We're most of us liars, we're 'arf of us thieves, an' the rest are as rank as can be,
But once in a while we can finish in style (which I 'ope it won't 'appen to me)
Rudyard Kipling
Бом-м. Бом-м. Язык бился о тяжёлые стенки колокола, и гулкий звон плыл над густыми запахами крови и дерьма. Ехавший рядом герцогский эмиссар морщил аристократический нос. Не по нраву, твоя холёная милость? На советах да переговорах война по-другому пахнет? Все вы, орлесианские вельможи, одним миром мазаны: как делать работу, так нанимаете кого другого, а как дело сделано, так кривитесь и машете надушенным платочком. Понюхай, тебе невредно будет.
Сам Гвидо даже бровью не вёл – поле боя всегда пахнет одинаково. В первый раз его самого мутило, но первый раз был двадцать лет назад – и не к такому успеешь привыкнуть. Кроме того, сейчас он жил не носом, а ушами. Голос колокола разносившийся над кривыми улочками, возвещал, что город сдаётся. Гвидо любил колокольный звон. Он подводил итог хорошо сделанной работе.
Кроме, конечно, одного раза…
Честно говоря, он не слишком понимал, чего ради жители ломали эту комедию с сопротивлением. Война – это воля. Если вам её недостаёт, незачем и пытаться. Могли бы просто распахнуть ворота и дёшево отделаться. Ну да, парни попортили б пару десятков молодух, сдёрнули с кого-то перстни вместе с пальцами, но и только. А вот солдат, которого впустили добром, и солдат, разозлённый ослиным упорством – две большие разницы.
Похоже, что орлесианцы, убаюканные могуществом империи, просто отвыкли от войны на своей земле и утратили о ней всякие представления. Их хватило на то, чтоб метнуть несколько стрел из-за парапета, но стоило его парням выбить ворота, смять вражеский заслон и ринуться дальше по улицам, как горожане перевернулись брюшком вверх и запросили пощады. Теперь звонари отчаянно висли на верёвках, раскачивая массивный язык, но не стоило ожидать, что запоздалое прозрение кому-то поможет: под покровом колокольного звона уже расцветали звуки грабежа. Бой закончился – начиналась пожива.
Капитан Гвидо считал себя человеком практичным. Всякому делу своё время, а ты просто делаешь ту работу, что стоит перед тобой. И если она легка и приятна – это ещё не повод скромничать.
***
– Вы не думаете как-то… это ограничить? – поинтересовался хорошо одетый всадник, кивнув в сторону нескольких солдат в красных куртках, рьяно выламывающих дверь в богатого вида дом. Рядом валялся труп с размозжённой головой – то ли хозяин, то ли просто неудачливый бедолага, оказавшийся в неподходящем месте. Впрочем, сейчас внутри городских стен вообще нет мест, подходящих для горожан.
– Зачем? – флегматично отреагировал Гвидо, чуть приподняв светлые брови.
Граф дю Лак, полномочный эмиссар герцога Шалонского, подавил искушение поёжиться. В общем и в целом, он не мог пожаловаться на своё место – быть представителем Гаспара оказалось несложно, а Алые Рукава до сих пор подтверждали свою репутацию лучших наёмников Неварры и, покуда жалованье поступало вовремя, были вполне покладисты. По большому счёту, не было проблем и с их командиром. Граф считал себя в известном смысле либералом, и потому не ставил капитану в вину ни его неблагородное происхождение, ни то, что он был родом из Вольной Марки. Сам Гвидо, похоже, не отличался аналогичной широтой взглядов – нутром граф чувствовал в нём какую-то недружелюбную предвзятость – но, по крайней мере, капитан не выпускал свою неприязнь наружу. Но даже при этом гигант с глазами из синего льда и неровно остриженными волосами, белокурыми от природы и ещё сильней выгоревшими на солнце, порой действовал ему на нервы. Вот как сейчас, когда его голос – глубокий, бархатный, с металлической хрипотцой – звучал как хирургическая пила, издевательски медленно вгрызающаяся в плоть.
– Видите ли, эмиссар, – спокойно продолжил Гвидо, – в основе нашей работы лежит доверие. Мы должны поддерживать его всеми силами. Если мы не будем грабить города как следует, кто же станет отдавать их нам на разграбление?
Мозолистая рука сделала широкий жест влево, где ещё несколько солдат раскладывали на мостовой визжащую и отчаянно сопротивляющуюся горожанку.
– Если им приглянулась девка, и они её не отымеют, кто станет воспринимать их чувства всерьёз?
Гвидо обернулся к эмиссару и смерил его лениво-безмятежным взором.
– Но, – упрямо возразил граф, – время, которое вы потратите на грабёж!.. Последний приказ обязывает вас выступать на Вал Колэн, а из-за этой задержки вы можете опоздать!
– Бросьте. – Гвидо махнул широкой ладонью. – Если к вечеру в этом городишке ещё будет что грабить, моих ребят кто-то подменил.
Словно в подтверждение его слов, из-за угла показались несколько чернобородых наёмников. С алебард, закинутых на плечо, свисали тюки, набитые какой-то церковной утварью. Бородачи, весело и нагло сверкая глазами из-под надвинутых морионов, откозыряли командиру, и тот спокойно кивнул в ответ.
– Кстати о доверии, – Гвидо вновь повернулся к благородному собеседнику. – Вы ведь не забыли, что сегодня начался новый месяц?
Граф дю Лак кивнул. На календаре был разгар Юстиния, но для расчёта жалованья новый месяц считается с каждого боя или штурма.
– Об этом не беспокойтесь.
– Тогда не след беспокоиться и вам, – пожал плечами Гвидо. – Мы выступим на Вал Колэн с рассветом.
Где-то сзади раздался треск и довольный рёв – дверь подалась, и Алые Рукава ринулись внутрь богатого жилища.
***
– И всё же я считаю, что укрепления Вал Колэна дают нам лучший шанс…
– Чушь! Шевалье не пристало отсиживаться за стенами. Мы решим исход дела так, как подобает рыцарям!
– Господа, господа, не следует ли задуматься о…
– Мессир дю Лак, если вы находите мои суждения сомнительными, я буду рад разрешить это разногласие поединком!..
Гвидо тяжело покачал головой. Послание от герцога с приказом выдвигаться на Вал Колэн не оставляло сомнений в срочности, но даже оно не давало понять, насколько всё было плохо.
Когда Гаспар Шалонский заявил своё право на престол и пошёл войной против императрицы Селины Вальмон, его поддержали многие владетели орлесианского севера и, после некоторых раздумий, могущественный герцог Лаидский. Но между этими очагами сопротивления простиралось Недремлющее море – и пока противник продолжал удерживать Вал Шевин, порт Вал Колэна был единственной нитью, связывавшей воедино разрозненные владения мятежников. Понимали это и сторонники императрицы: леди Сериль, правительница Джейдера, собрала под свои знамёна всех, кто остался верен Селине на востоке страны, и выступила походом на Вал Колэн. Взять город значило вбить клин между силами Гаспара на севере и юге, предотвратив всякую возможность их соединения в ближайшие месяцы. Золотой лев Вальмонов нацелился перешибить хребет чёрному льву Шалона в самом начале схватки.
Как выяснилось, те, кому город предстояло защищать, не слишком старались предотвратить такой исход. Послание герцога Шалонского поручало Гвидо, как командиру Алых Рукавов, принять командование обороной Вал Колэна – Гаспар умел воевать сам и не поколебался поставить главным единственного настоящего солдата среди всей этой шоблы. Однако прибыв в препорученный ему город, наёмник обнаружил, что единством в его лагере и не пахнет. Граф Тибальд д’Анже призвал под свои знамёна местных сторонников Гаспара – общим счётом сотню шевалье, двести с лишним рыцарей и без малого две тысячи вооружённых вилланов, набранных с бору по сосенке в господских владениях. Вместе с почти тремя тысячами Алых Рукавов войско получалось более-менее пристойное. Проблема заключалась в том, что Тибальд не разделял прагматических взглядов своего сюзерена и отнюдь не горел желанием подчиняться командиру наёмников – мало того, что неблагородного происхождения, так ещё и из Вольной Марки! Посредничество графа дю Лак мало что меняло в лучшую сторону. Что же до отцов города…
– Конечно, я не так сведущ в военном деле, как собравшиеся здесь господа. – Дородный мужчина в богатой одежде с массивной золотой цепью на шее оглядел присутствующих на военном совете. От одного вида приторно-масляной улыбки бургомистра Жерома хотелось сплюнуть и прополоскать рот. – И всё-таки мне кажется, что встречать противника, превосходящего нас числом, будет удобнее за стенами, а не под ними.
Гвидо смерил бургомистра тяжёлым взглядом и с удовлетворением отметил, как улыбка соскользнула с жирных губ. Думаешь, тебя насквозь не видно, толстосум пузатый? Герцог Гаспар заручился поддержкой знати, обещая вернуть Орлею былое величие. Его победа означает войну с Ферелденом и Неваррой. Ты уже подсчитываешь, сколько тюков ферелденской шерсти потеряешь, если на имперском троне окажется шалонская задница. Да ты и твои дружки молитесь на Селину.
Кое-что бургомистр, тем не менее, подметил верно – враг превосходил их числом. Энергичной леди Сериль удалось собрать немалое воинство – к коммунальной милиции Джейдера, живо вставшей под знамёна императрицы, она присовокупила пару тысяч ферелденских наёмников. Более того, на востоке Орлея многие ещё помнили реку Дейн и не горели желанием повторить этот опыт в случае новой войны, так что немало окрестных феодалов, вопреки всем чаяниям Гаспара, присоединились к правительнице Джейдера. Лазутчики, конечно, любят завышать цифры, но даже с учётом этого выходило, что враг превосходил их не только пехотой, но и конницей – последней почти вдвое.
– Чушь и бред! – отрезал д’Анже. Граф состоял в императорском ордене, а значит, был не последним рыцарем, но холёное бледное лицо с аккуратно подстриженной бородкой и усами как-то не производило впечатления воинской доблести. – Прятаться за стенами не пристало шевалье! Мы встретим врага в честном бою, как подобает орлесианским рыцарям.
В одном Тибальд прав – встречать врага нужно в поле. Пока провинция ещё повинуется Гаспару, но хватит малейшего признака слабости, чтобы всё изменилось. Если запереться за стенами, все окрестные городки тут же вздохнут с облегчением и распахнут перед врагом ворота, так что от герцога без единого удара отпадёт вся округа вплоть до Лаида. А уж сидеть в осаде в компании купчин, что с радостью откроют ночью потайной ход или скинут с крепостной стены дюжину верёвок, лишь бы не терпеть убытки – то ещё удовольствие. Нет, нужно встречать противника лицом к лицу. Только победа, решительная и безоговорочная, только зримое свидетельство силы, которое заставит всех сомневающихся поджать хвосты – иначе их тут обложат и вырежут.
К сожалению, прав Тибальд только в одном…
– Встретим, – коротко кивнул Гвидо. – Но рыцарям придётся спешиться, чтобы укрепить строй.
– Что-о? – возмущённо протянул граф. Жёлтое перо – знак почётного звания шевалье – затрепетало на графской шляпе. – Спешиться и стоять рядом со смердами? Рыцари Орлея бьются в конном строю!
Капитан подавил раздражённый стон. Этот болван хочет сообразить свой собственный Лареколь?..
Свой первый бой Гвидо помнил, как будто не прошло двадцати лет. После смерти императора Флориана, как это обычно бывает при смене монарха, соседи со всех сторон начали поглядывать на Орлей. Когда же на трон взошла Селина – шестнадцатилетняя девчонка, неспособная, к тому же, похвастать прочной поддержкой – такие настроения только усилились, и Неварра, пробуя империю на зуб, заняла пограничный городок Лареколь. Герцог Шалонский – уже тогда прославленный военачальник и соперник Селины, хотя ещё неявный – настоял, что такую дерзость следует примерно наказать, и новоявленная императрица уступила старшему родственнику. Больше того, Селина назначила Гаспара командовать войском – но с требованием прекратить кампанию, если орлесианские потери достигнут тысячи человек.
На взгляд Гвидо, одно это характеризовало императрицу как дуру набитую. Если бы можно было заранее прикинуть потери, потребные на поход, все войны выигрывались бы математиками. Однако императорский приказ оставался императорским приказом, и герцогу Шалонскому, если тот не хотел потери лица, требовалось не просто победить, но и избегать потерь в своих рядах.
Гвидо тогда только начинал служить в Алых Рукавах, так что на военных советах и близко не присутствовал – но сейчас, с высоты минувших двадцати лет, мог хорошо представить, как начиналась катастрофа. После нескольких неудачных стычек неварранский командующий вознамерился дать орлесианцам решающий бой и вывел в поле все свои силы. Немногочисленная рыцарская конница охраняла фланги, в смычке с ней стояли ополченцы, а в центре располагалась пехота Камберлэнда – глубокая квадратная колонна, которая должна была прорвать вражеский строй. Старик Хоквуд, тогдашний капитан Рукавов, наверняка требовал от командующего укрепить фланги – он не мог не видеть опасности – но, как видно, настоять на своём так и не сумел. Гордые рыцари Неварры отказывались признать, что в конной схватке с орлесианцами им не светит, и уж тем более помыслить не могли о том, чтобы встать в один строй с ополченцами. Своими возражениями Хоквуд добился одного: его поставили в резерв, чтобы строптивый капитан наёмников не смог примазаться к грядущей славе.
Примазываться оказалось не к чему. Неварранские рыцари могли поспорить с орлесианцами по части гонора, но заметно уступали им и числом, и мастерством. Шевалье Гаспара сломили их первым же ударом, обнажив оба неварранских фланга. Увидев, как их господ смели с поля боя, ополченцы ударились в бегство, даже не дожидаясь столкновения – только для того, чтобы оба конных крыла орлесианского воинства сомкнулись вокруг рушащегося боевого порядка неварранцев. Исход боя решился ещё до того, как кто-то успел приказать наёмникам в него вступить. Алые Рукава прорубили себе дорогу в город и успели закрыть ворота, но пехота Камберлэнда – огромная неповоротливая колонна, что должна была взломать вражеский центр – целиком осталась в медленно сжимающемся кольце окружения. Со стен ещё долго слышались стоны задыхающихся в страшной давке – и весёлые возгласы орлесианских шевалье, кружащих вокруг и на спор сносящих головы на скаку.
Бой закончился, едва начавшись – но в городе ещё оставались наёмники, и если герцог хотел им завладеть, Лареколь пришлось бы штурмовать. Не желая умножать потери, Гаспар вызвал неварранского военачальника на поединок с тем, чтобы победитель оставил городок за собой. Зная, что шевалье не поступится единожды данным словом, и соблазнённый возможностью превратить разгром в победу, командующий принял вызов, выехал за стены – и уже минуту спустя просил пощады со сломанной рукой, поверженный могучим ударом герцога.
И тогда в городе зазвонили колокола. Лареколь открывал ворота и возвращался под руку императрицы. Гаспар оказался великодушен – Алые Рукава сохранили оружие и знамёна, оставляя город с единственным обязательством немедля покинуть пределы Орлея. Победитель не преминул уважить военную сметку Хоквуда, с похвалой отозвавшись о его решении пробиваться в город, но факт оставался фактом: Алые Рукава потерпели единственное поражение на памяти живущих.
Наёмники в красных куртках гордились своей безупречной репутацией. Злые языки поговаривали, что ей они обязаны умением очень тщательно выбирать свои сражения, но на деле секрет заключался в другом. Во всём обитаемом мире не было войска, способного устоять перед ударом неварранских алебардистов накоротке. Даже среди других наёмников Рукава стояли наособицу – ни Кровавые Вёсла, ни Белые Соколы, ни даже Боевые Быки под началом сумасшедшего одноглазого кунари не рвались сходиться с ними в бою. Поражение было больше, чем просто ещё одним эпизодом долгой военной карьеры – это был удар по тому, кем Алые Рукава себя чувствовали. Должно быть, поэтому старик Хоквуд захворал и сошёл в могилу. Должно быть, поэтому Гвидо до сих пор не мог забыть свой первый бой.
Капитан мотнул головой. Ни к чему об этом думать. Он – не Хоквуд. Он настоит на своём и никому не позволит похерить их единственный шанс.
– У Сериль вдвое больше всадников, – бесстрастно произнёс он, вперившись взглядом в Тибальда. В отличие от бургомистра, граф не смутился. – В конной схватке вас опрокинут. Рыцари спешатся и будут сражаться вместе с вилланами.
Капитан поднялся и отодвинул стул, давая понять, что разговор окончен. Жером спокойно поднялся, вновь нацепив свою заискивающую улыбку, но вот граф д’Анже со своего стула чуть не вскочил – технически выходило, что Гвидо его отпустил, и с этим аристократическая гордость смириться не могла.
Гвидо уже шагал по коридору, когда за его спиной послышались торопливые шаги.
– Капитан, – окликнул его Тибальд. Голос звучал на удивление спокойно.
Спесь благородных господ Гвидо на дух не переносил – но, надо отдать им должное, выдавали её вместе с завидным самообладанием. Глаза графа метали молнии, но тон был ровным, спокойным и даже учтивым.
– Позвольте мне рассказать вам одну историю, капитан, – предложил аристократ.
– Сериль с войском в полупереходе от города, – коротко бросил Гвидо. – Едва ли время для баек.
Может, и не стоило так ершиться, но холёный графский облик вызывал у него непримиримую враждебность. Такие, как Тибальд, получаются, если человек с детства впитывает привычку смотреть на всех сверху вниз и имеет достаточно силы и богатств, чтобы такое поведение никто не оспорил. Дю Лак хоть это не выпячивал.
– Могу понять, – кивнул д’Анже. – Однако же эта история имеет самое непосредственное отношение к подоплёке нынешней войны. Я рассудил, что невредно будет ввести вас в курс дела. Вы могли чего-то не понять в нашей войне, будучи иностранцем… и маршаном.
Вот оно, значит. Выходец из Вольной Марки по-орлесиански зовётся «марше», но некоторые жители империи, свысока глядя на прибыльные, но неблагородные ремесла вольных городов, предпочитали слегка переиначить термин ради игры слов. Торгаш. Продажная шкура. Золото он тратит или кровь, маршан останется маршаном – ему не понять чести, долга и прочих высоких материй, занимающих благородных людей.
Время, когда такие выпады задевали Гвидо за живое и заставляли мучительно краснеть, давно прошло. Но время, когда рука от них тянется к мечу, не пройдёт, должно быть, никогда.
– Незадолго до войны при дворе принимали Тегана Геррина, посла Ферелдена. Его светлость герцог, испытывая понятные всякому истинному орлесианцу чувства, высказал недурственную колкость в адрес покойной Мятежной королевы – и посол в ярости потребовал поединка.
Капитан коротко кивнул. Разумеется, прославленный военачальник будет подстрекать к  войне, чтобы оставаться на коне. Но к чему граф ведёт?
– Селина, однако же, не разделяла столь достойных чувств и всеми силами стремилась замять конфликт. Защищать честь Орлея она назначила Мишеля де Шевин – своего протеже, недавно принятого в ряды шевалье. Как вызванной стороне, Мишелю принадлежал выбор оружия – и, по наущению покровительницы, юноша решил драться пером шевалье…
Тибальд зацепил пальцем узкий воротник камзола и мотнул головой, словно справляясь с внезапным удушьем.
– Представьте эту картину хорошенько, капитан. Вопрос чести и достоинства сводится к глупой шутке. Шевалье становится скоморохом, призванным кривляться на потеху публике. Символом высочайшей воинской почести размахивают и метут пол, чтобы умилостивить ферелденскую собаку.
Граф шагнул вперёд так, что чуть не упёрся подбородком в грудь Гвидо. Он был ниже капитана на добрую голову, но сверкающие карие глаза смотрели в ледяные синие без толики колебания.
– Его светлость выступил против такого позора, и мы ответили на его клич. Мы воюем, чтобы шевалье не приходилось жертвовать честью, подчиняясь постыдным желаниям вздорной девчонки. – Последние следы учтивости пропали из голоса, зазвучавшего низко и хрипло. – И мы это делаем не для того, чтобы подчиняться маршану.
***
Ночь перед боем хороша для солдата. Опрокинул кружку и на боковую – раз не знаешь, доведётся ли засыпать завтра, можно хоть сегодня отоспаться как следует. Не то для командующего. К тому в ночь накануне сражения только и лезут непрошенные мысли. Всё ли сделано? Всё ли учтено? Можно ли что-то улучшить, что-то исправить – сейчас, пока ещё есть время?
И хуже того – иногда приходят вопросы не про грядущий бой, а про себя самого.
Умом Гвидо понимал, что всё сделал правильно. Их единственный шанс – победить здесь и сейчас; иначе – только короткая и безнадёжная осада. Но вдруг он чего-то не учёл, что-то упустил? Что тогда? Он гнёт свою линию не потому, что прав, а потому, что хочет исправить давнюю ошибку Хоквуда? Вся его твёрдость и решимость настоять на своём – лишь попытка доказать, что он не повторит огрехи старика и не допустит второго Лареколя? И ради этой мальчишеской блажи, ради бессмысленного желания исправить прошлое он ставит под удар – хрен с ними, с Вал Колэном, д’Анже и Гаспаром! – без малого три тысячи своих парней? Но если есть этот другой, незамеченный выход, то где он?
Словно в ответ на его мысли, входная занавесь шатра колыхнулась, впуская внутрь невысокую фигуру. Гвидо даже не пошевелился – узнать семенящую походку и массивные телеса бургомистра Жерома можно было с первого взгляда. Но что его понесло сюда? В отличие от благородных господ, наёмники и вилланы биваковали на равнине перед городом, чтобы не тратить драгоценные утренние часы на то, чтобы протиснуться сквозь городские ворота, так что до палатки Гвидо отцу города был неблизкий конец. Что, опять будет его уговаривать спрятаться за стенами?
– Капитан, – елейным голосом начал Жером, – сожалею, что мне приходится вас беспокоить в такой поздний час…
– К делу, – оборвал его Гвидо. Сон не шёл, но это ещё не значило, что своё ночное бдение ему хотелось тратить на бургомистра.
Жером кивнул и грузно опустился на походный стул напротив капитана.
– Вижу, вы деловой человек. Тем лучше.
Пухлые пальцы сплелись друг с другом на внушительном брюхе.
– Я говорю от лица всех добрых буржуа Вал Колэна, когда заявляю, что эта война вредит нашим делам.
– Зато моим делам она идёт только на пользу, – спокойно откликнулся Гвидо.
– Это противоречие не обязано быть неразрешимым, – улыбнулся Жером. – Мы заинтересованы в том, чтобы торговля с Ферелденом не прекращалась – вы заинтересованы в том, чтобы Алые Рукава не остались на мели. Буржуа Вал Колэна будут очень признательны, если вы согласитесь… воздержаться от участия в завтрашнем бою. В конце концов, до рассвета ещё далеко.
Капитан смотрел на бургомистра, не меняясь в лице.
– Разумеется, мы более чем готовы компенсировать вам возможные убытки.
Пухлые руки расцепились и скользнули под полу плаща, чтобы спустя несколько мгновений водрузить на стол два увесистых кошеля.
– Более того, – бургомистр наклонился вперёд и доверительно понизил голос, – мои знакомые сообщают, что леди Сериль будет только рада принять на службу таких прославленных солдат. Разумеется, если вы сами этого пожелаете.
Что ж, вот и оно. Как по заказу. Поднять отряд на марш не составит труда – прежде, чем кто-то возьмёт в толк, что случилось, Алые Рукава будут уже в доброй лиге отсюда. Ты спрашивал, где другой выход – пожалуйста. Незачем принимать опасный бой, можно вывести ребят из-под удара и даже нагреть на этом руки.
Гвидо поднялся со стула и начала мерить шатёр шагами. Не то чтоб его так тянуло размять ноги, но не хотелось, чтобы Жером заметил, как его против воли тянет расхохотаться. Хотя, кто его обвинит – положение-то хоть смейся, хоть плачь. Горделивый шевалье готов слить предстоящий бой в сортир ради своего благородного гонора. Отцы города, присягавшие на верность Гаспару, спят и видят, как бы распахнуть ворота перед врагом. А единственный, кто из кожи вон лезет, чтоб отстоять сраный Вал Колэн – это он. Наёмник. Иноземец. Маршан.
Ему что, больше всех надо?!
– Как видите, – улыбка Жерома расплылась ещё шире, становясь какой-то жабьей, – наши интересы вовсе не должны быть противоположны. Деловые люди всегда найдут общий язык.
Бургомистр считает, что у Гвидо гораздо больше общего с ним, чем с графом. В конце концов, он же маршан…
– Подумайте, какие перед вами открываются перспективы!
Гвидо не привык задумываться о перспективах. Ты просто делаешь ту работу, что стоит перед тобой. И если она обещает быть тяжёлой – это ещё не повод отлынивать…
– Если вы находите эту сумму недостаточной, – продолжил Жером, по-своему истолковав молчание собеседника, – мы, конечно, сможем её увеличить. Считайте это задатком, призванным служить установлению доверия.
Капитан остановился. Бургомистр, стол и лежащие на нём пузатые кошели были рядом – только руку протянуть.
– Я превыше всего ценю доверие, – признал он с лёгкой улыбкой, глядя бургомистру в глаза.
Жером захрипел и опустил потрясённый взгляд. Между его рёбер торчал глубоко всаженный нож. Рукоять аккуратно придерживал Гвидо.
– Доверие лежит в основе нашей работы, – спокойно и почти дружелюбно пояснил капитан Алых Рукавов, неторопливо проворачивая клинок. – Если кто-то мне отвратителен, а я позволяю ему жить – кто же станет воспринимать мои чувства всерьёз?
***
Рассвет был бледен и холоден, но мёрзнуть не приходилось. С первыми лучами солнца загундосили рыцарские рожки и застучали барабаны, подгоняя нерасторопных. Привычные звуки горячили кровь и наполняли сердце устойчивым ритмом. Колокол может оповещать о победе, но барабан – вот музыка тяжёлой солдатской работы! А уж поработать нынче придётся – пока рыцари и шевалье выезжали за ворота, а назначенные Гвидо командиры строили вилланов, на другом конце поля уже показалось воинство Джейдера, перестраивающееся из походного порядка в боевой.
Тибальд известил капитана, что согласится спешить рыцарей, но не шевалье. Признаться, на большее Гвидо и не рассчитывал. Такая покладистость со стороны графа наводила на подозрения, но сейчас было не до того, чтобы разбирать мотивы строптивого аристократа. Двух сотен рыцарей как раз хватит, чтобы укрепить строй. Пешими они большого урона не нанесут, но этого от них и не требуется – на своих двоих рыцарь действует не оружием, а примером. Видя, что их господа не смогут повернуть коней и дать дёру, едва дело примет неприятный оборот, вилланы и сами станут держаться лучше. Солдат из них не получится даже при таком раскладе, но не сломают строй – и то ладно будет. Главную работу сделают его парни.
Если неровная фаланга из вилланов составляла центр боевого порядка, то две роты наёмников охраняли фланги, малость выдаваясь вперёд – как бычьи рога, готовые поддеть противника. Третью роту Гвидо держал в резерве, а сотню конных шевалье укрыл за пологим холмом, прикрывавшим правый фланг.
Иллюзий насчёт предстоящего боя он не строил. Конницей их превосходят безнадёжно. Оборона – смерть. Единственный шанс в бурной атаке – опрокинуть и смять врага, пока тот не успел использовать свои преимущества. Как говорят в Вольной Марке, кто хват, тот и свят.
Гвидо широко осклабился и пришпорил коня, выезжая перед строем. Тот напоминал густую щётку, ощетинившуюся короткими древками. В Неварре алебарду зовут царицей оружия. Самое время это показать.
Всё с той же ухмылкой Гвидо потянул носом. От сомкнутых красных рядов отчётливо несло. Правильно. Трезвость перед боем – для церковников и кастратов.
Война – это воля. Его воля должна бросать их в бой, гнать разгорячённую кровь по их жилам, в такт барабанам стучать в их сердцах пульсом сражения. Так пусть видят, что у командира нет недостатка ни в воле, ни в уверенности.
– Ну что, голодранцы?! – радостно взревел он, обводя бойцов взглядом.
Вилланы начали озадаченно переглядываться, но Алые Рукава ответили довольным гоготом.
– Волчья сыть! – с широкой ухмылкой продолжил Гвидо под новые взрывы одобрительного хохота. – Смазка для мечей! Ну что, поработаем?!
Красные куртки взревели в ответ.
– Держи шаг! Слушай барабан! Подпирай переднего! – отрывисто рявкал капитан. На каждое его напутствие строй отвечал слитным и яростным возгласом-выдохом, пропуская слова командира через себя и доходя до нужного градуса свирепости. – Кто выйдет из строя – руби! Кто пощадит лежачего – руби!
О последнем всегда надо напоминать. Только дай волю, и все побегут брать пленных ради выкупа. Сломанный строй – смерть.
Противник мало-помалу приближался. Воинство Джейдера ещё не вполне развернулось, но уже превращалось из неясной блестящей змеи, протянувшейся по равнине, в отчётливую линию боевого порядка. Тянуть больше нельзя.
– Ломи!!! – во всю мочь лёгких прогремел Гвидо, пуская коня вскачь, чтобы успеть уйти с дороги.
***
Бом. Бом. Бом. Барабаны гулко грохочут в глубине колонн. В такт им мерно колотятся сердца, в такт им опускаются тяжёлые сапоги, выбивая из земли маленькие облачка пыли. Шаг веский, широкий – как подобает тяжёлой пехоте!
Ухо отвлекает свист стрел. Ерунда! Слушай барабан, барабан не соврёт! Спасение – в широком шаге! Враг страшится, смешивается, мечет стрелы не глядя и спешит убраться за щиты, видя, как надвигаются красные шеренги. Не уйдёшь, босота!
Навались! Плечо справа, плечо слева, твоя забота впереди! Круши! Барабан стучит в груди, отдаваясь кровью в ушах – и кровь расцветает на оружии! Жми! Подпирай переднего, дави вперёд – враг опрокинется! Руби! Замах, удар – и череп разлетается как куриное яйцо! Держи шаг! Мёртвые валятся под ноги – добавь сапогом и перешагни! Ломи! Сквозь щит и броню, сквозь плоть и кость! Красные колонны шли в атаку, и вражеский строй подавался назад, рассыпаясь и разваливаясь под страшным натиском неварранской пехоты.
Гвидо достаточно отшагал в атакующей колонне, чтобы в деталях знать, что сейчас чувствует его парни – но ему самому уже не доставалось роскоши смотреть только вперёд, наплевав на остальное. Взлетев на холм, за которым всё ещё стояла сотня конных шевалье, капитан осадил коня. Граф дю Лак и несколько ординарцев неотступно следовали за ним, но Гвидо было не до них – его взгляд блуждал по полю, напряжённо читая разворачивающееся полотно боя.
Немногочисленных стрелков, пытавшихся замедлить атаку, его пехота даже не заметила. Вилланы дрогнули было под первыми выстрелами, но уверенно шагающие вперёд рыцари поглотили едва наметившееся колебание, и строй продолжал катиться вперёд. Алые Рукава врубились в коммунальную пехоту Джейдера, смяли её одним ударом – задние шеренги хлынули в стороны, ещё не успев ни с кем скрестить оружие – и врезались во вторую линию вражеского боевого порядка – тесный строй наёмников из Ферелдена.
Ферелденцы честно отрабатывали своё жалованье. Стена щитов содрогнулась под ударом, но устояла. Конечно, в бою лоб в лоб они долго не сдюжат – но долго и не потребуется. По обе стороны от схватки уже разворачивались два конных крыла. Неварранцы выдержат и конную атаку во фланг, но для этого им придётся остановиться, а остановка для наступающей колонны – смерть.
Закованные в броню всадники на могучих жеребцах вымахали против левого фланга, но третья рота, наступавшая уступом позади, рванулась вперёд и встретила атаку грудь в грудь. Здесь всё сработало как надо, но четвёртой роты в Алых Рукавах не было. На правом крыле рыцари Сериль взяли разгон, склонили копья и вломились во фланг красной колонны. Удар получился разрозненным, и наёмники, упершись подтоками алебард в истоптанную землю, выдержали конный натиск – но ценой остановки собственного. Сейчас ферелденцы, уже не вынужденные пятиться под непрерывным напором, опомнятся и начнут наседать. В тесной свалке у их коротких мечей будет преимущество, а если неварранцев сомнут, вилланов не удержат и рыцари. Ему достаточно потерять один фланг, чтобы весь строй рассыпался карточным домиком.
Ну нет, хрен там!
– Гони к графу! – рыкнул он на ближайшего ординарца, мотнув головой вниз по склону. – Пусть ударит справа!
Парень кивнул и пришпорил коня вниз по склону. Гвидо снова перевёл взгляд на поле боя. Вилланы в центре явно уступали ферелденцам, но пока держались, сохраняя жизненно важную смычку. Первая рота продолжала медленно продвигаться вперёд, а третья, уже вставшая с ней бок о бок, теснила рыцарей Джейдера на левом крыле. Но медленно, слишком медленно!
За спиной послышался стук копыт. Почему он слышит одного коня, а не сотню?!
– Капитан! – хрипло выдохнул ординарец. – Граф отказывается идти в атаку!
Гвидо не изменился в лице, но сердце ухнуло вниз. Вот и секрет странной покладистости Тибальда. Он словно воочию видел кривоватую, надменную усмешку на графской роже. Эта тварь и впрямь готова пожертвовать всем, но не своим треклятым гонором – просрать бой и город, но не подчиниться ему!
Гвидо ещё раз взглянул на обложенную вторую роту. Ряды не колебались, но намётанным за двадцать лет взглядом он уже угадывал линии, по которым может расколоться строй – чтобы орлесианские рыцари неслись вслед бегущим, на спор рубя головы и весело перекликаясь друг с другом…
Хрен там! Земля может поглотить графа д’Анже, Вал Колэн и целое Недремлющее море прежде, чем он позволит самолюбию знатного говнюка обречь его парней! Гвидо свирепо сплюнул под копыта и бросил коня вниз по склону.
Тибальд ему не уступит – уж теперь, прилюдно отвергнув приказ, точно. Вышибить говнюку пару зубов и выбить его из седла тоже делу не поможет – унизить командира на глазах бойцов значит разбить власть, что сплавляет людскую пыль в воинский отряд. Он должен перехватить эту власть, а не уничтожить.
При всей невыносимой спеси шевалье, они умели воевать – а значит, под богатыми доспехами бились те же сердца, что и под красными куртками. Пусть эти сердца не привыкли стучать в такт барабану, они качают такую же красную кровь. Значит, их можно увлечь помимо желания графа и вопреки ему.
Война – это воля. А воли ему не занимать.
Гвидо одёрнул скакуна перед ровным двухшереножным строем и полубезумно оскалился. Он знал, что завидев эту его ухмылку, люди на какое-то время теряли желание возражать. Сейчас это только на руку.
– Не хотите, чтоб вами командовал маршан?! – рявкнул он, окидывая взором шевалье.
Строй оставался безмолвен. Граф д’Анже – единственный, не опустивший личину – усмехнулся, точь-в-точь, как Гвидо представлял – и начал медленно разлеплять губы…
– И то так! – прогремел капитан, не давая Тибальду вставить слово. – Я не шевалье! Шевалье, – Гвидо ткнул рукой туда, откуда доносился звон оружия и грозные кличи, – идёт с ферелденскими наёмниками! И его зовут Мишель де Шевин!
По двум коротким шеренгам пробежал негромкий ропот. Укрытые бесстрастными личинами всадники начали переглядываться. Сейчас или никогда.
– Хотите быть шутами на потеху двору?!
Конный строй недовольно загудел.
– Хотите, чтобы вашими перьями мели пол?!
Ропот стал громче. Боевые кони, словно чувствуя волнение всадников, начали вскидывать головы и бить копытом.
– Хотите называть шлюху Селину своей императрицей?!! – на пределе лёгких грянул капитан
Ропот превратился в яростный рёв, почти срывающийся на вой. Гвидо повернул жеребца и, не оборачиваясь, вонзил шпоры в лоснящиеся бока. Длинный пологий склон закончился словно в одно мгновение, и когда капитан бросил скакуна навстречу схватке, он слышал за собой – наёмником, иноземцем, маршаном! – не одного коня, а полную сотню.
***
– Его светлость передаёт вам свои поздравления, – оповестил граф дю Лак, сворачивая распечатанное письмо.
Гвидо усмехнулся. Поздравляли его, но праздновал город. Конечно, буржуа не моргнув глазом открыли бы ворота перед врагом – но даже они не настолько глупы, чтобы рассчитывать на благовоспитанность солдат Сериль. Положим, пара десятков попорченных молодух и чьи-нибудь оттяпанные пальцы – невеликая цена в сравнении с той, что пришлось бы платить за сопротивление, но благодаря ему удалось избежать и её – и теперь те самые горожане, что без лишних мыслей сдали бы город вместе с гарнизоном, чествовали его как спасителя. Рядовое воскресенье спустя шесть дней после боя отмечали как День Лета и Сатиналии вместе взятые, а благодарственные церковные службы шли с непривычным, почти исступлённым размахом.
Бургомистра никто и не вспоминал – теперь он был не почтенным отцом города, стремящимся спасти Вал Колэн от ненужного насилия, а презренным предателем, получившим своё. Гвидо готов был поручиться, что громче всех в изъявлении верноподданнических чувств драли глотки товарищи Жерома по купеческим делам. Что до графа д’Анже – с самого боя его не видели. Носился слух, что кого-то похожего заметили нахлёстывающим коня на южной дороге в Лаид, но самому Гвидо, признаться, было глубоко плевать.
– Надеюсь, поздравления – не единственное, что передаёт его светлость? – уточнил капитан.
– Нет, не единственное, – легко признал граф. – Сейчас Селина просит перемирия, но едва ли стоит доверяться её искренности. Герцог также прислал распоряжение выступать. По мере сил – скрытно.
– Скрытность – наша сильная сторона, – невозмутимо кивнул Гвидо, одёрнув шитую золотом красную куртку. – И куда же?
Граф с дружелюбной усмешкой скользнул взглядом по яркому гардеробу наёмника.
– На Халамшираль, капитан.
Между стоящими у пристани кораблями и бревенчатыми мостками сновали по сходням плечистые грузчики, сноровисто таскавшие огромные мешки. Лёгкий ветер нёс запахи моря, гнили и дохлой рыбы, но сегодня граф не морщил свой точёный нос.
– До Долов неблизко, – прищурился Гвидо.
– На этот счёт не извольте беспокоиться, – заверил его дю Лак. – С ними, – он  кивнул на покачивающиеся корабли, – прибыл не только провиант и снаряжение, но и ваша оплата.
Капитан кивнул. Он и так понимал, что сгрузили в сундуках под усиленной охраной из герцогских шевалье, но ясность внести не мешало.
– Прошу заметить, за оба минувших месяца, за тот, что, – граф понимающе приподнял бровь, – начался шесть дней назад, и за многие предстоящие.
– Его светлость позволяет наёмникам охранять деньги, что они ещё не заработали? – медленно поинтересовался Гвидо.
– Его светлость, – слегка улыбнулся эмиссар, – велел передать, что вам доверяет.
Капитан неясно хмыкнул.
– Более того, – граф перехватил поводья и наклонился чуть ближе к собеседнику, – его светлость также приказал напомнить, что он ценит людей по их заслугам и готов вознаграждать не только золотом. В его власти, – дю Лак понизил голос, – сделать вас рыцарем Орлея.
Гвидо лениво осклабился, повернул жеребца и смерил герцогского эмиссара спокойным взглядом синих глаз.
– Я – маршан, граф.
Ты делаешь ту работу, что стоит перед тобой – и когда она встаёт во весь рост, нечего терять время. Конь тронулся с места, унося всадника от муравьиной суеты пристани к разбитому за стенами воинскому лагерю, но лёгкий стук копыт по мостовой тут же потонул в другом звуке, затопившем городские улицы без остатка. Звонили колокола.

Отредактировано Robbing Good (06.08.2019 10:15)