Счастливый случай

Герой этого рассказа, безымянный персонаж, появился в новелле «Врачебная тайна» в двух небольших эпизодах и зацепил меня уже при первом просмотре. И вот во что это вылилось...       Затонск, лето 1889 года.

   

Когда колокольчик у входа в лавку «Красиков и сын. Торговля вином» тренькнул, оповещая о приходе нового посетителя, самый  обыкновенный рядовой день, не предвещавший ничего особенного, клонился  к вечеру. Тихон Терентьевич Красиков повернулся от стеллажа, где он осторожно и любовно размещал в ячейках образцы из недавно прибывшей партии французского вина, и замер, не поверив своим глазам. У порога стоял знаменитый на весь Затонск Антон Андреевич Коробейников, правая рука  старшего следователя  Якова Платоновича Штольмана. Чем же такое обыденное событие могло повергнуть в трепет законопослушнейшего виноторговца, спросите вы? А дело в том, что у Тихона Терентьевича имелась одна сердечная тайна, тщательно сберегаемая им от всего мира: Яков Платонович Штольман являлся его кумиром, и Антон Андреевич, как ближайший соратник сыщика, нёс на себе отсвет этой необыкновенной личности.
 
  Тихон Терентьевич был романтик и мечтатель. Сколько помнил себя, мечтал он о путешествиях и приключениях, о незнакомых странах и интересных встречах. Казалось бы,  подобные душевные порывы солидному торговцу следует оставлять в  детстве и отрочестве, потому как не пристало коммерсанту предаваться пустым мечтаниям  -   одно от них смущение и томление духа. Но с возрастом мечты его не рассеивались, а приобретали всё более отчетливые черты: той землёй обетованной, куда стремилась его душа, стала Франция.

  Тихон Терентьевич ничуть не роптал на спокойное и размеренное течение своей жизни. Дело досталось ему по наследству после покойного папеньки, потомственного виноторговца. Так исторически сложилось, что семья Красиковых издавна связана была с вином и связь эта тянулась из глубины веков. Семейные предания  туманно намекали, что какой-то родственник прапрапрадеда, Антипа Тимофеевича Красикова, состоял в штате мундшенка*  государыни Елизаветы, а другой предок, имя которого семейные хроники не сохранили, был на подхвате у кравчего в свите тишайшего Алексея Михайловича. Что здесь было правдой, а что  -  сказками, за давностью лет не разобрать, но Тихону Терентьевичу нравилось верить в истинность этих историй. Родитель его, будучи человеком сугубо практического склада, подобные фантазии не одобрял и поощрять не собирался, зато с малых лет приобщал сына к работе в лавке. Как знать, возможно именно папенькин необыкновенный товар -  бутылки с затейливыми этикетками, таинственные надписи, музыка неведомых слов и названий  -  Шато Пишон Лонгвиль, Шато Лагранж, Анно де ла ви Бордо, Домен дю Вьешон, мерло, пино, гамэ, шардонэ, алиготэ, гренаш, мальбек и многих, многих других -  и разбудили в душе мальчика романтическую жилку и тягу к прекрасной стране, откуда они были родом? Мечты побуждали Тихона внимательно  слушать поучения отца, вылавливая драгоценные крупицы знания о предмете, так его интересовавшем, читать всё, что правдами и неправдами попадало к нему в руки, истово зубрить французский в гимназии, за что он нередко получал на орехи от одноклассников.  Учитель французского  очень отличал Красикова и всем ставил его в пример, а кому ж  придется по нраву, когда тебе тычут в нос и превозносят какого-то зубрилку, скромника и тихоню? Батюшка, видя такое сыновнее рвение, только головой качал, но, поскольку интересы сына шли на пользу делу, увлечению Тихона не препятствовал, мудро рассудив, что со временем перебесится парень, а  знания да умения в жизни  всяко  пригодятся! Дальнейшее показало, что глава семьи не прогадал.

    Свою работу Тихон Терентьевич любил, и в лавке преображался разительно. Куда только девался совсем ещё молодой, несколько неловкий и застенчивый человек! Всякий посетитель понимал сразу, что хозяин  -  знаток своего дела. С несуетным достоинством, без излишней трескотни и угодливости, в самом выгодном свете Тихон Терентьевич представлял покупателям  особенный товар,  одинаково отдавая должное и крымским винам московского разлива, и дорогим французским, и так  живописуя достоинства каждого, что клиенты заслушивались. Безусловно, едва ли они воспринимали все тонкости  различия вин Бургундии, Прованса, Эльзаса и Лангедока, сомнительно, что была им какая печаль до разницы между терруаром и апелласьоном, да и вряд ли подобные сведения имели какое нибудь значение, но до чего же приятно, господа,  временами прочувствовать приобщение к высокой культуре французского винопития! А уж если поднапрячься да сподобиться что-нибудь запомнить, то можно поразить гостей и собеседников не только ценой выставленного на стол вина, но и собственной эрудицией и этак мимоходом пустить пыль в глаза. А Тихон Терентьевич мог предоставить такую возможность и просветительством занимался совершенно бескорыстно, исключительно из «любви к искусству». Без запинки мог он описать путь и историю каждой бутылки и любого сорта вина. Хоть ночью подними его с постели, отчитался бы как на экзамене, что к рыбе следует подавать белые столовые вина, к стерляди  -  предпочтительней Макон, к угрю  -  Кло-де-Вужо; к мясному блюду  -  красное столовое из Бордо, Медок или Шато-Лафит, к ростбифу -  портвейн, к телятине  -  более изысканное и тонкое бургундское Шабли. Без преувеличения можно было положительно утверждать, что столько, сколько знает о винах Красиков, в Затонске более не известно никому. Лавка его считалась самой дорогой и престижной в городе. Водились там и шампанское «Вдова Клико», и «Шато Грюо Лароз», стоившее и вовсе запредельно. Находились охотники и на него не только среди не особенно многочисленного дворянского сословия Затонска, но и в чиновной и купеческой братии. Всему городу было известно, что в лавке «Красиков и сын» можно найти всё, что душе угодно, а если не найдёшь, так закажешь, и вскорости получишь желаемое непременно!

    Высочайшая репутация, стабильность, благополучие, достаток приятны и хороши, а о  приключениях, потрясениях и страстях всё же предпочтительней романы читать, да и без них вполне обойтись можно  -  полагали почтенные родители Тихона Терентьевича. Он с ними никогда не спорил, но порой душе не хватало чего-то. Красиков пытался утешать себя тем, что счастье  -  такая эфемерная, неуловимая субстанция... Возможно, в действительности его и нет совсем, и не стоит тосковать о несбыточном?
   
    Провинциальные города не богаты на значимые события.  Поэтому неизбежно появление опального столичного сыщика,  сопровождаемого шлейфом толков, пересудов, овеянного романтическими слухами о дуэли из-за дамы и воспоследовавшей за поединком ссылкой в провинцию не могло   не всколыхнуть размеренное существование маленького городка и пройти мимо внимания виноторговца.  По какой прихотливой игре ума господин с тевтонской внешностью и немецкой фамилией стал олицетворением мечты Тихона Терентьевича о прекрасной Франции, объяснить мудрено. Тот же Пётр Иванович Миронов, персона куда как оригинальная,  более подошёл бы на эту роль. Но господин Миронов был свой, затонский, родившийся здесь, известный всем с малых лет. Он давно стал чем-то вроде городской достопримечательности. Штольман же представлялся Красикову совершеннейшей terra incognita, человеком извне, из какого-то прекрасного далёка. Он словно шагнул на городские улицы прямо со страниц авантюрного романа. Подобное впечатление  поддерживали новости о его ошеломляющих расследованиях, постоянно будоражившие Затонск. То и дело город пребывал в потрясении от очередных головокружительных приключений господина надворного советника. 

   Сплетни, гулявшие по городу по приезде Штольмана, со временем поутихли, репутация дуэлянта и дамского угодника на поверку оказалась несколько преувеличенной, и довольно скоро общественное мнение пришло к выводу, что в Затонске обретается вовсе не заезжий бретёр, гуляка и гусар, а  совершенно   бескомпромиссный   защитник закона и справедливости. Но семечко, зароненное в душу Тихона Терентьевича, прочно укоренилось и расцвело пышным цветом. Яков Платонович теперь представлялся ему не героем несколько авантюристического склада, а благородным рыцарем, защитником обиженных и обездоленных. Образ этот накрепко запал ему в сердце.  И уже совсем не имело значения, что настоящий Штольман  -  работяга, не мыслящий себя без своей службы, замкнутый, саркастический, закрытый человек, бесконечно далёкий от прекраснодушия, сантиментов и романтических бредней. Для Красикова он уже стал воплощением той, другой жизни, которая течет где-то там, где нас нет, и где, как известно, всегда лучше. Там нет места обыденности, будничной рутине и скуке, там веет ветер дальних странствий, там мужчины суровы, сильны и благородны, а женщины прекрасны, добры и сострадательны. И всё казалось Тихону Терентьевичу, что стоит ему поговорить с Яковом Платоновичем, то непременно объяснят ему  что-то очень важное, отчего вся его жизнь сразу переменится и станет лучше, осмысленней и счастливее. Но, случись такая оказия и представься возможность для разговора, скорее всего, Тихон Терентьевич не смог бы двух слов связать и темы для беседы найти, а только смотрел бы молча и восторженно… Сильно сомневался Красиков, что Штольману пришлось бы по душе такое отношение, глупое и обременительное. Неоднократно ругательски ругал себя за неуместную экзальтированность: чай, он не пустоголовая гимназистка, что везде и всюду подстерегает свой «предмет» и, притаившись в укромном уголке, замирает, восторженно вздыхая: «Дуся!»  Романтичность и мечтательность отнюдь не исключали наличия здравого смысла, умения посмеяться над собой и неприятия любого дурновкусия. И разумеется,Тихон Терентьевич все свои переживания и размышления держал при себе, ему и в голову не пришло бы ни под каким видом ни с кем поделиться, и более всего боялся он, что кто-нибудь догадается или поймёт, о чём он грезит. На его счастье, окружающим дела не было до подобных тонких материй, и тайна Тихона Терентьевича оставалась в неприкосновенности за семью замками.

    Но как же он порой завидовал Анне Викторовне Мироновой, слушая рассказы  об их плодотворном сотрудничестве с Яковом Платоновичем! Маменька Красикова, дама весьма преклонных лет, но крепкая телом и бодрая духом, после чаепитий с приятельницами исправно поставляла свежие новости обо всём, что происходило в городе, проявляя примечательную способность вдаваться во все малейшие детали и подробности. Посетители в лавке частенько задерживались поболтать с любезным и воспитанным торговцем. И, поскольку отношениями барышни и сыщика живо интересовался весь город, тема эта частенько всплывала в беседах.

   Когда Тихон Терентьевич в первый раз увидел их вместе, гуляющими в городском парке, его поразило, насколько славно, правильно, уместно и восхитительно было видеть их вместе: самая необычная и удивительная девушка Затонска и бесстрашный и гордый герой, Прекрасная Дама и её Светлый Рыцарь. Будто ожила картинка из его детских грёз, будто пришёл привет из волшебной страны и обещание, что счастье возможно и в этой жизни, а не только в воображении.  Как дивно хороша была Анна Викторовна, с сияющими глазами, с разрумяненным от морозца лицом, с солнечной улыбкой, от которой и мороз отступал! Её жизнелюбие, душевное тепло, стремление видеть в любом человеке лучшее создавало вокруг неё ореол, в котором мог отогреться всякий, даже такой посторонний и случайный свидетель, как Тихон Терентьевич. При всём желании невозможно было противиться обаянию этой девушки! И Яков Платонович явственно менялся рядом с ней: жесткое лицо его смягчалось, из глаз уходил холод, неуверенная кривоватая улыбка, редкая гостья, красила его необыкновенно. Весь он становился ближе, понятнее и человечней. С Анной Викторовной ему не нужна была стена, которая отгораживала от всего света и скрывала его помыслы и чувства, и он оставлял свою невидимую броню для всех остальных, а с ней его ледяной панцирь истаивал на глазах без остатка.
   
   С тех пор Тихон Терентьевич, особенно зимой и в начале весны, частенько замечал барышню и сыщика, гуляющих по аллеям парка и живо и непринуждённо о чём-то беседующих. С сердечным волнением слушал он пересуды об их приключениях. Во все глаза наблюдал за ними во время случайных встреч в городе. Как собственную беду воспринял быстро утихшие слухи о пощечине, полученной сыщиком от барышни в апреле, наотрез отказывался им верить и долго сопротивлялся очевидному: Анна Викторовна и Яков Платонович совсем перестали появляться где-либо вместе. Какова же была его радость и облегчение, когда как-то летом, заглянув в трактир выпить чаю, увидел их втроём с Коробейниковым, чинно сидящих за столом и о что-то серьёзно обсуждающих. И пусть это явно была не романтическая встреча, но Тихон Терентьевич от души понадеялся, что их ссоре пришёл конец. Череда событий, последовавших за этим совещанием и вновь ошеломивших Затонск, несмотря ни на что укрепила его надежды.

   Коробейников тоже входил в ближний круг  Штольмана, но к нему Красиков относился спокойнее: сложно воспринимать небожителем человека, который давно знаком,  да ещё в придачу младше тебя самого и до недавних пор ничем особенным не выделялся. И вот теперь этот приближённый к его герою человек стоит на пороге лавки и визит его определённо не связан с желанием что-либо приобрести.

   Антон Андреевич быстро поприветствовал Красикова и немедленно приступил к делу: предъявил бутылку, в которой плескались на донышке остатки вина, и попросил виноторговца дать своё заключение по данному предмету. Разумеется, Тихон Терентьевич тут же узнал свой товар. По удачному совпадению как раз бутылки с этим вином раскладывал он на стеллаже. По неведомым причинам спрос на дорогое вино в последнее время возрос, что  Красиков не оставил без внимания и заказал увеличенную по прежним меркам партию. Выпростав бутылку из стружек, Тихон Терентьевич поставил её на стойку перед Коробейниковым:
  -  Я так понимаю, вас интересует вот это вино?
  -  Да, совершенно верно,  -  явственно обрадовался Антон Андреевич.
  -  Французский лафит, имеется только у нас,  -  с законной гордостью оповестил его Тихон Терентьевич.
В глазах Коробейникова вспыхнул сыщицкий азарт:
  -  Очень хорошо, осмелюсь предположить, что это вино дорогое, следовательно, покупают его не часто?
  -  Совершенно верно, на него находится редкий покупатель,  -  поддержал его надежды Красиков.
  -  Прекрасно!  -  ещё больше воодушевился Коробейников,  -   В таком случае, может, Вы помните, кто его покупал?  -  право, ну словно  охотничий пёс, встал на след и ни за что теперь его не упустит! Как хорошо, что не придётся  разочаровывать милейшего Антона Андреевича! 
  -  А как же! Я помню всех покупателей за прошедший месяц, а то и за два,  - здесь Тихон Терентьевич нимало не преувеличивал. Памятью на лица он обладал отменной, а постоянных покупателей помнил по именам и самих, и их чад и домочадцев.
  -  Редкая удача... Ну что ж, давайте вспомним!  -  и Антон Андреевич настоятельно предложил Красикову посетить полицейский участок и самолично рассказать всё старшему следователю непосредственно.

   Тихон Терентьевич поймал себя на том, что нервически собирает с витрины крошки сургуча и обрывки старых счетов  -  откуда только взялся этакий хлам на обычно опрятной и блистающей чистотой стойке!  -  и судорожно заталкивает их в жилетный карман. Под удивлённым взглядом Коробейникова он принялся, конфузясь, вытряхивать мусор обратно. Никак не оставляла его детская привычка в волнительные моменты запихивать в карманы всё подряд. Сколько раз маменька бивала его по рукам  -  не больно, только для острастки,  -  и приговаривала: «Тиша, голубчик, будет тебе склады устраивать да мышей разводить!» Господи, о чём он только думает! Невероятное случилось! Его зовут, его помощь нужна Штольману, а он с какой-то ерундой разобраться не может!

  С величайшей поспешностью Тихон Терентьевич разыскал свою шляпу, надел пиджак, запер лавку и вместе с Коробейниковым отправился в полицейский участок. Впоследствии он даже вспомнить не мог, каким путём они добирались и о чём разговаривали по дороге, настолько он  пребывал в смятении: вот он запирает дверь, а вот он уже умостился на краешке стула напротив следовательского стола и завороженно наблюдает, как Антон Андреевич у круглого столика наливает чай в два стакана.

   Впадать в восторженное оцепенение было совершенно не ко времени. Требовалось запомнить, вобрать в память все мельчайшие детали обстановки кабинета  -  конторку, стеллаж с документацией, диковинное растение рядом с подоконником, портрет государя императора и карту Затонска на стене, часы с маятником, лампу с зелёным абажуром, камин за спиной, неяркие портьеры на окнах, стойку с тростью у двери. Потом Тихон Терентьевич спокойно, не спеша и подробно будет восстанавливать перед глазами эту картину вновь и вновь, а сейчас он робко, украдкой поглядывал на Штольмана, стоявшего у стола, и не решался подольше остановить на нём свой взгляд, благо надобно и о деле рассказать!
  -  Очень крупный такой, с чемоданом, будто только с поезда сошёл,  -  добросовестно и старательно вспоминал Тихон Терентьевич, подробно описывая загадочного покупателя.
  -  Постойте, с каким чемоданом?  - весь встрепенулся Коробейников, подходя к следовательскому столу с подносом, на котором нес чай и розетку с колотым сахаром.
  -  Чемодан был чёрный, большой, тяжёлый, грузчик еле волок,  -  Тихон Терентьевич от усердия по-школярски привставал над стулом, поворачивая голову от Коробейникова к Штольману. Он был уверен, что чай предназначался сыщикам, и испытал немалое потрясение, когда Антон Андреевич поставил стакан перед ним. Вновь всё всколыхнулось у него в душе: они позвали его, они с ним советуются, они относятся к нему, как к товарищу и даже чаем угощают! Сделав над собой усилие, пригасив бурю чувств и робко улыбнувшись, Красиков кивком поблагодарил Коробейникова и сосредоточился на вопросе Якова Платоновича: «Когда это было?»
  -  Эм...Так... пятого дня,  -  Тихон Терентьевич взял стакан и стал размешивать чай, с замиранием сердца наблюдая, как после его слов Штольман явно пришел к каким-то выводам. Реакция воспоследовала немедленно:
  -  Антон Андреевич, распорядитесь-ка об экипаже!  -  приказал старший следователь. Коробейников тут же отставил свой стакан и стремительно вышел из кабинета. Тихон Терентьевич проводил его взглядом, услышав, как тот уже в коридоре громко позвал: «Ульяшин!» Красиков, продолжая крутить ложечкой в стакане, вновь посмотрел на Якова Платоновича в надежде чем-нибудь ещё быть ему полезным. Но увы, счастье его оказалось совсем недолговечным.
  -  А Вам спасибо за помощь, Вы свободны!  -  поблагодарил Штольман, быстро накидывая сюртук и беря саквояж в руки.

      Тихон Терентьевич с грустью посмотрел на нетронутый чай, кротко улыбнулся, встал, нашарил шляпу, неловко поклонился и вышел вон. Но невероятные события этого дня еще не все закончились для него. На выходе из полицейского участка Красиков столкнулся с барышней Мироновой. Анна Викторовна, чем-то чрезвычайно взволнованная, так торопилась открыть дверь, что уронила сумочку. Красиков подхватился и быстро поднял утерянную дамскую вещицу, с поклоном вручив её владелице. Барышня поблагодарила его улыбкой, кивнула ему с признательностью и исчезла за дверью.
   
   Тихон Терентьевич, оттягивая момент своего прощания с удивительным для него происшествием, не торопился отправляться восвояси. Отголоски поднявшейся в управлении суеты проникали и на улицу, полицейские спешно куда-то собирались. К крылечку подкатила полицейская коляска, команда защитников закона и порядка высыпала во двор. Анны Викторовны Красиков среди них не увидел.

   Сыщики  и городовые споро загрузились в пролётку и поспешно отбыли  -  только пыль взвихрилась на повороте, а Красикову осталось лишь вздыхать печально и смотреть им вслед. «Не хватало ещё платочком на прощание помахать!»  -  попенял сам себе Тихон Терентьевич. И всё же, как жаль, что так скоро завершилось его личное Большое Приключение! Даже сыщицкого чаю отведать так и не довелось. Да в чае ли дело... Ну что ж, мечты  -  мечтами, но пора возвращаться на грешную землю, а то несколько  потерялся он во времени и в пространстве! Тихон Терентьевич сунул руку в жилетный карман за брегетом, и тут пальцы его наткнулись на что-то маленькое и шершавое на ощупь. Красиков вытащил неизвестный предмет наружу и замер: у него на ладони лежал кусочек колотого сахара.
   

Париж, май 1900 года.
   
     Тихон Терентьевич не спеша шёл по набережной дю Марше Нёф, приближаясь к мосту Сен-Мишель. Только что он слушал мессу в соборе Нотр Дам де Пари и сейчас, переполненный впечатлениями, тихо брёл, куда глаза глядят. Исполнилась его давняя мечта  -  он находился в самом сердце Франции, в Париже. Удивительным образом сложились для него обстоятельства. Не иначе, звёзды сошлись, кто-то свыше благосклонно взглянул на него,  и он оказался там, куда так давно стремился. В предыдущем году Красиков твёрдо положил себе посетить Всемирную Парижскую выставку  - вести о предстоящем грандиозном событии будоражили не меньше, чем давнее желание побывать во Франции. К тому же газеты предвещали весьма значительное российское участие и показ таких чудес техники и инженерной мысли, что и Жюлю Верну не снилось.  Почти год Тихон Терентьевич всячески выгадывал возможность осуществить свою детскую мечту, когда вдруг торговые дела повернулись таким образом, что его присутствие в Париже сделалось совершенно необходимым не только для него, но и для его партнёров, чем он и воспользовался. И вот он гуляет здесь, по старинным улицам, и всё никак не может поверить в реальность происходящего с ним.

   Странно, когда в мечтах он представлял этот момент, то не подозревал, что  совсем не будет чувствовать той беспредельной радости, от которой отрастают крылья за спиной и душа воспаряет. То что он испытывал, скорее можно было назвать умиротворением и тихой, легкой грустью. Почему так происходит? Почему мысли о сбывшейся мечте вызывают лишь светлую, прозрачную печаль? Или так бывает всегда?

   Перед отъездом, разыскивая что-то на верхней полке буфета,  Тихон Терентьевич наткнулся на бонбоньерку с кусочком сахара, бережно хранимую столько лет. Сам убрал её повыше и подальше, чтобы дети-погодки  -  крайне любознательный пятилетний Яша и шустрая  непоседа Анечка  -  не добрались до памятной вещицы. Не поднималась рука выбросить.

  Тихон Терентьевич открыл выцветшую бонбоньерку и достал сахар. Вновь остро вспомнился день похорон Якова Платоновича. Виделось всё урывками, но с какой-то болезненной резкостью и четкостью: разверстая могила, комья мерзлой  кладбищенской земли, закрытый гроб, опрокинутые лица служивых, закаменевший, напряжённый, отгороженный ото всех Коробейников, замерзшие никнувшие цветы, много цветов, снег, хрустящий как этот сахар... Ощущение какой-то вселенской несправедливости придавливало каменной плитой, смириться с тем, что его герой погиб, а Прекрасная Дама исчезла и никто, никто не ведал, что с ней сталось, никак не получалось. Тихон Терентьевич плакал, и ничего не мог с собой поделать. Да этого и не требовалось: многие не скрывали своих слёз. Остался у Тихона Терентьевича только этот смешной кусочек сахара, напоминание о прикосновении к погибшей мечте. Он, да ещё стопка растрепанных книжек в пёстрых обложках авторства Ребушинского, стыдливо прячущихся за томиками Виктора Гюго, Жюля Верна и Александра Дюма в книжном шкафу, помогали ему в печальные минуты. Красиков сам себе с трудом признавался, что проныра - журналист, прощелыга и щелкопер, умудрился воплотить в своих сочинениях его, Красикова,  вымечтанных героев. Именно они, Прекрасная Дама и Светлый Рыцарь, действовали, жили, любили, помогали людям на этих страницах, именно их глаза смотрели на него с иллюстраций господина Белугина, их дорогие черты угадывались в лицах Якоба фон Штоффа и Авроры Романовны Морозовой.

   Время сгладило остроту переживаний, смягчило горе, но память всё возвращала Красикова в тот летний день, когда счастливый для него случай позволил ему на недолгий миг стать помощником сыщикам... Повинуясь не вполне осознанному душевному порыву, Тихон Терентьевич  положил кусочек сахара в карман жилета.

   Сегодня, утомившись суетой и многолюдьем выставки, Красиков решил немного отдохнуть и посвятить  вечер прогулке. Без определенной цели бродил он по парижским улицам, впитывая в себя и запоминая атмосферу великого города Света, не ища достопримечательностей специально  -  куда ноги приведут, то и ладно будет! Постоял на мосту, вдыхая запах речной воды, не способный перебить всепроникающее благоухание цветущих каштанов.  Ароматом бело-розовых свечек соцветий напоён был весь Париж. Понаблюдал, как  Сена чинно несёт свои воды  -  мутные, как в Затони!  -  в берегах, одетых светлым камнем, свернул на набережную Гран-Огюстен и зашагал не спеша вдоль парапета, посматривая вокруг, разглядывая мостовые, здания, витрины. Внезапно взгляд его зацепился за надпись на вывеске. Сердце пропустило удар, а потом забилось часто-часто. «Штольман, Штольман и Ко. Сыск и розыск пропавших» -  значилось на ней.

   Нет, такого просто не может быть! В Париже увидеть на фасаде немецкое имя не диво. Конечно, фамилия «Штольман» не слишком часто встречается, но чего только в жизни не бывает! Но «Сыск и Розыск»  -  с этим как быть? Тоже совпадение? Нет! Не стоит мечтать о несбыточном и ждать чуда... Не стоит поддерживать вспыхнувшую костром надежду! Следует проявить благоразумие, слишком больно будет ошибиться!

  Тем временем, пока Тихон Терентьевич пытался прийти в себя и привести в порядок взбудораженные мысли, к дому с поразившей его вывеской подъехал открытый экипаж  -  похоже, прибыло какое-то семейство.  Худенький кудрявый темноволосый мальчик лет восьми сидел рядом с отцом, осанистым сухощавым господином средних лет. Молодая прекрасная дама держала на коленях совсем маленькую девочку. Дети, надувшись, смотрели в разные стороны, отворачиваясь друг от друга, взрослые, напротив, переглядывались, еле сдерживая смех. Лишь когда глава семейства соскочил с подножки экипажа, не дожидаясь его остановки, напряжённо наблюдавший за ними Тихон Терентьевич разрешил себе поверить в невероятное... Никаких сомнений больше не осталось: та же знакомая фигура, ухватка, повадка, безупречно элегантный сюртук, даже котелок, казалось, всё тот же! Женщина что-то с улыбкой сказала своему спутнику и с рук на руки передала ему девочку. Мальчик с независимым видом выбрался из экипажа сам, прихватив отцовскую трость, и подал матери руку. Та  благодарно улыбнулась вновь, уже сыну,  приняв с признательностью его помощь, и легко выпрыгнула из фиакра. И тут Красикова словно волной унесло в тот самый далёкий день, когда столкнулись они на крыльце полицейского управления и она мимолётно осветила улыбкой его самого... Навсегда, казалось бы, потерянная, погибшая грустная затонская сказка предстала перед ним во плоти, живее всех живых.

   Девочка удобно устроилась у отца на руках, обняла его за шею и горячо что-то зашептала ему на ухо, искоса поглядывая на брата, который по-прежнему сердито отворачивался. Штольман, супя брови, тщетно пытался удержать на лице серьёзно-суровое выражение, но уголки губ так и норовили разъехаться в предательскую улыбку. Анна Викторовна, примирительно погладив сына по плечу, взяла его под  руку, насколько позволяла разница в росте, и семейство проследовало в дом. Колокольчик тихо звякнул, дверь закрылась.

   Что творилось в душе Тихона Терентьевича, описать невозможно. Надобно было время, чтобы разобраться в мешанине мыслей и чувств, нахлынувших на него. Он обязательно обо всём поразмыслит, разложит всё по полочкам, решит, как поступить  -  возвращаться ли сюда, чтобы снова попытаться их увидеть, или достанет ему и одной случайной встречи и осознания невероятного: они живы, они вместе, у них всё хорошо! Но кое-что ему захотелось сделать немедленно.

   Тихон Терентьевич по крутой лестнице спустился к воде на второй ярус набережной и подошёл к низкому парапету. Оглядевшись вокруг, не найдется ли свидетелей его неподобающего поведения, Красиков достал из жилетного кармашка кусочек сахара, который так и путешествовал вместе с ним, и по-мальчишечьи запустил его в  Сену. Сахар «испёк» два блинчика и с тихим всплеском ушёл под воду.

  Что он надумает и как поступит, Тихон Терентьевич не знал. Одно он осознавал совершенно определённо: здесь и сейчас он был несомненно, полностью, безоговорочно счастлив.

Примечание:

  *  Мундшенк  -  заведующий винным погребом.

Отредактировано Наталья_О (12.01.2022 17:30)