В этот раз - мэрисьюшная фантастика, тоже не из последних.)))
Жослен
Мне предложили два варианта участия в событиях и дали сутки на решение. Завтра утром надо дать ответ. Вариант номер 1: меня никто не видит и не слышит. Я незримой тенью присутствую при всем, что происходит.
Вариант номер 2: я буду в толпе. Я смогу не просто приблизиться; я смогу быть пассивным участником, но влиять на события, пытаться что-то изменить в трагическом финале будет не в моей власти. Первый вариант ни к чему меня не обязывает, но заставит мучиться от бессилия. Второй - даст ощутить все полноту человеческого участия и горя. Готова ли я просто созерцать финал человеческой трагедии, и присутствовать при последних днях тех, кто уже давно стали для меня близкими людьми? Это куда страшнее, чем просто читать, обливаясь слезами. Я еще не знаю, что отвечу Совету. Я даже не очень уверена, что от меня ждут согласия на второй вариант: не известно, что я могу на куролесить, если потеряю контроль над собой. А я элементарно трушу: я не представляю себе, что я могу идти за гробом, сохраняя при этом соответствующий моменту вид простой знакомой. А ведь я буду не только на кладбище: придется присутствовать не только там, но и при других трагических событиях. Если бы можно было использовать оба варианта! Но, нет! Выбор может быть только один.
Этой ночью мне не уснуть: я прекрасно отдаю себе отчет в том, что это решается моя жизнь. Это не будет прогулкой туда-и-обратно. Я вынесу оттуда нечто большее, чем просто впечатление от увиденного. Я не знаю, смогу ли жить по-прежнему по возвращении. Наверное, у меня изменится отношение к самой себе: если я приму первый вариант, я буду просто смотреть на все как с экрана монитора, но это для меня равносильно предательству.
К утру я поняла, чего я хочу: я хочу изменить все так, чтобы всем было хорошо. Прекрасно сознаю, что это глупость: человек не бессмертен, а отсрочка мало что изменит в итоге. Но, если мне удастся... ничего мне не удастся...
Утром, на Совете, меня предупредили: малейшее вмешательство в события, попытка изменить финал и меня немедленно возвращают. Я пообещала быть простым наблюдателем. Всего лишь...
Итак, как это все начиналось...
Жаркий август 1660. Мы сидим в беседке у реки. Солнце уже почти зашло и от воды тянет прохладой. Приближающаяся осень особенно ощущается по-вечерам. Чуть ниже беседки проходит тропинка: по ней удобно спускаться к купальням; их несколько здесь: господа частенько пользуются возможностью поплавать.
- Смотрите-ка, да это де Ла Фер с сыном. Или мне кажется? - местная сплетница, мадам де N... не пропустит никого. Я здесь человек новый, и у меня это имя вызывает сразу море ассоциаций.
- Так виконт вернулся от Принца?
- По-видимому, раз они оба здесь. Они верхом?
- Да нет! - дама привстала, чтобы разглядеть получше. - Нет, они, наверное, в купальню пошли. Что это они на ночь глядя решили плавать?
- А вода еще теплая. Говорят, граф сына никогда не баловал. Они оба все же солдаты.
Дамы качают головой, обмениваются понимающими улыбками. Что они имеют в виду?
Жанно
Нынешним летом мне сравнялось девяносто. После того, памятного лета, я очень тщательно веду счет годам: спасибо нашему старому барину, который разрешил мне учиться: я многое могу понять в этом мире, потому что грамотен. А тогда, когда началось это все, мне едва десять исполнилось. Я стар, но видно, не пришло еще мое время. Господь хочет, я думаю, чтобы кто-то рассказал историю великой любви, историю, где отец и сын были связаны таинственными нитями до самой смерти. Теперь никого не осталось, кто бы помнил об этом, а владение и титул нашего господина ушли в королевскую казну. Говорят, потом король отписал все кому-то из своих вельмож, но для нас это уже не важно: новый хозяин никогда не бывал в наших краях и поместье постепенно ветшает. А в пору моей юности...
Мы, окрестные арендаторы и крестьяне, привыкли видеть нашего господина в любую погоду на коне и в полях. Старики поговаривали, что так было не всегда, что граф, первое время по приезде своем в замок, то почти не выходил из дому, то носился по окрестностям как оглашенный, затевая ссоры и драки в трактирах. Видно, душа у него была не на месте, все гнала его куда-то. А потом появился в замке мальчик и граф присмирел.
Мне было лет десять, когда я впервые увидел виконта. Он был с опекуном. У нас в округе давно поговаривали, что они очень похожи лицом друг на друга, но мне было не до того, чтобы особенно рассматривать маленького барина. Я прекрасно отдавал себе отчет, что между мной и этим мальчиком лежит пропасть, но было очень интересно посмотреть, чем же он так от меня отличается. Мне он показался худым, хотя и сильным. Я среди своих сверстников славился тем, что мог уложить на обе лопатки ребят и старше меня самого, но, глядя, как легко этот ребенок управляется с взрослым конем, а на боку у него висит самая настоящая, хотя и по его росту, шпага, я впервые подумал, что у дворян детей приучают и к коню, и к оружию не так, как это бывает у деревенских. Стрелять меня учили тоже( а как же иначе, когда вокруг было неспокойно), кинжал я кидал точно в цель, даже верхом ездить умел, но не так, как господа. Мальчик сидел на коне как влитой, спина ровная, рука привычно держит повод. Я позавидовал, какой у него конь, и как он одет, и тут только до меня дошло, что граф спрашивает меня о чем-то. Я поднял глаза и застыл: я еще никогда так близко не видел нашего сеньера. Красивый, очень красивый! Никогда таких красивых я не видел... и конь под ним, как из сказки: черный, как смоль, с белой звездой на лбу.
- Где твой отец? - голос у сеньора глубокий, звучный. Меня охватила такая робость, что я не решился рта открыть, а вот глаз отвести не мог.
- Ну, что это ты молчишь? Ты ведь сын мельника Мало, не так ли? Я уже видел тебя на мельнице с отцом. Где я могу его найти?
- Там... - больше ничего я из себя выдавить не смог, и только махнул рукой в сторону мельницы.
Автор
Толпа запрудила окрестности. Казалось, сюда собрался весь Орлеаннэ. Наверное, так оно и было, потому что каждый считал своей святой обязанностью отдать долг памяти тем, кого сегодня должны были предать земле. Местное дворянство, арендаторы, окрестные крестьяне в мрачном молчании, изредка обмениваясь скупыми репликами, направлялись к небольшому замку, чьи башенки просматривались сквозь густые кроны окружавших его деревьев. Никому не было дела до двух, бедно одетых путников, внимательно поглядывающих по сторонам. Женщина куталась в старую, выцветшую шаль, а простой чепец надежно скрывал ее седые волосы. Шедший рядом с ней парнишка тоже ничем особенно не выделялся среди попутчиков, местных крестьян. Разве что взгляд его был внимателен и пытлив, как у человека, который все хочет увидеть, понять и запомнить.
Женщине на вид было около пятидесяти, но странное выражение, застывшее на когда-то красивом лице, добавляло ей лет. Казалось, она пытается что-то увидеть в самой себе, настолько отрешен и неподвижен был ее взор. Она казалась скованной холодом, таким же холодом, что сковывал ее много лет назад. Тогда был Париж, Турнельский мост и зимняя ночь.
Одинокая фигура на мосту привлекла внимание жалкой нищенки. Мужчина стоял, опершись о парапет моста, и смотрел в воду. Накануне прошли дожди, потом ударил мороз, и все сковало льдом. Но у опор моста вода бурлила, как обычно. Господин не чувствовал мороза: наверное, он был пьян так сильно, что распахнул длинный плащ. Под ним смутно голубел казакин мушкетера: форма, известная всему Парижу.
Мушкетер не шевелился, застыл как статуя на мосту, разглядывая что-то внизу. Нищенка замерла: у нее мелькнула мысль, что мушкетер не зря так уставился на бурный поток: недобрые намерения прочитались женщине и в позе, и в неподвижности военного: его явно влекла к себе вода. Нерешительность ночной прохожей не была нерешительностью женщины, ищущей приключений, но и боящейся, что ее прогонят; нет, ее останавливали совсем другие соображения. Она узнала стоявшего на мосту военного. И их встреча не могла принести для женщины ничего хорошего.
Атос
Атос был пьян. Пьян, как обычно... Хотя нет, сегодняшнее опьянение чем-то все же отличалось от его ежедневного состояния. Может быть, потому, что у него впереди были три дня, которые он не представлял чем занять? Портос, как всегда в дни финансовых затруднений, уехал в Бретань, Арамис исчез к своей герцогине, д'Артаньян был послан с каким-то личным заданием Тревиля, а Атоса капитан освободил на Рождество на целых три дня. Проклятие! Остаться одному на праздники: хуже не придумаешь! Семейное торжество в его положении выглядело просто издевкой. Скоротать эти дни грандиозной пьянкой не получалось. Деньги у него были, и с лихвой хватило бы напоить всю роту, но вот незадача: ему совсем не хотелось пить без друзей.
Какой-то черт (самое место ему в Рождественскую ночь) потянул его на улицы Парижа. Он довольно долго болтался без цели в окрестностях Лувра, не отдавая себе отчета, где он находится, пока ноги не принесли его сюда, на Турнельский мост. Он порядком промерз, хмель начал выветриваться из головы, но состояние странной отрешенности от мира не только не развеялось, но стало еще сильнее. Хорошо, что его никто не видит сейчас: в такие минуты он походил на сомнамбулу. И выйти из такого состояния, если вдруг ситуация станет опасной, он быстро не сумеет. Но эта мысль вяло проскользнула где-то на окраине сознания, и он снова уставился в воду. Его занимало это беспорядочное движение бурунов, в которых он силился разглядеть какую-то закономерность. Постепенно в искрении мелкой водяной пыли ему показалось нечто, что заставило его подобраться. Так взгляд охотника ищет в прибрежных зарослях малейший след присутствия дичи, и, видя колебание ветвей, выдавшее ее появление, заставляет напрячься тело.
Внизу, у опор моста, в кружении алмазной пыли проступили очертания крон цветущих каштанов. Едва заметные в небесной голубизне, над ними кружили голуби. Атос, словно со стороны, увидел себя на дороге. Он шел, ведя в поводу коня, к видневшейся в конце аллеи кованой решетке. Что-то смутно узнаваемое было во всем этом, но вспомнить он не успел, потому что его захлестнуло ощущение счастья. Не Атос, граф де Ла Фер шел домой, шел пешком, нарочно растягивая эту радость ожидания. Это было так невероятно, так неожиданно, и так безосновательно - это счастье, что он на какое-то мгновение пришел в себя, очнулся от своих грез. Поднял голову, смутно почувствовав, что рядом кто-то есть, но тут же опустил ее на сцепленные руки: то, что обещало ему верчение водяных струй, было куда важнее того, что происходило за спиной.
Вода не обманула его: Атоса вновь затянуло в колодец не то воспоминаний, не то предчувствий. На этот раз он ощутил, что находится в какой-то комнате. Тишина, закат и тихое сопение спящего ребенка: от этого всего веяло таким покоем и домашним уютом, что ему отчаянно захотелось никогда не выходить из этой комнаты. Но мушкетера подхватил вихрь сменяющихся ощущений, то нежных и полных совсем не любовной неги, то мрачных, похожих на ожидание приговора. Воля совсем исчезла, он ощутил себя каплей воды, застывающей на морозе, и желание стать частью бурлящего потока стало непреодолимым. Там, внизу, было нечто, что могло дать ему покой. Это нечто не просто манило - оно обещало что-то, что могло его примирить с миром вокруг. Атос наклонился так низко, что, казалось, сделай он еще одно усилие, и тренированное тело без труда сумеет встретиться с несущейся водой.
Чья-то рука схватила его за локоть и заставила обернуться. Еще какое-то время мушкетеру понадобилось, чтобы выйти из состояния отрешенности: перед ним стояла нищенка, одетая в живописные лохмотья.
- Господин, не надо! Не надо, прошу вас! - жалобно лепетала она, пытаясь оттащить Атоса от парапета.
- Ты что, с ума сошла! Как ты смеешь? Да какое твое дело, что я делаю или что хочу сделать? - мушкетер схватил ее руку и с силой отшвырнул от себя. Женщина подскользнулась и упала, но вместо того, чтобы закричать или заплакать, неожиданно подняла на Атоса твердый, немигающий взгляд.
- Вы с ума сходите, господин граф? И хотите, чтобы я спокойно смотрела, как вы, во власти то ли вина, то ли бреда, спокойно сведете свои счеты с жизнью? Рано вам еще туда, слишком рано! Я говорю вам то, что знаю.
- Кто вы? - Атос напряженно вглядывался в ее лицо, пытаясь в темноте понять, кто это и откуда она его знает. Несколько брошенных фраз изобличали отнюдь не жалкую нищенку.
- Кто я? Этого я вам сказать не могу, но мы с вами уже встречались, - не вставая с земли, женщина протянула руку, и, повинуясь ее молчаливому требованию, мушкетер помог ей встать. - Вы увлеклись опасной игрой, господин мушкетер, - с легкой насмешкой добавила странная обитательница Двора Чудес.
Что-то знакомое, но прочно забытое, почудилось Атосу в этом существе. Он пристально всмотрелся в накрученный вокруг головы тюрбан из пестрых тряпок, в странное лицо, словно выплывшее из зыбкого марева восточных легенд, и великолепная зрительная память выдала нужное воспоминание: эта нищенка уже гадала ему.
Тогда, перед самой его женитьбой. Разгневанный ее предсказанием, он велел ей никогда не показываться ему на глаза, исчезнуть, раствориться. Она оказалась права. Все, что она ему нагадала — сбылось. Он тогда чуть с ума не сошел от досады, злости: посчитал, что ему родня подсунула эту гадалку. Не смогли скандалами и убеждениями заставить его отказаться от своей избранницы, так решили пустить в ход предсказание! Но гадание оказалось правдой. А теперь? Как она сказала? « Рано вам еще туда, говорю вам то, что знаю.»
- Что ты мне хочешь еще нагадать? От чего еще хочешь предостеречь? - с вымученной улыбкой спросил мушкетер.
- А что бы тебе хотелось еще узнать, граф? - ответила она вопросом на вопрос.
- Скажи мне тогда, когда все это кончится...
- Не скоро, господин, очень не скоро! Ты еще будешь счастлив, очень счастлив, но не так, как подумал сейчас, - гадалка ободряюще улыбнулась на протестующий жест мушкетера.
Разочарование, досада, тень любопытства промелькнули на гордом лице прежде, чем Атос сумел спрятать свои переживания под маской обычной невозмутимости.
- Не ищите меня, господин граф. Я сама найду вас, когда придет время! - женщина смотрела ему прямо в глаза. - Только в следующий раз не вздумайте швырять меня на землю. Я ведь могу и обозлиться.
Неожиданно пошел снег и нищенка растворилась в нем так быстро и неожиданно, что Атосу показалось, что все происшедшее только что было не более, чем бред его воспаленного сознания. Но появление гадалки вернуло его на несколько лет назад. Он поспешно направился домой, испугавшись, что эти воспоминания застали его на улице. Справиться с ними следовало поскорее и испытанным методом.
Но он все равно не успел. Прошлое догнало графа и прочно окопалось в сознании. Опять всплыл в памяти последний день перед венчанием, день, когда в его силах было все изменить. Однако данное слово и честь не давали задумываться даже над мелочами, порой царапавшими сознание. « Потом! Я подумаю над этим потом!» успокаивала его властность, вошедшая в его плоть и кровь. Самому себе он мог втихомолку признаться, что жажда обладания любимой женщиной стала едва ли не основной причиной, заставившей его сократить до десяти дней период от помолвки до венчания. Быстрее было бы просто вне всяких приличий, а он не имел права делать из любимой посмешище. Ну что же, он сделал посмешище из себя.
В последний день ему повстречалась гадалка. Он не искал ее, она сама оказалась у него на пути, возникла на тропе так внезапно, что напугала его коня.
Боевой конь, привыкший к неожиданностям, не раз выручавший графа, храпел, плясал, и не желал успокаиваться.
Цыганка стояла неподвижно, в слегка расслабленной позе и улыбалась так безмятежно, словно весь мир был ей защитой.
Она вытянула руку, ухватила коня за повод, а другой рукой нежно провела по шее андалузца, и конь, коротко всхрапнув, замер.
- Что за черт! Кто ты? - граф взглядом сверлил странную красотку, чье лицо ему не удавалось хорошо рассмотреть: мешало солнце, пробивающееся сквозь листву.
- Я твоя судьба, сеньер, - просто ответила цыганка. - Сойди с коня, господин, и дай мне свою руку, я тебе погадаю.
- Я не нуждаюсь в гадании! - гордо вскинул голову молодой человек.
- Так ли?
- Я сам властелин своей судьбы.
- Хочешь им быть - не женись, граф!
- Отпусти коня, ведьма! - он в бешенстве занес хлыст.
- Я не враг вам, господин граф, - печально проговорила цыганка. - Вы упрямы, но Рок ведет вас прямо в пропасть. У вас будет много горя в жизни, Ваше сиятельство, если вы женитесь на этой девушке.
- Тебя подослали мои родичи? - он задохнулся от догадки.
- Я не знаю никого из Вашей семьи. Я гадалка, и я вижу то, что Вы видеть не можете, и не хотите.
- За твое гадание тебе положено не позолотить ручку, а отдать в руки Инквизиции. Скажи спасибо, что я тебя отпускаю восвояси, - он резко рванул повод из рук цыганки и тронул коня. - И не вздумай попасться мне на глаза! - крикнул он, уже отъехав на несколько шагов.
- Дурак! - женщина в сердцах плюнула, провожая его глазами. - Влюбленный дурак. На такого и обижаться бессмысленно.