Хронологически действие рассказа происходит после "О туфлях и нагах", но до "Дела свинские и сердечные".
***
Даже если бы энергичный топот по скрипучей деревянной лестнице не был достаточно красноречив, насвистывание, всё отчётливей доносившееся из-за двери, не оставляло сомнений в личности новоприбывшего. Зрение вскоре подтвердило сведения, предоставленные слухом: дверь в комнату распахнулась, и в помещение ввалился Герой Ферелдена.
– Доброе утро! – радостно провозгласил он, раскинув руки.
Лелиана подчёркнуто нехотя открыла один глаз и смерила Стража неодобрительным взглядом. Конечно, он и не подумает поверить, что её разбудил – в конце концов, она хоть и лежит на кровати, но давно уже одета! Но судя по тому, что любовь всей её жизни сейчас больше всего напоминает нашкодившего и безмерно довольного этим кота, он опять во что-то ввязался, так что принять вид построже не повредит.
И потом – придумал тоже, исчезать на рассвете, пока она ещё спит!
– Доброе? – неубедительно осуждающим голосом протянула она, всё ещё не спеша разлепить второй глаз. – Ворвался в комнату, нашумел, разбудил девушку – и требуешь, чтобы она считала это добрым утром?
Лелиана медленно потянулась – Герой Ферелдена с вежливым интересом покосился на обрисовавшиеся под одеждой округлости – зевнула и села.
– Да, рыцарь из тебя, надо признать, никудышный, – с усмешкой подытожила она.
Страж шагнул назад и приложил левую ладонь к груди.
– Я ранен, – хорошо поставленным трагическим голосом  сообщил он и возвёл очи горе. – Сильно, сильно ранен.
Лелиана в свою очередь закатила глаза – а опустив их, отметила, что в правой руке Герой Ферелдена держит какие-то пёстрые бумажки.
– А это что? – поинтересовалась она тоном «ну-раз-уж-меня-всё-равно-разбудили».
– Это? – Вопрошаемый бросил быстрый взгляд на бумажные листки и замешкался на едва заметное мгновение. Кто-то другой бы даже внимания не обратил, но для неё неловкий характер крохотной паузы был так же очевиден, как если бы Страж держал табличку с надписью «замешательство».
Что, если вспомнить, он в своё время и делал – когда она наполовину в шутку заметила, что по его непроницаемой роже и не поймёшь, что у него в голове творится. Таблички «убеждение» и «угроза», впрочем, пользовались заметно большей популярностью.
Давние дела.
– Да, это… – собеседник поджал губы. – А почему бы тебе самой не взглянуть?
Лелиана была готова к чему угодно, но действительность превзошла даже её ожидания.
– «Шевалье и мельник»? «Кораджиози»? Особые пригласительные?!
Она подняла неверящий взгляд на Стража. Нет, в том, что он способен удивлять, сомнений не осталось давно, но чтоб он вдруг добыл билеты на представление легендарной антиванской труппы? Он, у которого при слове «театр» рука тянется к оружию?
– Они же должны стоить целое состояние, – осторожно заметила она.
Герой Ферелдена, всё так же поджав губы, потупил взгляд и для чего-то заскрёб пол носком сапога. Ага, а вот это уже куда больше в характере.
– И почему у меня впечатление, что ты не всё мне рассказываешь?
Страж вновь картинно вскинулся.
– Тебя удивляет, что я готов заплатить, чтобы порадовать любимую женщину? Неужели так трудно в это поверить?!
– В «порадовать» – легко, – отозвалась Лелиана. – В «добровольно отдать деньги за пригласительные на представление» – без шансов.
Собеседник попробовал было изобразить ещё большую степень оскорблённого достоинства, но, встретившись с насмешливым взглядом подруги, расслабился и пожал плечами.
– Ну ладно, если тебе от этого станет легче, я отобрал их у типа, которого нынче утром поколотил за скверные манеры.
Лелиана против воли фыркнула. Да, вот этого можно было ожидать. Стоит только подумать, что это умильное чучело способно на что-то традиционно-романтическое, жизнь тут же всё расставит по своим местам.
Опасная карьера барда не располагала к телячьим нежностям, но Лелиана, воспитанная на придворной культуре Орлея и вдохновенных любовных балладах, всё же имела вполне устойчивые представления не только о внутреннем содержании, но и о подобающих внешних формах истинной любви. Её возлюбленный же не то чтобы отрицал такие формы – скорее складывалось впечатление, что он вовсе не подозревал об их существовании. Как бы то ни было, с куртуазной составляющей в их отношениях было не ахти. Для героического спасения девы в беде жизнь оставляла мало возможностей – как правило, люди пытались спастись от неё, а не наоборот. Для эффектного поцелуя в конце очередного приключения возможностей было более чем достаточно, но пропади он пропадом, если воспользовался хоть одной. Что же до прочих милых девичьему сердцу романтических клише…
По пути из Ферелдена в Орлей они остановились разобраться с разбойничьей шайкой, пользовавшейся всеобщей сумятицей после Мора, чтобы донимать округу. Дело прошло успешно, но вот Страж каким-то образом умудрился получить неприятную рану предплечья. Ничего такого, с чем не справился бы целитель – но ближайший маг находился в городе и почти дне пути, так что первую помощь предстояло оказывать своими силами. По счастью, с инструментами цирюльника Лелиана управлялась свободно, да и на недостаток опыта не жаловалась. Отхлебнув антиванского бренди, пострадавший сообщил, что верещать во время операции Герою Ферелдена не к лицу, а сохранять стоическое молчание – не вариант, так что вместо этого он будет петь. Первым, что пришло в героическую голову, оказалось неизменно популярное «В Денериме вдова молодая жила, в добродетели твёрдая, словно скала…» – и Страж, периодически сбиваясь на неподобающе высокие ноты, старательно выводил разухабистые рулады, пока Лелиана сноровисто орудовала иглой. Текст закончился раньше операции, но измученное воображение страдальца явно отказывалось подбросить что-нибудь новое, так что вместо смены репертуара Страж принялся с присущей ему лёгкостью сочинять новые куплеты, каждый из которых открывал перед слушателем всё новые захватывающие горизонты. Лелиана опасалась предполагать, до чего могло бы дойти, если бы операция продлилась чуть дольше – но даже услышанного было достаточно, чтобы снабдить аудиторию запасом анатомически маловероятных конфигураций на две жизни вперёд.
И этот эпизод оставался ближе всего к серенаде в честь прекрасной дамы за всю историю их отношений.
Она не жаловалась, нет. Она была счастливей, чем когда-либо. Но ведь хотелось, чтоб – иногда, только иногда! – в жизни могло быть как в песнях.
Желательно, не только тех, что про денеримскую вдову.
– Что я могу сказать, ты в своём репертуаре, – признала она.
– Бессчётные тысячи мужчин могут позвать тебя в театр. –Герой Ферелдена расплылся в своей обычной невыносимо нахальной улыбке. – Но только один разбойно отнимет билеты у совершеннейшего незнакомца.
Ну вот и что с ним таким делать?! Лелиана покачала головой, поднялась с кровати и, ухватив Стража за распахнутую рубаху, решительно притянула его губы к своим.
Пусть их ожидал очередной вопиюще неромантический день – это ещё не означало, что его нельзя начать на хорошей ноте.
***
Герой Ферелдена оторвался от подруги, толкнул сапогом дверь, пропустил девушку вперёд – и только после этого позволил себе тихо-тихо выдохнуть, чувствуя, как вдоль хребта сползает капля ледяного пота. Ему повезло – совершенно неправдоподобным и решительно незаслуженным образом, но снова повезло.
Начиналось всё, вроде бы, нормально – проснувшись незадолго до рассвета и полюбовавшись некоторое время на сопящую рядом Лелиану, он внезапно решил, что к пробуждению подруги можно было бы притащить и охапку цветов. Как у любого уважающего себя героя, дистанция между мыслью возникшей и мыслью реализованной у него всегда была пренебрежимо мала, так что, спустя считанные минуты, он уже шагал по улице едва пробуждающегося города к запримеченному ещё вчера лотку.
Несмотря на раннее время, лоточница уже была занята: какой-то богато одетый господин недовольно инструктировал её, куда следует отправить оплаченные букеты. Страж не возражал малость подождать в очереди, но первый клиент, вставший, очевидно, не с той ноги, враждебным тоном поинтересовался, с какой целью Герой Ферелдена «стоит у него над душой». Страж вежливо уточнил, ему ли был адресован вопрос, в ответ на что разодетый господин посоветовал «ферелденскому крысёнышу» (покрой штанов продолжал выдавать его с головой) надёргать одуванчиков для своей крысы в сточной канаве и не мешать честным подданным Орлея заниматься своими делами.
Дистанция между мыслью возникшей и мыслью реализованной оставалась ничтожно мала: мгновение спустя орлесианец валялся на мостовой, выплёвывая передние зубы, а цветочница, решительно пренебрегая шевелением и стенаниями поверженного, голосила: «Убивают!!!».
Сколь ни стремительны были мысли Героя Ферелдена, иногда за его действиями не поспевали даже они: Страж опустился на колено и принялся обшаривать карманы грубияна прежде, чем понял, что делает. Это была одна из вредных привычек, приобретённых за время Мора: завидев распростёртое тело, он немедленно принимался его обыскивать в поисках ценной добычи. С порождениями тьмы, в принципе не склонными жаловаться стражам правопорядка, это проблем не создавало – но вот в цивилизованном обществе новоприобретённый рефлекс категорически не приветствовался, о чём постоянно приходилось себе напоминать. С лёгким запозданием осознав, что он делает – не без помощи цветочницы, сменившей репертуар на «Грабёж!!!» – Герой Ферелдена отпрянул от поверженного противника как ошпаренный и поспешил ретироваться, не желая начинать день с общения с городской стражей.
Последняя уже успела очень некстати показаться из-за угла, так что Стражу пришлось пропетлять по переулкам и задворкам несколько минут, чтобы запутать преследователей. Оторвавшись от погони и пребывая в здорово приподнятом настроении, он вернулся к опрятному дому местного буржуа, у которого они снимали весь второй этаж, и радостно ввалился в комнату к уже проснувшейся подруге. Только после вопроса Лелианы он понял, что до сих пор сжимает в правой руке что-то – очевидно, непроизвольно извлечённое из вражеских карманов и совершенно позабытое в сумбуре последующих событий.
Когда по реакции подруги стало ясно, что отобранные бумажки являют собой пригласительные на представление какой-то – судя по всему, знаменитой – труппы, Страж похолодел, несмотря на всю свою героическую репутацию. Конечно, с одной стороны, совпадение вышло невероятно удачным – Лелиана явно пришла к выводу, что билеты он добыл целенаправленно и из рыцарственных побуждений. Но с другой – если она узнает, что на деле всё это – не продуманный замысел во имя Прекрасной Дамы, а цепь идиотских случайностей…
Впрочем, всё в его стиле. Видит Создатель, он и рад был бы устроить что-нибудь этакое, чтоб у неё глаза заблестели – но всякий раз, когда он собирался поухаживать за подругой целенаправленно, всё получалось примерно так же, как сегодня. И наоборот, лучшие его достижения на романтической ниве складывались из совершенно непредвиденных обстоятельств – взять хоть эту историю со Шмоплзом в Вал Шевине. Да что там, сама идея букета должна была служить предзнаменованием, что исходный замысел полетит в тартарары – достаточно вспомнить, при каких обстоятельствах он презентовал подруге цветы в первый раз.
Герой Ферелдена невольно усмехнулся, даже не пытаясь сопротивляться неожиданно нагрянувшим воспоминаниям. Помнится, верный мабари начал хандрить – на вид ничего серьёзного, но подстраховаться не мешало. Вопрос «как» даже не стоял – Страж прекрасно помнил, как псарь из Остагара на все лады расхваливал целебные свойства приметных цветов с белыми лепестками и золотой сердцевиной. Прогулявшись по опушке Бресилианского леса, Страж надёргал целый пучок и, безмятежно насвистывая, направился обратно в лагерь. Единственной относительно незанятой во всём отряде была Лелиана, настраивавшая лютню, и именно к ней он и направился, думая без задних мыслей попросить подержать пса.
Возможно, если бы его мысли и действия разделяла дистанция чуть посолидней, он мог бы и прикинуть, как должен выглядеть со стороны – но рефлексия никогда не относилась к сильным сторонам героической натуры. Завидев его приближение – с неизменной жизнерадостной ухмылкой и пучком цветов в руке – подруга недоверчиво вскинула бровь, но сделала наиболее естественный вывод.
– Цветы? Для… меня?
Осознание ситуации свалилось на него с характерным опозданием. Словно компенсируя проявленную нерасторопность, мозг не замедлил услужливо подсказать, что теперь признаться в истинной подоплёке своих действий значило бы проявить себя на редкость нечутким скотом.
– Твою мать, – едва слышно выдохнул Страж, прикинув возможные перспективы.
– Что? – переспросила Лелиана, со счастливым видом отрываясь от букета.
Перспективы продолжали стремительно ухудшаться, но мозг каким-то чудом выудил из вороха панических мыслей подходящее воспоминание, за которое Страж ухватился с отчаянием утопающего.
– Это… В смысле, я подумал – это же цветы твоей матери? Помнишь, ты рассказывала, как она перекладывала упакованные юбки их лепестками, для запаха?
Подруга ещё раз втянула ноздрями сладковатый цветочный аромат и подняла на Стража сияющие глаза.
– Точно! И правда они! Пахнут совсем как…
Не договорив, девушки обхватила его за шею свободной рукой, притянула к себе и пылко расцеловала.
– Ты запомнил!!!
Страж усилием воли согнал с лица усмешку, пока подруга не заподозрила неладное. Да уж, забудешь такое. Особенно когда оно не перестаёт повторяться.
Лелиана права: рыцарь из него курам на смех. С его-то везением следующая попытка сделать романтический жест закончится небольшой гражданской войной. Оставалось радоваться, что хоть иногда удаётся произвести приятное впечатление – пусть даже в этих случаях путь от возникшей мысли к мысли реализованной оказывается на редкость длинным, извилистым и непредсказуемым…
***
– Так почему всё-таки «Кораджиози»?
– А-а, это… – Лелиана коротко пожала плечами. – Репутация. Любят браться за политическую сатиру, чем горячее – тем лучше. Вот тебе и «отважные».
– Знал бы я, что политическая сатира так популярна… – покачал головой Страж, задумчиво озирая массивное строение с обилием отталкивающей лепнины.
Судя по всему, знаменитая антиванская труппа и впрямь жила безбедно. Билеты уже говорили сами за себя: если актёры могут себе позволить не просто собирать по монетке с носа при входе, а малевать пригласительные и торговать ими, дела у труппы явно в порядке. Но если для выступления этим актёрам предоставляют не поляну за городом, где можно поставить фургоны, а городской театр, построенный на средства самого герцога Арлезанского – здесь комментарии излишни.
– Думаешь попробовать себя на сцене? – приподняла бровь подруга. – На это бы я взглянуть не отказалась.
– Не раньше, чем я пойму, зачем они вообще это делают, – мотнул головой Герой Ферелдена. – Так ты говорила…
Везение везением, но уповать только на него не стоило – как бы благоприятно ни сложилась ситуация, пускать вещи на самотёк было нельзя. Пока они с Лелианой проталкивались по запруженным улочкам к герцогскому дворцу – на представление стремились многие, но большинство званых гостей предпочитало коней, кареты и носилки, что влекло за собой неизбежные заторы – Страж осторожными наводящими вопросами пытался выпытать, на что он, собственно, подписался.
«Шевалье и мельник» оказался классической комедийной пьесой. Вариаций у сюжета была масса – орлесианский театр вообще зиждился на импровизации – но костяк оставался более-менее неизменен. Прекрасная дочь крестьянина-подёнщика влюблена в молодого безземельного шевалье, который отвечает ей взаимностью – но отец девицы должен кучу денег местному богатею-мельнику. Последний – седина в бороду, бес в ребро – склонен к внебрачным похождениям и предлагает юной деве расплатилась за папенькины долги натурой. Рыцарь мучительно страдает, но не может ни расплатиться с долгами возлюбленной (его владения и так в закладе всё у того же мельника), ни вызвать престарелого развратника на поединок (драться с простолюдинами запрещают обеты шевалье), ни умыкнуть девицу с собой (сочетаться браком без отеческого благословения запрещает андрастианская церковь), так что большую часть пьесы проводит в стенаниях и размышлениях о самоубийстве. Когда девушке окончательно надоедает находиться между старым козлом и бестолковым юнцом, она берётся за дело сама и соглашается прийти на мельницу после заката. Старик в экстазе, но прежде, чем допустить его к телу, дщерь крестьянская выражает сомнение, что руки, привыкшие ласкать одни только мельничихины телеса, сумеют воздать должное её красоте. Уязвлённый сомнениями в его мужской доблести, мельник принимается живописать свои любовные победы, но вместо женской благосклонности получает пару оплеух от жены, которую девушка заблаговременно пригласила послушать откровения супруга. Пощёчин оказывается маловато: вместо того, чтобы присмиреть, разоблачённый мельник пытается задушить свою лучшую половину. К счастью, заступиться за замужнюю женщину андрастианская церковь не только позволяет, но и обязывает, так что шевалье – его появление тоже подстроено изобретательной крестьянкой – с удовольствием свежует прелюбодея, оклемавшаяся мельничиха на радостях прощает долги и возвращает рыцарю его владения, после чего следует жанрово неизбежная свадьба.
Как объяснила Лелиана, изначально пьеса была сатирой не политической, а социальной, призванной высмеять чрезмерно мудрёные рыцарские обеты, избыточную строгость церковных заповедей и пренебрежительный взгляд на женщину. Насмешкой служило даже само название: обычай запрещал именовать пьесу в честь женского персонажа, и заглавие, вместо главной героини ставящее на передний план старого козла и благонамеренного олуха, должно было подчеркнуть смехотворность традиции. Однако герцог д’Арлезан, пользуясь правами патрона, видоизменил сценарий в угоду уже политической повестке – изменения, о которых Лелиана не могла говорить, не плюясь.
– То есть, мельник – это герцог Гаспар? – уточнил Страж.
– Он самый.
– Но это же бессмыслица! Он, для начала, не женат! Как он может изменять жене?!
– А ещё он муку не мелет, но это тебе не мешает, – пожала плечами подруга. – Искусство необязательно воспринимать буквально.
– Опять эти беспочвенные обвинения?
– «Звезды не сделаны из слёз…», – пробубнила Лелиана, выпятив губы и подражая его выговору.
– Туше, – признал Страж после короткой паузы. – Но девица тогда кто, Селина?
– Многие так подумают, – усмехнулась подруга. – Каков образ: сама императрица идёт на поклон к герцогу Арлезанскому! Хотя формально никакой отсылки нет, а девица должна обозначать Орлей. Вся в синем и золотом.
Герой Ферелдена неясно хмыкнул, явно не впечатлённый богатыми подтекстами орлесианской драматургии.
– Если тебе станет легче, то шевалье – действительно шевалье, – добавила Лелиана. – Антуан де Браси.
Владетель Арлезана не первый придумал использовать театральные подмостки для политической пропаганды, но так набить сценарий прямолинейными отсылками удавалось далеко не каждому. После недавнего Мора часть орлесианской знати с интересом поглядывала на восток, желая вернуть ослабленный войной Ферелден под сень императорской власти. Партию войны возглавлял Гаспар Шалонский – тот самый, которого Селина считанные годы назад обошла в борьбе за престол. С другой стороны ораторствовал молодой Антуан де Браси, которому перо шевалье не мешало выступать против войны. Но де Браси служил лицом своей партии, демонстрируя, что даже в императорском ордене не все поддерживают стремления Гаспара, а заправляли в ней совсем другие люди. Какие, секрета не составляло – герцог Бастьен д’Арлезан не постеснялся нещадно перекроить сценарий, чтоб донести мысль во всей ясности.
В новой версии, где плюгавый мельник должен был символизировать Гаспара, а пригожий шевалье щеголял явственными чертами де Браси, юная дева, аллегорически представлявшая Орлесианскую империю, низводилась до самого жалкого положения. Вместо её ухищрений ключевую роль в сюжете играло провидение: шевалье с подругой случайным образом встречались с благородным местным владетелем, сквозь которого во всех местах просвечивал сам герцог Арлезанский – и тот, исполнившись праведного гнева, являлся карать презренного мельника. Последний, однако же, отказывался принимать справедливую кару и, запершись внутри собственной мельницы, сжигал себя заживо к вящей радости присутствующих. Изяществом новый сценарий похвастать не мог, но посыл доводил с надёжностью кувалды: герцог Шалонский может сколько угодно лелеять гнусные планы, но пока Бастьен д’Арлезан и его сторонники стоят на страже интересов Орлея, империи ничего не грозит.
– То есть, смысл всего этого балагана – дать понять, что де Браси всё делает с ведома и одобрения герцога?
– Угу, – кивнула подруга. – Ну, и ещё сюда съехалась половина Орлея – ждут даже саму Селину. Если всё пойдёт по плану, к вечеру милорд д’Арлезан станет одним из влиятельнейших людей в империи.
– Что, для этого достаточно поставить пьесу? – скептически поинтересовался Страж.
Лелиана исподлобья воззрилась на спутника взглядом, в котором читалось: «И ведь он даже не прикидывается!». Герой Ферелдена ответил невинной улыбкой.
– Нет, – вздохнула девушка, – для этого достаточно полгода окучивать герцогов, маркизов и графов, сколачивая союз влиятельной знати. Представление – просто символ, хотя в Орлее у таких символов есть и собственная власть.
Страж хмыкнул и кивнул.
– И знаешь, что самое забавное? – мрачно продолжила подруга. – В образе ревнителя благочестия, карающего неверных супругов, у нас выведен человек, чья жена кувыркается с тремя любовниками по очереди.
– Ну да? – поразился Страж.
– Ага. Правда, во всём Орлее об этом знает с десяток человек, так что иронию зрители вряд ли уловят.
Лелиана тряхнула головой и тихо, но свирепо выругалась по-орлесиански.
– Ты очень серьёзно это воспринимаешь, – осторожно заметил Герой Ферелдена.
– «Очень»? – переспросила девушка. – Герцог играется в политику, а страну вот-вот начнёт трясти!
– Если мы об одной и той же стране, её трясёт со времен Кордилия Дракона, – напомнил Страж.
– Я не про Игру! – нетерпеливо мотнула головой Лелиана. – Не про обычную грызню за то, кому отойдёт выморочное баронство, а кого первым допустят к императорской руке! Бастьен – тщеславный дурак, пусть богатый и амбициозный, он не понимает, кого дразнит своими выходками! По-твоему, Гаспар станет сидеть сложа руки и глядеть на возвышение Арлезана? Он вооружаться начнёт! Война с Ферелденом – только повод, борьба идёт за власть в Орлее! Будь у Селины больше авторитета, может, она и смогла бы обоих утихомирить – но её трон с первого дня шатается. А у Бастьена только и мыслей, что о собственном престиже, даже спектакль в присутствии императрицы – и тот весь про величие герцога!
Лелиана добавила ещё несколько крепких словечек.
– И какой спектакль! Этот выродок превратил авантюрную комедию в политический пасквиль! Я людей и за меньшее убивала.
Надо полагать, лицо Стража приняло совершенно жалкое выражение – когда Лелиана повернулась к нему, рыжие брови непонимающе сошлись к переносице.
– Да нет же! – рассмеялась она секунду спустя и порывисто его обняла. – Не принимай на свой счёт! Ты молодец, на Кораджиози я давно хотела посмотреть. Просто с тех пор, как их покровителем стал герцог… Ну, суди сам: ты берёшь Леди Зимородок на главную женскую роль – и превращаешь её в бессловесную мебель?!
– Леди кто? – поперхнулся Страж.
Лелиана мимолётно закатила глаза.
– Ведущая актриса, – пояснила она. – Кстати об этом: раз мы всё равно уже здесь, я, пожалуй, наведаюсь за кулисы и обзаведусь её автографом.
– На здоровье, – одобрил Герой Ферелдена. Сомнений в том, что его спутница сумеет проникнуть куда угодно, даже не возникало. – Но я, с твоего позволения, всё-таки воздухом подышу. Моё хрупкое телосложение позволяет потреблять искусство только малыми дозами.
Подруга фыркнула и пихнула его локтём, после чего быстро исчезла под массивной аркой, ведущей внутрь. Сам Страж туда точно не торопился – может, герцог д’Арлезан и построил один из первых каменных театров Орлея, но соперничать с царившим снаружи солнечным утром не смогли бы ни архитектурные новшества, ни самое богатое внутреннее убранство. Впрочем, лицедейство едва ли прельстило бы Стража даже под открытым небом.
– Я могу поговорить с вами, мессир? – произнёс звучный глубокий баритон.
Герой Ферелдена обернулся. Голос принадлежал среднего роста господину с холёными усами и бородкой, скрывающему лицо за обычной для публичных мероприятий в Орлее маской. Неброский, но хорошо скроенный костюм из чёрного бархата с минимумом украшений несколько отличался от богатых нарядов прибывающих вельмож – но не настолько, чтобы привлекать внимание.
– Надеюсь, не об одуванчиках? – устало уточнил Страж.
Если вопрос и озадачил новоявленного собеседника, виду тот постарался не подать.
– Вовсе нет. Говоря с человеком вашего масштаба, было бы неразумно тратить время на такие темы.
– Человеком моего масштаба? – раздельно поинтересовался Страж. По мере сил они с Лелианой старались сохранять инкогнито.
Незнакомый господин чуть улыбнулся.
– Тедас слишком тесен, чтобы кто-то вроде Героя Ферелдена мог просто взять и исчезнуть с глаз долой. Уж во всяком случае не после того впечатления, что вы оставили по себе в Вал Шевине.
Страж неопределённо хмыкнул.
– Вы, кажется, не хотели тратить моё время?
– Именно, – кивнул незнакомец, наклоняясь ближе к собеседнику и переходя на шёпот. – До моего сведения дошло, что на сегодняшнем представлении произойдёт покушение на жизнь императрицы Селины.
– И есть хоть одна причина, по которой я должен этому верить? – скептически поинтересовался Страж.
– Я предполагал, что вы можете задать такой вопрос, – улыбнулся неброско одетый господин, – и потому позаботился взять с собой… рекомендательное письмо.
Двигаясь подчёркнуто медленно, словно не желая спровоцировать собеседника, незнакомец извлёк из-за пазухи запечатанное письмо и передал его Стражу. Не сводя глаз с нетипичного почтаря – последний, надо отдать ему должное, сохранял безупречное спокойствие – Герой Ферелдена повертел послание в руках. Ничего твёрдого и потенциально опасного внутри не прощупывалось – похоже, что всё письмо состояло из единственного листа, сложенного углами внутрь и наскоро припечатанного сургучом. Пожав плечами, Страж сломал печать – и удивлённо вскинул брови, завидев знакомый почерк.
«Горячий антиванский привет, amico mio!
Слышал, ты решил наведаться в Орлей. Досадно, что не сказал мне – нам ведь было по пути. Впрочем, учитывая, твою компанию, могу предположить, что третий показался бы тебе лишним – хотя и не перестаю осуждать такую косность: больше – веселее! В любом случае, надеюсь, что и в Орлее ты правильно расставляешь приоритеты и сосредотачиваешь внимание не на местных гульбищах и интригах, а на более важном предмете, благо, тот у тебя рядом.
У меня, увы, такой возможности нет, так что приходится тратить время на более приземлённые дела. В Орлей я наведался, потому что рассчитывал повидаться с одним господином – из тех, с кем стоит побеседовать, прежде чем отправляться по душу Первого Ворона. От него я узнал многое – в частности, об опасности, угрожающей одной барышне. Думаю, ты её помнишь – братец нашего застенчивого приятеля ещё собирался на ней жениться. По всему, что я знаю – а, как тебе известно, сравниться с моими знаниями может лишь моя неброская, но неотразимая мужественная красота – выходит, что он прав.  Мне самому в такое ввязываться не с руки, но коль скоро ты всё равно в тех краях, тебя это может и заинтересовать.
Только не отвлекайся на местные интриги слишком сильно – а то я сам вернусь и предоставлю внимание, которого более важному предмету недостанет от тебя.
P.S. Привет Соловью от Ворона».
Страж медленно сложил лист, чтоб никто даже случайно не смог прочесть ни строчки, и задумчиво хмыкнул. Сомневаться в авторстве письма не приходилось – если даже сбросить со счетов почерк, охарактеризовать Селину как несостоявшуюся невесту Кайлана могли только те, кто вместе со Стражем видели неотправленные королевские письма в Остагаре. Не вызывало сомнений и то, что послание Зевран написал добровольно: ещё во время Мора они условились насчёт неприметных сигнальных фраз как раз для таких случаев, но в нынешнем письме не было ни одной. Похоже, настырный незнакомец действительно говорил правду – или, по крайней мере, сумел убедить в этом Антиванского Ворона, что было не так-то просто.
Алистер свидетель, Герой Ферелдена не возражал принципиально ни против государственных переворотов, ни даже против регицида – но на театральном представлении, на которое ты привёл подругу, это определённо лишнее.
– И чего вы от меня ожидаете в этой связи? – уточнил он, поднимая взгляд на собеседника.
– О, я не возьму на себя смелость давать советы человеку вашего масштаба, – вновь почтительно поклонился тот. – В моих скромных силах лишь известить вас об этом и надеяться, что вы распорядитесь полученными сведениями наилучшим образом.
– А зачем вообще извещать меня – а не, скажем герцога, которому и положено отвечать за безопасность присутствующих?
– Кроме того, что герцог, по всему, что мы знаем, может сам стоять за этим планом? – улыбнулся незнакомец. – И прежде, чем вы спросите о телохранителях Её Величества: я всецело доверяю их рвению, но несколько сомневаюсь в навыках. Никто не справится с этим делом лучше вас.
– Уже предполагаете, что я собираюсь с ним справляться? – хмыкнул Страж.
– Как я и сказал, – развёл руками хорошо одетый господин, – я могу лишь надеяться.
Изысканно поклонившись, незнакомец развернулся, взмахнув полой плаща, и зашагал прочь, быстро затерявшись в столпотворении носилок и конных экипажей. Герой Ферелдена задумчиво проводил его взглядом, неосознанно комкая в руке лист плотной бумаги.
Долго дожидаться подруги не пришлось: каких-то полминуты спустя она вынырнула из-под каменной арки и решительно зашагала ему навстречу.
– Надо поговорить, – без обиняков заявил он, как только девушка приблизилась на расстояние эффективной слышимости.
Лелиана обвела его взглядом, чуть задержав взор на распечатанном письме.
– Уж пожалуй. Но делать это предлагаю внутри.
– Там что, меньше лишних ушей?
– Там… – Лелиана на мгновение замешкалась, после чего пожала плечами. – А почему бы тебе самому не взглянуть?
***
Дальние закулисные помещения были почти под завязку набиты разного рода реквизитом и многочисленными стойками с костюмами, так что укрыться там там было проще простого. Возможно, именно этим и руководствовался полный мужчина с красным одутловатым лицом, забившийся в самый угол. Обращать внимание на двух гостей, проникших в святая святых труппы, ему было недосуг – толстяк раскачивался на стуле, запустив пальцы глубоко в седеющие кудри.
– Кошмар! – тихо бормотал он. – Позор! Бесчестье! И не где-нибудь на сельской ярмарке – перед Её Величеством и герцогом!
– Господин Кавелье, драматург и антрепренёр, – негромко молвила Лелиана, делая широкий жест в сторону раскачивающегося мужчины.
– Что?! – неловко вскочил тот, опрокинув стул, и огорошенно воззрился на незваных посетителей. – Кто… Кто вы такие? Что здесь делаете?! Вон отсюда!!!
– Господин Кавелье, – повторила Лелиана ровно с той же интонацией, но добавив металла в голос. – Давайте без лишних эмоций.
Возможно, подействовал её тон, возможно – плечистая фигура рядом с ней, но гневный запал испарился так же быстро, как и возник. Одутловатый драматург сник, словно пустой бурдюк, из которого выпустили воздух. Герой Ферелдена поднял стул с пола, аккуратно подтолкнул антрепренёра под дрожащие колени – и тот с судорожным вздохом опустился обратно.
– Мы знаем о вашей проблеме, – продолжила Лелиана, смягчив тон. – И вместо того, чтобы кинуться наружу и раструбить о ней, стоим здесь. Мы – последние, кого вам надо считать врагами. Так что потрудитесь успокоиться, расскажите обо всём по порядку – и, возможно, мы сумеем вам помочь.
– Помочь… – с горькой иронией протянул Кавелье. – Поможете поставить «Шевалье и мельника» без актёра на роль шевалье?
– Вы удивитесь, узнав, столько мы можем, – подал голос Страж, тщательно делая вид, что понимает, о чём речь. – Но для начала нам надо услышать подробности из ваших уст.
– Подробности… – крякнул драматург. – Блистательный Джованни уходит ранним утром, а возвращается избитым – и аккурат перед главным представлением в году, в жизни! Какие ещё подробности?!
Морду начистили, стало быть? Бывает и такое, конечно, но чаще с актёрами из бродячих трупп, выступающих по трактирам и ярмаркам. Почтенного лицедея-то куда понесло на самом рассвете?
– Для начала можете объяснить, куда он уходил, – заметила Лелиана, явно пришедшая к тем же выводам.
– Точно не знаю, – покорно пожал плечами Кавелье. – Говорил, что хочет лично пригласить пару друзей. Дам, как я понимаю – спрашивал, где лучше купить цветы…
Где-то на задворках сознания Стража звякнул тревожный колокольчик.
– …но потом, по его словам, на него напали, целая банда! Ударили в лицо, сбили с ног…
Одинокий звоночек плавно превратился в неприятный дребезжащий звон.
– …ограбили, обшарили карманы, – неумолимо продолжал Кавелье, – и если бы не городская стража…
На смену звону пришёл оглушительный колокольный набат.
– Ну и как, – антрепренёр вскинул полный отчаянья взгляд, – как, скажите на милость, декламировать без передних зубов?!
Герой Ферелдена сглотнул, очень надеясь, что сделал это не слишком громко. Мозг, между тем, работал с лихорадочной поспешностью. Любой ценой увести разговор в сторону – но как?! Впрочем… Наш лицедей явно самолюбив – иначе зачем врать про целую банду нападавших? Значит, приплетать настоящих свидетелей он не захочет…
– А нападение кто-нибудь видел? – резко уточнил Страж. – Говорите, шёл покупать цветы? Скажем, цветочница?
Оставалось надеяться, что подруга примет то отчаянное внимание, с которым он ждал ответа, за достойный уважения профессиональный интерес.
– Нет, увы, – развёл руками Кавелье. – Разбойники выскочили из переулка и тут же были таковы.
Ну вот. Он изобразил интерес, его уже не заподозрят в попытке замять тему. Теперь главное – не дать перевести разговор на приметы «разбойников»…
– Что скажешь? – подняла бровь Лелиана. – Бастьен половину Орлея созвал, сегодня его звёздный час – и тут перед представлением увечат исполнителя главной роли! По-моему, к этому надо приглядеться.
Создатель сохрани!
– Обычно я бы с тобой согласился, – осторожно кивнул Страж, – но в свете новых обстоятельств…
Распечатанное письмо перекочевало из рук в руки. Подруга пробежала глазами недлинное послание и нахмурилась. Бросив быстрый взгляд на Кавелье, она шагнула за стоящую чуть поодаль одёжную стойку и поманила спутника за собой.
– Всё сходится, – едва слышным шёпотом признала она. – И возможность сегодня идеальная. Ты хоть представляешь, что начнётся, если императрицу убьют?
– Так какие проблемы? Наследник есть – Гаспар.
– Вот именно! Однажды его с престолом уже прокатили, второго раза он не допустит – раструбит, что д’Арлезан заманил Селину в ловушку и призовёт вассалов к оружию. А для Бастьена и его сторонников Гаспар на троне смерти подобен – они заявят, что тот расчищает себе дорогу к трону и кинут клич против узурпатора.
Страж пожал плечами.
– Тогда всё только к лучшему. Пусть себе наш лицедей валяется увечным. Нет спектакля – нет покушения.
– Если бы, – мотнула головой Лелиана. – Будет покушение – просто в другое время и в другом месте. Здесь мы хоть можем его предотвратить.
Герой Ферелдена пожевал губами. Ирония ситуации начинала давить на нервы.
– Ты хочешь сказать, – раздельно начал он, – что из-за выбитых зубов этого Джованни может начаться небольшая гражданская война?
– Убери «небольшая», и ты попал в точку, – кивнула подруга.
А Создатель, похоже, решил не дожидаться следующей попытки.
– Так что наш лучший шанс – повязать убийцу здесь и сейчас.
– Ловить на императрицу как на живца? – уважительно хмыкнул Страж. – Мне определённо нравится ход твоей мысли.
– Мне тоже, – легко признала Лелиана. – Но для этого спектакль должен состояться.
На лице Стража начала расплываться кривая нахальная улыбка.
– Думаю, как раз с этим проблем не будет.
Подруга окинула его непонимающим взглядом – а потом голубые глаза широко распахнулись.
– Ты же… не переносишь театр?
– А ещё я не переношу порождений тьмы, – резонно заметил Герой Ферелдена. – Но это мне не мешает.
– А как насчёт текста, которого ты не знаешь?
– Сымпровизирую! – лучезарно ухмыльнулся Страж.
Лелиана, явно не до конца убеждённая, покачала головой.
– Твои импровизации обычно заканчиваются чьей-то преждевременной смертью.
– Всё, что мы делаем, обычно заканчивается чьей-то преждевременной смертью, – деликатно напомнил Страж. – Это профессиональное.
– Ну так что? – послышалось из-за одёжной стойки с неуверенными нотками надежды. – Вы сможете помочь? Или мне отменять представление?
– И думать об этом забудь, Жан Кавелье!
Повелительный голос принадлежал высокой женщине, возникшей в дверном проёме. Синее с золотом платье подчёркивало статную фигуру, но только выше талии – ниже длинная складчатая юбка, отвечающая веяниям моды, скрывала всё и вся. Белокурые волосы, собранные в сложную причёску, обнажали изящную шею и обрамляли овал бледного лица. Впечатление аристократической фарфоровой красоты, впрочем, несколько подрывали гневно раздувающиеся ноздри и мечущие молнии зелёные глаза.
– Я буду выступать перед императрицей, и твоя бесхребетность этого не изменит!
Во внутренней иерархии актёрских коллективов Страж не разбирался, но разговаривать с антрепренёром таким тоном явно могла только звезда
– Представление состоится, даже если тебе самому придётся выйти на сцену! – не унималась белокурая актриса.
– В этом не будет нужды, Леди Зимородок, – провозгласил Страж своим лучшим героическим голосом, уверенно выходя из-за развешенных костюмов.
– Вы? – выдохнул Кавелье, воззрившись на Героя Ферелдена со смесью надежды и неверия. Леди Зимородок смерила новое действующее лицо скептическим взглядом. – А вы хоть когда-то играли на сцене?
– А у вас такой большой выбор? – отреагировала Лелиана, выразительно покосившись на приму.
Драматург замер на секунду, после чего кивнул с отрешённым видом человека, решившего, что всё происходящее – страшный сон, а значит, и тревожиться без толку.
– Хорошо. Оставайтесь здесь, я пришлю костюмера и гримёра.
– И текст, – напомнила Лелиана.
Леди Зимородок презрительно фыркнула и, взмахнув пышным подолом, скрылась за порогом. Вслед за ней поспешил и Кавелье – грация антрепренёра неуловимо напоминала о ходячем трупе, поднятом из могилы зловредным духом. Страж проводил обоих взглядом, набрал полную грудь воздуха и со свистом выдохнул через сжатые зубы.
– Готов? – поинтересовалась подруга.
– О чём речь, – благодушно откликнулся он. – Всего-то сыграть в незнакомой пьесе, пресечь поползновения неизвестного убийцы и предотвратить гражданскую войну. – Страж пожал плечами. – Ты точно ничего не забыла? Скажем, сбросить Тевинтер в море, отвоевать Сегерон, а в промежутке воскресить Андрасте?
– Не богохульствуй, – с улыбкой отозвалась Лелиана, отвесив ему лёгкий подзатыльник. – Но насчёт Тевинтера я подумаю.
***
Подумать насчёт Тевинтера и правда стоило: кто-то же стоит за этим планом. Самой очевидной кандидатурой был Гаспар, которому убийство позволило бы и расчистить дорогу к трону, и дискредитировать сильнейшего противника. Но герцог Шалонский – шевалье, человек чести, и по всему, что о нём известно (а ей известно побольше, чем многим) выходило, что он не опустится до наёмных убийц. И потом, ни Бастьен, ни его сторонники оружие просто так не сложат – свою корону Гаспару придётся отвоёвывать. Кто бы ни победил, новому монарху может достаться огрызок былой империи – в конце концов, на страну, охваченную войной, всегда зарятся соседи.
Может, в соседях и дело? Тем более что смене власти послужит только успешное покушение, а вот поводом для гражданской войны, что выгоднее всего сопредельным державам, вполне может послужить и неудачное. Тогда кто? Ферелдену сейчас своих проблем хватает, да и представить Алистера коварным завоевателем – это нужно воображение покруче, чем у неё. Тевинтер или Неварра? Династия Пентагастов давно поглядывает на Гизленские поля – но оправились ли они от поражения при Лареколе, чтобы снова попытать счастья против того же грозного противника? Значит, Тевинтер? Но магистры всё ещё бьются за Сегерон, да и с Неваррой на грани войны – какой смысл распылять силы? Мало, слишком мало информации!
Ладно, это вопрос на будущее. Сосредоточимся на том, что происходит здесь и сейчас.
Разделение труда сложилось само собой: Страж не даёт сорвать спектакль и наблюдает за новоявленным коллегами по труппе, а она следит за всем, что происходит в зрительном зале. Первый акт прошёл без сучка, без задоринки – мельник, щеголяя карикатурными накладными усищами, сначала ухлёстывал за прекрасной девой, а затем хвастался своим собутыльникам, как ловко ему удалось завалить в койку неварранскую девицу во время последней поездки в Лареколь. В зале тоже царили тишь да гладь – публика ахала в нужных местах, смеялась когда положено и аплодировала в подобающих моментах. Впрочем, в начале представления и не стоило ждать, что убийца как-то себя проявит – слишком мало шансов на успех.
Селина прибыла с немалой свитой и, поприветствовав хозяина, разместилась на балконе, целиком предоставленном в распоряжение монарха. Технически место было не из лучших, но этикет обязывал – императрица всегда должна была находиться выше подданных. Свитские Селины носили цивильное платье, но бравая выправка и то, как плотно они держались вокруг венценосной особы, не позволяли спутать телохранителей ни с кем. Такие же молодцы дежурили у обоих входов на балкон, но Лелиана, хотя и благодарная им за усилия, крепко сомневалась, что неведомый убийца вздумает наносить удар сейчас. Проникнуть наверх мимо бдительной охраны было вряд ли возможно, в корсет явно был вплетён не один антимагический оберег, а прицелиться из ярко освещённого зала в массивное резное кресло, предусмотрительно задвинутое в тень, затруднилась бы даже она. Нет, на балконе Селина настолько в безопасности, насколько это вообще возможно в Игре.
Это ещё не было поводом расслабляться: тот же этикет, что вознёс императрицу на безопасный балкон, требовал от неё уважить принимающую сторону – а кроме того, Селине явно было о чём поговорить с герцогом. Где-нибудь в третьем акте, поближе к кульминации, ей придётся спуститься вниз и прошествовать в герцогскую ложу. Идти туда вместе с телохранителями будет страшным оскорблением для гостеприимца, а для того, чтобы всякий мог убедиться в трогательном единении императрицы и герцога, тяжёлые бархатные занавеси будут открыты настежь. Разумный убийца будет действовать именно тогда.
По крайней мере, так бы сделала она.
Обведя зал ещё одним внимательным взглядом, Лелиана позволила себе перевести взор на подмостки. Леди Зимородок, уже осведомлённая о намерениях любвеобильного прелюбодея, горько причитала о своей участи и вопрошала небеса, кто же ей поможет. Как и давешний мельник, переигрывала она безбожно, но удивительным образом балансировала на той грани, за которой это переигрывание превращалось бы из очаровательного в безвкусное. Над заламывающей руки фигуркой в синем платье нависала массивная декорация ветряной мельницы.
Лелиана поприветствовала последнюю безупречно светской вежливой улыбкой – как старого, но неблизкого знакомого. В общем-то, так оно и было – с ветряными мельницами её связывали давние отношения.
Началось всё, ещё когда её воспитывала леди Сесиль. Лет в тринадцать, сопровождая опекуншу на один из загородных пикников, она сумела ускользнуть из общества старых дев, ведущих светские беседы и, с присущей возрасту любознательностью, принялась исследовать окрестности. Главной особенностью ландшафта была невысокая ветряная мельница – и именно к ней, в отсутствие более интересных ориентиров, она и направилась. Сооружение оказалось заброшенным и ветхим – деревья вокруг успели вырасти настолько, что уже возвышались над провалившейся крышей, и лопасти, лишённые ветра, едва трепыхались в унисон окружающим кронам.
Эти самые кроны подали ей мысль, которой было просто невозможно сопротивляться. С беличьей ловкостью она взлетела вверх по одному из ближних деревьев, чтобы обозреть и окрестности, и саму мельницу с высоты. Простое наблюдение, впрочем, наскучило быстро – его сменило желание экспериментировать. Зацепившись за нависшую над мельницей ветку ногами, она повисла вниз головой и начала с удовольствием созерцать перевёрнутые пейзажи. Покачивающиеся чуть ниже лопасти давали повод воображать себя Остроглазой Дженни – знаменитой песенной героиней, что каталась на мельничных крыльях, высматривая с высоты своего суженого.
Идиллия продлилась ровно до того момента, когда особо сильный порыв ветра пробился-таки сквозь заслоняющие мельницу деревья и с ещё нерастраченной силой ударил в лопасти. Мельничные крылья дрогнули, со скрипом пошли вперёд – и как раз когда Лелиана подумала, что пора бы принять обычное положение и дать крови отхлынуть от головы, проходящая мимо лопасть мимоходом зацепила свесившийся вниз капюшон, неумолимо потащив его и новоявленную Остроглазую Дженни за собой.
Поездка оказалась короткой и прозаичной. Получилось извернуться в воздухе и как-то уцепиться за лопасть прежде, чем та пошла вниз – но теперь мельничное крыло увлекал вниз уже не ветер, а её собственный, пусть и невеликий вес, так что свой путь Лелиана продолжила на всё возрастающей скорости. Суженого разглядеть не удалось – главным образом она наблюдала стремительно приближающуюся землю, встреча с которой, на удивление, обошлась ей всего в пару сломанных рёбер.
Урок был преподан и усвоен: в жизни не бывает как в песнях. По зрелому размышлению, «Остроглазая Дженни» была ещё довольно щадящим способом донести посыл. Если бы в качестве иллюстративного материала мироздание выбрало, скажем, «Сирвенту об Эмиле и Жанетт» – там любящие души вообще воссоединялись в донжоне горящего замка, шагая друг другу навстречу сквозь пламя! – она бы так легко не отделалась.
Время от времени, впрочем, мироздание находило необходимым освежать урок в памяти. Вот как в Редклиффе – казалось, что потайной ход под старой мельницей вёл их в немудрёную историю о победе над демоническим злом, как в очередной героической песне, а привёл… Нет, об этом она вспоминать не хотела. Одно оставалось неизменным: хоть в прошлом, хоть в настоящем ветряные мельницы обладали непревзойденной способностью возвращать её на землю.
На сцене, между тем, уже появился шевалье, неуклюже пытающийся утешить крестьянскую дочь. С пластикой у него были проблемы – вероятно, из-за положенного по роли камзола и ботфортов – но в остальном в повествовательную манеру пьесы новый исполнитель вписался как родной. Впрочем, чему удивляться – то, что для Кораджиози являлось переигрыванием, для него было просто обычным поведением.
– Не позволяй печали одолеть тебя, свет моей жизни! – громогласно вещал Страж, угрожающе вращая глазами. Тексту он следовал не буквально, но импровизация получалась вполне себе. – Пусть ныне взор застят злодейские замыслы, я несу нашу неистребимую любовь в своём сердце, и любовь эта, подобно негасимому пламени Создателя, развеет злой дурман дурных дерзновений и осветит путь к нашему счастью которым мы прошествуем рука об руку!
Действия шевалье, однако же, расходились со словами: жестикулируя как в последний раз, руки он последовательно держал подальше от партнёрши. Очень разумно.
– Пусть презренный прелюбодей лелеет помыслы столь порочные и постыдные, что язык его должен отсохнуть за одну только дерзость облечь их в слова, уверяю тебя: каким бы трудным ни оказался путь, и сколь многочисленными и непредсказуемыми – препятствия на нём, я добуду то счастье, которого ты заслуживаешь!!!
Создатель милостивый, да ещё немного, и он реквизит грызть начнёт.
– Ибо какой бы оборот ни приняли события, – возвысил голос Страж, доходя до просто немыслимых патетических высот, – никто и никогда не посмеет заявить, что вернейшему из твоих слуг недостало рвения в его рыцарственности!
– Хочешь поспорим? – хмыкнула себе под нос Лелиана, ещё раз окидывая взглядом зрительный зал.
Уже не в первый раз её внимание привлекал гладко выбритый господин в голубом камзоле и посеребренной маске, сохранявший мрачную сосредоточенность даже тогда, когда весь остальной зал заливался смехом. Конечно, бедняга мог просто съесть что-то не то и теперь сосредоточенно бороться с кишечными спазмами – но бард, упускающий такие вещи из виду, успехов в профессии не достигает. Надо за ним приглядеть поплотнее.
– Но как, мой милый? – с надрывом вопрошала крестьянская дочь, безуспешно пытаясь прильнуть к широкой рыцарской груди. Желание взять автограф у Леди Зимородок стремительно убывало. – Как нам удастся превозмочь ту злую волю и неисчислимые препятствия, что жестокая жизнь воздвигает перед нами?
– Не теряй веры, любовь моя! – с уверенной улыбкой возвестил Герой Ферелдена, обращаясь к партнёрше, но глядя, как и положено, в зал. – Бессчётные тысячи мужчин могут сулить тебе жизнь как в сказке во всех подробностях – но лишь один сумеет осчастливить тебя таким образом, какого не предскажет и сам!

Отредактировано Robbing Good (27.09.2019 19:35)