Побег

   
Никак не получается попрощаться с представителями бывшей компании «Караваев и Ко. Оптовая торговля»
Сцена из новеллы «Врачебная тайна» глазами непосредственного участника и коренного затонца.
     

    У Александра Петровича Куницына выдался на редкость хлопотливый день. С утра он курсировал на извозчике между конторой, складами, городской и полицейской управой, и конца и края путешествиям не предвиделось.  Тряская коляска изрядно опротивела, донимала духота, пообедать толком не удалось. Хитрован Захарыч,  хозяин экипажа, утром с энтузиазмом подрядившийся возить Куницына «хоть до самого заката, не сумлевайтесь, барин, все сделаем в лучшем виде!» к обеду начал намекать, что лошадка де притомилась, напоить бы, а к двум часам пополудни заговорил прямо, что надо бы добавить за труды.  По-хорошему требовалось окоротить прохиндея, да силы тратить не хотелось.

  Сегодня Куницын пытался утрясти все формальности, связанные с устройством судьбы младших дочерей Порфирия Солоницына. Планида у него такая, что ли, возиться с этим обременительным семейством? Сколько они с Караваевым намучились с папенькой! Работничек тот был аховый, но они всё входили в его положение: вдовец, трое деток на руках как-никак. Когда старшенькая, Мария, подросла и закончила гимназию, и её на работу взяли. А оно вон как обернулось... Но младшие девочки положительно ни в чём не виноваты, а позаботиться о них некому.  Александр Петрович задействовал  свои связи и пристроил их в частный пансион в Твери, и вот теперь пожинал плоды своего мягкосердечия. Бюрократическая машина вцепилась в него мёртвой хваткой и не давала никакого продыха, требуя согласований, уточнений, справок и строгого соответствия всех документов последним циркулярам. Не предполагал Куницын, когда брался за это дело, что оно потребует стольких усилий. Но, по крайней мере, девочки будут присмотрены, получат какое-никакое образование , в работный дом не попадут, наконец.

   Куницын пригорюнился:  хрен редьки не слаще!  Что сиротский дом, что пансион, хоть и второго разряда*, всё доля горькая! Купец пытался успокоить свою совесть тем, что положил себе исправно оплачивать содержание и учёбу обеих девочек и почаще посылать подарки начальнице. Ничего, подмажем чайком, сахарком да сладостями, авось, и отнесутся к ним на первых порах внимательней да снисходительней, а дальше, глядишь, что-нибудь иное придумаем!

   Опять же, дела наши, купеческие, никто не отменял. Обстановка в компании резко изменилась с появлением нового партнёра, Павла Евграфовича Игнатова. Поначалу приняв московского гостя с опаской и настороженностью, Куницын вскоре осознал, что Игнатов оказался просто подарком судьбы, нежданным и негаданным. Удачливый, дерзкий, находчивый и предприимчивый коммерсант буквально вдохнул новую жизнь в хиреющее дело.  И для осторожного Куницына, которому всегда с трудом давались рискованные решения, лучшего компаньона вряд ли сыщешь. Уж Павел Евграфович не спасует перед каким-то там управляющим или поставщиком, как бы на него ни давили  -   на такого, пожалуй,  надавишь... Несомненно, немного найдется удальцов, способных обуздать его и заставить плясать под свою дудку.  Вот и славно, будет за чьей спиной спрятаться и кого выставить в качестве тяжёлой артиллерии в случае чего, сам-то Куницын в воители совсем не годится…

    Покойный Николай Иванович Караваев не раз над ним насмехался: «Больно деликатная у Вас,  Александр Петрович, нервная организация, не коммерсант, а барышня на выданье!»  -  и за глаза называл его «трепетной ланью».  Александр Петрович по незлобивости своей не обижался, потому как сознавал за собой и робость, и нерешительность, да что греха таить, порой и трусость. Сам иногда дивился: как  он с этаким нравом в торговле держался? Выручали его природная смётка, поворотливость, обширные связи, знание ходов-выходов по всей Тверской губернии и за её пределами. Руководство,  инициатива,  риск в их компании оставались на долю Караваева, чем тот беззастенчиво пользовался  сверх всякой меры.  В  последние годы Караваев так поставил дело, что Куницын оказался кругом ему должен. Тем не менее, Александр  Петрович искренне горевал о его гибели: Господь свидетель, такого выхода из своего непростого положения он никогда не желал! Тем более, что смерть Караваева навлекла на Куницына гораздо бОльшие неприятности, чем долг  - мало того, что пришлось разгребать последствия убийства партнёра в коммерческих делах и распутывать, чего там наворотил пребывающий ныне далече Караваев, кто-то пустил слушок, что, якобы, Куницын, как никто другой, ненавидел своего компаньона. А у молвы длинный язык и скорые выводы, люди судят быстро: раз ненавидел, то и убил! Сплетня стремительно разлетелась по всему Затонску, и началось  -  шепотки за спиной, косые взгляды, завуалированные обвинения... Нелегко пришлось в ту пору Александру Петровичу.

   Явившийся как чёрт из табакерки Игнатов разрешил финансовые сложности и легко и просто вписался в жизнь компании, не особенно претендуя на то, чтобы подчистую прибрать к рукам бразды правления. Вдобавок, у Куницына с каждым днём крепла уверенность, что подличать и проворачивать махинации за спиной у партнёра, как Караваев, Игнатов не станет. Не та натура! А нрав его неуёмный да разухабистый и потерпеть можно, к тому же Куницыну к норовистым партнёрам не привыкать, прежний компаньон тоже благочинием не отличался. Но Павел Евграфович обошёл Николая Ивановича по всем статьям! Чего только стоила его последняя выходка: Игнатов побился об заклад, что следователь Штольман до Покрова посватается к барышне Мироновой.  Додумался, безобразник,  подходящих персон выбрал для развлечения, ничего не скажешь!

     Кто надоумил Куницына обратиться к Анне Викторовне Мироновой за помощью, сейчас уже и не упомнишь.  Скорее,  вездесущие затонские слухи о барышне-духовидице  натолкнули его на мысль таким необычным образом узнать, что же на самом деле случилось с Караваевым.  Прекрасно зная своего компаньона, никак не мог Александр Петрович принять всеобщее утверждение, что Караваев застрелился. Воля ваша, не совмещались в куницынской картине мира Караваев и самоубийство! Впоследствии не раз и не два, по мере того, как его собственное положение, как ему представлялось, становилось всё более отчаянным, хвалил себя Куницын, что решился на столь экстравагантный шаг. Едва познакомившись с Анной Викторовной, Куницын окончательно уверился: у неё непременно всё получится! Такая собранная, решительная  и отважная, да ещё вдобавок добрая и сострадательная девушка обязательно разберётся в этой истории. Александр Петрович настолько вбил себе в голову, что только в удивительных способностях Анны Викторовны найдёт своё спасение, что не погнушался в качестве средства убеждения барышни Мироновой, дабы она откликнулась на его мольбы,  использовать шантаж. Ну, а как прикажете поступить, коли  первоначально барышня решительно отказалась браться за его дело? Тем более, что тучи начали сгущаться уже над его головой, и спасать требовалось  собственную репутацию. Да только ли репутацию?

      Храбрых людей Александр Петрович уважал безмерно, но найти подобное качество в даме, такой юной и очаровательной, явилось для него полной неожиданностью. Согласитесь, что при слове «медиум» представляется совершенно иной образ  -  нечто нездешнее, неземное, экзальтированное… Чего-чего, а экзальтации в Анне Викторовне  не наблюдалось вовсе. Совсем уж сокрушительное впечатление произвело на Куницына то, как бесстрашно явилась Анна Викторовна в пустующий дом Караваева ночью и как деловито и спокойно провела там спиритический сеанс. Сам Куницын сидел тогда напротив неё, обмирая от запредельной жути, держался за руку барышни, как утопающий за соломинку, а с приходом призрака Караваева вообще лишился сознания.

     Ночная эскапада дорого обошлась Куницыну. Обычно подвижный, расторопный и непоседливый,  несколько дней после той ночи он испытывал лишь желание присесть да прилечь, а перед глазами мелькали черные мушки. Если ему, крепкому в общем-то мужчине, приходилось так не сладко, то каково хрупкой нежной девушке выносить общение с потусторонними сущностями? Его уважение к Анне Викторовне возросло неимоверно,  хотя, казалось бы, куда уж больше?

   Только надежда на Анну Викторовну позволила Куницыну продержаться и окончательно не впасть в панику при получении анонимного письма с угрозами. Такого всепоглощающего ужаса, что пережил тогда Куницын, он не испытывал никогда. Понесло Александра Петровича без руля, без ветрил, по оврагам-буеракам. Истерику закатил, совсем было сбежать собрался. Такого наворотил, чего в последствии сам стыдился невероятно. А всё боязливость проклятая! И вовсе не исключено, что и сбежал бы таки, когда б не запрет господина надворного советника отлучаться из города.

   Яков Платонович Штольман   -  вот кто повергал  Куницына в истинный трепет. Не то, чтобы Александр Петрович боялся грозного следователя, скорее, испытывал безмерное к нему почтение. Во время дознания по делу об убийстве Караваева Штольман беседовал с ним безукоризненно вежливо, ни разу не повысил голос и не показал своего истинного отношения к возможному подозреваемому,  но за сдержанной отстранённостью следователя ощущалась железная хватка: дай ему возможность поймать кончик ниточки, тут же вцепится клещом и размотает весь клубок непременно. В силу своего служебного положения Яков Платонович волен был распоряжаться судьбой подозреваемых и подследственных, что он и делал, ни на йоту не отступая от соображений законности и не взирая на лица  -  имел одинаковый подход и к фабриканту, и к крестьянину с базара.  Ничуть нельзя сказать, что господин надворный советник был человек вовсе без сердца: в хлопотах о младших девочках Солоницыных он пошёл Куницыну навстречу с видимой охотой и даже указал на некоторые возможности ускорить процедуру.  Но слишком ясно Куницын помнил своё ощущение во время следствия, что участь его находится в руках этого человека. Едва ему стоило представить вновь  неудобные вопросы, суховатый бесстрастный тон, непреклонность, с которой Яков Платонович добивался истины, Александр Петрович начинал ёжиться и покрываться испариной. Приходилось слушаться и подчиняться следователю безоговорочно. Лишь когда дело касалось Анны Викторовны, Александр Петрович осмеливался перечить сыщику. Если Штольману вздумывалось строжить её за участие в расследовании в присутствии Куницына, тот грудью вставал на её защиту, забывая и про почтение, и про опаску. Справедливости ради надобно отметить, что не больно-то Анна Викторовна нуждалась в заступничестве, прекрасно могла постоять за себя самостоятельно. Впрочем, Штольман и сам готов был защищать её от всех и вся, а то, насколько Яков Платонович неравнодушен к барышне, разве что слепой не заметил бы. И всё же Куницыну оставалось только удивляться и ужасаться бесшабашной дерзости своего нового компаньона, позволившего себе такую вольность  -  пари на них заключил, надо же!

  Коляска неспешно тащилась по пыльной улице, думалось вяло и сонно, потихоньку Куницын начал  клевать носом. Притомился он что-то нынче... Но на подъезде к зданию полицейского управления дрёма мигом слетела с купца. Александру Петровичу захотелось протереть глаза: в окне следовательского кабинета он увидел женский силуэт в весьма интригующем положении. Какая-то молодая дама спиной вперёд  пыталась вылезти из окна! Стройная ножка в светлом башмачке пробовала нашарить приступку под подоконником. Найдя, наконец, опору, барышня повернула голову, и Куницын с изумлением узнал её.
- Анна Вик...  -  поперхнулся он воздухом.  Александр Петрович завертелся в коляске, озираясь по сторонам  -  нет ли поблизости свидетелей  кроме него,  -  но вокруг царили тишь да гладь. За углом здания полицейского управления ходили люди, раздавались голоса, городовой, как обычно, дежурил у входа, здесь же улица словно вымерла. Мысли заметались в голове стайкой заполошных галок. Что барышня тут делает? Неужто арестована? Её-то за что?!! И как ему теперь поступить? Помочь и стать соучастником? Отвернуться, сделать вид, что ничего не видел и не слышал и уехать восвояси? К чести Александра Петровича, он тут же отбросил такой недостойный выход. Что за вопрос? Помочь, непременно помочь!
- Анна Викторовна!  -  окликнул её Куницын уже в полный голос.
Застигнутая врасплох барышня попыталась было ретироваться под защиту стен кабинета, но, увидев знакомое лицо, просияла:
  -  Александр Петрович! – и  выпорхнула из окна, не думая больше  осторожничать.
  -  Давайте сюда!  -  поманил её к коляске Куницын.
- Ой, как же Вы кстати!  -  взволнованно произнесла Анна Викторовна, спеша к экипажу. Обрадованный невесть чем Куницын помог ей забраться в коляску, тревожно вопрошая:
- Это что, побег?  - и тут же одёрнул себя: а, впрочем, какая разница! Он должен её спасти! Из самой глубины его несмелого сердца вырвалось:
- Анна Викторовна, я Вас не выдам! Поехали, поехали!  -  подтолкнул извозчика Куницын, и Анна Викторовна горячо поддержала его:
- Скорее, ну, скорее, пожалуйста! Мне к дому княгини Уваровой нужно!

    «Притомившаяся лошадка» рванула так, что пассажиров отбросило на спинку сиденья.
Весь не слишком длинный путь Куницын пытался расспросить Анну Викторовну,  что же такое с ней произошло, но она, поглощенная какими-то своими переживаниями,  только умоляюще смотрела на него и твердила:  «Александр Петрович, миленький, долго рассказывать, нельзя ли ходу прибавить?»  Лицо её горело румянцем, глаза сверкали, встречный ветер развевал выбившиеся из причёски локоны, и совсем не выглядела она испуганной, наоборот, рассерженной не на шутку и очень решительной.

   На всех парах экипаж подлетел к дому Уваровой, гремя по брусчатке. Куницын огляделся и похолодел: на высокой террасе маячил сам господин следователь! При виде Анны Викторовны множество чувств в мгновение ока сменилось у него на лице, от гнева и досады до удивления. Выпрыгнув на ходу из коляски, Анна Викторовна стремительно направилась к Штольману.  Ну куда она, только из-под замка и прямо крокодилу в пасть? Зачем тогда весь этот побег? Как теперь её защитить? И какой из Александра Петровича защитник?

    Но стоявший на лестнице городовой не заступил Анне Викторовне путь, а взял под козырёк и поклонился ей, предупредительно уступая дорогу.  Следователь тоже почему-то не торопился распоряжаться задержать беглянку. Более того, он смотрел на барышню... виновато? Действо, разворачивающееся перед Куницыным, становилось всё непонятнее.  Показалось Куницыну, или следователь слегка втянул голову в плечи? Это что же получается?  И кому здесь спасаться надо?

    Разгневанная, неотвратимая, целеустремлённая  -  Немезида, да и только!  -   Анна Викторовна легко взбежала по ступенькам и с вызовом в голосе обратилась к Штольману:
  -  Ну что, преуспели в поисках?
Следователь негромко ответил что-то, слов Куницын не разобрал.
  -   Подвал ищите! Клизубов говорил про подвал!  -  и, обойдя следователя по широкой дуге, барышня скрылась в доме. Штольман немедленно устремился за ней следом.

  Наступила тишина, но чувствовалось, что это затишье перед бурей. Внезапно что-то глухо бухнуло. Александр Петрович подскочил на сиденье коляски: определённо, прозвучал выстрел! Захарыч занервничал:
  -  Барин, как бы беды не вышло! Поедем отсель, пока целы!
Но перепуганный не меньше Куницын только отмахнулся: уехать было решительно невозможно! Анна Викторовна  осталась там, где стреляли.
  -  Смотри, шельма, если сбежишь  -  ни гроша не получишь!  -  пригрозил Александр Петрович извозчику, колобком выкатился из экипажа и заметался перед террасой. Снова, который раз за нескончаемый день, встал перед ним сложный вопрос: как поступить? К счастью для куницынских нервов, долго мучиться  в полном неведении Александру Петровичу не пришлось.  Когда он совсем было наладился попытаться проникнуть в дом мимо городовых, на террасе появился доктор Милц. Вид Александр Францевич имел такой, будто заново знакомится с миром и пытается вспомнить, как выглядит белый свет. Городовой, бережно поддерживая доктора под локоть, препроводил его в полицейскую пролётку. Силы небесные! Да что тут происходит-то?!!

    Дверь вновь отворилась и, к громадному облегчению Александра Петровича, показалась Анна Викторовна, живая и невредимая, но разгневанная пуще прежнего. Яков Платонович шел за ней, чуть приотстав, с видом завзятого стоика: «Чему быть, того не миновать», - аршинными буквами читалось у него на лице. Следом за ними городовые вывели на террасу даму высокого роста, необычной наружности,  явно нездешнюю. На сей раз определённо речь не шла ни о каком почтении, дама находилась под конвоем.

     Господин Штольман и барышня Миронова  подошли к балюстраде и начали разговор, по всей видимости очень непростой. С того места, где стоял Куницын, ничего нельзя было расслышать. Как бы подобраться поближе? Разумеется, Александр Петрович знал, что подслушивать некрасиво, но признайте, господа, бывают случаи, когда никак, никак невозможно удержаться! Правда, удача не сопутствовала такому сомнительному начинанию: расслышать разговор помешал громкий шелест листвы от поднявшегося ветра. Оставалось смотреть и впитывать всеми фибрами замирающей души, как двое ведут напряженный диалог.  И тут Александр Петрович едва не сомлел окончательно: Анна Викторовна маленьким кулачком стала бить следователя в грудь! Куницын сорвал с головы цилиндр, немилосердно давящий на уши, и промокнул платком лысину. Этак его удар хватит! Она. Его. Поколотила.  Господи, спаси и помилуй!

   Тем временем Яков Платонович попытался дотронуться до лица барышни, но Анна Викторовна возмущённо отбросила его руку, продолжая что-то ему горячо выговаривать. Отошла к балюстраде, поводила по перилам пальчиком, вернулась и еще добавила! Следователь же и не думал ни защищаться, ни сопротивляться, и "побои" стерпел безропотно.
      Внезапно Анна Викторовна резко развернулась и почти побежала прочь. Хватать её, тащить и не пущать, по-видимому, никто не собирался. Штольман лишь смотрел ей вслед, пристально и неотрывно. Кажется, барышня плакала…
   
  Куницын потоптался на месте ещё немного, послушал, о чём судачат зеваки, группками стоявшие у террасы  - как водится, слухи муссировались самые дикие и неправдоподобные,  -   и побрёл обратно к коляске. Надо бы Анну Викторовну до дома подвезти, но не стоит докучать барышне, когда она плачет. Прогуляется  -  скорее успокоится. Досадно, конечно, что  оказавшись свидетелем столь волнующих событий, о сути произошедшего он не узнал ничего. Но напереживался он сегодня на полгода вперёд. А в чём тут было дело, через Игнатова можно выяснить. Тот в последнее время приятельствовал с дядюшкой Анны Викторовны, завзятым собирателем сплетен, так что сведения придут из первых рук.
   -  Езжай домой, голубчик,  -  распорядился он, забираясь в экипаж.

    Неторопливо цокали копыта, лошадь, мерно помахивая хвостом,  исправно тянула коляску, взбудораженный Куницын понемногу начинал успокаиваться. Краем уха он слушал воркотню Захарыча о запалённой скотинке, о несусветных ценах на сено, о том, что все вокруг будто последнего ума лишились. «Что же это деется, люди добрые, средь бела дня стреляют, честному человеку спасу нет,»  -  бубнил извозчик, а перед глазами у Александра Петровича по-прежнему стояла картина: двое на залитой предвечерним солнцем террасе напротив друг  друга. Девушка пылает гневом и обидой, подступающие слёзы вот-вот готовы прорваться. В глазах у мужчины невообразимая смесь с трудом сдерживаемого смеха, вины, нежности, обожания, восхищения. Они стоят близко, притяжение между ними ощущается как нечто вещественное. Воздух вокруг искрит почти зримо  -  гроза разойдётся, мало не покажется никому! И дела им нет ни до досужих сплетников, ни до города и мира вокруг. Их только двое: она для него, он - для неё...

   Куницын вздохнул, выныривая из обаятельной грёзы, и ухмыльнулся в бороду: «А на сватовство я, пожалуй, всё-таки поставлю!»

Примечание:
*Частные пансионы в России делились на  три разряда в зависимости от учебной программы. Программа пансионов II разряда соответствовала программе уездных училищ. В женских пансионах изучались: закон Божий, русский, французский, немецкий языки, арифметика, история, география, а также «приятные искусства» - музыка, танцы, рисование,  рукоделие. Пансионы II разряда были популярны среди купечества и состоятельного мещанства. Плата составляла 150 – 200 рублей в год, также практиковались подношения «натурой» в виде конфет, чая, сахара, пряников и т.п.

Отредактировано Наталья_О (27.10.2019 12:23)