Тень над Затонском

   
***
Чертовщина какая-то, ей-же богу!
Яков Платонович Штольман пробежался пальцами по и без того взъерошенной шевелюре. Растрёпанные чёрные кудри вполне отражали состояние сыщицкого ума: дела в Затонске творились такие, что сам чёрт ногу сломит. Тем более что он здесь, такое ощущение, завсегдатай.
Поначалу-то казалось, что будет просто до скуки. Угон скотины, пропажа заячьего тулупа, редкая пьяная драка – чего ещё ожидать от уездного тверского городка? Полковник, правда, намекнул перед отправкой, что для него и на новом месте может найтись работёнка по прежней линии. Только на это Яков Платонович и уповал, готовясь с головой погрузиться в гнетущую тоску провинциального захолустья.
Затонск, однако, превзошёл самые смелые ожидания. Сразу же по прибытию – убийство; да не кабацкого кутилы по пьяному делу – молодой девчонки, из ревности! Дальше – больше: онемевшие кулачные бойцы, мстящие за поругание любимой; юные девицы, инсценирующие кровавые убийства из матушкиных сказок; коварные кухарки, планирующие оттягать у престарелой хозяйки наследство! Яков Платонович чувствовал себя, словно попал в скверный готический роман, но каждый раз, когда ему казалось, что дальше чудить уже некуда, следующее дело оказывалось ещё забористей предыдущего. Нет, уж безделья в этих местах сыщик мог не опасаться – затонцы с удивительной изобретательностью и изрядной самоотдачей состязались, кому удастся извести ближнего наиболее извращённым способом.
Выполняя поручение полковника, Штольман прилежно приглядывал за усадьбой Брауна – но и тут дела становились чем дальше, тем страннее. Над чем работал англичанин, оставалось неясным, но очевидно было, что изобретательством он промышляет не один. Местный мастеровой ночами напролёт сооружал какие-то адские машины, отказываясь показать их хоть одной живой душе под предлогом военной секретности. Не отставали и сами военные: часовые у ворот усадьбы вышагивали с какими-то невиданными винтовками, не походившими ни на берданки, ни подавно на Крнка. Естественное любопытство полицейского, разумеется, никто не удовлетворил: военные никогда не славились желанием сотрудничать с сыском.
В полиции, впрочем, тоже что-то было неладно. При первом же входе в кабинет, Штольмана накрыло ощущение какой-то неправильности. Государь-император – понятно, но чего ради на следователя взирал со стены Фридрих Великий, оставалось загадкой. Складывалось впечатление, что до приезда сыщика помещение украшали совсем иные изображения, и только перед самым появлением Штольмана их спешно заменили на то, что попалось под руку.
Не внушало доверия и начальство. Артюхин, поначалу казавшийся безобидным старичком, на деле проявлял изрядное упорство, чтобы замять каждое мало-мальски громкое дело. Конечно, разумней всего было это списать на нежелание сплоховать перед губернатором, но порой сыщику казалось, что за фасадом сенильной старческой трусоватости проглядывает что-то ещё. Не лучше обстояло дело и с нижними чинами: дежурный с то ли жабьей, то ли рыбьей рожей день-деньской сидел за служебным столом и непрерывно прихлёбывал какую-то пахучую дрянь, которую упорно, хотя и неубедительно именовал «квасом». В этом он, впрочем, был не одинок: рядовые затонцы хлестали грибные настои, от которых доброму человеку на роду написано преставиться, что твою воду.
Затонцы высокопоставленные имели свои странности. Штольман был не чужд высшего петербургского света и вполне осведомлён о спиритических веяниях, пользовавшихся там известной популярностью – но столоверчение, которым баловались впечатлительные столичные дамы, и рядом не стояло с тем, что разворачивалось на берегах Затони. Прилежные гимназистки бегали по ночам в заброшенные дома вызывать Бафомета. Ютящиеся на кладбище «божьи люди» с охотой замахивались на человеческие жертвоприношения. Состоятельные купцы взывали к нечистой силе с просьбами увеличить их капитал и только что не молились на какие-то странные неприглядные вещицы. Тому, чем в Петербурге поддразнивали пресыщенные нервы, в Затонске предавались с исступлённой, экзальтированной самоотдачей и почти религиозной убеждённостью. Вот даже…
Гм.
И вот опять: о чём ни начни думать, всё в одну степь. Но – воля ваша! – какая-то чертовщина творится в этом Затонске, будь он неладен!
***
Пётр Миронов рассеянно потянулся к стоящему на столе графину и не глядя плеснул себе в кружку. Цвет напитка энтузиазма не вызывал – видит Бог, янтарный он всегда предпочитал оранжевому – но и соком освежиться тоже невредно.
– Облепиховый? – рассеянно уточнил он, поднимая кружку.
– А ты попробуй, дядюшка, – с озорством откликнулась племянница с другой стороны стола.
Петр Иванович иронически вскинул брови, картинно оттопырил мизинец – Анна прыснула, а вот Марья Тимофеевна снова сурово нахмурилась – аккуратно отхлебнул оранжевого сока и чуть не разбрызгал его по чистой скатерти, поперхнувшись от неожиданности.
– Вот как, значит? – поинтересовался он.
– Да! – гордо заявила сияющая племянница. – Именно так!
– Что-то не замечал я у вас тут оранжерей, – покачал головой Пётр Иванович. – С каких пор под Тверью апельсины родятся?
– Тут тебе не Тверь, братец, – хмыкнул Виктор, усмехаясь в бороду. – Тут Затонск!
Затонск! С самого возвращения в родные пенаты это слово всё чаще звучало  у него в голове, будто обозначая какое-то уникальное, небывалое положение вещей и вместе с тем служа своим собственным объяснением. Так оно и было, если подумать.
– Ей-же Богу, Аннет, – признал он, наблюдая за упражнениями племянницы на свежем воздухе. – Не устаю поражаться, как прогресс преображает наш город!
– И как же? – жизнерадостно поинтересовалась Анна, проносясь мимо на велосипеде и поворачивая на очередной круг.
– С чего начать! – крякнул Пётр Иванович. – Ты мне поверишь, если я скажу, что и в Петербурге столько электричества не видал? Да что в Петербурге  – в Париже!
– Поверю! – охотно тряхнула головой племянница, снова минуя задумавшегося дядюшку.
– И ладно ещё электричество – его хоть во всём мире знают. А вот эти ваши устройства… – Пётр Миронов поджал губы, подыскивая слово. – Ну, те, что не дают дверям захлопываться?
– Да-а? – с интересом протянула Анна, ловко лавируя на двух колёсах.
– Такого я вовсе нигде не видел! Представляешь: во всей Европе – ничего подобного! А в Затонске – пожалуйста!
– Мы такие! – подтвердила Анна, вырулив прямо перед ним и остановившись. Пётр Иванович уважительно цокнул языком.
– Да, Аннет… – рассеянно кивнул он. – Я-то грешным делом думал, что удивлю тебя вот этим… средством передвижения. А теперь понимаю: самое удивительное – что по приезде сюда я не обнаружил, что здесь все только на них и ездят.
– Брось, дядюшка! – улыбнулась племянница и чмокнула его в щёку. – Велосипед замечательный! Да и потом, зачем нам тут с колёсами мудрить? Ты же знаешь – мы Затонью живём.
***
Адвокат Миронов грузно поднялся из-за рабочего стола, сделал несколько шагов по кабинету и остановился у окна, выходящего в сад. Анна в очередной раз заложила лихой вираж, и брат картинно аплодировал её успеху. Толстое стекло почти не пропускало звук, но он и так понимал, что оба смеются.
Виктор Иванович широко улыбнулся, наблюдая за дочерью. Вот для чего это всё. Вот для кого. У неё будет всё, что он только может дать. А главное – у неё будет счастье. Уж он позаботится.
Ну… не то чтобы он один.
Он как сегодня помнил день, когда из илистой мглы Затони поднялся первый из Глубоких. Сама судьба, похоже, подсказала ему в тот день пройтись речным берегом. Судьба или… кто-то иной.
Поначалу он, хоть и не робкого десятка, оторопел – такое, как ни крути, не каждый день увидишь. Теперь даже стыдно было об этом думать – напоминание о том, каким жалким и ограниченным было когда-то его восприятие, причиняло почти физическую боль. А потом странный пришелец из речных глубин заговорил. Его гортань издавала звуки чужеродные, невозможные ни в одном их человеческих языков – но была в них какая-то завораживающая, иномирная мелодика, и адвокат Миронов с удивлением обнаружил, что понимает всё до последнего слова.
Глубокий просил не так уж много. И, глядя на те события с высоты прожитых лет, Виктор Миронов понимал, что сделал лучший выбор в своей жизни.
Всего несколько жертв в год. Не царских да купеческих дочерей, как в глупых сказках. Глубоких устраивали любые – те, кого не хватятся. Свою же часть договора они выполняли сполна. Затонские берега кишели рыбой, и сколько бы полных сетей не вытаскивали из речных глубин, та не иссякала. Затонская земля давала урожаи, каких не припоминали и старожилы, и принимала в себя любые семена – даже и те, которых в окрестных краях отродясь не видали. Затонские дельцы не знали неудачных сделок и с каждым годом увеличивали капиталы. Город богател, набухал, жадно расползался по речному побережью – и Виктор Миронов был в самом центре этого роста.
Конечно, он не мог заправлять всем один. Там, где каждый месяц пропадают без вести люди – пусть даже калики перехожие или непримечательная беднота – в одиночку не справишься. Если нужно, чтобы такие дела не всплывали (ха! Всплывали, что за чудное слово!) и не вызывали лишнего внимания, три человека должны объединить усилия.
Врач.
Полицмейстер.
Адвокат.
Втроём они составляли негласный триумвират, управляющий судьбами Затонска. Виктор Иванович уже счёт потерял, сколько тел славный Александр Францевич описал нужным образом, сколько расследований дражайший Иван Кузьмич направил по нужной колее – ну а если уж дело заходило совсем далеко, всегда оставался он сам. Никто, кроме них троих, не знал о Глубоких – не считая, конечно, Анны. Коль скоро жена не дала Миронову сына, надо было подготовить дочь. Однажды, когда настанет его час уйти в глубину, она примет тайные бразды правления, и уже под её началом будет шириться и богатеть Затонск…
Одними богатствами, впрочем, дело не ограничивалось. Глубокие приходили к затонцам в снах, нашёптывали странные мысли, и по пробуждении те отливались в драгоценные формы – удивительные и блистающие, словно золотые украшения, что речные друзья порой выносили на берег. У всякого это принимало свою форму: кто-то писал странные и завораживающие картины, кто-то сочинял непривычные, небывалые пьесы, а кто-то изобретал такое, что иначе и не пришло бы в голову. Думаете, просто так ничем не примечательный инженеришка, прибыв в Затонск, вдруг разродился чертежами, способными заткнуть за пояс самого Эдисона? Или по воле случая проезжий офицер – Мосин, кажется, его звали? – живо создал новую винтовку, какой не видали ещё ни на Тульском, ни на Сестрорецком заводах? Пока их только испытывали в местном гарнизоне, но погодите, Военное министерство ещё всю армию перевооружит! Глубокие дурного не посоветуют.
Впрочем,  если советчиков попрекнуть было нечем, то некоторые слушатели оставляли желать лучшего. Не всякий рассудок выдерживал шёпот на могучем древнем языке. Кто-то просто ломался – сходил с ума, начинал бредить и давиться дрянью которую нормальный человек в рот не потащит. Самые обезумевшие шли убивать. По числу преступлений на душу населения Затонск оставлял позади всю губернию, но пока город рос и расцветал, губернатор не обращал на это внимания. Ещё меньше резонов тревожиться было у самого Виктора Ивановича – как отставной офицер, он был хорошо знаком с понятием приемлемых потерь. И потом – у всего должна быть цена; безвозмездной помощи не бывает.
Общественный договор, милейшие! Хотя старика Гоббса удар бы хватил, узнай он, с каким сувереном уговорился затонский триумвират.
Лишь одно смущало адвоката Миронова, лишь одно он мог с чистым сердцем отнести к недостаткам давнего договора, что заключил много лет назад на берегу Затони. Похоже, что ночной шёпот Глубоких не только подавал блестящие идеи, но и исподволь влиял на предпочтения тех, кто ими пользовался. Иначе было и не объяснить, почему все мало-мальски успешные жители города стремились отстроить себе совершенно одинаковые дома с уродливыми колоннами и болезненно-жёлтыми стенами.
***
– Так что, извольте видеть, Анна Викторовна, – подытожил Штольман. – Просто не пойми что.
Вечерняя аллея дышала тишиной и прохладой. Анне нравились эти прогулки после очередного расследования – больше того, они её развлекали. Одно удовольствие было наблюдать за ним…
– Вы как мой дядюшка, – рассмеялась Анна. – Он тоже – как приехал, так и не устаёт поражаться.
– Могу понять Петра Ивановича, – кивнул столичный сыщик. – Этот ваш Затонск… – Сыщик упрямо мотнул головой.
– Что, вас тоже смущают технические достижения затонцев? – с улыбкой поинтересовалась Анна.
– В числе прочего, – неохотно признал сыщик. – Есть вещи, которых я и в Петербурге не встречал. Но тут же, рядом с удивительной техникой – странные, дикие суеверия…
– Яков Платонович, – с укоризной протянула Анна.
– Простите… Анна Викторовна, – после короткой паузы отозвался Штольман. – Не имел намерения вас обидеть. Но судите сами: одна вызывает дьявола, другой мнит себя оборотнем – и всё это на фоне небывалого технического прогресса! Не город, а роман – только не поймёшь, Верна или Гоффмана. Не удивлюсь, если завтра какой-нибудь юродивый соорудит невиданный стратостат, взмоет за облака, а по возвращении начнёт проповедовать, что он-де на небо летал – Бога не видал!
– Ну у вас и воображение, Яков Платонович, – прыснула Анна.
– Извините, Анна Викторовна, – развёл руками Штольман, явно стыдясь, что изменил свое всегдашней сдержанности. – Я что-то…
– Ничего, ничего, – спокойно заверила его Анна. – Я всегда рада с вами поговорить.
Время их прогулки и правда подошло к концу. Штольман поднёс облитую перчаткой девичью руку к губам, осторожно запечатлел на ней поцелуй и, выпрямившись, зашагал прочь от обсаженной деревьями аллеи. Порыв ветра дёрнул полы его сюртука, заставив покрепче вцепиться в шляпу, и Анна невольно вскинула глаза, чтобы оценить погоду. Низкие облака – растрёпанные, как чьи-то чёрные кудри – плыли будто над самой головой, укутывая Затонск приятной, прохладной тенью.
«На небо летал – бога не видал», поди ж ты.
– Разумеется, Яков Платонович, – негромко проронила Анна, с улыбкой провожая взглядом удаляющуюся фигуру. Девичьи пальцы рассеянно погладили покоящийся на груди кулон, в причудливых узорах которого угадывалось странное существо – то ли человек, то ли лягушка. – Наши боги – под водой…

Отредактировано Robbing Good (03.12.2019 16:51)