А вот и перевод. Дался трудно.)))
Оглушительный успех, полученный «Тремя мушкетерами», справедливо требовал продолжения. Первая часть заканчивалась на расставании д’Артаньяна со своими братьями по оружию, каждый из которых отправился искать свою судьбу. Что сталось с этими молодыми людьми, как изменились они по сравнению с тем, какими были поначалу?
Подписчикам «Сьекля» не понадобилось и полугода, чтобы узнать это. Последний фельетон «Трех мушкетеров» был опубликован в номере за 14 июля 1844 года, а уже 21 января 1845 начался новый роман, озаглавленный «20 лет спустя».
Новые приключения героев приходятся на эпоху Фронды, вдохновившей Александра Дюма. Декорация переменилась: никакого риска монотонности, привнесенного предыдущим произведением. Париж 1628 года был спокоен, он же в 1648 году возбужден; громыхает восстание. Мы вновь находим наших главных героев – д’Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса и их симпатичных слуг, но писатель очень тонко отмечает в их лицах, в их характерах, и их действиях изменения за счет прошедших лет. Предложенные нам портреты обновлены. В восхитительной первой главе (а надо сказать, что у Дюма почти всегда первые главы великолепны) автор являет тень великого кардинала; но это - не грозный своей энергией Ришелье, которого он оживил, нет, это всего лишь более жадный, простой и более изворотливый Мазарини. В 1648 году уже нет Луи 13, а на месте этого неврастенического монарха, в предгрозовой и пасмурной атмосфере, теперь правит король-ребенок. С первых страниц все неожиданно для читателя: возбуждено его любопытство, его интерес - заполучен.
Д’Артаньян, вот уже двадцать лет пребывающий в лейтенантах королевских мушкетеров, служит Мазарини без радости. Времена изменились. Энтузиазм молодости улетучился, королева не обращает на него внимания, она так и осталась в его должницах. Тем не менее, по просьбе кардинала, он предпринимает поиски своих друзей, чтобы предложить им вернуться к активной службе. И, немедленно раскрывает, что Атос и Арамис на стороне Фронды. Лишь Портос согласен следовать за ним. Состоящий только из двух товарищей, отряд больше не является непобедимым. Им не удается преуспеть в поимке герцога де Бофора, который сбежал из тюрьмы в Венсенне, не получается утихомирить бунт, спровоцированный арестом советника Брусселя.
Д’Артаньян и Портос посланы в Лондон с миссией - передать тайное послание Кромвелю. Там, на английской земле, они находят Атоса и Арамиса, и четверо друзей решают объединить свои усилия, чтобы спасти короля Карла Первого. После их поражения, и их возвращения во Францию, Мазарини, недовольный их инициативой, арестовывает их одного за другим. Тем не менее, им удается вернуть себе свободу и вырвать у кардинала состояния и бенефиции для фрондеров. Финальный эпизод говорит об этом прямо, это ясно и без слов.
Две новые личности занимают важное место в «20 лет спустя»: Мордаунт, сын Миледи, одержимый желанием отомстить за мать, и Рауль де Бражелон, родной сын Атоса.
Имя «Виконта де Бражелон» стало названием для последнего тома трилогии, опубликованного между 1848 и 1850 г.г. В этом обширном романе освещены множество тем. Любовь Луи14 и Ла Вальер, опала Фуке, трагическая авантюра Железной Маски, и т.д. И в этом произведении мы видим, как постепенно умирают Атос, Портос и д’Артаньян; из всей компании лишь один Арамис остается в живых.
В «Трех мушкетерах» Дюма воскресил в памяти два известных исторических события: осаду Ла Рошели и убийство Бэкингема. Параллельно, сценарий «20 лет спустя» как бы обрамляет два значительных события: вооруженное восстание парижан, инспирировавшее, с одной стороны, первую Фронду, с другой стороны, процесс и смерть Карла Первого.
Как обычно, историческая канва была подчерпнута в Мемуарах современников, среди которых числятся добрые и великие писатели: кардинал де Рец, мадам де Мотвилль, герцогиня де Монпансье, Таллеман де Рео – вот у кого подкармливался Дюма. Без сомнения, о них знали, но их не читали, и, каждое утро, погружаясь с удовольствием в фейлетон «Сьекль», не слишком беспокоились, откуда взял писатель забавное словечко или тот или иной анекдот. Впрочем, автор, при случае, использовал в тексте не только этих двух знаменитых: Реца и Таллемана; оба Бриенна, аббат Ле Шуази, Ла Порт, Монгла, Омер Талон послужили ему, чтобы раздобыть множество мелких интересных деталей. А так как у него не было времени лично разбирать по косточкам все эти тома из коллекции Петито или Мишо с Пужула, это делал за него верный Маке: это была его обязанность.
Добавим, что среди друзей Дюма числились и такие знатоки, как Пулен Парис и Поль Лакруа, превосходящие эрудицией Маке, которые снабжали его необходимыми советами.
В свою очередь, среди мемуаристов были и историки. К 1840 году он консультировался у Вольтера (Дюма читал «Век Луи 14» и «Историю Парламента»), но обычно он ссылался на Анри Мартена. В то же время, Сен-Олер в 1827г. и Анаис Базен, в 1842г. опубликовали специальные работы, посвященные Фронде. Что до событий, касающихся эпизодов английской революции, Дюма согласовывал их с информацией, содержащейся в работах Виллемена (1819) и, особенно, Гюизо (1826). И под рукой у него всегда была «Всеобщая биография» Мишо.
Наконец, разнообразные свежие публикации, как вот эта, разоблачительная, в «Письмах кардинала Мазарини к королеве», датированная 1836г., вне всякого сомнения, привлекшая его внимание.
Современные историки со всей строгостью осуждают Фронду и фрондеров. Углубленное знакомство с экономической ситуацией в стране и страшная нищета, порожденная этой бесцельной гражданской войной, делают ее достойной справедливого приговора.
Война, «получившая название «Фронда», была детской игрой, запрещенной полицией, и принявшей характер отвратительной забавы». Так выразился Эрнест Лависс , который подчеркивал эгоизм и дух должности мандарина в Парламенте, более чем созвучный такому старому либеральному лиггеру как Бруссель, обладавшему все же некоторой добродетелью, и магистрату Матье Моле, слывшему храбрым человеком; он восхищался умом м талантом Поля де Гонди, кардинала де Реца. Он наложил позорное клеймо «мерзости, сопровождавшей общественное и частное», дилетанта, который, не осмелившись успешно сыграть роли Кориолана или Мариуса, вообразил, «среди этих лжецов-мемуаристов» сцены, где он представил для себя выгодную роль. Вельмож и знатных дам, которые были излишне возбуждены, Лависс иронически заклинает быть взыскательными, «поскольку список длинный, удивительный, бесстыдный, гротескный». Все эти «Важные», которые смешивали свои частные интересы с государственными, казались ему недостойными прощения. Один из великолепнейших воинов, Конде, которому ореол его побед придал безмерный престиж, показал себя в политике высокомерным, непостоянным и несносным. Это про него и его друзей сказано: «правительства, люди, деньги – вот и вся Франция». А позади господина Принца, претенциозно надувались, топорщили усы и потрясали шпагами «Важные».
Перед лицом двора, непоследовательного и сварливого, отлично вырисовывается, каким оказывался Мазарини в свои лучшие дни. Этот, исполненный тонкости итальянец, взял за образец для себя Ришелье: конечно, он не обладал ни его холодной жестокостью, ни его авторитетом. Он не хотел проливать кровь, перед ним никто не дрожал. Но его дипломатия дала блестящие результаты, о чем свидетельствуют Вестфальские трактаты. Он завершил труд своего предшественника и заложил основу, которой сможет воспользоваться подрастающий король Луи 14.
Что до Анны Австрийской, ставшей регентшей, она доверила правительство человеку, которого открыл Ришелье, и которого Луи 13 назвал первым министром, не находя это поразительным. Гордая и авторитарная, но несведущая и ленивая, королева нашла в личности кардинала представителя, способного изменить дела, ловкого, оперативного, преданного, бесконечно умного. Никто не мог служить с такой верностью, с подобной ловкостью. Французское королевство наконец-то оказалось в руках испанки и неаполитанца, и эта ситуация не могла быть поддержана с легким сердцем французами. Истинный смысл Фронды – в этом.
Был ли мнимым тайный брак королевы и Мазарини, который, как известно, священником не являлся? Письменные признания принцессы Палатинской поддерживают эту версию, но современные им пасквили дают намек на 1647 г. Недостаток этого брака не в том, что он не требует доказательств, а в том, можно ли говорить в нем о любви? Инсинуации фрондеров были многочисленными, и это во многом объясняет, почему шифрованные письма Анны Австрийской к Мазарини были так тревожны. Ретц, который ничего не утверждает, помещает государство за этой занавеской: «Мадам де Шеврез, - пишет он, - видела (у королевы) большую занавесь для господина Кардинала; но… она не могла затеять ссору, потому что занавесь была вне пределов ее влияния.»
Романтически настроенные современные историки во многом поддерживают эти намеки лишь потому, что не могут их опровергнуть. Вероятно, эта тайна так никогда и не выйдет на свет. М-м Портмер, хранитель Национальной библиотеки, которая готовила критическое издание «Записных книжек» Мазарини, не встретила в своих изысканиях ни одного документа, куда входили бы чувственные моменты, могущие послужить доказательством этого.
Напротив, она отмечала, что королева была человеком мало свободным в своих проявлениях, поскольку очень редко оставалась в одиночестве. Такая связь не смогла бы оставаться незамеченной долгое время.
Правдив был анекдот или перевран, но он был слишком хорош, чтобы не пленить писателя. Дюма его не упустил, и зарезервировал ему место в своей книге. Прежде всего, нужно признать, что это вызвало шумный отзвук, пронесшийся по сюжету, как и по многому другому, что великолепно воссоздает климат Фронды. В дальнейших сценах, живых и разнообразных, с которыми, одна за другой, нас знакомят, мы слышим голоса знати, духовенства, буржуазии, наконец, народа. Нам показывает возмущение герцога де Буйона или Бофора с той же непринужденностью, с какой и недовольство мушкетера, парижского кюре или простого торговца.
Автор, если он настаивает на алчности Мазарини в чудесных поговорках, не обходит молчанием и тех принцев, которые были не менее скандальны; но эти разнообразные пристрастия в обращении не изменят нисколько картины, где многочисленные «мазаринады» насмехаются над «итальянским пройдохой», а общество естественным образом оценивает поведение вельмож, которые и ведут себя так, как у них принято.
Общий тон на самом деле замечательно справедлив. Что до последовательности эпизодов, то Дюма неопровержимо выстраивает их уверенной рукой. Нельзя не восхищаться тем, с какой убедительностью, с каким задором вводит он читателя то в Венсеннскую тюрьму, то в жилище аббата Скаррона, в рабочий кабинет Мазарини или на поле битвы при Лансе. Te Deum по случаю победы при Лансе, сутки на Баррикадах, ночное бегство королевской семьи и ее размещение в замке Сен-Жермен, все это рассказано с чрезвычайным блеском.
От Сен-Жермена переходим в Англию, где последовательно, на протяжении двадцати глав, повествуется о последних фазах схватки, приведшей к пленению Кромвелем короля Карла 1. Рассказ о процессе и казни в Уайт-Холле производит сильное впечатление.
Не приходится сомневаться, что романист не мог не дать своим друзьям-мушкетерам возможность принять участие в этих подлинных событиях. И хотя в повествовании проходит некоторое бесконечное нравоучение, это не должно нас беспокоить: таков закон жанра.
Любование принципом безусловно смешивает вымышленное с реальностью, он делается бесполезным, сигнализируя о небольших анахронизмах, которыми усеяно сочинение.
Явившиеся на смену в «20 лет спустя», это те неточности, что и в «Трех мушкетерах». Шарль Самаран, замечает, например, что в 1648 году Луизе де Ла Вальер было не более четырех лет: она не носила тогда еще имени Ла Вальер, и маловероятно, что юноша, каким был тогда Бражелон, смог бы быть влюбленным в такую маленькую девочку; мать будущей фаворитки вновь вышла замуж за маркиза де Сен-Реми только в 1655 году. В 1648 году Скаррон не жил еще на улице Турнель. «Тысячу и одну ночь» Галлан перевел только в 1704 году: д’Аркур был графом, а не герцогом; граф де Гиш, сын маршала де Грамона (но не Граммона), был в возрасте всего десяти лет, и не мог быть солдатом; на Королевской площади не было лип, и т. д. Эти мелочи не столь важны, и автор не думал, что они вызовут какое-то особое внимание. Если написано, по недосмотру, Ботен вместо Ботрю, Холденби вместо Холмбли, кто задумался, что это нанесет автору какой-то ущерб?
Бывает, что романтизму необходимо изменить реальную хронологию вопреки реальности. Зафиксировано, что в сентябре 1648 г., король, королева, кардинал Мазарини и двор убыли, но не в Сен-Жермен, а в Рюэйль. Они вернули себе Париж в конце октября, но сбежали от опасности вновь в ночь с 5 на 6 января 1649 г. и на этот раз – в направлении Сен-Жермена. Что же до дефиле народа в комнате короля, во время которого он лежал в постели, неподвижный и притворяясь спящим, этот известный и достоверный эпизод имел место двумя годами позднее (февраль 1651) при совершенно иных обстоятельствах: план бегства был раскрыт, королевская семья по полученным инструкциям осталась во дворце.
Перестановки в том же духе можно отметить и в рассказе о несчастьях английского короля (не стоит говорить, что письма в главах 38 и 39 являются чистым вымыслом.)
Приходит момент, когда романист распутывает действие благодаря нескольким эффектным зрелищам. Он не боится поместить Атоса под эшафотом Карла 1. Так же он поступает, когда показывает д’Артаньяна и его друзей, арестовавших Мазарини, и буквально выжавших из него договор, положивший конец Парламентской Фронде. Условия этого соглашения, известны, как «Рюэйльский мир». Это был, на самом деле, немного другой метод торговли, который вели кардинал Мазарини и президент Матье Моле. (март 1649)
Подчас Дюма бывает захвачен какой-нибудь забавной историей, рассказанной в исторических источниках того времени, и он превращает ее в очаровательную сказку. В «Мемуарах» Ла Рошфуко имеется несколько счастливых страниц, посвященных герцогине де Шеврез. «Она обладала, - говорит нам автор «Максимов», - большим умом, амбициями и красотой; она была обходительной, энергичной, смелой и предприимчивой; все свое очарование она направила на достижение успеха в своих намерениях, и, почти всегда, она приносила несчастье тому, кого привлекала к себе». Ла Рошфуко указал на один эпизод с этой соблазнительной Цирцеей, когда она, переодетая мужчиной, верхом, бежала в направлении Испании. Воображение Дюма было пленено этими деталями: очаровательная женщина, переодетая всадником, ищущая приключений… Так мы получили главу: «Приключение Мари Мишон».
Мы описали, представляя «Трех мушкетеров», как работал Александр Дюма, и каково было участие Огюста Маке в создании произведения.
Вдвоем, они вначале обговаривали план пока лишь в общих чертах; подыскивали тексты и справки, определяли основные эпизоды. Затем Маке готовил набросок каждой из глав, и постепенно пересылал их Дюма, чтобы определиться с размером редактирования. Мэтр перерабатывал этот примитивный текст на свой лад, оживляя диалоги, расцвечивая его красками, и вдыхая в него жизнь.
Таким образом и создавались фельетоны «20 лет спустя». Эти, всегда поспевающие вовремя главы, послужили важным материалом, связь с которым ощущается в издании, которое Дюма поспешил опубликовать под заглавием « Луи 14 и его век».
Эта компиляция на 17 век продолжалась, как казалось, только одному Дюма (в этом случае с ним никто не спорил) походя на множество исторических анекдотов и шуток из «20 лет спустя». Этот обширный участок истории был заброшен, и автор мог раскрасить его.
Скорость была его необходимостью, поскольку он подписывал сразу множество обязательств. В 1845 г., в то время, как «Сьекль» публиковала «20 лет спустя», «Журналь де Деба» открыл для своих читателей «Графа Монте-Кристо», «Ла Пресс» подала «Королеву Марго», «Шевалье де Мэзон-Руж» - в списке «Демократи Пасифик», «Дочь регента» - в «Ла Коммерс» и т.д.
Кое-что из этой программы закончено было лишь к 1846 году, но она все равно ошеломляет. Некоторое время спустя, каталог библиотеки Мишеля Леви представил «Полное издание Александра Дюма», - как он выразился «благодаря великолепной многоликости писателя». «Театр был бы для любого другого писателя единственным способом существования, но только не для Александра Дюма, для которого он был лишь только прелюдией.» Весь каталог выдержан в таких терминах: «Без сомнения, в той лихорадочной жизни, что мы вынужденно ведем под давлением наших дел, с этой необходимостью вечной спешки, у нас есть желание найти в том, что мы читаем приятный источник сил, череду живых эмоций, сулящих нам нечто подобное и в реальности… Хочется, чтобы чтение было подобно театру, когда можно прожить несколько часов в другом персонаже, чтобы испытать неустанный восторг и найти духовность, которую общество утратило. Нужно признать, что г. Александр Дюма родился весьма ко времени…»
Однако, это не было мнением всего общества, и со своей стороны, нашлись протестовавшие против такого промышленного подхода к литературе. Это был бедный неудачник, печатник Андре Жако, - как говорил Мерикур, - который, в своей брошюре «Фабрика романов Дома Александра Дюма и Ко», предпринял злобную атаку, в которой, в общих чертах, грубо разоблачалась рабочая группа, состоящая из Маке, Мериса, Мальфия и некоторых других. Писатель среагировал с живостью, отметив все самое дурное в этой агрессивности. Его природная жизнерадостность и беззаботность не исключали живости темперамента и затруднений сутяги. Он обратился с трибун, и получил приговор Мерикура. Но удар был нанесен. Обезоруженный несмотря на то, что всегда был так жизнерадостен, Дюма был изгнан из литературы, из искусства.
Он не замкнулся для широкой публики, круг которой, спустя долгое время, лишь увеличился. Его талант рассказчика триумфально побеждал все выпады, все препоны. Успех улыбался ему, как и прежде. Так познакомимся же с тем, как служили ему обстоятельства.
К концу царствования Луи-Филиппа, которое отмечено одним из самых блистательных периодов в литературе, намечается на смену чистоте некая затхлость, которая чувствуется в произведениях наиболее известных писателей: Виньи почти не публикуется после 1835 г., Ламартин арестован в 1849, Мюссэ – в 1840, Виктор Гюго – в 1843. Лишь несколько романистов продолжают подпитывать библиотеки и литературные кабинеты новыми произведениями: кроме Александра Дюма, на первый план, как можно заметить, выходят имена Бальзака, Жорж Санд, Эжена Сю, Фредерика Сулье. Не сравниваясь с гением, они, один за другим, приобретают у старого читателя равную репутацию. В то же время, Дюма, благодаря известности театрального драматурга, властвует у широкой публики.
И она изумительно права, эта публика, в том превращении, которое так беспокоит производство всех газет и этих книг.
На деле, истинная революция происходит в прессе: под влиянием Эмиля де Жерардена и Эдмона Дютак, цена крупных ежедневных газет опускается до десяти сантимов за номер, и, как следствие, тиражи возрастают непомерно. Газетный фельетон распространен повсеместно, романы в моде, публика массово подписывается на них. Когда, в 1842г., «Дебаты» публикуют «Парижские тайны» Эжена Сю, тираж взлетает стрелой. «Конститютионель» также в фаворе, поскольку предоставил своим читателям «Бедных родителей» Бальзака. (1846)
Романы Дюма извлекли пользу из этого нового средства распространения. Это особенно касалось «Сьекля», который особенно предпочитал нашего автора, но и остальные органы печати того времени в конце концов предоставили в его распоряжение свои колонки. Помещенные в газету, как дополнение или как основной материал, они стали миллионами страниц, с которыми его творения превратились в достояние общественности по всей Франции и за ее рубежами. Подписчик собирал эти страницы, сгибал их, в ожидании следующих листов, в брошюру; подчас их брошюровали, чтобы потом соединить.
После взлета великой прессы, которая достигла своей высшей точки к началу 1836 г., одним из самых глубоких последствий революции для пишущих мыслителей стало то, что к 1840 г. библиотеки стали всеобщим достоянием. Так, издатель Шарпантье, вскоре последовавший за своим собратом Мишелем Леви, популяризовал книгу по низкой цене. Чтобы обезоружить конкурента, он выставил среднюю цену в два франка, а том формата in-12, содержащий объем трех или четырех томов in-8, по 7.50 франка и определенного, как тип для «кабинетного чтения». Роман «Три мушкетера», который в оригинальном виде содержал восемь томов формата in-8, изданный в in-12, состоял всего из двух томов. С шестидесяти франков его цена упала до четырех франков. «20 лет спустя» из десяти томов в in-8, вышла тремя томами в in-12, и семьдесят пять франков превратились в десять франков.
Несколько лет спустя, Мишель Леви опустил продажную цену на 50%: том в формате in-12, из коллекции в зеленой обложке, которая, почти век спустя, известна как «Полное собрание сочинений Александра Дюма», продавалась всего лишь по одному франку за том.
Нужно было дождаться нашего времени и появления «карманной книги», чтобы найти столь важное новшество. Еще можно напомнить, что «карманная книга» возникла в обществе, пресыщенном средствами информации. В 19 веке, томА по два, а то и по одному франку за книгу, пали на девственную почву.
И именно Александр Дюма воспел для читателей все века с их обществом. Он пригласил их для восхитительных путешествий по странам прошлого. Подобно настоящему наркотику, его романы возбуждают мечту, заставляя забывать ежедневные заботы. Более того, они переносят читателя в плоскость давно прошедших веков. Это двор Карла 9, затем Генриха 3, мы видим улыбку королевы Марго, нас приглашают на свадьбу Сен-Люка. А потом - мы во временах Луи 13, потом Луи 14, мы слышим, как говорят Ришелье, Мазарини, Анна Австрийская, д’Артаньян. Видим, как подобны вспышке молний шпаги мушкетеров. Другие фрески воссоздают век восемнадцатый и Революцию. Граф де Монте-Кристо, подобно магу, возвышается над миром, оживляя его чудесами.
Иногда, по правде говоря, неподражаемый рассказчик довольно далеко уходит от того, что известно из документов. Он выдерживает направление, он разжигает, он добавляет соус. Но живость его диалога, его золотые искры, бьющие из-под его пера по всем направлениям, все прощают.
(посвящение Гюго не нашла на русском, а сама переводить поэзию не берусь)
Это благодарное посвящение его другу Виктору Гюго подошло бы для надписи на памятнике ему самому.
Жак Сюффель.
Отредактировано Стелла (24.08.2019 19:16)
могу выставить и сейчас или кинуть в мейл.
Приятно почитать, как вдохнуть аромат хорошей библиотеки.
очень точный перевод. 
А почему их обошли при переводе?
