ГЛАВА 3

     
Несмотря на кошмар, на следующее утро Миша проснулся отдохнувшим и готовым к новым свершениям. Его настрой полностью разделял Бранко — он встал самым первым и разбудил остальных за пять минут до колокола.
— Вставайте, нас ждут великие дела! — приставал он к приятелям, которые в ответ пытались запустить в него подушками.

Однако Миша мгновенно вскочил и умчался в умывальную.

Полчаса спустя сонные и приведшие себя в порядок мальчики сидели в просторной светлой столовой, Миша и остальные младшие ученики — ближе всех к учительскому столу. Дежурный прочитал молитву, и ребята тут же загремели ложками.
— Закончим — найдем Джеймса, — заговорил Бранко, быстро поглощая кашу. — Он вчера обещал показать фотокарточки тех умерших солистов.
— Бранко, тише! — Миша кивнул на сидевшего во главе стола господина Ромахина. — А потом этого сделать нельзя? — спросил он шепотом.
— Между прочим, господа, первый урок у нас — сольфеджио. Фрау Грише не пускает опоздавших, помните? — сказал Володя.

Миша посмотрел на учительский стол. Прямая, суровая фрау с неизменным узлом на затылке завтракала с таким видом, словно находилась на приеме у английского короля. Взглянув на белое бесстрастное лицо с поджатыми губами, Миша невольно вспомнил сказку о Снежной Королеве и подумал, что с такой дамой лучше не спорить.
— Может, потом?
— Нет, сейчас, я не могу терпеть до перерыва!
— Я согласен, — неожиданно заговорил Боря Князев. — Мы успеем, не бойся.
— Итак, двое против одного — чудесно! Сдавайся, Самарин! — воскликнул Бранко и тут же поймал строгий взгляд Ромахина. — Понял, молчу.

Они едва дождались окончания завтрака и поспешили к столу третьего класса на поиски Джеймса. Ярко-рыжая макушка нашлась почти сразу.
— Ну ладно я, у меня история, там не так строго, — протянул Джеймс. — А у вас фрау.
— Мы успеем! — горячо заверили мальчики. Миша только руками развел, словно говоря — я сделал все, что мог.

Гамильтон пожал плечами и четверо мальчиков направились к выходу.
Оказавшись в вестибюле, Джеймс остановился, повертел головой, словно что-то вспоминая и, наконец, уверенно зашагал к фотографиям, висевшим на стене справа от лестницы.
— Вот, смотрите, — сказал он и ткнул пальцем в фото по центру. — Тысяча восемьсот восемьдесят пятый, Рождественский концерт. Вот это — Саша Князев.

Джеймс показал на щуплого остроносого мальчика лет двенадцати. Он стоял в центре первого ряда, одетый в белую парадную матроску, и выглядел слегка растерянным.
— А это, кстати, наш директор, — Джеймс указал на хитро щурившегося мальчика во втором ряду, — и Королев, — палец Джеймса скользнул вправо и остановился на мальчике постарше с серьезным и одухотворенным лицом.
— Здорово! Это тогда они спели Agnus? — выдохнул Боря.
— Не знаю. Но солист чуть не погиб два года спустя. Вот, кстати, их выпуск, — Джеймс отошел немного влево.

Миша во все глаза смотрел на фотографию. Директор здесь был уже узнаваем, но очень молодой, почти как господин Каверин, и еще не носил бородку. Королев на фото отсутствовал — он закончил учебу раньше. Солист Князев тоже вырос, но даже спустя годы все еще словно чему-то удивлялся.
— А вот, посмотрите, — Гамильтон переместился вправо и указал на новый снимок, — тот самый Глеб Лазарев. Это уже тысяча восемьсот девяносто второй.
— Джеймс, спасибо, мы умеем читать, — перебил Бранко. — Покажи еще раз.

С фотографии на ребят грустно смотрел болезненно-худой большеглазый мальчик лет десяти. Миша подумал, что бедняга Глеб наверняка предчувствовал близкую кончину.
— Он похож на нашего Самарина, — заметил Бранко.
Миша поморщился.
— Я не доставлю тебе удовольствия своей смертью.
Бранко хотел было что-то ответить, но тут зазвонил колокол.
— Я тебя сам убью, если опоздаем! — добавил Миша и бросился вверх по лестнице.

Ему показалось, что на третий этаж они взлетели за считанные секунды, но, когда он несмело открыл дверь класса, его ждало разочарование — фрау Грише уже сидела на своем месте. Она величественно повернулась на звук и нахмурилась.
— Господа, во-первых, не стойте на пороге. Во-вторых, — продолжила она, когда все зашли, — назовитесь и объяснитесь. Понятно, — усмехнулась она, услышав в ответ невнятное бормотание. — Самарин, Князев и Анджелич, всех остальных это тоже касается — да будет вам известно, что больше всего я не люблю лентяев, лгунов и опаздывающих.

Глядя на высокую, властную фрау, Миша почувствовал себя маленьким и беззащитным. Самое обидное, что даже сказать в свое оправдание нечего. Бранко гордо молчал, Боря мрачно изучал носки ботинок. Миша поднял взгляд на портреты великих композиторов — куда угодно, лишь бы не встречаться глазами с фрау, — и тут же отвернулся — даже Бетховен смотрел на них с осуждением.

— Я не допускаю вас до своего урока, господа, а ваше домашнее задание будет вдвое больше, чем у остальных. Это послужит вам впредь наукой. Я вас больше не задерживаю.

Никто из мальчиков не двинулся с места. Фрау Грише продолжила знакомство с классом, всем своим видом показывая, что разговор окончен, и ее решение обжалованию не подлежит.
— Пойдем, — потянул Миша приятелей к двери.

Уходя, они заметили, как сидевший с Уваровым Толь послал им полный сочувствия взгляд.

— Кажется, плакали мои выходные, — вздохнул Бранко, как только они оказались в коридоре.
— Сам виноват, — буркнул Князев.
— А кто меня поддержал? Вы должны были меня отговорить! Я иногда сам не понимаю, что делаю.
— Перестаньте. Какая разница, кто виноват? — махнул рукой Миша. — Этого еще не хватало…

По коридору быстрым шагом шел хормейстер. Поравнявшись с мальчиками, он остановился в замешательстве:
— Что здесь происходит? Почему не на уроке?
— Это все фрау! — выпалил Бранко.
— Это наша вина, господин Ромахин, — опустил голову Миша.
— Мы опоздали, — закончил Боря.
— Понятно. Что ж, вполне в духе фрау Грише, — Ромахин задумался. — Я бы с ней согласился, но сегодня первый день… подождите здесь, — и Ромахин, постучавшись, скрылся в классе.

Мальчики незамедлительно приникли к двери, шипя друг на друга и толкая локтями.
— …должна быть дисциплина! — донесся до них голос фрау.
Ромахин что-то ответил, но они не расслышали, что именно.
— …этот ваш либерализм…
Снова заговорил Ромахин и снова мальчики слышали только что-то невнятное.
— …попомните мои слова!
Мальчишки пытались расслышать слова Ромахина, но до них донеслось только:
— …под мою ответственность.

Дверь распахнулась, чуть не ударив ребят по лбу. На пороге стояли еще более бледная от возмущения фрау и серьезный Ромахин.
— Еще и подслушиваете? — покачала головой фрау. — Прекрасно. Хороший же у вас класс, герр Ромахин. Господа, считайте, что сегодня вам повезло. Но это только благодаря заступничеству вашего наставника, больше подобных выходок я не потерплю, и наказание будет суровым. Марш в класс!

Миша не хотел даже думать о том, какое будет наказание, но на всякий случай устрашился.
Все места уже были заняты, кроме первой парты в среднем ряду, также пустовало место рядом с Огаревым. Пристыженный расстроенный Миша опустился за первую парту, рядом тут же плюхнулся Бранко.

Урок продолжился. Закончив знакомство с классом, фрау Грише подошла к доске и крупными четкими буквами написала тему занятия — «Понятие о контрапункте»

Мальчики облегченно вздохнули, когда услышали колокол, возвестивший об окончании их мучений. Наскоро записав домашнее задание, Миша и остальные быстро собрали вещи и вылетели из класса.

Вопреки ожиданиям Миши, урок прошел в целом неплохо. Он достойно ответил почти на все вопросы, правильно читал с листа, запнувшись только в двух местах, и в итоге сумел реабилитироваться в глазах строгой учительницы. Правда, того же самого нельзя было сказать о Бранко.
— Получить единицу на первом же уроке — это сильно, Анджелич, — усмехнулся Володя и поправил сумку на плече.
— Я все знал! — возмутился Бранко и уши его угрожающе заалели. — Я растерялся! И вообще, она меня срезала.
— Ничего, вот будет после репетиции арифметика, и меня тоже закроют на выходные, — ободряюще сказал Боря, а Миша подумал, что он не слишком-то расстроен невозможностью поехать домой. Впрочем, в этом вопросе Миша его прекрасно понимал.
— Она просто отомстила мне за опоздание, — продолжал Бранко.
— Ага. Опоздали трое, а отомстила почему-то только вам. Наверное, лицом не вышли или уши торчат слишком вызывающе.
— А ты мои уши не тронь, Уваров!

Под очередную перепалку между Володей и Бранко (в ходе которой всем казалось, что один непременно спустит с лестницы другого), мальчики добрались до актового зала, где должна была начаться первая репетиция. Там их уже ждали остальные; среди множества ребят Миша быстро нашел Джеймса, Ивана и Льва, которые тут же направились к друзьям. Еле сдерживая улыбку, Джеймс спросил, как прошел первый урок с фрау и сколько человек получило двойки, за что был осчастливлен пламенным монологом возмущенного до глубины души Анджелича.
— Старая добрая фрау! — мечтательно прикрыл глаза Джеймс. — Я тоже много раз испытал на себе ее карающую длань. Не хотел бы я быть на твоем месте, — и Джеймс поморщился, вспомнив что-то свое.
— Ребята, по местам, Ромахин идет, — скомандовал Лев.

Миша уселся в сопрано, куда его определили ранее, между Толем и Бранко, а в этом время в зал бодрой походкой вошел господин Ромахин в сопровождении концертмейстера Каверина, который сразу сел за рояль. Миша отметил, что сейчас хормейстер выглядит куда лучше и бодрее, чем с утра.
Ромахин нетерпеливо махнул рукой, призывая вставших было ребят сесть на место.
— Доброе утро, господа!

Хористы отозвались нестройным приветствием, Миша отчетливо услышал, как сидевший рядом Лев шепнул брату: «Я же говорил, что он очень хороший».
— Знакомые все лица, — усмехнулся Ромахин, глядя на первый ряд. — Анджелич, Самарин и Князев, как прошел урок сольфеджио?
— Хорошо, — начал было Миша, но его тут же перебил Бранко.
— Ужасно!
— Я вас понял. Обещайте мне, что впредь такого не повторится. Но к делу. Прежде, чем мы начнем, я хотел бы сказать несколько слов о предстоящих планах на ближайшие месяцы. Первое — по поводу концерта в Киеве. Перед каникулами вам выдали ноты, и я надеюсь, что вы выучили ваши партии. До концерта две недели, мы будем собираться каждый день. Господа, я жду от вас полной отдачи и надеюсь, что мне и господину директору не придется за вас краснеть перед Государем. И прошу вести себя прилично.
— Все будет хорошо! — пообещал кто-то из старших с задних рядов.
— Хотелось бы в это верить, — сказал Каверин со всей серьезностью, на которую был способен.
— Давайте успокоимся, ребята, — Ромахин приподнял обе руки. — Второе — я надеюсь, все помнят, что в октябре у нас благотворительный концерт в Николаевском сиротском институте? Да, ребята, которые едут в Киев, вас это тоже касается, не расслабляйтесь. Я уже подобрал произведения, директор их одобрил. Александр Анатольевич, помогите мне, пожалуйста, раздать ноты.
— Как вам будет угодно, — все так же серьезно ответил Каверин, забирая у хормейстера часть нот.

Миша бегло просмотрел свой лист, взгляд задержался на уже знакомом названии…
— «Agnus Dei»? — громко спросил Толь. — Мы поем и его тоже?
— Покойтесь с миром, неизвестный солист, — замогильным голосом сказал Володя.
— А что вас так удивляет?
— Нет, ничего, просто…

На помощь неожиданно пришел Каверин. Он весело посмотрел на ребят, потом обернулся на Ромахина и просто сказал:
— Ничего особенного, они легенды испугались.

Лучше бы Ромахин не спрашивал, о какой легенде идет речь — его голос тут же утонул в шуме других голосов; каждый хотел рассказать о череде загадочных смертей среди солистов. Хормейстер попытался воззвать к порядку, но его никто не слышал, тогда он несколько раз громко хлопнул в ладоши.
— Тишина! Да, теперь я вспомнил эту легенду, она появилась примерно в годы моей учебы. Уверяю вас, что это — всего лишь страшная история, которая должна быть у каждого уважающего себя пансиона.
— Но как быть с солистами? — спросил кто-то из мальчиков.
— Просто трагическое совпадение, к сожалению, на все Божья воля.
— Я же говорил! — победно воскликнул Бранко. — Божья воля и плохая медицина.
— Но ведь… — раздался голос позади. Миша обернулся и увидел еще более хмурого Борю.
— Но ведь был еще один солист, Александр Князев. Я слышал, он как раз из-за легенды…

Ромахин пристально посмотрел на Борю и потер лоб.
— Уверяю вас, господа, легенда здесь совершенно ни при чем.
— Но, говорят, там были какие-то последствия, он же с лестницы упал после концерта, разве нет? — робко спросил Толь.
— Да, но к легенде это не имеет никакого отношения. Бывший солист Князев умер намного позже и от болезни. Так же, как и тот мальчик, Глеб, про которого вы тоже вспоминали. Еще вопросы есть? Если нет, то давайте начнем.

Сначала Ромахин провел распевку, а после мальчики снова взяли ноты и приступили к разбору произведений. Некоторые из них были не слишком сложные и давались всем легче, чем ожидалось, к радости и Ромахина, и ребят, а с некоторыми предстояло еще много работать. В числе последних оказался и «Agnus Dei», может быть еще и потому, что мальчики никак не могли успокоиться и постоянно отпускали мрачные шуточки в адрес друг друга. Так, например, Володя Уваров попросил ребят, в случае чего, поставить ему во дворе маленький памятник и ежедневно приносить к нему свежие цветы. В ответ Бранко заверил, что Володе придется ждать очень долго, так как он его спасет. Или хотя бы попытается.

Словом, когда репетиция, наконец, окончилась, было неизвестно, кто устал больше — мальчики петь или Ромахин — всех призывать к порядку. Единственным человеком, который откровенно веселился, наблюдая попытки восстановить дисциплину, был Каверин, чем добавил себе сходства с учеником.

Миша и остальные, наконец, убирали ноты в папки, когда к ним подошел Боря:
— Вы идите на арифметику без меня, я вас догоню.
— Что-то случилось? — спросил Миша.
— Нет, просто я хотел спросить про «Соловушку». Не ждите меня, я скоро.

Миша пожал плечами и поспешил на перерыв вместе с остальными.

Боря нагнал их почти у самого класса.
— Ну что, разобрался с Глинкой? — спросил Бранко.
Князев словно не слышал.

К удивлению Миши, Боря просидел в задумчивости весь урок, даже на вызов к доске и заслуженную двойку отреагировал слабо. Пришлось Мише выходить и исправлять решение задачи, чтобы получить в итоге свои законные одиннадцать.

Арифметика, в отличие от сольфеджио, прошла быстро и вскоре мальчики уже выбегали из класса на большой перерыв.

Миша, Бранко и Толь решили провести свободное время в саду, тем более, что погода была на их стороне: ярко светило солнце, на небе ни облачка, воздух приятно прохладен, а деревья еще не успели одеться в золото. Было бы преступлением сидеть в такой день в четырех стенах. Немного подумав, Толь предложил взять с собой и Князева.
— Пусть Боря развеется, а то ходит какой-то грустный. Вот, кстати, и он.
И четверо мальчиков поспешили на улицу.
— Это ты из-за двойки, что ли, скис? Или из-за фрау? — допытывался Бранко до притихшего Князева, когда ребята оказались на площадке между первым и вторым этажами.
— Анджелич, ты можешь помолчать хотя бы минуту? — взмолился Боря и потер висок. — Не до тебя.
Но Бранко было сложно просто так остановить, поэтому он продолжил.
— Да наплюй! Знаешь, сколько у нас этих двоек еще будет? Я вот вообще не расстроился! Ничего, исправим, а потом ка-а-ак пойдем в город на выходные и…

Все произошло слишком быстро и одновременно, но Мише показалось, что время остановилось. Вот Бранко от души махнул рукой. Вот Толь попытался его остановить, но было поздно. Вот стоявшая на площадке большая красивая ваза со сценой возвращения князя из оперы «Князь Игорь» — подарок одного выпускника, — оказалась задета, покачалась немного, зависла на краю, словно раздумывая — а падать ли? — и, наконец, полетела вниз. Вот им навстречу поднялась незнакомая девочка-гимназистка примерно их лет и с двумя белыми косичками. Вот ваза разлетелась на мелкие кусочки, Толь выругался, но тут же извинился, а девочка прижала руки ко рту.

— Ой… — прошептал Бранко, испуганно глядя на осколки. С одного из них с укором взирал князь.
Миша смотрел то на осколки, то на девочку и постепенно его начала занимать вовсе не разбитая ваза. Кто это? Откуда девочка в лицее для мальчиков? Если это чья-то сестра, то сегодня не приемный день.
— Анджелич, ты идиот! — одновременно с чувством сказали Андрей и Боря.
— Я не хотел… она сама!
Девочка неодобрительно покачала головой, разглядывая растерянную и стремительно краснеющую физиономию Бранко.
— Правильно Пушкин писал: «Учитесь властвовать собою». Хороший совет, возьмите его на заметку, — сказала она.

Бранко еще сильнее покраснел и со злостью спросил:
— А ты-то кто такая? Мне не нужны советы девчонок — это раз, а второе…
— Прошу извинить нашего друга, он не всерьез! — быстро сказал Толь, и Миша подтвердил его слова, добавив:
— Нам очень стыдно, мы с ним поговорим.
— К черту церемонии! — крикнул Бранко и опустился на колени, собирая осколки. — Может, ее можно как-то?.. Нет, нельзя? Тогда давайте мы ее… очень заметно будет, если мы…
— Поздно, Бранко, — тихо сказал Миша и показал на лестницу. К ним спускались сам директор и инспектор Любашевский.

Щеки мальчика из красных стали белыми, он вскочил на ноги, одернул матроску и попытался принять самый невинный вид. Миша и остальные вытянулись по стойке «смирно», незнакомка спрятала лицо в ладонях.

Инспектор подошел ближе, сдвинул очки на кончик носа и внимательно посмотрел на ребят.
— Чудесно. Нарушение уже в первый день, Эдуард Владимирович. Прекрасный набор, нечего сказать. Надеюсь, у виновника хватит смелости признаться.

Холодные серые глаза за стеклами очков, казалось, видели насквозь. Миша почувствовал, как и когда-то в разговорах с отцом, словно его пригвоздило к месту и он не в силах не то, что пошевелиться — слова сказать. Самым большим желанием мальчика было провалиться сквозь землю и больше никогда-никогда не показываться.
— Так и будем молчать? — строго сказал директор. — Признавайтесь — кто из вас обезглавил князя Игоря?
— В каком смысле обезглавил? — несмело спросил Бранко.
— А вы на осколки посмотрите.
— Итак, мы ждем, — вкрадчиво сказал инспектор.

Миша огляделся по сторонам. Толь старался стать как можно меньше и незаметнее, Бранко не знал, куда деть руки и то прятал их в карманы, то вытягивал по швам. Не показывали страха или вины только Боря и гимназистка.
— Мы просим по-хорошему, — продолжил директор.
— Если вы не знали, это очень ценная вещь, подарок нашего выпускника. Другой такой больше нет. Сознавайтесь. Иначе будем говорить по-другому.

Миша снял очки и положил в карман — смотреть на расплывчатые пятна вместо лиц было намного легче. Неожиданно девочка заговорила:
— Простите меня, пожалуйста… это сделала я.

Мальчишки недоуменно обернулись, а Бранко даже подпрыгнул от удивления.
— Вы, Татьяна? — голос директора изменился, стал недоверчивым и изумленным. — Но как же так?
— Я случайно ее зацепила. Мне очень стыдно, простите меня. Готова понести любое наказание.

Голос Тани звучал с таким раскаянием, что Миша почти поверил в ее слова. Вот это да! И зачем она это сделала?
— Мы не вправе вас наказывать. Но я обязан доложить о вашем проступке вашему отцу.
— Да, господин директор, — тяжело вздохнула Таня и опустила голову. Белые косички печально качнулись.
— Осколки убрать, — скомандовал Вяземский. — Чтобы к моему возвращению все было чисто. Приступайте.

Директор и Любашевский пошли вниз, Таня — наверх, а мальчики, едва дождавшись исчезновения начальства, побежали следом за нежданной спасительницей. Они догнали ее у актового зала.
— Таня! Постойте, Таня!
— Опять вы? Снова что-то натворили?
— Нет-нет, мы просто хотели сказать вам большое спасибо. Если бы не вы, нас бы четвертовали!
— Это вряд ли, но благодарность принимается.
— И еще… — Бранко поморщился, получив от Миши ощутимый толчок в спину. — Я хотел бы извиниться за свое поведение. И спасибо за Пушкина.

Таня улыбнулась, и лицо ее сразу же смягчилось.
— Ничего страшного, уже забыли. Я понимаю.
— И можно еще вопрос? — застенчиво сказал Толь.
— Можно.
— Почему вы за нас заступились?
Таня весело отмахнулась.
— Просто так! Вас бы наказали, а мне ничего не сделают — я же у вас не учусь. Плохо, конечно, что папа расстроится… но я ему все объясню. Не бойтесь, вас не выдам!
— А кто ваш отец?
— Я не представилась? Меня зовут Таня Ромахина.

Ничего себе, подумал Миша. Кто бы мог подумать, что у хормейстера есть дочь, которая еще и запросто сюда ходит! Судя по лицам, друзья были поражены не меньше.
— Что ж, я представилась, но до сих пор не знаю, кто вы.
Мальчики поспешно назвались.
— Очень приятно было познакомиться. Вы меня извините, я иду к папе. До свидания!

Весь большой перерыв пролетел в обсуждении случившегося. Мальчики единодушно пришли к выводу, что дочка Ромахина наверняка «своя в доску» и просто молодец, оставалось неясным только одно — зачем она это сделала? Неужели пожалела? Сидевший на дереве и напоминавший нахохлившегося сыча в зеленой листве Боря недовольно заявил, что какая разница — пожалела или нет, главное, что обошлось без наказания.

Начало гневной речи с верхушки дерева прервало появление Джеймса, Ивана и Льва. Последний нес в руках мяч. Мальчики заявили, что хотят отыграться за вчерашнюю ничью и вызывают ребят на небольшую дуэль.

Матч закончился со счетом четыре-два в пользу команды Бранко, который наконец-то смог объявить себя капитаном и после игры от души посочувствовал проигравшим — они не виноваты, просто возраст у них уже совсем не тот. Шутка ли, уже целых тринадцать лет, а некоторым почти четырнадцать! В ответ на это Джеймс мрачно пообещал когда-нибудь оборвать кое-чьи большие уши.

Оставшиеся уроки прошли практически без неприятностей, если не считать категорический отказ господина Синицына принимать работы Миши и Бранко — слишком неаккуратные, он в жизни своей не видел большей грязи. Миша хмуро рассматривал единственную кляксу за все две страницы и думал, что, кажется, господин Синицын и отец неплохо поладили бы друг с другом. Наконец, словесник сменил гнев на милость, хоть и обещал, что в городе Миша и Бранко побывают очень нескоро.

Поздним вечером, когда уставшие от непривычной горы домашних заданий мальчики готовились ко сну, Миша наконец-то спросил у Ивана, кто такая Таня. Юный Гордиенко поведал грустную историю о том, как мать Тани умерла вскоре после ее рождения, и господин Ромахин остался один с девочкой на руках. Он живет здесь с дочерью уже три года, к ней все привыкли и все ее знают и любят, а она неплохо ладит с мальчишками и не раз многих выручала.

  Только Боря не принимал участия в обсуждении несчастливой судьбы хормейстера. Он словно все еще был чем-то подавлен или удивлен, Миша так и не смог понять точно. Миша подумал, что Бранко был неправ, когда утверждал, что приятель расстроился из-за двойки по арифметике. Что-то случилось уже после репетиции, тем более — Боря ведь задерживался. И вряд ли спрашивал про Глинку. Миша даже хотел узнать, все ли хорошо у приятеля и не нужна ли помощь, но решил, что, пожалуй, не стоит — его же никто об этом не просил.

Постепенно мысли его перекинулись на репетицию. Кажется, он очень хорошо пел сегодня, и если постарается, то прекрасно споет на осеннем концерте. Жаль, что родители не смогут прийти, он бы очень хотел видеть маму и отца. При мысли об отце в животе что-то нехорошо сжалось. Может, он бы все-таки гордился сыном, он же старается… Но лучше не забивать себе голову грустными мыслями на ночь глядя.

«Все-таки, здесь очень здорово…», — сонно подумал Миша, перевернулся на другой бок и заснул под тихий разговор Джеймса и Ивана.
* * *
В последующие дни за бесконечными уроками, частыми репетициями, огромными домашними заданиями и сиюминутными заботами Миша потерял счет времени. За эти дни его навестили мать с сестрой Верой. Они сообщали, что у всех все хорошо, младший брат Саша поправился и постоянно спрашивает «где Миша?». А вот отец удостоил его лишь сухим письмом, где строго осведомился о поведении, успеваемости и о сроке возвращения домой. Миша написал не менее краткий ответ, с содроганием думая о страшном коридоре с зелеными обоями и отцовском лице, багровеющем в минуты гнева. Он написал, что, к великому сожалению, завален домашними заданиями и пока не сможет навестить родной дом.

К фрау друзья больше не опаздывали, а сам Миша старался прилежно готовить уроки и получать только высшие баллы — чтобы отец видел, что он не зря сюда поступил и тоже может хорошо учиться.

С Таней мальчики виделись очень редко, а история с вазой не получила продолжения. Бранко же, окончательно убедившийся, что за вазу ему ничего не будет, вскоре подложил кнопку на стул господина Синицына и заработал вызов к директору с последующей отменой выходных.
Словом, только когда Иван и Лев уехали в Киев, Миша понял, что прошло уже две недели со дня его прибытия.

В то воскресное утро радостные по поводу отсутствия уроков мальчики как обычно завтракали. Пострадавший за свою шалость Бранко собирался прогуляться по саду, и Миша с Толем решили составить ему компанию. От обсуждения плана на день их отвлек Володя:
— Давно хотел вас спросить, Андрей — скажите, не приходится ли вам родственником знаменитый генерал Толь?
Толь озадаченно моргнул, положил ложку и ответил:
— Нет. Я не очень хорошо разбираюсь в своей родословной, но генералов там точно нет, это просто однофамилец.
— Очень жаль, — печально заключил Уваров и вернулся к каше, оставив Андрея в полном недоумении.
Молчали, однако, недолго. Антон Огарев отставил тарелку и громко сказал:
— Не думаю, что жид дослужился бы до генерала.

Андрей медленно повернулся и прищурился.
— Что ты сказал?
Миша благоразумно вцепился в матроску друга, предупредительно зашипев: «Перестань, не надо драться под носом у Ромахина!» Однако на драку был настроен не один Толь — уже заинтересованно обернулся Бранко, нахмурился Князев, да и остальные неодобрительно переглядывались. Тем временем Ромахин поднялся на ноги.

Мгновенно оценивший ситуацию Огарев как-то сразу стушевался и предпочел доесть кашу. Однако Ромахин уже подошел к нему:
— Вы что-то сказали, Антон?
— Простите, я не хотел, это вырвалось… — пристыженно затараторил мальчик, втягивая голову в плечи. — Просто мой отец, его…
— В любой нации есть плохие люди, Антон, и это не дает вам никакого права оскорблять своего товарища. На первый раз я предупредил. Немедленно извинитесь.
Антон тихо проговорил слова извинения, Толь великодушно кивнул.
— Чтобы больше я подобного не слышал!
— Да, господин учитель.

Полчаса спустя трое друзей вышли в залитый солнцем сад и зашагали по шуршащему гравию. Андрей все еще возмущался, Бранко был полон желания «врезать пару раз хорошенько», а Миша пытался успокоить друзей:
— Понимаете, я слышал, что его отца убили, может быть…
— Евреи, да? — фыркнул Толь.
— Я этого не говорил и не знаю. Хочешь — сам спроси.
— Вот еще!
— Ну, он все-таки извинился и вроде бы раскаялся…
— Ой, да идите вы оба к черту с вашим Огаревым! — воскликнул вдруг Бранко. — Вы туда посмотрите!

И он указал в сторону одного из могучих дубов. Там, у высокого мощного ствола стояла Таня, отчего-то задрав голову вверх и нелепо взмахивая руками. Мальчики тут же ускорили шаг.
— Здравствуй! — сказал Бранко.
Таня повернула к ним красное злое лицо. Светлые пряди выбились из прически и прилипли к мокрому лбу.
— Рада вас видеть, но вы не вовремя, — и она изо всей силы взмахнула рукой.
Присмотревшись, Миша увидел, что она пытается дернуть за леску, которая уходит высоко в крону дерева.
— Что случилось? Может, мы можем помочь?
— Мне приятна твоя забота, Миша, но я сама, — снова взмах рукой. — Что ж такое! Я сама загнала туда воздушный змей, мне и снимать.

Толь поднял голову, проследил, куда уходит леска, снял форменную бескозырку и положил на скамью.
— Нет, так дело не пойдет. Ты помогла нам, теперь мы поможем тебе. Всего-то и надо — залезть на дерево и снять оттуда змея.
— Я могу… — начал было Бранко.
— Сиди уже, ты в своей Черногории если где и лазал, то только по горам. Миша — ты тоже остаешься. Я много раз доставал с деревьев разные вещи — от воланчика для бадминтона до котенка, я справлюсь, — Толь тряхнул смоляными кудрями и решительно закарабкался по стволу.

Вот он уже скрылся в листве, оттуда до ребят доносилось только тихое шуршание, да легкий треск мелких веток. Наконец, к ногам Тани приземлился темно-синий бумажный планер, следом упала леска.
— Отлично! — Таня даже захлопала в ладоши от радости. — Андрей, ты молодец! Спускайся!
— Сейчас!

Но прошла минута, две, вот прошло уже и пять, а Толь и не торопился спускаться. Миша забеспокоился.
— Андрей! Все нормально?
— Да! Просто залюбовался видом. Вы не представляете, как красив Петербург с такой высоты! Я-то сам из Москвы, никогда такого не видел!

Неожиданно Бранко захохотал. На вопросы он отвечать не мог, его сил хватило только чтобы с размаху усесться на скамью. Миша и Таня терпеливо ждали. Наконец, Бранко закончил смеяться, утер выступившие слезы и громко поинтересовался:
— Ты застрял там, что ли?
Крона отозвалась таинственным шуршанием.
— Тебе помочь спуститься?
— Если можно… — прошелестело из листвы.
Таня едва сдерживалась, чтобы не засмеяться вслед за Бранко, но все-таки смогла спокойно сказать:
— Жди и сиди смирно! Я сейчас! — и убежала в сторону лицея.

— Ты же говорил, что умеешь лазать по деревьям?
— Миша, отстань! Залезать — умею, а вот спускаться — боюсь!
— Зачем ты вообще туда залез?
— Не знаю! Считай, что… ничего не считай! И хватит там смеяться! Спущусь — уши оторву!

Они бы еще долго препирались, но, наконец, появилась Таня в сопровождении Ромахина. Они вдвоем тащили высокую большую лестницу, которую вскоре общими усилиями приставили к стволу.

Ромахин громко и четко старался успокоить мальчика и командовал, как ему себя вести и куда лучше ставить ногу, игнорируя страдальческие стоны из листвы, в которых отчетливо слышалось: «Боже, какой позор!». Наконец, примерно через четверть часа Толь спустился на землю — пунцовый, очень смущенный и старающийся ни на кого не смотреть. Он еле слышно поблагодарил Ромахина, помахал Тане и, подхватив бескозырку, умчался куда-то в сторону гимнастической площадки.

Тепло попрощавшись с Таней, Миша и Бранко отправились на поиски друга, все еще посмеиваясь и обещав, что они никогда не будут напоминать ему про этот случай. Разве что иногда. Когда уж очень захочется.

   
Содержание