Сыщики развлекаются

Он всё время боялся, что Анна быстро с ним заскучает. Ну, в самом деле, что за компания для молодой и бойкой девушки – немолодой и мрачный полицейский чиновник! К тому же, бывший полицейский чиновник. Прежде её хотя бы служба его увлекала. Потом она выхаживала его после ранения, так что скучать ей было некогда. Кажется, она всегда мечтала о нём позаботиться. Даже когда он яростно отбивался от самой мысли, что это может ему понадобиться.
Потом у них был медовый месяц, который, надо сказать, выдался весьма своеобразным. Помимо любовных утех, которых им перепало досадно мало, были бегство, погоня, перестрелка, немного мордобоя и много мистики. Всё это как раз соответствовало оригинальным вкусам Анны Викторовны.
Но вот сейчас, когда все безумства, даст Бог, закончились, не затоскует ли она по дому и своим родным? Он счёл бы это вполне естественным. Мироновы всегда были очень дружны, разойдясь во мнениях лишь по поводу ухаживаний начальника сыскного отделения, весьма робких, неловких и совершенно неправильных. Одни принимали это как должное, другие категорически не одобряли. Штольман всегда тихо надеялся, что в этом вопросе не только Анна Викторовна, но хотя бы её дядюшка оказался на его стороне. Впрочем, Пётр Иванович был ещё большим оригиналом, чем его племянница; с ним никогда нельзя ни в чём быть уверенным до конца.
В данный момент Яков не мог повеселить молодую жену ни приключениями, ни даже балаганом с переодеванием в «истопника Герасима». С начала весны Штольман путешествовал в собственном обличье респектабельного господина. Дорога была длинной, временами утомительной, и конца ей не предвиделось. Остановки радовали только возможностью остаться вдали от чужих глаз в номерах провинциальных гостиниц, и тут можно было временно не бояться скуки, потому что они внезапно выяснили, что в некоторых вопросах одинаково неистовы.
Но вот насколько удачна идея везти барышню за город, Штольмана вот уже час брало сомнение. Нет, погода прекрасная, места очаровательные. Река блестит. Пахнет черёмуха. И Анна Викторовна рядом – разрумянившаяся под первыми жаркими лучами, пушистая, ибо непослушный локон, как всегда выскользнул из прически и лукаво соблазняет его поправить. Самому Штольману всего этого вполне хватает для счастья. Он всё ещё не привык к возможности беспрепятственно ею любоваться, подозревая, что совершенно не контролирует выражение своего лица. Телячий восторг на его физиономии, должно быть, смотрится крайне глупо, потому что Анна подняла голову от венка, который сплетала из одуванчиков, и тихонько прыскает. Ну, ей хотя бы смешно!
В остальном же здесь решительно нечего делать. Лёгкие закуски, захваченные из города, они съели, по берегу погуляли. Не будь при них извозчика, расположившегося со своей коляской поодаль, но всё же в пределах видимости, можно было бы найти и иные занятия. Но это только если станет уж совсем невмоготу. В глубине души Штольман не одобрял любовные игры в местах, где его могли за этим увидеть. И положа руку на сердце, предпочитал, чтобы в такие минуты вокруг него и под ним ничего не жужжало и не ползало. Пожалуй, ему на всю оставшуюся жизнь хватит тех двух раз, когда его сподвигла к этому Нина Аркадьевна.
К тому же, Анна – не Нина. И не дай ему Бог случайно вспомнить императорскую фрейлину при ней!
В общем, вот уже битый час он лежит на берегу в позе нимфы у ручья, любуется женой и молча млеет. И гонит от себя беспокойство,  что ей такое времяпрепровождение увлекательным вовсе не кажется.
Закончив свою работу, Анна оглядывает венок с удовлетворением, хотя, на взгляд Штольмана, с размером она явно промахнулась. Попробуй его надеть, как раз на плечи и ляжет. Но Анна, кажется, и не собиралась его примерять. С таинственным выражением на лице она поворачивается к мужу и нахлобучивает своё творение ему на голову. Венец  проваливается до самых ушей. Должно быть, это очень забавно, потому что Анна тихонько хихикает. И поправляет венок так, чтобы он сидел набекрень, как когда-то сделала с его шляпой. Вот теперь вид у него наверняка невыразимо дурацкий. И её это забавляет.
- Яков Платонович, расскажите что-нибудь! – внезапно требует она.
Штольман слегка насторожился. Рассказывать он и вообще не мастак, к тому же, до сих пор оставались вопросы, на которые он не мог, просто не имел права ответить.
- Рассказать? О чём, Анна Викторовна?
- О чём-нибудь, - беспечно отвечает она. – У вас ведь такая интересная жизнь. Расследования. Погони. Схватки с преступниками.
Яков с облегчением выдыхает, сообразив, что ему не придётся раскрывать секреты своей тайной службы, которую он самовольно покинул пять месяцев назад. Не считать это дезертирством ему позволяет только то, что он всё равно её оставил бы – только мёртвым. И не его вина или заслуга, что он тогда остался жив. Это всё Анна Викторовна.
Анну привлекает то, что он именовал вслух полицейской рутиной, но в глубине души и сам почитал самым интересным делом на свете? Так это же прекрасно!
- Вам обо всех и сразу? – подначивает он, криво улыбаясь.
- Нет, можно начать с чего-нибудь одного, - иронически отзывается Анна Викторовна. – Расскажите мне что-нибудь такое… - она неопределённо поводит рукой в воздухе.
- Прямо вот такое? – Штольман со смешком повторяет её жест, хотя и понимает, что лучше её не дразнить. Иначе эта славная ладошка может, чего доброго, сложиться в кулачок. А потом жена надуется, и ему придётся мелким бесом извиваться, чтобы заслужить прощение. Понимает – а поделать с собой ничего не может!
К счастью, Анна пока далека от того, чтобы обижаться. Судя по выражению, поселившемуся на лице, её воодушевила какая-то мысль.
- Расскажите мне какое-нибудь интересное дело, и как вы его расследовали. А я попробую угадать, кто преступник, и как вы это поняли.
- И что будет, если вы угадаете?
Анна напряжённо задумывается на мгновение, потом вдруг выпаливает:
- Я тебя поцелую!
- А если нет?
- Тогда ты меня поцелуешь.
- Сложный выбор, однако! – хмыкает Штольман и чувствует, как расплывается в довольной улыбке. – Ладно, слушайте, Анна Викторовна.

Самое причудливое и самое дурацкое дело в моей карьере случилось в Варшаве зимой 1878 года. Оказался я там по следам одной польской банды.
- Пана Гроховского? – живо перебивает Анна.
- Нет, но тоже зловредной. Впрочем, странное дело было никак не связано с причинами моего присутствия в Царстве Польском. А заняться им меня заставила паненка Врублевская. Всё это случилось в доме её отца в то самое время, когда всё семейство веселилось на благотворительном рождественском балу. По возвращении их ждала жутковатая картина. Дамы перепугались и послали за мной.
Рассказываю так, как видел сам.
Четырёхэтажный дом старой постройки, с мансардой, как раз напротив костёла Святой Анны. А этажи тамошних домов мало не в два человеческих роста. В нижнем - контора адвоката Врублевского, во втором – квартира, где он проживает с женой и дочерью. Третий занимает коммерсант Леонтович. В четвёртом квартирует приват-доцент Качиньский. Прямо у крыльца адвокатской конторы лежит тело с размозженной головой и огнестрельной раной в районе левой подмышки. Судя по одежде – бедный студент. Окно третьего этажа разбито, осколки валяются вокруг тела. Окно мансарды распахнуто.
- Тело студента выбросили из квартиры коммерсанта Леонтовича?
- Это первое, что приходит в голову. В квартире Леонтовича и впрямь неладно. Дверь не заперта, хотя следов взлома нет, открыта явно ключом. Разбитое окно располагается в кабинете. Там же и сейф, который вскрыт и опустошён. По всей комнате беспорядок и следы борьбы, но крови нет.
Анна Викторовна сосредоточенно хмурит брови:
- Крови нет? Получается, что студента убили не в этой комнате?
- Получается, что так.
- А где следы крови есть?
- На мостовой. Зато в мансарде – там, где открытое окно - на столе лежит записка такого содержания: «Прекрасная и бессердечная пани Магда! Ваше желание для меня закон, но я все же я позволю себе в последний раз побеспокоить Вас в уюте и покое Вашего дома - затем, чтобы уйти навсегда. Ваш музыкальный голос произнёс неумолимое «Нет!» Это означает, что мне нет мне места ни рядом с Вами, ни на этой грешной земле. Прощайте! Я знаю, что Ваша слеза не упадёт по мне. Но знаю также и то, что теперь Вы не сумеете выбросить из памяти и сердца образ искренне любившего Вас Анжея Выходека».
- Это что, водевиль какой-то? – недовольно хмыкает Анна.
- Да почти. Эта самая прекрасная и бессердечная Магда – супруга  приват-доцента Качиньского – обитателя четвёртого этажа. Анжей Выходек – студент упомянутого приват-доцента.  Была ли у них действительно связь, и чего уж там он от неё хотел, я не стал допытываться при муже. Ясно только, что пани Качиньска эти домогательства отвергла. Её можно понять. Кому польстит быть дамой сердца человека, чья фамилия означает «отхожее место»?
- О, Господи! Бедняга! Получается, что этот несчастный отвергнутый Анжей Выходек выбросился из окна мансарды? Судя по записке, он намеревался совершить самоубийство.
- А как вы тогда объясните огнестрельную рану?
- Стрелял в себя? – предположила Анна.
- На одежде нет пороховых газов. А в комнате нет револьвера.
- Где, вы говорите, была рана?
- В области левой подмышки.
- Странно это.
- Что именно? – Штольман понимает, что не в состоянии сдержать улыбку.
- Ну, согласитесь, что подмышка – не самое удобное место, куда самоубийца может сунуть револьвер! Кстати, а что показало вскрытие?
- Хорошо, что вы об этом вспомнили. Огнестрельная рана была смертельной. Пуля попала в сердце.
- А вы сумели определить оружие?
- Ну, это было несложно. Револьвер Трантера 577 калибра. Не самая распространённая система, пуля величиной с добрую маслину.
- Ох!
- Что «ох», Анна Викторовна? – лукаво щурится сыщик.
- Это же какая у него отдача? Помнишь, когда ты мне давал стрелять из твоего «бульдога», я его в первый раз едва в руках удержала.
- Между тем, у моего «Вэблея»  патрон всего лишь 45 калибра.
- Пороховых газов на одежде нет. Пулевое отверстие в несуразном месте. И револьвера в комнате нет. Получается, что в несчастного Выходека стрелял кто-то посторонний? И это был человек недюжинного роста и силы.
- Браво, Анна Викторовна! Коробейников бы не справился лучше. Информация вам в награду: из «трантера» в Варшаве стрелял только Толстый Бобусь – известный медвежатник.
- Медвежатник, ты говоришь? Но ведь в квартире третьего этажа вскрыт сейф. И есть следы ограбления и борьбы.
- Совершенно верно.
- Получается, что Толстый Бобусь грабил коммерсанта Леонтовича, Его застал за этим Анджей Выходек, между ними началась схватка?
- Потасовка определённо была. В оконной раме засела ещё одна пуля из «трантера».
- Но что студент делал в квартире Леонтовича, если он собирался покончить с собой в своей мансарде из-за Магды Качиньской с четвёртого этажа?
- Хороший вопрос. А он там был?
- В квартире коммерсанта нет крови.
- И в мансарде её тоже нет.
- Окно мансарды распахнуто?
- А в кабинете Леонтовича разбито.
- Странная какая история! Очень хочется спросить у самого Выходека, что же там произошло.
- Э, нет! Не жульничать! В то время у меня не было возможности допрашивать духов.
- А сейчас она есть? – лицо Анны вспыхивает неожиданным румянцем.
- Сами знаете. Просто я не всегда могу занести их показания в протокол.
- Ты специально меня отвлекаешь, да? Чтобы я проиграла!
- Анна Викторовна, как вы только могли такое подумать!
- Коварный! Так, попробуем ещё раз. Что нам известно? Толстый Бобусь грабил коммерсанта Леонтовича. Пуля Толстого Бобуся прострелила подмышку Анжею Выходеку. Анжей стал свидетелем ограбления, и его убили?
- Это объясняло бы следы борьбы в кабинете. Но где следы крови?
- На мостовой, - неуверенно вспоминает Анна.
- Подсказать тебе?
- Нет-нет-нет! – маленький пальчик соблазнительно маячит в воздухе. Сама же Анна Викторовна погружена в напряжённые размышления и очаровательно хмурит брови. Ну что за чудное мгновение!
- Анна Викторовна, напоминаю – дело совершенно дурацкое!
Госпожа Штольман внезапно поднимает глаза, в которых сомнение и потрясение от невероятной догадки.
- Шальная пуля?
Штольман молча зажмуривается и подставляет лицо с выражением весёлой покорности судьбе.
- Я угадала? – изумлённо восклицает Анна Викторовна.
- Угадали абсолютно верно. И теперь можете воспользоваться плодами своей победы.
Несколько минут они жадно целуются. Причём Анну нисколько не возмущает, что, несмотря на условия игры, он нахально перешёл в наступление. Наконец, воздух в лёгких заканчивается, она делает вдох – и тут же требует объяснений.
- И всё-таки, что это было? Ты разобрался?
- Конечно. Правда, для этого понадобилось поймать Толстого Бобуся. Как вы любите говорить, Анна Викторовна: «Дело-то, как обычно, в деньгах». Когда Бобусь вскрыл сейф, его напарник Кайтек Кшысь накинул ему на шею удавку и попытался задушить. Бобусь в ответ решил пристрелить Кайтека Кшыся, но промазал оба раза. Одна пуля попала в раму, а другая…
- В пролетавшего мимо окна самоубийцу Анжея Выходека? Вот уж действительно, дурацкое дело!
- И вы его блестяще раскрыли! Так что можете с полным правом целовать меня и дальше.
- Как скажете, Яков Платонович!
Штольман давно уже решил, что не будет обращать внимание на кучера – пусть тот что угодно видит и думает. Главное – самому не зайти слишком далеко.
И всё же зря он опасался. Похоже, что Анне никогда не будет скучно с ним. А ему с ней – и подавно. У него в запасе ещё с полсотни увлекательных дел. И примерно дюжина из них – совершенно дурацкие.
- Вы самая умная женщина из всех, кого я когда-либо знал!
Внезапно жена отрывается от него и напряжённо хмурит брови.
- Я только одно не поняла, - маленькие, но крепкие руки с силой берут его за лацканы. – Кто такая эта паненка Врублевская?