.
- Нет, - плотоядно усмехнулся сыщик. – Терпеливо и вежливо побеседую.
За всю жизнь детей он не трогал и пальцем.
- А люлей тебе отвешу я, - деловито пообещала Вера. – На правах старшей сестры. Ну-ка, быстренько перед всеми извинился!
- Щас! – пообещал пацан и показал язык. А потом заявил. – Джуле!
Штольман пожал плечами и показал язык ему в ответ.
- И тебе джуле.
- Мама, где ты взяла это чудо? – старательно изумилась Вера.
- В одной банде, в Твери.
- В банде? – хмыкнула дочь. – Ну, тогда он тебе не соперник. Помнится, банда дяди Жана ходила перед тобой на цыпочках и заглядывала в рот.
- Было такое, - радостно сообщила всем присутствующим Анна. – Койоты-с-Холма были когда-то самой страшной шайкой Монмартра.
Егоровы близнецы переглянулись и присвистнули. Фомин широко улыбнулся:
- Прямо Эжен Сю какой-то, «Парижские тайны».
- Этьен Марсель хотел об этом написать, но Яков его отговорил, – хмыкнула Анна. – Запугал, наверное, как водится. Этьен – наш друг и известный парижский журналист.
- А расскажите про банду, - вклинился один из близнецов, тот, что побойчее.
Должно быть, мальчишки уже успели вообразить себе эпическую битву с вселенским злом.
- Яков был тогда в отъезде, а к нам обратилась одна женщина, - охотно поведала ему Анна. – Её муж пропал где-то на Монмартре. А это самый бандитский район Парижа, чтобы вы знали. Мы пошли туда вчетвером: я, дядя, доктор Милц и дядина жена. И были уверены, что уж в таком количестве нам ничто не угрожает. Но дух пропавшего заманил нас прямо в логово апашей. Они нас захватили в плен, а потом всей толпой отправились к нам домой – требовать выкуп, - она оглядела аудиторию, лукаво поблёскивая глазами.
- А дальше-то что? – сердито буркнул Иван. Драматическая пауза ему явно не понравилась.
- А дальше они вернулись обратно, отворили нашу темницу и очень перед нами извинялись. При этом ухо главаря было очень большое и красное, и торчало перпендикулярно голове. Просто вечером Яша вернулся из Нанта. И популярно объяснил молодым людям, что они поступают нехорошо.
- И что с ними стало в дальнейшем? – поинтересовался Фомин.
Яков пожала плечами:
- В основном получились нормальные люди. Большей или меньшей степени респектабельности.
- А дядя Жан подарил бабушке Саше щенка, - вспомнила Вера.
- Вы с ним появились в доме в один день. И одинаково умели перевернуть его вверх дном.
- Характер закаляется в трудностях! – изрекла дочь. – Без нас дом мог стать слишком правильным и буржуазным.
- Вот уж это Затонску-на-Сене никогда не грозило, - рассмеялась Анна.
- Это точно. Бандиты, расследования, духи, Этьен Марсель. И Вера с собакой. Как бабушки от вас с ума не сошли?
- Бабушка Саша когда-то работала в контрразведке. А у бабушки Маши был просто крепкий характер!
Иван Иванович Бенцианов под этим потоком воспоминаний выглядел несколько ошарашенным. Приёмыши Фомина снова переглянулись и радостно осклабились. Сообразительные мальчишки, видимо, нарочно спровоцировали Анну на разговоры. Акция устрашения?
Ну, лиха беда начало. Циркача с Игнатом для полного веселья Штольману было мало. Вот теперь у него полный комплект.
- Предлагаю заканчивать воспоминания и двигаться к дому, - заявила Анна Викторовна. – Мы устали и есть хотим.
- Это в Парижскую Коммуну, что ли? – насмешливо спросила дочь. – Там уж накормят!
- А главное, там мы все чудесно поместимся, - пробормотал сыщик. – Друг у друга на головах.
- Вы домой идите, - велел вдруг Егор близнецам. – А мне в Совдеп ещё надо.
И заспешил прочь размашистым шагом, торопливо махнув на прощанье рукой.
Чёрт, не пришлось бы у Евграшина срочно просить какое-нибудь жильё. Вера, правда, уедет завтра, но с этим чучелом в одной комнате им явно тесновато будет.
- Не поместитесь, - вдруг хмуро сообщил Василий. – Со всей живностью, что этот парень привёз на себе из Твери.
- Варианты, Василий Степанович?
- В баню его. И сутки драить со щёлоком.
- Господи, Вася, ну где же мы баню в Парижской Коммуне возьмём? – вздохнула Анна. – Там и холодная вода два часа в сутки. Причём, непонятно, когда эти два часа наступят.
- У нас баня есть, - сообщил помощник. – Мишка, брат нынче дома, натопит. Идёмте к нам.
Вот это правильно! Пусть теперь головы болят не только у Штольманов. Умеете вы, Анна Викторовна, найти развлечений для всех!
* * *
Штольман к людям привыкал небыстро и с незнакомцами всегда разговаривал до крайности сухо. И если Василия он в глубине души давно уже числил своим, то мысль, как отнесутся остальные Смирные к такому вторжению, его изрядно беспокоила.
Однако Михаил, хоть и удивился, но явного неудовольствия не выказал. Был он крепким, немногословным мужиком средних лет с внимательным взглядом и уверенными манерами представителя победившего класса.
- А чего ж? – сказал он, оглядывая Ваньку с головы до ног. – Баня – дело доброе. И для здоровья полезное. А кому-то и нужное до зарезу.
Анин беспризорник хмыкнул, но хамить гегемону не стал. Видимо, сообразил, что здесь леща отхватит непременно. Это тебе не немца-перца дразнить.
- Охти! – захлопотала жена хозяина. – Да у него ж ничего нет! Что ж он, сердешный, после бани опять лохмотья эти наденет?
- Нет, это только в печку, - признал Штольман. С живностью Василий наверняка не ошибся.
- Так ты Стёпкино бельишко дай, - предложил Михаил. – Паренёк тощий, из чего наш вырос – ему как раз будет.
Штольман выдохнул с облегчением. Бытовая сторона вопроса всегда ставила его в тупик. Никогда он в этом не был силён, до брака был спартанцем поневоле.
К счастью, женщины моментально нашли общий язык и удалились в избу, оживлённо обсуждая какие-то свои проблемы. Василий поглядел им вслед непонятно и тоскливо.
Михаил подкинул в топку дровец, закурил самокрутку и завёл степенную беседу с гостями. Яков ожидал, что спросит он о Циркаче, и мысленно готовился отговариваться тайной следствия, но старший Смирной спросил о другом.
- А скоро ли электростанция будет?
Штольман пожал плечами и ответил, что об этом лучше Веру спросить.
- Скоро, - уверенно заявил вдруг младший брат. – Уже и турбины привезли.
У самого Якова Платоновича на этот счёт имелись сомнения. Реку ещё не перекрыли плотиной, вода не набралась – откуда электричество? Впрочем, у старости с молодостью разные сроки. Что для Василия скоро, Штольману и не увидеть, пожалуй.
- Это хорошо, - кивнул Михаил. – Оно и вам полегче будет, товарищи сыщики.
- Это каким же образом? – удивился Яков Платонович.
- Ну так фабрика заработает, работа появится. Глядишь, поменьше озоровать-то станут.
Штольман удивился. Мысль о такой стороне электрификации как-то не приходила ему в голову.
Потом Михаил спросил о затоплении, как оно с землёй будет. И снова Вася взялся отвечать, чертя щепочкой по земле и доказывая, что окрестные деревни водохранилище даже не затронет, потому как будет оно выше по течению, да к тому же пойдёт по низкому зареченскому берегу. Яков усмехнулся и мысленно признал, что вчерашний день в компании студентов не прошёл для помощника даром. Того и гляди соблазнится и сбежит из сыщиков в инженеры.
Впрочем, это всё пустое. Никуда Василий от него не денется. Сыщик он, до мозга костей, вскормленный Евграшиным и отравленный Ребушинским.
- Циркача-то скоро возьмёте, Яков Платонович? – Михаил всё же задал давно ожидаемый вопрос.
- Надо бы скорее, - уклончиво ответил сыщик.
Стёпа Пескарёв, по словам Марфы, бредил цирком. И Яковлев приблизил его к себе. Очевидная связь. Или слишком очевидная? Не рано ли он сбросил со счетов Леопольда? Он и о Стёпе слишком мало знает, а о Призраке и вовсе ничего.
И причём здесь Игнат? Вспомнить бы, кто из купцов, которых он посадил, звался Игнатом. Раз он местный, должна остаться семья, связи. Глядишь, и вывели бы на след бандитского логова.
Можно, конечно, раздразнить изувера и начать охоту на живца. Но уж очень не хотелось быть наживкой самому. И годы не те, и хищники больно кровавые.
* * *
Когда баня вытопилась, хозяин радушно предложил гостям первый пар. Яков вытряхнул приёмыша из одёжек, собственноручно сунул лохмотья в печку, поворошив кочергой, и загнал мальчишку в парную. Смущал его простонародный ритуал совместного мытья, но деваться всё равно было некуда. Не мог же он заставить Василия отмывать Ваньку. Ведь не Смирному это чучело предназначили воспитывать. Придётся самому.
Да и в баню хотелось, чего греха таить. В Затонске царила паркая жара, каждый день выливавшаяся грозами. А вчера он ещё и промок изрядно. Как бы самому от такой жизни не завшиветь.
В бане мальчишки уставились на него с каким-то странным выражением. Штольман нахмурился. Никогда он не любил быть в центре внимания, а уж в чём мать родила – и подавно. Васька спохватился первым и отвесил леща тверскому жигану:
- Не глазей!
- А у тебя такого нет, - мстительно ответил мальчишка, уворачиваясь.
- Чего нет? – мрачно спросил Яков Платонович.
- Кубиков на животе.
Штольман покосился на свой пресс с некоторым удивлением. Ничего особенного. У Василия примерно то же самое, просто у сухого от природы Штольмана мышцы проступают рельефнее. К своим годам не нажил он ни пуза, ни старческой худобы. Понимая, что тело без движения начнёт отказывать быстро и безвозвратно, гимнастикой истязал его упорнее, чем в молодости, не давая себе поблажек. Так что возраст его покуда выдавали лишь морщины да седина. И на Анну Викторовну ещё не смели коситься с сочувствием: молодая да красивая, а замужем за стариком.
Ванька подошёл вплотную и ткнул его пальцем в живот:
- Как доска!
Яков сгрёб его и закинул на полок:
- Здесь сиди. Пока все звери с тебя не сбегут.
- Жарко, - нахально сообщил пацан.
- Им тоже жарко. Терпи.
Баня и впрямь была натоплена знатно. В шайке мокли два новых веника, наполняя парную пряным берёзовым духом.
- А у меня такие будут? – поинтересовался сверху Иван. Не давали ему покоя кубики Штольмановского пресса.
- Боишься, много бить будут? – хмыкнул сыщик.
- Чего? – изумлённо откликнулся приёмыш.
- Чего-чего? – насмешливо отозвался Василий. – Не знаешь, для чего пресс нужен? Чтобы ливер защищал, когда тебя в живот бьют.
Ванька продолжал таращиться на Штольмана с полнейшей бесцеремонностью.
- А тебя били? Это тебя жиганы так отделали?
Яков покосился на пулевые шрамы, почти симметрично украшавшие оба плеча, и хмыкнул:
- А вот представь себе, нет. Этот – от русского князя, а другой – от французского аристократа.
- А на боку? Который ножом.
- От английского шпиона.
Яков со вздохом полез наверх. Надоели ему эти мальчишеские восторги. И ведь никуда от них не деться. И полезны они с точки зрения мужского авторитета. Как к нему обращаться, Ванька пока ещё не определился, но немцем-перцем звать уже не рисковал.
- А это? – вездесущий мальчишеский палец коснулся лопатки, напомнив, что там тоже есть шрам, когда-то умело зашитый американцем.
- А это мне оставил племянник индийского князя. Брысь вниз! Василий, поддайте!
Васька плеснул воды на каменку, и вверх поднялся невыносимый жар. Иван поспешно сполз на пол и завис над шайкой с холодной водой, плеская себе в лицо. Вместо него на полок взгромоздился Смирной.
- Яков Платоныч, - внезапно хмыкнул он. – Так на вас вся мировая контрреволюция расписалась.
Внизу фыркнул Ванька, которому это показалось смешно.
- А у тебя это чего? – беспризорник указал на шрам на боку у молодого сыщика.
- Пьяный пырнул в девятнадцатом году, - мрачно ответил Смирной. Видимо, собственные ранения столь героическими ему не казались.
- А на плече?
- Кобыла тяпнула, - сердито буркнул Василий. – Сиди там молча. И отмокай, покуда грязь не отвалится.
Штольман повернулся на спину, всем своим недовольным видом показывая, что обсуждать мужские украшения более не намерен. Василий улёгся подле и тоже затих, блаженно вздыхая.
- Хорошо, - выдохнул он некоторое время спустя. – Сейчас напариться, потом кваску. И поспать бы часов десять.
- И чтобы завтра никуда не идти? – подхватил сыщик.
- Отчего же? – спокойно ответил Смирной. – Можно пойти на рыбалку.
- А я, представьте, Василий Степанович, на рыбалке только раз в жизни был.
Ванька внизу заметно удивился:
- Чего так?
- Да мы не рыбаки, - вздохнул Штольман. – Скорее уж охотники. Бандиты от нас бегают, а мы за ними.
- По грибы тоже хорошо, - мечтательно сказал Смирной. – Грибы никуда не бегают.
- За ними ходить надо, - заметил сыщик. – Нет уж, на рыбалку – так на рыбалку. Лежать на бережку и размышлять о вечном.
- А рыба чтобы сама на кукан прыгала! - насмешливо поддел Ванька.
- Так, - сказал Штольман, подымаясь. – Василий, давайте сюда этого нахала. Воспитывать будем.
Васька ловко подхватил скользкого мальчишку подмышки и закинул его на полок. Яков вытащил из шайки пышущий жаром веник.
- Ай! – сказал Ванька. Веник накрыл его тощую спину целиком.
- Это тебе за немца-перца! – с хищной усмешкой сообщил сыщик.
- Ой!
- А это за фраера!
- Ну, я ж не знал, что ты в масти! Ай!
- А это за воровской жаргон. Привыкай говорить, как нормальные люди говорят.
- Я больше не буду! - радостно завопил наказуемый.
И ведь попробуй такого приласкать – ощетинится немедленно.
 
Намахавшись вениками, снова прилегли на полке, отдыхая. Из блаженной истомы сыщика выдернул неожиданный вопрос Василия:
- Яков Платоныч, а к вам родители Анны Викторовны как относились?
- Превосходно, - пробурчал Штольман. – Не убили. Только в дом не пускали.
Кажется, помощник ожидал чего-то другого. А почему его это вообще интересует?
- Не убили? – озадаченно повторил он.
- Ну да. Виктор Иванович в прошлом боевой офицер был, фехтовал и стрелял отменно. Дуэлянт к тому же. Так что мне, можно сказать, повезло.
- А за что убивать-то? – поинтересовался снизу неугомонный Иван. Вот уж этот малый застенчивость потерял ещё где-то в утробе.
- Ну, так счастье какое – зять-нищеброд, у которого всего имущества – только могила на местном кладбище. Ещё и полицейский к тому же.
Смирной вдруг горестно вздохнул.
- Так ты пролетарий, что ли? – сделал неожиданный вывод Ванька.
А что? Очень уместная по нынешним временам характеристика.
* * *
Когда вконец употев и намывшись, выползли из парной, в предбаннике на лавке обнаружилась не только одежонка для Ваньки, но и свежее бельё для сыщиков.
«Аня!» - от одной мысли на душе стало тепло.
Но в чистой горнице Смирных хлопотала только хозяйка, поставившая перед гостями по доброй кружке квасу, как Василию и мечталось. После квасу Яков вдруг почувствовал себя совсем осовевшим, но не спать же в чужой избе за столом. Он тяжело поднялся, благодаря хозяев, подтолкнул Ваньку к двери.
- Анна Викторовна где? – только сейчас до него дошло, что жена с дочерью пропали из виду, когда он ещё в баню не заходил.
- Так этот примчался, Егор Рыжий, - торопливо сообщила хозяйка. – Приехал с председателем Совдепа, сказали с ними ехать. Потом городовой бельишко вам привёз. Дожидает вон.
Штольман встревожился.  За забором и впрямь маячила крыша милицейской пролётки. На козлах курил неизменный Палыч.
Чёрт, что же стряслось ещё? Куда умчалась Анна? Кулагин – стрелок отменный, но против банды одного револьвера мало.
И куда мальчишку девать? С собой тащить под пули? Здесь его не оставишь. Сбежит ведь.
- Что у нас опять, Макар Палыч?
Бывший городовой отшвырнул окурок и подобрал вожжи.
- Так это, Яков Платоныч, велели вас на квартиру отвезти.
- На какую квартиру? – помотал головой Штольман, силясь понять происходящее.
- Известно, какую. Совдеп вам выделил. Чтобы, значит, с семьёй в гостинице не мыкались.
Яков облегчённо выдохнул. Значит, ни пожара, ни наводнения. Не иначе, Егор Фомин подсуетился. Хорошо, когда проблемы решаются сами собой.
Он подтолкнул Ваньку к пролётке и сам взгромоздился следом. Хорошо всё же, что беготня откладывается.
- Василий Степанович, жду вас завтра в управлении.
Хорош барствовать. Опухоль уже сошла, Вера завтра уедет. А помощник ему самому нужен.
- Палыч, а квартира-то где? – спохватился Смирной, когда пролётка уже тронулась.
- Дак, Октябрьская, дом пять дробь один.
 
Нынешние адреса постоянно ставили Якова в тупик. За полтора года он Затонск не успел узнать до последнего закоулка. Для того у него Коробейников был. Но привыкнуть к тому, что незнакомыми стали улицы, которые он хорошо знал прежде, ему никак не удавалось. Табличек на дверях домов в городке отродясь не водилось, оставалось только гадать, где она - та Октябрьская.
Пролётка между тем покатила знакомыми местами, сворачивая в сторону Царицынской. И Яков снова почувствовал, что волнуется, как много лет назад. Этот город всегда имел свойство возвращать ему молодость.
Вон там, за липовой аллеей желтеет дом, вход в который был ему заказан. Штольман мог сколько угодно делать вид, что его это не задевает, но изгнание из дома Мироновых было едва ли не самым горьким позором в его жизни. Пожалуй, даже высылка из Петербурга не воспринималось им так остро, хотя бы потому, что из столицы вылетел он вполне по заслугам. Здесь, на этих аллеях, в этой беседке было средоточие всех его тогдашних помыслов. От этого он был когда-то отлучён, и сколько бы ни твердил, что так будет правильно, в душе мучила несправедливость такого решения. Потому что негодяй Разумовский, в отличие от него, был здесь принят и обласкан. Хотя он-то без Анны вполне мог и жить, и дышать.
Знал ли Виктор Иванович, что запрет его Штольман регулярно нарушал, являясь к Анне Викторовне в сад, встречаясь с нею в городском парке? Изгнав сыщика из дома, родители опрометчиво забыли запретить ему видеться с их единственной дочерью. А если бы предусмотрели и это? Кто знает, выжил бы он тогда – без Ани?
Почему её отец вдруг решил простить его - той зимой, когда у него не осталось вовсе уже ничего, даже имени? Или всё же уверился, что любимая дочь тоже не сможет жить без своего сыщика? Несколько строк торопливо написанного благословения, где Штольман даже не был упомянут, окончательно утвердили его право на дальнейшую жизнь: «…сообщай, что с вами происходит…» До самой встречи в Париже сыщик гадал, как сложатся его дальнейшие отношения с Аниной семьёй, и был готов к пожизненному остракизму - за то, что похитил солнечную деву, как мрачный древнегреческий бог. Едва ли в Затонске после их отъезда навсегда настала осень. Но тёща Штольману долго простить не могла. А уж сестрица её Олимпиада Тимофеевна и при последней встрече поминала полицейского недобрым словом. Восторгаясь при этом французским зятем. Ирония судьбы всегда его забавляла!
Между тем, пролётка свернула к до боли знакомому особняку и остановилась у флигеля. Дверь распахнулась, и на пороге чудным видением из прошлого возникла Анна Викторовна. Вот только в прежние времена не было у неё этой улыбки – спокойной, уверенной, чуточку властной. С таким выражением она порой говорила: «Мой Штольман!» Яков всегда считал себя человеком свободным. Когда Нина твердила: «Ты мой», его это бесило. И радовало, когда права собственности на него заявляла барышня Миронова.
На миг ему почудилось, что он всё же где-то заснул. То ли в бане, то ли у Смирных за столом.
- Ты не поверишь! – сияя, подтвердила жена.
Поверить, и впрямь, было трудно. Яков вошёл, озираясь. Кажется, в этой части мироновского дома он не был даже тогда, когда приезжал за тёщей двадцать лет назад.
Потом вдруг вспомнил, что однажды всё же входил в эту дверь. В тот день его тайком провёл к заболевшей племяннице Пётр Иванович. Тогда Штольман был слишком взволнован, чтобы осознавать, где находится. Боялся, что поймают и выдворят Анины родители. А того пуще – боялся увидеть её обессиленную, больную, без сознания. Такую, какой она была, когда он притащил в этот дом пойманного отравителя Мишеля. Страх потерять Анну Викторовну глубоко укоренился с той поры – да так и остался на всю жизнь. Когда она болела, он просто с ума сходил.
Во флигеле оказалось три комнаты. Они даже были обставлены какими-то остатками прежней мироновской мебели, что было уже вовсе удивительно. По нынешним временам – вполне себе приличная квартира.
Яков не решился спросить у Ани, что здесь было прежде. Возможно, ей больно об этом вспоминать.
Но нет, она сияла, словно вернулась в большой господский дом, где прошло её детство.
- Так вот оно какое – наше родовое гнездо? – Вера оглядывалась безмятежно. Для неё в этих стенах не было воспоминаний.
- Пара прутьев от родового гнезда, - пробормотал Штольман.
И поймал себя на мысли, что всем имуществом, какое у него когда-либо было, он обязан Мироновым. У него самого всей недвижимости – только могила, да и та занята. В Петербурге, когда мать была ещё жива, они жили в какой-то квартире, видимо, съёмной. Но к тому времени, когда Якова вытурили из корпуса, у него не осталось и воспоминаний о том, где же она находилась. В годы службы жильё у него было казённое, его это не волновало.
А если бы не полетела в тартарары его карьера? Если бы Варфоломеев отменил ордер на арест? И пошёл бы Штольман вверх по служебной лестнице, и родители Анны со временем приняли бы его. Он не жил бы тридцать лет на чужбине. Но был бы он жив сейчас? Или его семью перемололи бы неумолимые жернова революции?
Анна Викторовна вынесла и поставила на стол исходящий паром чугунок молодой картошки с укропом.
- Ничё, жить можно, - постановил Иван, устремляясь к столу.
- Руки мыть! – грозно напомнила Вера.
- Они чистые, - заявил пацан, для порядка поелозив ладонями о штаны. – Я в бане был.
- И теперь можно месяц не мыться? Марш к умывальнику! – дочь была неумолима.
Придётся подавать пример. Яков вздохнул.
- А умывальник где?
Вместе с ним Ванька отправился мыться безропотно.
- В нашем доме школу планируют открыть, - радостно поведала за обедом Анна. Если и были вещи, которые повергали её в уныние, то неприютность и безденежье явно не в их числе. Было время, она довольствовалась войлочным шатром и меховым одеялом. Главное, чтобы он, Яков, был рядом. – А флигель предназначили для учителя.
- Учителя, стало быть, ещё не нашли? – сделал вывод Штольман.
- Не нашли, - подтвердила Анна Викторовна. Посмотрела на него, будто хотела что-то сказать, но передумала.
А что, если и впрямь остаться здесь? Вера, наверняка, задержится в Затонске на ближайшие несколько лет, пока не будет пущена электростанция. Евграшин с ума сойдёт от восторга, сыщик в отделении до зарезу нужен, Василий молодой ещё, его учить и учить. Как его бросишь? Анну в школу с радостью примут.
Жить в этом флигеле, слушать соловьёв в мироновском саду. По утренней зорьке ходить с Иваном на Пустую заводь – караулить неуловимого угря…
Впрочем, пустое. И мечтать об этом он не должен, потому что по свету пока ещё бродит Циркач. И сеет смерть бывший купец и каторжник Игнат. Оставаться здесь семьёй - смертельно опасно.
 
Об этом он завёл разговор после ужина, когда Вера с приёмышем удалились в «детскую». В этой комнате имелся небольшой диванчик и узкая кровать. Кажется, затонский совдеп не предполагал, что учитель может быть семейным человеком. В гостиной диван был побольше, Яков про себя уже решил, что уложит там Анну, когда разговор окончится. Что до него самого, то он так устал, что, кажется, уснёт и на коврике у двери.
- Аня, завтра же забирай мальчишку и уезжай в Москву!
Жена уставилась на него иронически, становясь в этот миг удивительно похожей на Веру. Только что бровь не вздёргивала.
- Как ты себе это представляешь?
- Обыкновенно. Пошлю Василия за билетами, а потом посажу вас на поезд. Я приеду, когда всё закончится.
- А если тебя убьют?
- Тогда, наверное, не приеду.
- Яша, я говорю серьёзно! – в голосе жены начал прорезаться металл. До сих пор она так только с учениками разговаривала. Нет, так дело не пойдёт.
- Ну, с этим, Анна Викторовна, вы что можете поделать?
Произнёс и сам ощутил, что вышло излишне резко. Реакция последовала немедленно.
- Что? – она обернулась и поглядела на него в упор. – Что вы сказали, Яков Платонович? И как только язык у вас повернулся!
Чёрт, он же совсем другое имел в виду! Нужно срочно исправлять положение, пока она не обиделась всерьёз. Он судорожно обхватил её, касаясь губами виска.
- Аня, да я не то хотел сказать! Если меня убьют, ты же совсем одна останешься. А он, наверняка, захочет добраться до тебя. Я просто очень за тебя боюсь, - выдохнул прямо в ухо. – Если это и впрямь кто-то из старых знакомцев, кого я на каторгу упёк, ему ведь не составит труда узнать, с кем я здесь.
Выпалил это и почувствовал, что настроение у жены резко сменилось. Она заставила его разжать объятия и повернулась к нему лицом.
- Я чего-то не знаю? Ты что-то выяснил за эти дни?
- Выяснил кое-что, - тяжело выдохнул Штольман. И подумал, какой он всё-таки идиот. С этого надо было начинать, а не пытаться давить на неё. – Игнат был в Затонске купцом, потом пошёл в Сибирь. И, судя по всему, отправил его туда я. Недаром же его лицо кажется знакомым нам обоим.
Анна сосредоточенно нахмурилась:
- Купец?
- Я пытался поднять свои старые дела, но их забрали в Тверь. Всё, как нарочно. Гадаю теперь, кого из них звали Игнатом.
- Кулешова, - вдруг сказала жена. – Заводчика Кулешова звали Игнатий Петрович. Муж утонувшей Татьяны Сергеевны. Помнишь наше первое дело?
Дело он помнил. А вот безутешный вдовец как-то совершенно выветрился из памяти.
- Но я его на каторгу не упекал, - озадаченно произнёс Яков.
- И он, пожалуй, не похож на того старика, - задумчиво сказала Анна. – Хотя кто знает?
- Это придётся проверить, - согласился Штольман. Хотя в душе был согласен с женой. Кулешов, переродившийся в кровавого убийцу – представить трудно!
- Были другие, кого я упрятал за решётку наверняка. Могильный вор, Прохоров, кажется… Насильник, из-за которого повесилась девушка Василина. Ты помнишь?
- Помню. Ты тогда меня и слушать не хотел! - кажется, Анна всё же обиделась на него.
-  Хотел! - искренне вырвалось у него. – Это ты не хотела со мной говорить. И я принял это, потому что заслужил. Не знал, как вымолить у тебя прощение.
Анна внезапно рассмеялась, но как-то непонятно.
- И ты принёс мне шкуру этого купца, как трофей?
- Это так выглядело, да?
Боже, каким же он был идиотом! И всё же обидно, что она может так думать.
- Я никогда не упекал невинных за решётку, - жестко произнёс Штольман.
- Я знаю, - Анна примирительно коснулась ладонью его плеча.
- Слишком много лишнего вспоминается, - Яков раздражённо мотнул головой.
- Просто это было больно, - тихо сказала она. – Для нас обоих. Прости меня!
- И ты меня прости!
Вот тогда бы ему обнять её крепко-крепко, как сейчас. Может, всё было бы совершенно иначе? Но в тот день она сказала, что никогда его не простит. А он принял её слова за чистую монету. 
- Ты и впрямь хотела, чтобы я исчез из твоей жизни навсегда?
- Ну, что ты! Мне просто хотелось доругаться до конца. Высказать тебе всё, чтобы потом можно было помириться. Но ты же никогда не слушаешь! Развернулся и ушёл.
Вывод его озадачил.
- Кажется, я наоборот тебя послушал. Ты велела мне убираться. И с берега, и из города. И Нину Аркадьевну с собой прихватить.
- Господи, ну как тебе объяснить, что я совсем не это имела в виду?
- Никогда не научусь понимать женщин, - вздохнул он, прижимая жену к груди. – Это невозможное что-то: говорить одно, а подразумевать совсем другое.
- Ну, и вы, Яков Платоныч, на редкость внятно объяснялись!
- Но я же давно признал, что я идиот.
- Ты – давно. А я – вот только сейчас.
Как они, наверное, смешны – пытаются разобраться в том, что было тридцать с лишним лет назад! По Затонску уже Вера гуляет – как Пенелопа, в толпе женихов. А родители спорят, кто кого больше обидел до свадьбы.
- Оба мы были хороши, - признала Анна Викторовна. Помолчав, добавила. – Но знаешь, я совершенно не помню того купца.
- Я тоже, - вздохнул он.
Ту глупую сцену на берегу помнит в подробностях. А то, что для дела требуется, забыл.
- А ведь Прохорова звали, кажется, Игнатием, - задумчиво сказала Анна. - Или Геннадием? Он мне не понравился сразу, как его увидела в нашем доме. А папа сказал: «Геннадий Демьянович». Или всё же Игнатий?
Прохоров? Лощёный, уверенный. С полным саквояжем денег. Он же взятку ему сунуть хотел. Не сомневался, что его дочка была убийцей.
- Очень может быть, - пробормотал Штольман. – Завтра будем проверять.
- Ты думаешь, что он Циркач?
- Нет, вот это я точно не думаю. У банды два главаря. Один – Игнат – верховодит всеми расправами. Он бывший каторжник, местный. Сам Циркач держится где-то поодаль. Возможно, он даже живёт где-то в Затонске или Зареченске под видом какого-нибудь безобидного приезжего. Банда до поры действовала в его интересах. А его интерес – фабрика Яковлева. Но Игнату не нужна фабрика. Он от крови озверел. Думаю, это заставит Циркача действовать, как-то наводить порядок.
- Яша, а кто Циркач, как ты думаешь?
- Велика вероятность, что это незаконный сын Степана Яковлева. Я знал его мальчиком, Стёпа Пескарёв его звали. Было одно дело летом восемьдесят девятого года. Его похитили тогда, чтобы давить на Яковлева. Сложная была комбинация, и сплёл её очень ловкий человек. Мы называли его Призраком, а тогда он служил балансёром в цирке и звался Леопольд.
- В цирке? Циркач? А почему я не знаю об этом деле?
- Возможно, потому, что там никого не убили. Хотя могли, - со вздохом признал Штольман. И вдруг воочию увидел искры римских свечей в ночи, и ощутил холод дула у виска. Не тогда ли родилась байка про заговорённого сыщика?
В соседней комнате послышался неясный звук, потом в дверях появилась недовольная Вера.
- Родители, если вы закончили ссориться из-за того, что было миллион лет назад, может, мы уже ляжем спать? – спросила она.
- Так ты уже видеть третий сон должна, - удивился Штольман.
- Я бы рада, - сердито сообщила дочь. – Но вы устроились ругаться рядом с моим диваном.
- С твоим? – Якова озадачила такая постановка вопроса.
- Ну, разумеется. Потому что вдвоём вы на нём точно не поместитесь. А вот на кровати можете. Если обниметесь покрепче. Я потому и спрашиваю, доругались вы или нет? Если думаете продолжать, то потише. Ребёнок спит.
- Завтра надо будет что-то с постелью решать, - пробормотал Яков Платонович.
- Лиза говорила, что в музее есть какая-то контрреволюционная мебель. Постараемся добыть всё, что нужно. Пока товарищ Редькин не порубал её своей шашкой. Дашь нам Васю завтра?
- Васю не дам, - ответил Штольман. – Самому нужен.
- Велико дело! - хмыкнула Вера, по-хозяйски оттесняя родителей от дивана и застилая его простыней. – Вася всё равно мебель таскать не может, он кобылой раненый. Кроме него носильщики найдутся. У моих ног все молодые люди Затонска!
Яков иронически взглянул на жену:
- А ты уверена, что к её рождению не имеет отношения Нина Аркадьевна?
 

 
Следующая глава        Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)         Скачать fb2 (Облако Google)