Страшные сказки
Москва, март 1918 года
О том, что Николенькины сказки – это не просто так, первым догадался дед. В тот раз отец собирался в плаванье по полярным морям, но экспедиция не состоялась. И первым, кто это предсказал, оказался шестилетний Николай Сергеевич Лович.
Сказки Николенька придумывал, сколько себя помнил. Достаточно было какой-то мелочи, случайной картины, чтобы действительность растворилась, и проступил образ чего-нибудь такого, что не здесь и не сейчас. Чаще всего он никому про них не рассказывал, но в тот раз не сказать было нельзя. Потом он тоже как-то всегда знал, какие из его придумок – просто так, а какие – со смыслом.
Тогда он сидел на подоконнике и глядел в залитое дождевыми струями окно на зонты, которые проплывали под ним по набережной Фонтанки. А потом вдруг стекло словно растаяло, и дождь перестал идти. А промокший зонт случайного прохожего превратился в светлый купол, надутый ветром. Купол плыл в ясном ледяном небе, под ним висел человек, согнув в коленях ноги в тяжёлых меховых сапогах-унтах – таких же, как в полярной экипировке отца. Человек был в кожаной куртке и странной кожаной шапочке, он летел с суровым, сосредоточенным лицом, а вокруг него свистели пули – Николенька это понял с невероятной ясностью, хотя выстрелов было не слышно, всё заглушал надсадный рёв. Потом стремительная крылатая тень накрыла одинокого летуна. Тогда ему показалось, что это атакует дракон. Но драконы ведь не стреляют, верно?
Для родителей пришлось придумывать другое объяснение. За ужином Николенька не утерпел и поделился тем, что ему привиделось. Мама сказала, что он фантазёр. Но отец спокойно возразил:
- Отчего же? Очень может быть. В детстве я видел, как летал на шаре воздухоплаватель Юзеф Древницкий. Он возвращался на землю на таком же куполе.
Отца Николенька любил и уважал безмерно. Папа знал много немыслимо сложных и интересных вещей. И всегда говорил с сыном как со взрослым. Жаль, что папы слишком часто не было дома. Николеньке хотелось, чтобы он всегда был рядом.
Но в тот раз отец оказался не прав.
- Нет, папа, это не Древницкий, - уверенно сказал мальчик. Он сам не знал, почему это так. Просто – не Древницкий и всё.
- А кто? – спросил отец.
- Авиатор. Он выпрыгнул из своего аэроплана, и в него стреляли. Но он всё равно приземлился благополучно.
- Так он военный лётчик? – папа отнёсся к сказке с живым интересом.
- Да, - кивнул Николенька.
- Но ведь войны сейчас нет, - напомнил отец.
- Я знаю. Но она будет. Он военный, летает где-то на Севере и топит вражеские корабли.
- С воздуха?
- Ну да. Кидает в них бомбы.
- Как интересно! – заметил отец. – А почему именно на Севере?
- Потому что он ищет пропавшую экспедицию, - уверенно ответил Николенька.
- Ну, это понятно, - усмехнулся отец. В доме тогда только и было разговоров о пропавшей экспедиции и о спасательной партии, которая должна была отправиться по её следам.
- Шхуну затёрло льдами, - произнёс Николенька слова, пришедшие будто бы ниоткуда. Когда собирались отцовы товарищи-моряки, эти слова, звучали довольно часто, но только в качестве предположения. Никто не говорил об этом с уверенностью. Николенька же в тот момент твёрдо знал, что так оно и есть. Он попытался представить, как это. И в тот же момент перед глазами встал корабль с мачтами без парусов, заиндевелый, намертво вмёрзший в неровный, засыпанный снегом лёд.
- И он найдёт её, конечно? – поинтересовался отец. – С воздуха ему всё должно быть видно.
- Он найдёт, - уверенно сказал Николенька. А потом вдруг добавил: - А ты – нет.
Шёл июнь 1914 года. Папина экспедиция, которую пытались снарядить целых два года, так и не состоялась. Потому что в Сараево убили наследника австрийского престола, и Австрия объявила ультиматум Сербии. В России началась мобилизация, и папу и его товарищей-гидрографов призвали на военный флот. А потом Германия объявила России войну.
Когда отец ушёл в море, мама взяла Николеньку и поехала в Москву. И там дед впервые заинтересовался этими странными сказками. Деда называли Чертознаем, хотя никакой чертовщины, на Николенькин взгляд, в нём не было. Волшебники ведь и добрыми бывают, верно? Дедушка точно был из таких. Иногда он раскидывал свои старинные карты и предсказывал внуку что-нибудь смешное. Например, что они пойдут в зверинец, и там Николенька прокатится на слоне. Ну, и как карты могли предсказать слона? Уж в этом точно не было никакого волшебства, просто Михаил Модестович сам повёл внука туда и сам договорился со смотрителем-индусом.
В семье была ещё одна старинная шутка - о том, как карты дедушку обманули. Однажды, когда Михаил Модестович ещё не был женатым волшебником, а был несчастным холостым колдуном, он пол-России гнался за крестовым королём и дамой червей. И нагадал себе, будто в дороге его убьют, и будет он лежать в церкви со свечой в руках. А вместо этого пойманные им король и дама отвезли его прямиком к бабушке, и погребальная свеча в итоге оказалась венчальной.
Дед заподозрил, что Николеньке каким-то образом открывается будущая незримая реальность. Которую сам он видит только благодаря своим картам. Сейчас мальчик думал, что Михаил Модестович не очень-то прав в своём предположении. Потому что если бы это было так, он не смог бы не почувствовать самое страшное событие в своей жизни.
Когда убили отца, Николенька хворал - простудился, играя под дождём. Его трясло в лихорадке, и очень болела голова. И ничего он про папу не видел. О папиной смерти карты предупредили деда. Он примчался из Москвы. А вечером того же дня на квартиру к Ловичам пришёл дядя Володя...
Похорон не было. Тело отца сбросили в море. Так что могилы, куда можно было бы сходить и попрощаться, у него тоже не было. Вместо этого в могилу превратилась мать. Она сидела холодная, чёрная, страшная. И её тоже невозможно было дозваться, словно она уже умерла и лежит под землёй. Но ведь она была ещё жива! Пока жива…
За свою жизнь Николенька почему-то не беспокоился. Но тогда вдруг очень страшно стало за маму. Николенька вдруг ясно увидел, что если они останутся в Петрограде, то мама неминуемо погибнет. Он попросил деда забрать их с собой в Москву. Возможно, Михаил Модестович и сам это тоже понял, потому что даже не стал ни спорить, ни спрашивать.
В Москве мама так и не оттаяла. Как ни пыталась бабушка её расшевелить и отогреть, мать больше слушала не её и не деда, а дядю Володю, который тоже уехал вслед за ними. Но Николенька почему-то был уверен, что здесь всё как-то наладится. Если к ним на помощь придут Леди Солнца и Рыцарь Огня.
Это тоже была сказка из тех, что приходят не просто так. Николенька ещё не видел её ясно, но когда-то она должна была сбыться. Леди Солнца – очень красивая и добрая. И тоже немного волшебница. А Рыцарь Огня – умный, сильный и храбрый. Однажды Николенька взял дедушкины карты, чтобы рассмотреть на картинках короля треф и даму червей. Вот тогда и сочинилась эта сказка. Но секрет в том, что они оба были на самом деле. В честь Леди Солнца назвали маму.
Николенька почему-то знал, что удивительные люди, которые встретились когда-то Михаилу Модестовичу и Наталье Дмитриевне, непременно живы. Если очень повезёт, они найдут их несчастную семью – и тогда всё ещё может быть хорошо!
* * *
Вначале пришла смутная тревога. Такое чувство накатывает иногда, когда грозы ещё нет, даже солнце ещё светит, но что-то тяжёлое словно копится в воздухе, мешая дышать. Николенька сидел в своей комнате один, повторяя арифметику. Бабушка сказала, что записала его в школу, и что у него будет совершенно замечательная учительница. Прежде, когда мальчик только готовился к гимназии, обучала его мама. Но после того как убили отца, про гимназию больше не вспоминали. Да и были ли ещё гимназии в России? А теперь с внуком чаще занималась бабушка.
Дед тоже, бывало, брался за это дело, но урок всякий раз переходил в долгий разговор о жизни, и Михаил Модестович обязательно рассказывал что-нибудь поучительное или смешное. Чаще всего героем или источником его историй был театральный суфлёр Варежкин. Истории Варежкина были ничуть не менее интересны, чем рассказы Рудого Панька или повести покойного Ивана Петровича Белкина. Только сочинялись они для Николеньки – и ни для кого больше!
Стоило вспомнить про Варежкина, как стало очевидно – тревога пришла из-за деда. Вот уже несколько дней Михаил Модестович помогал расследовать убийство священника в Троицкой церкви. И это было правильно, потому что дед словно бы ожил от этого. Исчезла появившаяся после смерти отца обречённость, делавшая его временами совсем уже старым. Николенька знал, что воскресила деда встреча с Рыцарем Огня. Это привиделось ему мельком, когда он уже засыпал, он и не успел рассмотреть ничего. Ясно видел только, что рыцарь совсем седой.
Сегодня дед опять пошёл куда-то по следственным делам. И теперь ему – совершенно точно! – грозила опасность. Не успел Николенька подумать об этом, как тетрадная страница, исписанная цифрами, растаяла, превращаясь в какое-то смутно знакомое парадное. Из парадного вышел дед, запахивая пальто, а к нему наперерез кинулась женщина, окликая тревожно и громко: «Михаил Модестович, берегитесь!» А потом из ранних зимних сумерек в них полетели пули…
Николенька отчаянно уставился в кривые четвёрки и семерки, выведенные собственной неверной рукой, изо всех сил пытаясь вернуть ускользнувшее видение, чтобы досмотреть, чем же всё закончилось. Потом одёрнул себя. Тут не смотреть надо, а спасать. Только как? Он же не рыцарь, каким воображал себя порой, а просто мальчик, маленький даже для своего возраста. И револьвера у него нет.
Если к нему пришла эта картина, то это точно не для того, чтобы он самолично остановил бандитов, напавших на деда. Остановить их он не сможет. А что сможет?
За окном стоял всё тот же тёмный день без дня, как называла такое безвременье бабушка, но до сумерек ещё оставалось что-то около часа. Если деда предупредить… В тот же миг Николенька понял, что знает, где это парадное. И что предупреждать надо не Михаила Модестовича. Его предупредит та женщина. А ему надо к Рыцарю Огня, который нынче служит в милиции. Это в Гнездниковском переулке. Далековато, но если бежать быстро, то он успеет!
Он бежал со всех ног, оскальзываясь на льду, прикрытом лужами талой воды. Каким-то чудом он ни разу не упал, но ботинки, на которые он забыл натянуть калоши, уже были мокрыми насквозь. Ну и пусть он опять простудится и захворает – лишь бы успеть! Лишь бы дедушка остался жив. Он бежал, а на Москву неумолимо опускались сумерки.
Когда Николенька оказался возле дома на углу Большого и Малого Гнездниковского, было уже почти так же темно, как в видении. У парадного ходили вооружённые люди в шинелях, матросских бушлатах и кожанках – такие же, как те, что убили отца. Но сегодня Николенька их не боялся. Его гнал страх, который был куда сильнее. Но за этими дверями – Рыцарь Огня. Не пленник же он там. А если нет, значит, он непременно поможет деду. Не может не помочь!
Мальчик кинулся через улицу и едва не попал под колёса автомобиля, подкатившего к самому крыльцу. Из автомобиля вылез невысокий чернявый мужчина с бородкой и что-то коротко бросил шофёру, указав на Николеньку, а сам вошёл в парадное.
- Ты куда лезешь, щеня бестолковое?! – заорал шофёр, но в голосе слышался испуг. Николенька его понимал.
- Простите, пожалуйста! – крикнул он, вновь устремляясь к подъезду. – Мне очень надо!
- На тот свет тебе надо? – снова заорал шофёр, теперь будто бы с облегчением. – Эх, снять бы штаны да выдрать!
Но Николенька уже не обращал внимания на его вопли. Минуты неумолимо уходили.
В коридоре, куда ему удалось прорваться за спинами каких-то солдат в долгополых шинелях, его окликнул дежурный.
- Тебе чего, малой?
- Мне надо! – отчаянно выкрикнул мальчик, понимая, что не в силах будет объяснить этому строгому усатому человеку, зачем он здесь и чего хочет. Как ему расскажешь о Рыцаре Огня? – Мне срочно нужен один человек.
- Какой человек? – нахмурился дежурный. – Имя как?
- Не знаю я имени, дяденька! Но он тут, у вас работает. Седой, как мой дедушка, но он другой. Он от всех другой. Вы должны его знать, он же весь сияет!
Отчаявшись что-либо объяснить, Николенька готов был заплакать. И тут случилось чудо. Вначале над головой послышался добродушный басок:
- Это кто у нас тут весь сияет?
Николенька поднял голову и увидел какого-то коренастого моряка. А за его спиной…
Рыцарь Огня был в точности таким, как на картинке из дедовой колоды – седой, со строгим худым лицом. Но самое, пожалуй, удивительное, что он Николеньку тоже сразу узнал. Нахмурился и произнёс не очень уверенно:
- Николай Лович?
Мальчик схватил его за рукав:
- Пойдёмте со мной, пожалуйста! Иначе дедушку убьют!
- Погоди, малец, не части, - остановил его матрос. – Кто убьёт? Какого деда?
- Моего! – в отчаянии выкрикнул Николенька.
- Это Михаила Модестовича внук, - отрывисто бросил Рыцарь Огня и взял мальчика за плечо, разворачивая к себе. – Где он? Что с ним?
Чудо, что ему не надо было долго объяснять. Николенька выпалил главное:
- Он в Вознесенском переулке. Там папин старый учитель живёт, Пётр Ильич. Я сразу понял, когда парадное увидел. Это точно там!
- Как ты увидел? – переспросил матрос.
Но рыцарь его остановил:
- Погоди, Александр Максимыч, после объясню. Дальше что? – легонько тряхнул он Николеньку.
- Когда он вышел, то есть выйдет, в него начнут стрелять. Там ещё тётенька была, кажется, она пыталась его предупредить …
Твердые пальцы на его плече судорожно сжались.
- Тётенька?
- Ну да! Леди Солнца! – выпалил мальчик. Ещё минуту назад он не знал, кем была эта женщина, но сейчас понимал совершенно отчётливо.
Ему показалось, что Рыцарь Огня застонал.
- Ох уж эта Леди Солнца! – хмыкнул матрос. – Ну что, Яков Платоныч? Летим спасать? Ардашев только приехал, мотор у порога.
- Петров, за мной! – приказал рыцарь какому-то дюжему парню, на ходу проверяя револьвер. Николенька бежал следом, едва поспевая за его стремительным шагом.
Автомобиль и впрямь был ещё у подъезда. Рыцарь запрыгнул на переднее сидение ловко, словно молодой. Матрос и дюжий Петров поместились на заднем.
- Николай, вы… - начал Яков Платонович, но Николенька его перебил:
- Вы же без меня не найдёте!
- Хорошо, - рыцарь думал ровно мгновение, потом выскочил из машины, взял Николеньку подмышки и усадил на колени своему помощнику. – Петров, головой отвечаете!
Выстрелы захлопали, едва автомобиль въехал в Вознесенский переулок.
- Стой, милиция! Бросай оружие! – рявкнул рыцарь, выпрыгивая на ходу.
- Ну, даёт товарищ Штольман! – сказал матрос Александр Максимович и последовал за ним, приказав Петрову. – Мальца береги!
Было уже почти совсем темно, так что трудно было понять, куда и откуда летят пули. Кажется, от парадного тоже отстреливались. Под натиском милиционеров те, кто палил из темноты, вроде бы, начали отступать.
- Михаил Модестович! Аня! – позвал Штольман, неосторожно выходя в полосу света, сочащегося из окна.
В тот же миг почти одновременно хлопнули два выстрела. Один сбил шляпу с головы Рыцаря Огня, заставив его отскочить в тень. Ответом на другой стал короткий вскрик. Николеньке почудился голос деда. Он рванулся из машины, забыв обо всём на свете. В него несколько раз пальнули. Мальчик слышал, как пули со свистом проносятся рядом, но это были не его пули. А в тот момент, когда сорвалась в полёт та, что предназначалась лично ему, какая-то тяжесть навалилась сверху, сбивая его с ног и придавливая собой.
Николеньку оглушило падением, на какой-то момент он перестал видеть, слышать и понимать, что творится вокруг. Снова стреляли, потом послышался топот ног.
- Николай! Илья! Вы живы? – голос Якова Платоновича.
Тяжесть, давившая сверху, оказалась человеком, который вдруг мучительно и протяжно застонал.
- Петров, куда? В спину? – а это матрос Александр Максимович. – Осторожно переворачивай!
Потом милиционера Петрова, закрывшего Николеньку собой, аккуратно приподняли, освобождая мальчика, которого тут же приняли надёжные руки деда. Штольман с матросом возились с раненым.
- Худо дело, легкое… - тихо пробормотал Александр Максимович.
Штольман пытался подсунуть под куртку милиционера носовой платок, чтобы заткнуть входное отверстие.
Илья шевельнулся, пытаясь что-то сказать.
- Ты молчи, брат, нельзя тебе говорить.
- Малец… как?.. – слова вылетали с кровавой пеной.
- Живой малец. Пуля насквозь не прошла, в тебе сидит. Силы береги, помалкивай, сейчас в больницу тебя. Эй, Филатов! – окликнул моряк шофёра. – Авто сюда подгони. Сам видишь, своими ногами ему не дойти.
Машина подъехала. Илью подняли вчетвером и усадили на заднее сидение.
- Езжай с ним, товарищ Трепалов, - сказал Рыцарь Огня. – Мы тут с Михаилом Модестовичем сами.
Машина рванула с места, завывая мотором. Товарищ Трепалов, как мог, поддерживал Илью, которому было совсем уже худо.
Дед продолжал держать Николеньку. Руки на плечах сжались с такой силой, что стало больно, но, кажется, он этого не замечал.
- Анна Викторовна, отведите мальчика в парадное, - хмурясь, приказал Яков Платонович. – И уйдите уже со света! Михаил Модестович, идёмте!
Оба сыщика, держа револьверы наизготовку, двинулись в темноту – откуда ещё недавно стреляли. Леди Солнца приняла Николеньку из дедовых рук, чтобы отвести подальше от опасности, хотя в переулке больше не стреляли. А его вдруг затрясло, точно в лихорадке.
- Не из-за меня… - выдавил Николенька, захлёбываясь слезами. – Его не из-за меня, потом… когда-то…
Сейчас он ясно видел, что Илья Петров сегодня останется жив. Его спасут, а убьют много лет спустя – на такой же тёмной московской улице. Но от этого почему-то было не легче.
- Не из-за тебя, малыш, - тихо сказала Анна Викторовна, прижимая его к себе. – Просто работа у него такая – людей защищать. Иногда даже вот так…
* * *
Штольман чувствовал, что его колотит. В этом ощущении не было ничего от того подъёма, какой он обычно переживал, разминувшись с опасностью. Хотя сегодня смерть снова прошла рядом. Ветер холодил голову – шляпа так и осталась лежать где-то там, у злополучного парадного.
Скорее всего, колотило его от злости. Он успел подзабыть, каково это – когда драгоценная Анна Викторовна очертя голову лезет туда, где её могут убить. В Париже она вела себя осмотрительнее. Или просто они жили спокойно, так что у неё повода не было? Но стоило вернуться в Россию – и на тебе! Анна Викторовна взялась за прежнее. Забыв, что ему уже даже не сорок лет, и он не может теперь так быстро бегать, чтобы выдёргивать её из неприятностей. Конечно! Что вы себе думаете, господин Штольман? Или, вернее, товарищ Штольман. Людям надо помогать!
Он скрипнул зубами.
Из темноты больше не стреляли. Кажется, милицейская пуля всё же настигла кого-то из нападавших. Яков слышал вскрик вполне отчётливо. Но в тот же миг внук Кривошеина внезапно кинулся бежать, и бандиты открыли пальбу уже по нему. В мальчишку-то зачем? Вот этого он никак не мог понять. Разве что Бог действительно умер.
Испытывал ли что-то подобное господин Кривошеин? С тех пор, как Николая вытащили из-под прикрывшего его Петрова, он не проронил ни слова. Но бледен был в цвет своей шевелюры. Шагал, держа в руках револьвер изрядного калибра, прикрывал милиционеру спину.
Место засады в темноте выдали гильзы, зазвеневшие под ногами. Штольман чиркнул спичкой, освещая мостовую. Так и есть, кого-то ранило. И судя по количеству крови на обледенелой брусчатке, достаточно серьёзно. Но тело в переулке не лежало, бандит ушёл на своих ногах. Хотя и нетвёрдо.
Мгновение спустя Яков понял, кого именно им повезло задеть. Кровавыми были отпечатки огромных ног. Егор Вушняков? Или как его там?
- Михаил Модестович, поглядите! – окликнул Штольман. – А ведь это наш амбал из Троицкой церкви. Получается, что вы на их след вышли?
Кривошеин как-то странно оставил его реплику без реакции. Яков поднял голову, вглядываясь попристальнее. Э, да ведь господин Чертознай сейчас почти не здесь! У него на глазах едва не убили внука. Который для старика – свет в окошке. Что чувствовал бы сам Штольман на его месте?
А вот то самое, что ощущает сейчас. Неукротимую злость! У него самого сейчас едва не застрелили жену. Единственное, неповторимое, невыносимое, совершенно безумное создание! Чёрт, чёрт, чёрт!
- Михаил Модестович, делом займитесь! – рявкнул он. – Гильзы соберите, потом сличим.
Приказ был на редкость нелепый, но другого на тот момент не нашлось. Главное, что старик вышел из своей прострации, неловко нагнулся и начал делать то, что было велено. Не оспорив и не высмеяв. Нет, в таком состоянии Чертознай сейчас Якову не помощник.
Штольман прошёл по кровавым следам, которые вели в ближайшую подворотню, пересекли двор-колодец и пропали в дверях. Неужели, здесь у бандитов логово? Сыщик перезарядил револьвер и осторожно двинулся в подъезд.
Но нет, кровавые пятна, частым пунктиром обозначавшие путь налётчиков, вели к чёрному ходу. Увидев ещё один совершенно тёмный переулок, идти дальше Яков не решился. За его спиной оставались Анна с мальчиком и Чертознай, с которого сейчас немного толку. Ни в сыскном, ни в охранном деле.
И вовсе это не Кривошеин бандитов нашёл. Это они его нашли и выследили. И собирались прикончить. Выходит, докопался старый сыщик до чего-то существенного, вот только выяснять это сейчас не с руки. Темно, холодно. И всех участников перестрелки колотит от пережитого. И Якова Платоныча тоже.
Возвращаясь в переулок, он вдруг ощутил, что его самого ноги держат недостаточно твёрдо. Проклятая старость! Прежде, даже после самых безумных выходок Анны Викторовны его так не развозило. Он сам сейчас – такая же бесполезная развалина, как Кривошеин! Только вид делает, будто всё иначе.
Михаил Модестович, кажется, собрал уже всё, что было под ногами. И вид имел несколько более осмысленный. Видимо, начал приходить в себя. А самого Штольмана внезапно затрясло ещё сильнее. Даже зубы выбивали дробь. Чтобы прекратить эту музыку, он изо всех сил стиснул челюсти.
При их появлении Анна с мальчиком вышли из парадного. И стояли на улице совсем одни. Москвичи, наученные горьким опытом, заслышав звуки перестрелки, гасили свет и отходили подальше от окон. На помощь не пришёл никто.
Гнев поднялся откуда-то изнутри при виде заплаканного мальчишки, которого зачем-то пытались убить подонки, которых он, Штольман, до сих пор не поймал. Три дня назад убили старика-священника, сегодня убили бы старого сыщика, мальца и женщину. Им всё равно, кого убивать. Их бог умер.
Вот только это не просто женщина! Это Анна Викторовна Штольман. Безумная авантюристка! Очень хотелось её выругать за безрассудство, но челюсти, как это часто бывало, закаменели и не желали размыкаться. Что и к лучшему, признаться. Чёрт знает, чего он мог наговорить в таком состоянии!
Встретившись с ним взглядом, Анна нахмурила брови и слегка дёрнула плечом. Ну, вот. Они снова поссорились. Искусством ссориться молча они овладели ещё в незапамятные затонские времена. Хорошо, что теперь это не может быть фатальным. Она не развернётся и не уйдёт от него прочь, покачивая турнюром и всем своим видом показывая, что такой бессердечный сухарь не заслуживает того, чтобы из-за него менять свои убеждения. Убеждения остались прежними. А турнюры сейчас уже не носят. И уходить ей от него некуда. Разве только…
Чувство беспросветного ужаса, вдруг накатившее на него, было таким сильным, что в глазах потемнело, и ноги онемели, едва не отказавшись его держать. Яков прислонился к стене, пережидая головокружение.
В тот же миг маленькая рука в тонкой перчатке стиснула предплечье. Анна пришла к нему на помощь. Как приходила всегда. Подняв взгляд, Штольман различил в полутьме её глаза, полные тревоги. Эти глаза вопрошали, но он не мог ей ответить, что всё с ним в порядке. Он просто только что чудовищно испугался… поняв, что едва не остался без неё.
Это было бы чертовски неправильно! Он всегда знал, что должен уйти первым. Потому что уже стар. Потому что у него опасная профессия. Просто потому что так должно быть. Потому что пережить её он не может ни при каких обстоятельствах!
«Анна Викторовна, ну что же вы со мной делаете!»
Жена знала его уже слишком давно и слишком хорошо. Ни слова жалости – это было бы ему вовсе неловко. Она сказала именно то, что требовалось:
- Николеньке и Михаилу Модестовичу надо домой. Наталья Дмитриевна волнуется.
Штольман резко выдохнул. Вот так, всё правильно. «Делом займитесь, Яков Платонович!»
Он коротко кивнул, выдвигаясь вперёд.
- Михаил Модестович, вам прикрывать.
Чертознай, кажется, уже достаточно овладел собой. Чтобы проверить это, Яков бросил на ходу:
- И всё же, что вы раскопали, что они решили вас так срочно убрать? Получается, дело всё же в лоции?
Кривошеин ответил почти спокойно, хотя и несколько угрюмо:
- Я был у профессора Стрельникова. Это старый гидрограф, учитель Сергея. Он подтвердил, что берег северный, Беломорье. Там среди цифр есть рукописные отметки, Петр Ильич сказал, что они могут относиться к одной из экспедиций. Возможно даже к той, в которую ходил Серёжа, ещё мичманом.
- Ну-ка, поподробнее! – Штольман сбился с ноги, разворачиваясь к старому сыщику.
- А поподробнее пока, к сожалению, сказать нечего. По словам профессора Стрельникова, экспедиция была самая рядовая.
По его тону, Яков понял, что Чертознай ещё не всё сказал.
- Но вы всё же за что-то зацепились?
- Да как сказать, - с досадой бросил Михаил Модестович. – Я попросил у него списки участников. Ведь у кого-то сейчас в руках эта лоция с пометками, и он использует её на раскурку.
Штольман покачал головой, признавая, что след и впрямь зыбкий.
- Егор Вушняков в экипаже точно не был.
- А кто есть Егор Вушняков? – поинтересовался Кривошеин уже вполне естественным своим голосом.
- Обладатель сапог-чемоданов. Как мы и предполагали, приметный персонаж оказался. Уже и нынешней милиции его личность знакома. Где он обретается, правда, пока не выяснили. Но тут, полагаю, нам медицина поможет. Помните, сколько крови в подворотне? Он ранен. И ранен серьёзно. К какому-то доктору должен обратиться. Будем искать.
- А что там за проходным двором? – поинтересовался, наконец, Чертознай.
- Переулок. Такой же тёмный и безлюдный.
- И всё же оттуда они уехали, должно быть, на извозчике, - предположил старый сыщик. – Вушняков ранен и не смог бы уйти далеко.
- Или малина у них где-то поблизости, - пробормотал Штольман. Не так-то легко поймать ваньку вечером в нынешней Москве. – Как полагаете, они вас вычислили?
Кривошеин пожал плечами.
- Могли у Троицкой церкви заприметить. Я ведь бывал там не раз.
- Ну, так и что? – Яков в досаде мотнул головой. - Нет, Михаил Модестович, не случайно они вас тут поджидали. Кто-то знал, что вы собираетесь к гидрографу?
- Дома знали, - коротко ответил Чертознай. – Но посторонних там не было.
Штольман снова покачал головой. Сомнение не отпускало. Заметив это, Чертознай иронически хмыкнул, сделавшись, наконец, похожим на себя прежнего:
- Яков Платоныч, это вас нынче в Москве не всякая собака знает. Ибо вы в парижах сколь времени обретались. А моя личность им примелькаться успела за столько-то лет. Поняли, что я делом занялся, и решили убрать от греха.
- Это если предположить, что в банде кто-то из старых фартовых, - возразил Штольман. – Вы ведь в отставке уже тринадцать лет, если не ошибаюсь? Вушняков из деревни прибыл в прошлом году. Нигилист, что бога хоронит – точно не из деловых. Разве что тот, кто ризницу чистил? И кто-то из них в гидрографической экспедиции был. Не слишком ли всё сложно?
Чертознай снова пожал широкими плечами.
- А вы исключаете возможность, что лоция могла попасть в чужие руки случайно?
- Не исключаю, - с досадой хмыкнул Штольман. – Просто совпадения не люблю.
Потому что если это совпадение, то у них снова нет ни единой зацепки.
Анна, до сих пор шагавшая в молчании, обнимая за плечи Николеньку, с тревогой перевела взгляд с мужа на Кривошеина.
- А когда вам профессор списки обещал?
- Просил завтра после обеда зайти.
- Возьмёте Полетаева, - распорядился Яков Платонович. – И в одиночку более ни шагу! На вас охоту открыли, а вы своему семейству покуда живым нужны.
Кривошеин что-то невнятно хмыкнул, но спорить не стал.
- А вы здесь какими судьбами? И так, признаться, вовремя.
- Так Николай меня на помощь призвал. Вот ведь стечение обстоятельство счастливое. Я весь день в бегах провёл, только присесть успел. Задержался бы на полчаса…
Он внезапной мысли снова обдало холодом, но теперь уже не так остро. Всё обошлось. Мироздание им по-прежнему благоволит. Анне духи подсказали опасность, а к нему – безнадёжному материалисту и безбожнику – подоспело спиритическое подкрепление в лице Чертознаева внучка.
- Анна Викторовна? А вы тут как? Кто из духов не доверяет советской милиции? Отец Евгений?
Но жена его шутку не приняла, молча покачала головой и глухо сказала:
- Я вам после объясню.
Штольман не стал уточнять. Если она не считает возможным говорить об этом в присутствии Кривошеина, значит, так тому и быть.
Едва разговор коснулся опасности, грозящей Чертознаю, мальчишка вывернулся из-под Аниной руки и прилип к деду. Шёл он молча и, если зрение не изменяло Якову Платонычу, всё ещё мелко дрожал. Вспомнив своих собственных детей, Штольман подумал, что в подобных обстоятельствах они обычно вели себя куда хладнокровнее. Митя был рассудителен не по летам, а Верочка просто пошла в Анну лицом и нравом. Хотя жена утверждала, что в дочери куда больше от него. Ну, если подумать, он сам тоже осторожностью никогда не отличался. Хотя их бесстрашные отпрыски ввязывались в авантюры, потому что были уверены, что отец всегда поспеет вытащить их из неприятностей. У Коли Ловича отца не было. Только дед, уже очень старый. Которого он едва не потерял сегодня.
А ещё детей обычно хранил от неприятностей Митин дар. Очень кстати это было. Яков хмыкнул про себя. Вокруг него столько людей с оккультными способностями, впору самого себя считать ошибкой мироздания!
Как там Митя сейчас? Большевики ведут переговоры в Брест-Литовске. А это значит, не исключён сепаратный мир с Германией. На достаточно позорных условиях, насколько Яков нынешнюю обстановку понимал. Как-то сын это переживёт? В вопросах офицерской чести он был совершенно несгибаем. И кого в том винить? Фамильный девиз и предков? Или всё же себя самого? И не случится ли так, что после наступления позорного мира Дмитрий уедет на юг – к Корнилову или Краснову? И как быть тогда? Страшнее нет, чем гражданская война, а она, по всем признакам, уже не за горами. И как бы им с сыном на той войне по разные стороны не встать?
* * *
Кривошеины обитали в своём домике с небольшим палисадником, в переулке у Большой Никитской. Дверь отворила пожилая женщина, в которой Штольман не сразу признал Наталью Дмитриевну. Сильно её изменили крупные очки в тяжёлой оправе. А ещё выражение лица – уже не сдержанно-скорбное, как когда-то, а открытое и взволнованное.
А вот она его узнала сразу, порывисто обняла и даже расцеловала, донельзя этим смутив.
- Яков Платоныч, а вы нисколько не изменились! Всё такой же благородный рыцарь!
- Если рыцарь, значит, всё же изменился, - пробурчал Штольман. – При первой встрече, помнится, вы сочли меня разбойником. Даже обезвредить пытались.
Госпожа Вербицкая рассмеялась совсем легко, делаясь уже вовсе не похожей на ту строгую женщину, которая когда-то брала его в плен. Второе замужество пошло ей явно на пользу.
Заметив зареванного внука, прижавшегося к Чертознаю, Наталья Дмитриевна встревожилась:
- Что-то случилось?
- По счастью, ничего, - поспешно сказал Кривошеин.
Штольман только дёрнул головой. Ну, ничего так ничего. Петров очень плох, выживет ли? Но Петров не в счёт, разумеется.
- Ну, что же мы в дверях? – захлопотала хозяйка, приглашая их внутрь. Хотя Яков предпочёл бы немедленно откланяться. В таком состоянии духа он никогда не был приятным в обществе. Но Анна приняла приглашение, и он вынужден был последовать её примеру.
Обиталище Кривошеиных мало чем отличалось от квартиры самих Штольманов. Точно так же в гостиной шумела буржуйка, и уже ощущался недостаток мебели, спалённой, чтобы обогреться. Все наличные стулья были уже заняты красивой молодой брюнеткой и парой симпатичных молодых людей в обмундировании, но без погон. Шатен с аккуратными усиками, судя по цвету кителя, был моряком. Его светловолосый и долговязый товарищ носил усы почти гусарские и одет был в полевую форму. По околышу и канту лежавшей рядом фуражки Штольман признал в нём офицера пограничной стражи.
Сияющая хозяйка представила:
- Вот дочь наша, Анна Михайловна. Аннушка, а это наши старинные друзья, которым мы и жизнью, и счастьем обязаны! Яков Платонович и Анна Викторовна Штольман.
Офицеры прищёлкнули каблуками. Моряк назвался Владимиром Ивановичем Рождественским. Фамилия показалась Штольману знакомой. Где-то он её уже слышал сегодня. Ах, да... Старая ищейка внутри Штольмана повела носом и сделала стойку.
- Из духовного сословия будете?
- Никак нет-с, - улыбнулся моряк. – Военная косточка. Батюшка тоже из морских офицеров.
- Адмиралу Рождественскому не родня?
- И тоже нет, - рассмеялся молодой человек. - Хотя спрашивают постоянно. Мог бы себе протекцию устроить с таким-то однофамильцем, но, извольте видеть, дослужился лишь до лейтенанта!
Пограничник представился штабс-капитаном Усольцевым Борисом Евгеньевичем. И тут же несколько пафосно воскликнул, заставив заподозрить, что не совсем трезв:
- Как славно, что в нынешнее проклятое время благородные люди держатся друг друга!
- Яков Платонович, если не ошибаюсь, нынче служит «товарищам», - заметила Анна Михайловна, затягиваясь папироской на длинном мундштуке. – В так называемой народной милиции.
Своей утончённой холодностью она не напоминала ни Чертозная, ни госпожу Вербицкую. Хотя, помнится, Михаил Модестович вполне мог при случае аристократа сыграть.
А замечание её Штольману не понравилось. Офицеры сразу заметно напряглись. Будь он один, мог бы пренебречь их мнением, пожалуй. Но тут Анна Викторовна. А ей неприятности вовсе ни к чему.
- Похоже, милостивый государь, что зря мы назвали вам свои имена! – с некоторым вызовом произнёс гусар-пограничник.
- Если вы ничего не натворили, так вам и бояться нечего, - хладнокровно ответил сыщик.
- Ах, если бы! - вздохнул Рождественский. Вздох этот снова напомнил даже не о попах, а вовсе об иезуитах.
Да что это с Яковом сегодня? Эти господа офицеры вызывали у него острую антипатию, хотя причин к тому вроде и не было.
- Владимир Иванович был свидетелем гибели нашего Серёжи, - словно извиняясь произнесла Наталья Дмитриевна.
- И это, как вы понимаете, навсегда отвратило меня от «товарищей», - произнёс лейтенант. – Когда озверелая матросня расправляется с офицером и с конским ржанием кидает его тело в море – это уже, знаете ли, за гранью!
- Пропала Россия! – пьяновато взревел Усольцев. – Отныне это страна победившего хама!
- Так что ж вы здесь-то? – ядовито отозвался Штольман. – Вам бы в Добровольческую армию. Или к Дутову в Оренбург.
- Непременно будем, дайте срок, - зловеще пообещал штабс-капитан, нависая над Яковом с высоты своего немалого роста. – А вы, милостивый государь, стало быть, по политическим убеждениям с ними?
Сыщик только качнул головой:
- Политические убеждения у меня во все времена одни были. И сводятся к тому, чтобы вор, душегуб и насильник не разгуливали среди добрых людей и за свои злодеяния отвечали.
- Так теперь они же и власть! - рявкнул Усольцев. – По Москве священников топорами рубят. Попёрло из всех щелей озверелое быдло. Ничего, дайте срок, мы его обратно загоним! А всех этих Свердловых, Троцких, Ульяновых – на фонарь. Да повыше! Чтобы всей России видно было. Да и вас туда же.
Яков Платонович молча улыбнулся самой волчьей из своих улыбок. Ардашев его мечтает к стенке поставить за чуждое происхождение. Эти господа – за то, что и в нынешние времена своё дело делает, а не над погибшей Россией стенает.
А дочь Чертозная ему тоже не нравится, если подумать. У неё сын в ночь из дому умчался, наверняка ведь без спроса, а матери и дела нет. А ну как убили бы его? Тоже большевики, небось, виноваты. Теперь он, кажется, понимал тревоги Михаила Модестовича.
- Мерзость, как и доблесть, ни сословия не знает, ни чина, - холодно ответил сыщик. – А что до победившего хама… Один такой сегодня жизнью пожертвовал, закрыл собой от бандитской пули чужого барчука.
Папироска дрогнула в изящной руке, пепел просыпался на скатерть.
- Что это значит? – напряжённо спросила Анна Михайловна, всем телом разворачиваясь к сыну, который так и стоял подле Анны Викторовны, держа её за руку.
Оттопыренные уши мальчика полыхали. А ведь это стыд, понял Штольман. За мать, за этот разговор и за всё происходящее.
- Николая сегодня едва не убили, - тяжело сообщил Чертознай, глядя куда-то в сторону.
Больше всех всполошилась, конечно, бабушка. Она подхватила внука дрожащими руками, ощупывая с головы до ног.
- Как? Где?
- Я за дедушкой пошёл, - со вздохом сообщил мальчик. – К Петру Ильичу, папиному учителю, помните? А на нас напали. И стрелять начали. А милиционер Петров меня собой…
Штольман отметил про себя, что Николай излагает какую-то весьма искажённую версию происшедшего. Усердно умалчивая о своей роли в спасении деда. Предпочёл выставить себя несмышлёнышем, по собственной глупости попавшим в неприятности. Это почему же так?
Судя по тому, как непринуждённо Анна Чертознаевна выдала своим друзьям-офицерам нынешнее положение Штольмана, информация о том, чем занимается Кривошеин от них тоже недолго была тайной. Своеобразно скорбит барышня! Впрочем, и так понятно, чем эта троица занимается. Чертознаю надо немедленно увозить семейство отсюда к чёртовой матери. Хоть вот в Париж. Коробейников с Каримом им пропасть не дадут. Только поедет ли Анна Михайловна? Или уже завтра пойдёт стрелять или кидать бомбу в кого-то из членов Совдепа?
Судя по пьяному надрыву Усольцева, его бог точно умер. А моряк носит ту же фамилию, что и прежний настоятель Троицкой церкви. А только это ни о чём ещё не говорит, господин товарищ сыщик. Против этой версии – два соображения. И оба весомые. Ни Рождественский, ни Усольцев никогда не пойдут на дело в компании деревенского громилы Егора Вушнякова. Сословная спесь не позволит. Да и топором махать не будут, для того у них наганы имеются. А присутствие Вушнякова как в банде, так и в сегодняшнем деле, можно считать уже практически доказанным. Слишком уж следы характерные.
Ну и второе. Пока они сегодня воевали в Вознесенском переулке, эти двое сидели тут, в компании Анны Чертознаевны. Стало быть, алиби у них. А значит, не имеет значения, нравятся старому сыскарю эти офицеры, или нет.
- И что Пётр Ильич? – внезапно прервал общее неловкое молчание господин Рождественский. – Как здоровье его? Сто лет у старика не был. Простите, господа, нелепый разговор какой-то! – он подарил Штольмана заискивающей улыбкой.
- Пётр Ильич здоров, - сухо ответил Кривошеин.
- Мы с Сержем учились у профессора, - тепло сообщил Владимир Иванович, теперь уже обращаясь почему-то к Анне Викторовне. – Золотой старик, умница! Вы уж ему от меня поклон не забудьте передать, если снова повстречаете. Не знал, что вы с ним дружны.
Михаил Модестович коротко кивнул, но развивать тему поклонов не стал. Штольман почувствовал, что компания, в которой вращается его дочь, Чертознаю тоже не слишком нравится.
Тем временем Анна Викторовна целенаправленно переместилась к камину и взяла в руки фото в рамке, стоявшее на нём.
- А это папа, - тихо сказал Николенька, становясь рядом с ней.
Анна разглядывала фотографию с напряжённым выражением, а Штольман читал по её лицу. Любимая жена так и не выучилась за столько лет скрывать свои чувства. Сейчас во взгляде проступало узнавание. В общем, можно даже не спрашивать, кто послал её сегодня спасать Чертозная.
Яков тоже подошёл взглянуть. С портрета смотрел серьёзный молодой человек, немногим отличающийся от тех, что были в комнате. Вот только взгляд, пожалуй… Строгий, непреклонный. Такого поди ещё запугай и согни. И истерить в пьяном угаре он не станет. Решит убить, так встанет лицом к лицу. Мушкетёр в морском мундире. Быть может, потому эти господа здесь, а его нет. Нигде нет.
Или всё-таки?..
Внезапно оказалось, что в этой комнате не один Штольман читает по лицу жены.
- Вы его знали? - внезапно спросила Анна Михайловна. Она напряженно смотрела на свою старшую тезку и теперь её голос звучал совсем иначе, чем в разговоре со Штольманом. - У вас такой взгляд, словно вы узнали Сергея, - она резко отложила сигарету. - Родители рассказывали, что вы... Вы его видели?
- Я и сейчас его вижу, - тихо и строго сказала Анна Викторовна.
А Штольман озадачился. Не заметил, чтобы она с духом общалась. Даже дыхание не задержала ни на миг. Впрочем, она рассказывала ему, что бывают духи, которые с медиумом обращаются очень бережно. Вероятно, Сергей из таких? Или это театр какой-то?
- Пойдёмте, Яков Платонович, - ладонь жены легла ему на локоть. – Коля, так я жду тебя в классе завтра в девять, - каким-то особым «учительским» тоном сказала она.
Мальчик только кивнул. С полнейшим, надо сказать, доверием. Анна Викторовна редко кого-то не очаровывала с первой встречи. Хотя, Анну Чертознаевну и её друзей – едва ли. Услыхав о классе, дочь Кривошеиных полыхнула серыми очами, но не сказала вслух ничего.
- Как же так? – расстроено произнесла Наталья Дмитриевна. – И чаю не попили.
- Пора нам, - тепло ответила ей госпожа Штольман. – Но мы ведь ещё увидимся. Завтра в девять, не так ли?
Яков коротко кивнул Кривошеину. Оповещать его о своих планах при посторонних он, понятно, не собирался. Но сам уже решил, что пришлёт Полетаева за Михаилом Модестовичем с самого утра. Чтобы старик ни минуты не оставался один.
- Что же вы, право? – извиняющимся тоном произнёс Владимир Иванович. – Как всё несуразно вышло. Свои же люди, русские, а волком друг на друга глядим. Что с нами эта революция сделала?
Штольман кивнул ему тоже. Революция много худого с Россией сделала, но обсуждать это сейчас он точно не собирался. Рука Анны повелительно сжала ему предплечье, предлагая поторопиться. Сыщик подчинился. Он давно уже привык знать, что его Прекрасная Спиритка ничего не делает просто так.
Едва они оказались во мраке Большой Никитской, Анна тихо произнесла:
- Яша, а про смерть Сергея Ловича он солгал. Его убили на суше. В каком-то овраге.
- Кто убил? – Яков подался к ней, пытаясь разглядеть лицо.
- Не знаю. Какой-то матрос. Зубы железные.
Следующая глава Содержание
