Жеребенок только-только сумел встать на ножки. Он еще не обсох как следует, и Белль, скосив лиловый глаз, внимательно рассматривала родившееся чудо. Малыш был словно облит темным золотом: понять, какого он цвета, а в особенности, каким станет к трем годам, было невозможно, но масть уже сейчас выглядела необычной.
- Огненная лошадка!- важно произнес хозяйский сын, пятилетний Шарль.
- Подождите, господин, пока она вырастет,- улыбнулся старый конюх.- Тогда мы и посмотрим, какой масти у вас конь.
- Отец сказал, что это будет моя лошадь, - важно заявил малыш.
- Ну, раз ваш отец так сказал, тому так и быть. Только пока не подходите к нему: Белль будет беспокоиться.
Жеребенок рос быстро, куда быстрее, чем сын Бертрана и Франсуаз д'Артаньян. Месяца через полтора он вслед за матерью пытался пощипывать траву, но все равно при малейшей возможности тыкался носом в ее вымя. Белль щадили на работах, не впрягали в повозку, если требовалось перевозить что-то слишком тяжелое. Кто был отцом жеребенка, так и осталось тайной: Белль умудрилась вырваться пару раз из денника, и оставалось только гадать у кого из окрестных жеребцов такая необычная масть. Жеребенка окрестили Лютиком за ярко- желтый, совершенно невероятный для лошади, цвет. Ясно было, что с годами, когда лошадь войдет в возраст, масть изменится, но в какую сторону в случае Лютика гадать было бесполезно. Так и остался он Золотым Бутоном в честь задорного дворового цветка.
Для маленького сорванца Шарля он был товарищем в детских играх. Мальчик жил в почти деревенской нищете. Он был единственным чадом четы д'Артаньян, и рос малыш так же привольно, как и крестьянские дети. Летом детвора по целым дням торчала у полноводных и холодных ручьев, купаясь до посинения и ловя со старшими мальчиками форель, или лазила по крутым склонам окрестных гор, уподобляясь диким козам, в изобилии водившимся на скалах. Шарль был смугл, худ, невероятно подвижен и уже малышом обладал редкостной координацией движений.
Бертран д'Артаньян понял, что пришло время брать сына в руки и начинать его учить не только грамоте, арифметике и другим наукам, бывшим в ходу у дворянства, но и военным наукам, без чего дворянин не сможет называться дворянином в полной мере. Но не тут-то было. Д'Артаньян-младший восстал против всех наук, кроме военных. Учитель, нанятый для мальчика ( для этого пришлось заложить единственную деревеньку, еще принадлежавшую семье), пришел в ужас от нежелания ребенка изучать начатки латыни. С грамотой и счетом дело обстояло прекрасно: мальчик мгновенно схватывал то, что ему, по его мнению, могло пригодиться. Но латынь не пошла! Зато рассказы о победах римских военачальников очень впечатлили Шарля.
Но более всего ему нравились занятия верховой ездой и фехтованием. Стрельбой из пистолета он тоже пытался заниматься, но оружие было еще слишком тяжелым для детской руки. Заказывать же детский пистолет для господина Бертрана было не по карману. И верхом Шарлю пришлось учится ездить не на пони, как принято было в богатых семьях, а сразу на крестьянской кобылке. Одному богу известно, как он десять раз не сломал себе шею, но к восьми годам юный д'Артаньян уже уверенно держался на лошади, не пользуясь седлом. И все это происходило в тайне от родителей.
К этому времени Лютика приучили к седлу и подготовили к военной карьере. Д'Артаньян-старший лично занимался выездкой жеребца, но отношения у него с лошадью не сложились. Лютик был так же горяч и необычен, как и его масть: желто-оранжевый конь обращал на себя внимание всех вокруг.
Злой и хитрый, он не упускал возможности встать на свечку, взбрыкнуть в самый неподходящий момент или попытаться сбросить всадника на глазах у дам. Своеобразное чувство юмора выражалось у него в попытках куснуть всадника за чувствительные места, лягнуть, а то и просто встать, опустив голову ниже колен и изображать из себя упрямого мула. Короче, нормальный жеребец, гордость старого конюха.
Д'Артаньян-старший с каждым днем убеждался все больше, что не стоит начинать обучение сына верховой езде с такой лошади. Надо было искать коня с уравновешенным характером. ( Откуда ему было знать, что сын отлично ездит верхом!) От Лютика можно было ожидать любой пакости, и он не замедлил отличиться. Как и его мать некогда, он улучшил момент, когда старый конюх на мгновение утратил бдительность, заводя его в денник, толкнул старика, вырвал из его рук чомбур и, словно жеребенок, взбрыкивая на бегу всеми четырьмя ногами, вырвался на простор. Громкое, победное ржание огласило двор, и откуда-то из-за холмов ему звонко ответили кобылки. Там пасли табун.
Лютика ловили три дня — и без толку. На четвертый он явился сам: усталый, умиротворенный и слегка покусанный. Д'Артаньян хотел было наказать негодника, но Шарль упросил отца не вершить правосудие. Через неделю жеребец удрал опять и не показывался еще дольше. Пропал и табун - Лютик увел его в горы, на луга. Это решило его участь: когда он вернулся, отъевшись на горных травах, его заперли, и в денник явился коновал. Бертран вынужден был признать свое поражение: он отлично ездил верхом, но совершил ошибку, взявшись самостоятельно объезжать жеребца: человек не сумел вовремя объяснить лошади, кто из них двоих хозяин.
Как ни просил, как ни умолял мальчик, отец был непреклонен: соседи выставили ему счет за сбежавших лошадей: мало кто из них вернулся в свою конюшню, а остальных выкрали цыгане, которые всегда обретались в этих краях.
С тех пор Шарль старался держаться подальше от коня: Лютик стал толстым, самодовольным мерином, и его вид был для д'Артаньяна вечным укором: он не смог спасти его от незавидной участи, и бедняга лишился навсегда столь желанного общества окрестных кобыл. Правда, он стал смирным и послушным, но это не был боевой конь!
И тем ужаснее был этот дар отца: но к тому времени, как д'Артаньян-младший отправился в Париж за славой, у его отца только и остались те несколько последних экю, что дал он на дорогу сыну, и не нашлось мало- мальски приличной лошади в конюшне. Не удивительно, что, едва прибыв в столицу, Шарль постарался избавиться от этого, позорящего его воинственный вид, коня.
Спустя три года, увидев это желто-оранжевое чудо живым и невредимым рядом с Мушкетоном, он испытал тоску по дому: все же Лютик был последним напоминанием о прошлом. Больше им не привелось встретиться, но в своих снах молодой человек еще долго видел себя скачущим впереди войск на огненно-желтом коне.
