Множество вопросов
— Да, было бы досадно умереть в День российской науки и святого Феодора Студита, — кивнула Саша на приветствие Волынина, приподнимаясь на локте. — На кафедре банкет, в церкви, куда я хожу, храмовый праздник и трапеза — ну, а я в пролёте. Не с моим счастьем.
Бесшумно появившаяся вслед за посетителем медсестра (другая, не та, что помогала Саше отходить от наркоза) держала ещё одну подушку и ловко подсунула её под спину пациентке. По наличию этой подушки стало понятно: будет очередной допрос, но Саша уже смирилась с мыслью о том, что ей придётся отвечать на вопросы Волынина, раз уж он появился. А может, это какие-то препараты сделали её спокойной и отрешённой. Но и это было приятно.
От Волынина ей теперь, похоже, не отлепиться до конца своих дней. Эта мысль тоже была обезболена, как зуб под наркозом. Её даже обрадовали его цветы, чайные розы, помещённые в полулитровую банку, поданную медсестрой.
«Апельсины были бы издевательством, и я подумал, что чай в виде роз будет лучшим решением», — сказал Волынин.
В операционной ей приснился сон, в котором она читала в реальности не дописанную даже в электронном виде, а во сне лежавшую в её руках бумажную книгу Лазарчука «Московский грипп». Задуманная задолго до всяческих пандемий и лабораторных вирусов, эта вещь находилась у Саши не только в долговременной памяти, но и в оперативной, и где-то раз в полгода она проверяла в Сети, не допридумывал ли автор такую интригующую повесть. Вот, под анестезией удалось, наконец, прочитать полностью, получив доступ к божественной библиотеке сюжетов.
Чем закончилось дело у бывшего инженера Рассамова, умиравшего от вируса вместе со всей Россией, но волею случая получившего доступ к системе «мёртвой руки», альтернативной термоядерному «Периметру» (по скупым намёкам автора, то была машина времени), проснувшаяся Саша не помнила, но радостное послевкусие от хорошей книги не оставляло её. Словно паутину смахнули с души, а потом протёрли влажной тряпочкой. Даже бледный вегетарианский бульон был принят её организмом на ура. Оказывается, надо было попасться под нож неизвестного злоумышленника, чтобы на душе просветлело.
Умом Саша понимала, что это всего лишь медикаментозная передышка.   
Как только Волынин утвердился на стуле перед Сашиной кроватью, медсестра ушла так же тихо, как появилась. Явно опытный была работник.
Стараясь приятно улыбаться и шутить, ФСБшник сказал:
— Ну, Александра Олеговна, если вы ходите в церковь, вам должно зачесться, — он поднял указательный палец вверх. — Удар обоюдоострым ножом под рёбра с правой стороны — рана, как у Христа.
— К счастью, всё-таки другая, и печень задета только по касательной. Спасибо, Сергей, что вы всю ту ночь мной занимались. И мне очень неловко, что я вам тогда нагрубила. Простите.
— Ну, не всю ночь, а минут пятьдесят. Это мне неловко — перед вашими студентами, что первая пара у вас не состоялась. Прямо как заседание МАССОЛИТа, — он опять усмехнулся — то ли своей шутке, то ли какой-то ассоциации. — И перед вашими родными тоже, что они не могут вас здесь навестить.
— Насчёт студентов можете не беспокоиться: не сомневаюсь, что они были очень рады моему отсутствию. Первый курс, самые лоботрясы. И родным я не звонила, не хочу их беспокоить. Доктор сказал, что если завтра рана покажет себя хорошо, то с ней можно спокойно отлежаться дома.
— Да, послезавтра уже можно будет уехать домой и наблюдаться у себя в поликлинике. Буду рад отвезти вас и помочь подняться в квартиру, — уверил Волынин. — У вас лифта нет, а если идти по лестнице, может кровить, знаю по себе.
Тот факт, что ФСБшник привёз её в госпиталь своего ведомства, а не в районную больницу, пришедшая в себя Саша приняла как данность. Наверное, ему удалось поместить постороннюю гражданку в эту одиночную палату не иначе как под ярлыком ценного свидетеля. Саша, всегда робевшая перед бюрократией, даже не пыталась прояснить хитрую ведомственную политику подобных учреждений.
— А вы уже знаете, зачем тот на меня напал? — спросила она.
— Вот об этом я и хотел поговорить, если вы позволите. Кстати, — он вынул из кармана пиджака Сашины ключи на брелоке из мавзолея Чана Кайши и с негромким стуком положил их на тумбочку возле банки с цветами, — вы уж простите, что я воспользовался случаем и посетил ваше жилище без... э-э... формальностей. Поверьте, именно для того, чтобы без понятых и протокола. Как для близкого человека, не чужого для Сергея Станиславовича. Чтобы, если что, можно было... м-м-м... всё разровнять.
Она сама удивилась, что и мысль об обыске оставила её равнодушной. Этот Волынин, без сомнения, добросовестно перерыл все её шкафы и ящики, трогал её бельё, видел Мишкины самодельные открытки и любовные стихи, его и её, и вообще, вся Сашина жизнь открылась его цепкому профессиональному взгляду. Даже самые потаённые её стороны: тайские массажные шарики, флакончики с аюрведическими маслами, нефритовая статуэтка богини Си Ванму (которая, как известно каждому посвящённому, встречается со своим супругом, повелителем востока Дун Вангуном, раз в году на крыле гигантской птицы)...
— А тут нет прослушки? — Саша обвела палату взглядом и, чуть скособочившись, пошевелилась, чтобы найти более удобную позу. В качестве белья на ней была одноразовая рубашка унисекс из прессованных синтетических волокон, сверху больничный халат с печатью на спине и два больничных одеяла — достаточно надёжное укрытие от посторонних глаз. 
— Не волнуйтесь, мы с вами говорим строго тет-а-тет. Помочь вам сесть поудобнее?
— Нет-нет, всё в порядке. Кто на меня напал, вы выяснили?
— Судя по межведомственной возне, которая случилась вокруг субъекта, взятого мной с поличным, это был человек из СВР. Их штатный ликвидатор скорее всего. По тому, как нагло он держался, да и по раскушенной капсуле — анализ крови даст картину спонтанного нападения наркомана, — но главным образом всё-таки по той скорости, с которой его выдернули из нашего изолятора, позволю себе предположить, что после бегства Швайки начальство забыло, а подчинённые как-то не подумали сменить телефоны тех действующих сотрудников, которых Швайка мог использовать втёмную.
— То есть Ши Юань тут ни при чём? Уже хорошо. Всё-таки хочется доверять людям, которых знаешь.
Волынин изобразил на лице пантомиму: да, мол, хотелось бы доверять, но от нашего хотения мало что меняется в окружающей действительности.
— Но зачем Виктору меня убивать? — спросила Саша недоумённо. — Не может же быть, чтобы просто от общей вредности! Как-то не похоже на него.
ФСБшник опять помялся, прежде чем заговорить.
— Александра Олеговна, вы только не подумайте, что я вас в чём-то обвиняю. Я просто хочу показать вам содержимое того пакета, который передал китайский мойщик окон вашему знакомому Ши Юаню.
«Какое ещё содержимое?» — подумала Саша без интереса, но нужно же было что-то говорить, и она спросила: 
— А что, ко мне... э-э... тогда действительно залезли воры?
— Да. Они проникли через окно — мастерская работа, затем вышли через дверь на лестничную клетку и на правах клининговой бригады воспользовались окном на лестнице, чтобы оказаться на улице, не привлекая лишнего внимания. Ваш консьерж сказал, что видел троих мойщиков на тросах.
Саша не знала, как на это правильно отреагировать, чтобы тоже не привлечь лишнего внимания. Сочла нужным хоть как-то отгородиться:
— Наверное, это из-за лекарственных препаратов. Я толком не могу даже возмутиться, что кто-то нарушил... э-э... неприкосновенность моего жилища. Мне просто кажется, что я уже не вынырну из этой полосы, Сергей. Вы будете мучить меня допросами, а я буду чувствовать себя всё хуже и хуже.
— Извините, Александра Олеговна. Чувствую себя, как тот Каммерер из «Жука...», который допрашивал Майю Глумову, да ещё вы ранены — но, поверьте, просто необходимо по горячим слезам. То есть по следам, уже заговариваюсь. Я сам бы хотел оставить вас в покое, отдыхать, выздоравливать, тем более это из-за меня...
— Сергей, да я всё понимаю. Спрашивайте.
— Когда знаешь, что и у кого искать, то можно вычислить электронную почту и всё такое, сами понимаете. Век интернета, полная прозрачность частной жизни... Вот фотоснимки, — Волынин вынул из внутреннего кармана свой телефон и начал искать в нём то, о чём говорил, — которые товарищ Юань отправил своему контрагенту. Как видите, здесь есть и небольшие листы, вырванные из вашего блокнота. Этот блокнот лежит у вас на столе. Вы уж извините, я всё осмотрел очень тщательно... Записи на этих листах сделаны вашей рукой.
На экране волынинского телефона, оказавшегося у Саши перед носом, появились сфотографированные листки с её переводами стихотворений из папки с китайской рукописью.
В другое время у Саши бы потемнело в глазах, и если не выражением лица, то дыханием она наверняка бы выдала своё волнение. Но фармацевтика — великая вещь. Анестетическое безразличие
— Вы хотите сказать, что эти мойщики окон украли у меня папку с текстом? — без особенного выражения спросила Саша. — И залезли ко мне в дом ради неё? Для кражи папки?
— Похитили саму машинопись. Папка как таковая осталась у вас на полке, и потому вы, наверное, не заметили, что внутри в ней уже ничего нет.
— Ну... и зачем?
— Получив документы из папки, Ши Юань сразу же переснял их и отправил своему контрагенту в Пекин. К лицу, так сказать, приближённому к императору. Очевидно, там содержались сведения такой важности, что это позволило ему преодолеть опалу. Он занимал довольно высокий пост в китайской внешнеполитической разведке... И вот смог вернуться. Первым же рейсом, как только получил сигнал о возможности возвращения. Как к вам попали эти документы?
— Я не знаю, можно ли назвать «документами» содержание папки, — спокойно ответила Саша, но её фармакологическая безмятежность уже пошла трещинами. — Это небольшой роман. Без авторства. Я получила её от Виктора. Вернее, от сына Виктора.
И она рассказала — практически правду — о том, как сын Виктора передал ей папку через консьержа. Как она заинтересовалась безымянным произведением о жизни петербургского китаиста, очень похожим на посмертно изданный роман Орчинова, но с дополнительными главами. Как переводила китайские стихи на полях, просто из любви к искусству.
Волнынин надолго замолчал. Только сейчас Саша поняла, что он не спал явно больше суток, а может, и двух, и то ли задумался, то ли заснул. Она не знала, следует ли ей разбудить его прямо сейчас или воспользоваться паузой, чтобы выстроить линию поведения, не зацепив лишние флажки.
— Я поговорю с сыном Виктора, — выплыл Волынин из своего то ли сна, то ли размышления. — И... заеду за вами при выписке. Пожалуй, нужно обеспечить вам охрану. Вот честно, не хотелось бы, чтобы на вас напала ещё и служба собственной безопасности СВР. Они вас замучают.
Медикаментозное Сашино благодушие уже истончилось до предела, да и боль временами вплывала в реальность, хотя пока лишь слегка. Нужно было немедленно прекратить этот разговор, да только как, как?!
— Но вы ведь это всё... расследовали... э-э... неофициально? В плане поисков моего мужа?
— Ну, как неофициально, Александра Олеговна. Связи беглого Швайки с китайской разведкой — это, можно сказать, моя поляна, мне за это деньги платят. Простите, что переспрашиваю, но вы точно правду говорите? Вы не знакомили Юаня со Швайкой, и наоборот? Не знали секрета рукописи? Не знали, кто такой Юань? Просто не понимаю, как же вас убедить, что я ваш друг. И в ваших же интересах доверять мне и говорить только правду.
— Сергей, я больше ничего не знаю. Я не понимаю, зачем мне вам врать, да и не умею я.
А сама подумала: «Господи, помоги! Архангеле Михаиле, укрой меня своими крылами!»
Волынин закряхтел, двигаясь в кресле и переменяя свою позу с ногой на ногу.
— А тот предмет, который Сергей Станиславович помог вам вывезти, — он вообще где?
— Я не знаю, — снова соврала Саша. — Миша говорил, что при необходимости я могу отправить на почтовый ящик просьбу забрать эту штуку. Мне позвонили и... Сергей Станиславович, думаю, знает, кто принял предмет, но где он сейчас — вряд ли. Миша умел продумывать разные такие комбинации.
— Не сомневаюсь, что умел. Но всё-таки попробуем поискать. Что за ящик?
Саша назвала первый пришедший ей на ум набор букв и цифр на почте Гугла.
— М-да, там мы вряд ли что-то найдём, — вздохнул Волынин, но всё же записал придуманный ею адрес в блокнот. — А шифр рукописи вы разгадали?
— Я даже не подумала, что это может быть шифр. Просто беллетристика. Без названия, без авторства. Я же говорю: очень похоже на полный вариант посмертного романа известного петербургского китаиста Орчинова. Это всё, что я могу сказать.
Волынин что-то снова записал в свой бумажный блокнот.
— А на кафедру к себе вы звонили?
— Да, первым делом, как пришла в себя. Сказала, что на меня напал наркоман с ножом.
— Наркоман с ножом — это отличная версия, — кивнул он. — Давайте будем придерживаться её. И вот ещё что: я увидел у вас ещё одну папку, пластиковую, а в ней ксерокопии из архива КГБ СССР, рукопись Даниила Андреева. И фотографии различных скульптур Родины-Матери. Откуда это у вас?
Саша почувствовала себя совсем плохо, но прежде чем попросить воды, ответила и на этот вопрос:
— Это тоже Виктор приносил, давно ещё. Не мне, а Мише, но я знала об этих материалах. Как я понимаю, Виктор был сторонником теории заговора, искал рептилоидов, или инопланетян, или атлантов... В общем, что-то в этом духе, вы понимаете.
— Подозревал, что вы рептилоид? — спросил Волынин без улыбки.
— Скорее богиня Кали, — отозвалась Саша. — Сергей, мне как-то... голова совсем плывёт. Я всё-таки потеряла достаточно крови, так, может быть, прервёмся на сегодня? 
— Давайте прервёмся, — кивнул Волынин. — Но я к вам ещё загляну вечерком.

Февраль-2022

Как бы ни хотела Саша появиться дома с минимальным оповещением родных о том, что у неё заштопан бок, медсестра сообщила, что её окровавленная одежда нужна для следственных мероприятий, поэтому желательно, чтобы родственники привезли к выписке и передали на КПП всё необходимое из вещей.
«И даже ботинки вы мне не отдадите?» — спросила Саша без надежды. Жалко было и любимой шубейки, и почти новых симпатичных кожаных ботинок, и тёплых флисовых джинсов, которые она купила себе в подарок на новый год. Свитер был старый, давнишний, но его подарил Мишка, можно было бы ещё лет пять дома донашивать...
Жалко.
Хорошо, хоть её сумку Волынин оставил у себя в машине и потом принёс ей.
Вот так, получив от лечащего врача разрешение на выписку, Саша оказалась перед выбором, кому позвонить, чтобы ей привезли одежду, — маме или Кате, у обеих был комплект ключей от её квартиры. Но мама была свободна, а Катя с детьми. Но от мамы трудно было ожидать сочувствия, а Катя, конечно же, откликнется. Дилемма.
Взяв в руки телефон (на заставке стояла фотография статуи Архангела Михаила из Мехико, который втыкал огненный меч в пасть зловредной рептилии), она также не могла игнорировать тот факт, что множество пропущенных звонков от Люси Повалихиной, ныне Юань, требовало реакции. Когда-то нужно будет позвонить Люсе. Учитель не имеет права отказываться от ученика, иначе он перестаёт быть настоящим учителем, а ведь именно она, Саша, научила Люсю китайскому, таким образом косвенно познакомила с Юанем Ши, значит, несёт ответственность за её благополучие.
«Но не сейчас, не здесь. Когда буду дома».
В конце концов, она решилась связаться с Катей. Там же есть няня, Маша и Норка, которые могут посидеть с детьми.

Конечно, Катя не только всё передала, но и напрягла связи своего отца, в результате её пропустили в Сашину палату вместе с вещами и дали ей помочь одеть пострадавшую. У забора со шлагбаумом, разумеется, уже стояло такси, а ехать было далеко — со Щукинской на Арбат.
По дороге Катя снова упрекнула Сашу, что та сразу не позвонила, но видя, что всякие разговоры о ранениях и больницах, а тем более о бандитах с ножами золовке тягостны, переключилась на вопросы диеты. Как ни глупо было радоваться тому, что кто-то возьмёт над ней шефство, уложит и покормит, Саша радовалась. Ей самой было удивительно, какую радость доставляла ей эта забота. Да, Катя была настоящая женщина, испытанная и наученная материнством, Саше в этом плане никогда не состояться, заботливость — это ни разу не про неё.
«Мои руки из дуба, голова из свинца — ну и пусть!» — как-то оправдалась раненая перед собой. — Я колчедановая, мне простительно».
Подняться по лестнице без лифта с Катиной моральной и организаторской помощью («Сашхен, ты потихоньку, держись, я рядом») тоже оказалось делом посильным. А самым сладостным — лечь на свой диван, когда Катя постелила чистое бельё, помогла болящей раздеться, уложила её и одеяло подоткнула.
— Как я завидую твоим детям, — улыбнулась Саша. — «Мама, не уходи!» Вернее, Катя, иди скорее домой, там они, наверное, уже весь дом вверх дном перевернули.
— С ними же Лида. Она мне тоже прямо как мама.
— У вас новая домработница?
— Ну, как новая, уже скоро полгода с нами. Не переживай, вверх дном так вверх дном. Я сейчас приготовлю тебе лёгкий супчик. И белое мясо подойдёт. И пюрешку можно...
Оказывается, заехав к Саше за вещами, Катя загрузила в холодильник и свежих продуктов.
«Вот это Екатерина Великая — о! Настоящая домоправительница. Богатыри, не вы».
И сказала это вслух.
Катя легко рассмеялась:
— Клуша я, наседка, какое там величие, Сашхен. Это ты у нас — столп и основание истины!
— Несколько покосившийся, — хмыкнула Саша. — Не хочу лежать, сяду на кухне и буду смотреть, как ты хлопочешь по хозяйству.
— Тогда подушку под бок. Я сейчас устрою там в кресле тебе походные условия.
— А Валька всё ещё в Катаре?
— Да. У него виза на полгода. Кроме архитектурной конференции ещё какие-то там переговоры. Участие в проекте застройки, в том городе, который строится под чемпионат по футболу. Луисвилль... Лусавилль... Лусаил, вот!
— Звонит хоть? Или «я вся в кино, в искусстве!»?
— Да звонит, звонит, и видео включает. Это знак, что действительно соскучился. У меня даже зреет мысль, не оставить ли детвору на Лиду и не съездить ли на недельку в эту его Доху, устроить сюрприз?
Катя потрошила и резала, тёрла на тёрке и сооружала в пароварке, пробовала на вкус и спрашивала у хозяйки кухни, как лучше, и у Саши перед глазами появилась картинка из стругацковской «Хромой судьбы»: «Проклиная по дороге все собрания самым страшным проклятьем, я зашел на Петровке в игрушечный магазин, купил близнецам-бандитам по автомобилю и вступил в свою квартиру уже вполне в духе. На кухне шуровала Катька. Мой изголодавшийся нос пришел в восторг и немедленно сообщил этот восторг всему моему организму: на кухне тушилось мясо по-бургундски. Пока я раздевался, Катька вылетела из кухни, подставила мне горячую щеку и, держа лоснящиеся от готовки руки как хирург перед операцией, с ходу принялась возбужденно мне рассказывать что-то о своих делах на службе».
Давно её так вкусно не кормили, давно не было такого ощущения жизни в этой квартире. До чего же Вальке повезло! И его кобелю-папаше: продлился его род, не пресёкся, подхвачен таким хорошим человеком, как Катя, наследница князей Гагариных.
«Это Мишкина заслуга, — подумала она. — Как в книжечке «Аистёнок Кич», аист воспитал осиротевших птенцов. И мультик был такой. У мамы книжечка должна была остаться, надо подарить... Маше уже неинтересно, может, Норке? Или близнецам-бандитам — читают же что-то современным детям? Домработница Лида или сама Катя прочитает».
Поговорили о Вальке и с самим Валькой: позвонили ему, Москва и Доха находились в одном часовом поясе, только у них было тускловато-снежно, а у него светло. Полюбовались набережной на фоне синего моря с рисунками белых яхт и их отражений в воде и белозубой улыбкой Сашиного брата. Что Саша подверглась нападению и только что вышла из больницы (если бы из больницы! из госпиталя ФСБ она вышла, и ничего ещё не закончилось!) никто ему не сказал, а на Валькин вопрос, почему сестра такая синяя, как синяя птица, и такая же нахохлившаяся, Саша ответила, что не всем позволено в середине февраля наслаждаться солнечными ваннами неподалёку от экватора. Валька пожаловался, что в этом году зима в Катаре на редкость холодная, выше двадцати градусов пока не было, а ночью плюс пятнадцать, но ветер из пустыни ледяной, и вода холодная.
После еды и разговора её мгновенно разморило и потянуло на сон, она даже не слышала, как Катя ушла, как щёлкнул замок в двери, как стало тихо в квартире. А её взял под крыло Аистёнок Кич, даже замелькали яркие иллюстрации, казалось бы, совсем забытые, и как она читала своему плюшевому медведю:
«Он шёл пустыней, где не было ни одной зелёной травинки, он шёл горами, переправлялся через реки и ручьи. Он шёл в жару и дождь, над ним сверкали молнии, его поливал ливень, и громы грохотали вслед ему. Он шёл и шёл, и ничто на свете не могло остановить Кича... Переправился через реку он на стволе упавшей пальмы. И крокодил едва не проглотил его, но ухватил только дерево. А Кич даже и не заметил этого, он шёл и шёл, и великая любовь и великая тоска вели его. На мягких невысоких холмах желтела перезревшая трава, и лёгкая пыльца цветов носилась в воздухе. Завязи плодов уже проглядывали сквозь пыльную листву, когда Кич добрался, наконец, до своей родины».
Проснувшись в своей постели на следующий день — это было не утро, а полный день, судя по сероватому зимнему свету, льющемуся из окна за брандмауэром — Саша ощутила такую беспричинную радость жизни, что ей радостно подумалось: «А вдруг Мишка действительно был тяжело, даже смертельно болен, но победил смерть и сегодня впервые встал с постели? Я тем более не должна расклеиваться, унывать и жалеть себя. Нужно вставать и поправляться, чтобы встретить его, когда он наконец-то доберётся домой. И пусть это случится ещё до весны. Пусть он успеет к 23 февраля, я ему и подарок приготовлю. Хорошо, Господи? И всё-таки нужно как-то позвонить Повалихиной, не прятаться от неё».
Безусловно, телефон прослушивали; тем более Саше хотелось показать, что скрывать ей нечего. По словам Люси, Юань Ши в одно прекрасное снежное утро просто исчез из их загородного дома. Вечером, правда, позвонил ей, уже из Пекина, и сообщил, что открывшееся окно возможностей позволяет ему устроить дела своих китайских родственников, но сейчас он не может сказать, как часто сможет звонить и когда вернётся в Москву. На следующее утро она получила на свою карточку внушительный денежный перевод (настолько внушительный, что мама, Дарья Павловна, предположила: это алименты, и больше они Шурика не увидят), и в тот же день её, прямо на работе в детском саду, посетили двое в штатском, задали кучу вопросов об иностранном супруге, а в загородный дом к Дарье Павловне явилась целая следственная группа с собакой и аппаратурой. Результатом продолжительного разговора с тёщей китайского гражданина, подозреваемого в чём-то явно нехорошем, стало взятие на заметку того факта, что в этом доме прошлым летом гостили друзья Люси — её бывшая преподавательница Самохина Александра Олеговна с супругом по имени Михаил, и зять имел с этим человеком продолжительную беседу без свидетелей. Дарья Павловна слышала разговор Юаня Ши по телефону с неким Михаилом через два или три дня после этого визита, что чрезвычайно заинтересовало нежданных гостей.
Сначала Повалихина говорила спокойно, но под конец разговора начала истерить. А Саша удерживала себя от произнесения слова "алебарда" применительно к откровениям Дарьи Павловны. Ведь Волынин мог просто взять её, Сашу, на понт. Может, Дарья Павловна не говорила ни о каких алебардах?
— На каком-то основании они заключили, что Ши — шпион, и ваш муж тоже! — уже со слезами в голосе кричала Повалихина. — Звоню вам — телефон не отвечает, звоню на кафедру — сказали, вы в больнице! Господи, Александра Олеговна, какой ужас! У вас был ковид?
— Нет, Люся, всё значительно легче.
— А вашего мужа тоже допрашивали?
— Он тоже уехал за границу. Давно уже, ещё летом. В Таджикистан. И пропал там.
— А с вами... говорили?
— Да, говорили. И о твоём Шурике тоже. Я отвечала правду: что мы были у вас в гостях, что вы нас прекрасно принимали. Как и положено друзьям. Что я в дела своего мужа никогда не лезла и совершенно не знаю, общался он с твоим до или после этой встречи. Думаю, чем бы там Ши ни занимался, ни тебе, ни твоим девочкам ничего не грозит, и это главное.
Ей пришлось повторить эту мысль несколько раз на все лады, чтобы соломенная вдова Люся успокоилась и завершила разговор. А потом Саша решила поговорить и с дядей Федей, чтобы он как-то унял своего Волынина, от которого один вред вместо пользы.

Наталья_О, благодарю за то, что продолжаете следить за перипетиями сюжета. Интерес верных читателей нужен автору, как искра - двигателю внутреннего сгорания ))

Звонок из-за границы
Саша несколько секунд смотрела на неизвестный номер с незнакомым префиксом на поле телефона. Префикс не китайский, не тайваньский и не голландский. Телефон всё громче сообщал, как именно говорил Заратустра, на фоне её заставки в телефоне мелодия звучала как битва на небесах, поединок двух воль.
Даже если это Витька — хорошо, пусть будет битва.
Оказалось, звонила Мила из Австрии.
Саша знала — и от тёти Зои знала, и от племянника Вовки, что бывшая жена Мишиного двоюродного брата уехала в Чехию, познакомилась там с австрийским гражданином и благополучно вышла за него замуж.
Австрияк был богатый, Мила стала, наконец, сытой, холёной и довольной. Это Саше Вовка рассказал, употребив определения именно в таком порядке; в прошлом году он уступил просьбам матери и, когда сняли карантин, побывал у неё в гостях в маленьком городке возле известного горнолыжного курорта.
По-видимому, встреча с матерью так неприятно его поразила, что после приезда Вовку потянуло пообщаться на семейные темы с дядей, чего раньше за ним не замечалось; но поскольку Мишка был к тому времени уже в неизвестных краях, племяш тогда вылил свои впечатления на тётю Сашу.
Впечатления постоянно заезжали в пограничные районы между обесцененной и уголовной лексикой; Саша парня не одёргивала, сделала, что смогла: внимательно выслушала, посочувствовала, и уже вместе они посетовали на родителей, как на тяжкий крест. Мачеха, конечно, Вовке тоже не нравилась, и (по его словам) дико смотрелся годовалый единокровный брат, над которым отец «трясётся хуже бабы». Но, по крайней мере, племянник признавал, что с новой и молодой его отцу жить значительно проще, чем с матерью.
Вообще, посиделки с Вовкой запомнились Саше как чрезвычайно продуктивная родственная встреча. За чаем и пиццей она с удивительной лёгкостью рассказала о своих многочисленных братьях и сестрах со стороны отца, и о том, как ненавидела Валю и ревновала к нему маму (у Вовки даже рот открылся), и никто вообще не знает замысла Бога во всех этих родственных хитросплетениях.
Сошлись они на том, что маленькие дети — это ужасно, и надо было быть совершенными придурками, вроде их родителей, чтобы додуматься до производства их, Саши и Вовки, на белый свет. Но на брата, в принципе, хорошо бы взглянуть ещё раз лет через двадцать, вдруг из этого что-то выйдет.
С этой позитивной мысли разговор плавно перешёл на закамуфлированные под браваду переживания племянника о том, что с его жизненными интересами и специальностью («Роботизированные беспилотные системы») родную по духу девушку найти невозможно, и вообще всё тлен, в особенности беспорядочные половые связи. Саша, в свою очередь, высказала мысль, что жена, постоянно лезущая в дела мужа, — тоже сомнительный подарок судьбы, и чем скорее Вовка найдёт себя в профессии (именно себя, а не девушку), тем лучше.
После такого лёгкого сеанса психотерапии, уже на пороге, Вовка ободрил тётю словами о том, что дядя Миша обязательно найдётся, и Саша с улыбкой ответила ему строчкой из песни её юных дней: «Не волнуйтесь, тётя, дядя на работе, а не с кем-нибудь в кино». А потом добавила: «Представляешь этот блокбастер?»
Это было где-то в начале ноября, и за это время Вовка дал о себе знать только картинкой поздравления с Новым годом.
Тем неожиданнее оказался телефонный наскок. Всю ярость своих эмоций Мила обрушила почему-то на бывшую невестку, и Саша недоумённо слушала, как несётся поток звуковых волн.
— Саша, ты единственный нормальный человек среди этих идиотов Столяровых-Плотниковых! — начала та с места в карьер. — Помоги мне уговорить Вовку приехать ко мне как можно быстрее, пока ещё можно хоть как-то выехать и пока он совсем не свихнулся в этой вашей Рашке!
— Он же ещё студент, — попыталась успокоить австрийскую гражданку Саша. — И в армии никогда не служил. Его точно не мобилизуют.
— Он добровольцем собрался идти! — взвизгнула Мила. — Хочет бросить институт и ехать на этот грёбаный Донбасс, водить дроны, или как это называется! Сафари, блин, нашёл, идиот! Как его можно вывезти? Через Китай можно? А здесь мы сделаем ему политическое убежище, он же родился в оккупированном Крыму!
Саша сосчитала до трёх и ответила:
— Мила, извини, я не понимаю, как ты это себе представляешь. Твой сын, который давно привык жить самостоятельно (Саша хотела сказать «без матери», но проклятая интеллигентная деликатность помешала), — уже совершеннолетний человек. Он же не чемодан, чтобы его вывозить. Уж как-нибудь разберётся, чем ему заниматься.
— Как, как он может разобраться, если ему там у вас пропагандой весь мозг зае..ли?!
— Мила, а тебе-то какое дело, как тут у нас и что? Тебя там, где ты сейчас, е...т хорошо — вот и радуйся, — уже не интеллигентно ответила Саша и, задавив виртуальную кнопку, отложила трубку на подоконник, под вазу с увядающим восьмимартовским букетом от Юрки.
Звонок Милы застал её на кухне, она собиралась что-то Мишке приготовить, тот должен был скоро вернуться из Института тропической медицины с результатами анализов. В глубине души Саша была абсолютно спокойна: не восстановят нигде её тифозника Мишку. Не возьмут его ни в армию, ни в Росгвардию. Наконец-то она дождалась такого момента, когда он никому не нужен, кроме неё. Никакой службе.
Но позвонить Вовке следовало непременно. И Мишкиному брату тоже. Она просто ещё не решила, кто это должен сделать в правильном ключе — она сама или Мишка.