Осеннее чаепитие

  Идея описать одну из начальных сцен фильма с точки зрения госпожи Громовой пришла в самую первую очередь и была задвинута подальше, как весьма сомнительная. Но дама эта оказалась настойчива и без конца предъявляет претензии: «Что ж Вы, сударыня, намеревались  - так извольте исполнять!» Ну вот, исполняю...
Сцена из новеллы «Дело утопленниц»

             -  На подобное, на мой взгляд, способна
                исключительно женщина. Исключительно!
             -  Отчаявшаяся женщина.

             АННА ДЕТЕКТИВЪ, новелла «Два офицера»

   Чай янтарной ароматной струёй лился в расписную с золотом  чашку,  душистый пар щекотал ноздри, незамысловатое угощение  -  варенье и баранки —  манило скорее его отведать. Приветливый просторный дом гостеприимно приглашал присоединиться к чаепитию двух дам, расположившихся на уютной террасе. Неяркое солнце  гладило щёку  мягкой лапкой, по воздуху,  поблёскивая, плыли тонкие осенние паутинки, погожий денёк радовал ясным небом, лёгким ветерком, головокружительным запахом созревших яблок, доносившимся из сада, безмятежным тихим  покоем. В такой чудный день надобно просто   сидеть за чашкой чая, никуда не спеша, не вспоминая о тревогах и заботах, и, проникаясь  прелестью всего сущего, смаковать тягучим мёдом тянущиеся минуты.

  С лужайки перед домом раздавался весёлый звонкий смех: девушка с пушистой косой в английском спортивном костюме и соломенной шляпке, сползающей на правый глаз, и подвижный, невысокий  мужчина несколько экзотической внешности, одетый не без претензии на шик, пытались освоить в совершенстве искусство велосипедной езды.  У девушки получалось, у мужчины  -  не особенно, но они оба одинаково наслаждались своим занятием, а пуще того  -  общением друг с другом.

  Ранняя осень щедро делилась теплом, светом, синевой неба, редким пока золотом густой ещё листвы, и выпить чаю в такой дивный день на воздухе представлялось  истинным удовольствием.  Но хозяйке дома, Марии Тимофеевне Мироновой, было не до простых житейских радостей. Как раз сейчас она изливала душу госпоже Громовой, по-соседски, без церемоний  заглянувшей ненадолго и попавшей как раз к угощению. Источником  огорчений и вечной головной болью для госпожи Мироновой являлся её деверь, Пётр Иванович, тот самый экзотический господин, что только что бросил безуспешные попытки  прокатиться самому и теперь усердно помогал своей племяннице Анне удержаться на велосипеде, придерживая его за седло и бегая за ним с резвостью гимназиста.

  Мария Тимофеевна очень удивилась, если бы вдруг каким-нибудь невероятным образом подслушала, о чём думает её соседка. Мысли госпожи Громовой всецело занимала ровно  та же персона, что нескончаемо вызывала бурное негодование хозяйки дома. Сам Пётр Иванович, совсем не подозревавший о подобном пристальном внимании, весело, душевно и дружески болтал с Анной. Судя по их заговорщицкому виду,  дядя и племянница несомненно что-то затевали.

  Ульяна Тихоновна стояла у перил террасы, держа в руках чашку с чаем, и с немалым трудом удерживала на лице  легкую  небрежную улыбку. Чего ей это стоило, знала только она сама. Как давно она его не видела! Кажется, целая жизнь прошла. Пять долгих лет. Пять бесконечных лет, наполненных тоской, страхом разоблачения, глухой ревностью и разъедающим душу душу сожалением... нет, не о содеянном, а о прошедшем безвозвратно.

  Их бурный, неистовый, тайный роман разразился, как гроза в горах. Как же так случилось, что их давнее шапочное знакомство вдруг обернулось стремительным сближением? Громова была особой достаточно хладнокровной и рассудочной, иллюзий по поводу сердечных отношений никогда не питала и прекрасно обходилась без страстей и потрясений, которые несут с собой сильные чувства. Как говорится, кашель и любовь от людей не скроешь, особенно в небольшом городке. Случавшиеся временами любовные скандалы, поставляющие богатую пищу для сплетен и пересудов, всегда вызывали у госпожи Громовой искреннее недоумение: как можно забыться настолько, что ради сиюминутной прихоти и помрачения рассудка пренебречь репутацией, положением, благополучием? Власть страстей над людьми казалась ей весьма надуманной и непомерно преувеличенной.

  В тот незабвенный год Ульяна Тихоновна вернулась из очередной поездки в Баден-Баден, готовая  к неизбежной смене скуки добропорядочного курортного немецкого городка на беспросветную тоску поздней осени в провинциальном российском Затонске. На каком-то из бесконечной вереницы званых вечеров, похожих друг на друга, как две капли воды, в шумной гостиной у нее разболелась голова, и она ушла отдохнуть в маленькую тихую комнату, выходящую окнами в сад. Уже усевшись на диван, она вдруг заметила, что портьера углового окна странно топорщится и колышется вовсе не от сквозняка. Она заинтересовалась непонятным явлением, даже отвлеклась от головной боли. Тихонько, стараясь не стучать каблуками,  подкралась к окну, заглянула за портьеру... и потеряла дар речи. За шторой, вольготно опершись о подоконник и держа в руках рюмку с коньяком, расположился Пётр Иванович Миронов. В самом начале вечера он то и дело мелькал тут и там, а потом исчез из виду. И вот где он обнаружился! На резонный вопрос: «Сударь, что Вы здесь делаете?» -  он ответил с предельной откровенностью: «Прячусь от господина Лялина».

  Авдей Лукич Лялин преподавал историю в мужской гимназии. Прочно затвердив за годы учительства гимназический курс, он почитал себя знатоком и эрудитом и не упускал случая продемонстрировать свои обширные, как он полагал, знания всем и каждому. Будучи на деле человеком ума невеликого, а нрава вздорного и напыщенного, себя и  свои соображения он считал истиной в последней инстанции и совершенно не терпел ни прений, ни возражений. И вот как-то раз довелось ему сойтись в споре с Петром Ивановичем, причём тема дискуссии представлялась слушателям сущим вздором: речь зашла то ли о древних шумерах, то ли об этруссках...  Может быть, господин Лялин действительно имел представление о предмете, но, привыкнув к безоговорочной покорности своих учеников и признавая единственный способ обсуждения: «Я вещаю, вы – внемлите!» -  едва ли мог он ожидать сочувствия и поддержки слушателей. Господин Миронов же всегда любил и умел произвести впечатление на публику, тонко улавливал настроение аудитории, обладал прекрасным слогом, а знания его были определённо глубже и шире лялинских. Устоять в словесной баталии против Петра Ивановича у господина Лялина не было ни малейшего шанса, и он оказался на голову разгромлен. На его беду,  рядом случился вездесущий репортёр и владелец «Затонского телеграфа» господин Ребушинский, который не преминул в своей трескучей манере расписать в газете случившуюся пикировку и придать ей вид диспута века, оповестив о поражении господина Лялина всю губернию.  С тех пор Авдей Лукич, уязвлённый до глубины души, положил целью своей жизни взять реванш у Петра Ивановича и при любом удобном случае цеплялся к нему репьём и пытался вновь вовлечь в споры, не менее нелепые и несообразные, чем тот, достопамятный. Пётр Иванович сначала воспринимал крестовый поход господина Лялина с юмором, затем, утомившись отбиваться от всяких глупостей, стал избегать его и старался пересекаться с ним как можно реже. И надо же так случиться, что на этом званом вечере они снова встретились!

  Петра Ивановича можно было понять. Но прятаться за шторой? Что за детские выходки? Господин Миронов-младший слыл персоной экстравагантной, но такое ребячество, право, чересчур! Но он так умоляюще-уморительно смотрел ей в глаза, молча прося не выдавать, так выразительно гримасничал и так забавно заламывал руки, что она, никогда не одобрявшая нарушений приличий, дрогнула и решила ему помочь. Тем более, что угроза разоблачения стала почти неизбежной: Авдей Лукич, тщательно, но тщетно обыскав почти весь дом, направлялся в эту комнату. «Сударыня, умоляю!» - одними губами, почти беззвучно прошептал Пётр Иванович. Она быстро поправила портьеру, вновь скрыв его в ненадёжном убежище, и пошла навстречу Лялину. Авдей Лукич, по всем правилам стратегии и тактики перекрывший Миронову пути к бегству, был уверен, что тот никуда от него не денется, и уже предвкушал очередную эпическую битву умов. Но Ульяна Тихоновна решительно вмешалась: взяла Лялина под руку, увела из комнаты и весь остаток вечера не отпускала от себя, занимая пустыми разговорами до той поры, пока Пётр Иванович, бросив ей на прощание горячий благодарный взгляд, не испарился, как роса по утру.

  На следующий день он примчался к ней с огромным букетом цветов и ворохом благодарностей. Он разливался соловьём, уверяя, что прекрасно осознает тяжесть принесённой ею жертвы, что её помощь неоценима, милосердие беспредельно, а находчивость и вовсе безгранична.  Когда он  целовал ей руки и без конца восхищался её умом, решительностью и дипломатичностью, она смотрела на него и понимала, что против воли поддаётся его сокрушительному обаянию, что пропадает безвозвратно... уже пропала.

   Позже она недоумевала, как могла она столько лет ранее знать его и считать легкомысленным вертопрахом, не замечая всего богатства  и полноты его натуры? Пётр стал  средоточием её вселенной,  помыслы о нём занимали её всецело, к нему устремлялись все движения её души, а тело томительно и сладко отзывалось на малейшую ласку. А он... Он любил её.  Она чувствовала, нет, она знала — в его глазах она была богиней! Ничего подобного она не испытывала никогда... Та фантастическая зима промелькнула волшебным восхитительным высверком. Они встречались тайно, хотя оба были свободны и независимы, по молчаливому обоюдному согласию осторожничая и скрывая ото всех свои отношения.   Пересекаясь на званых вечерах, раутах, официальных обедах и чаепитиях, которыми была богата провинциальная жизнь, они поддерживали видимость не особенно близкого знакомства и вежливого безразличия. И как же упоительно было сознавать их тайную связь, сидя  за одним столом и лишь изредка украдкой поглядывая друг на друга!  Как сладостно было знать, что этот мужчина принадлежит ей, а она принадлежит ему, что среди равнодушной толпы их  -  двое! Жизнь изменилась разительно,  повернулась совсем другой стороной, заиграла красками и наполнилась событиями, радостными ожиданиями и надеждами. Да и жила ли она раньше? Так, существовала...

  Беда пришла неожиданно. Петр в очередной раз разругался в пух и прах со своей невесткой. Поводом послужил карточный проигрыш, поэтому поддержки и защиты брата ожидать не приходилось, и неудачливый игрок вынужден был вновь покинуть отеческий дом. Прощание любовников было нежным и страстным. Как водится, последовали взаимные заверения в постоянстве и обещания писать, и первое время письма действительно приходили регулярно. Но через пару месяцев промежутки между весточками стали становиться всё длиннее, тон писем всё прохладнее, обещания вскорости вернуться  -  всё уклончивей. Потом письма перестали приходить совсем. Когда весной следующего года Пётр все же приехал в Затонск, стало ясно предельно: он охладел окончательно и бесповоротно. Она испробовала все способы вернуть его: умоляла, пыталась напомнить ему, как им было сказочно хорошо вместе, взывала к его благородству, жалости, унизилась до предложения содержать его, но всё было напрасно. В ответ он отводил глаза, нёс какую-то околесицу о том, что навсегда сохранит нежные воспоминания, что она навеки останется его близким другом... Ей не нужны были воспоминания и дружба! Ей нужен был он! А он, переменчивый, ветреный, ещё более притягательный в своём непостоянстве,  ускользал неотвратимо... Иные  прелести и чары манили его. Последним ударом для госпожи Громовой стали его ухаживания за Екатериной Савушкиной. И добро бы соперница оказалась достойной  -  так нет! Ничего-то в ней не было особенного, кроме очарования молодости и смазливого личика, но ведь всякой женщине известно, как мимолётны и преходящи молодость и красота!

   Её собственное время утекало, как песок сквозь пальцы. Каждый день видела она в зеркале своё увядающее лицо, и всё отчетливей понимала: та безумная, искрометная, волшебная зима, когда счастью, казалось, не будет конца, не вернётся больше никогда. Не ощутить вновь этой восхитительной полноты жизни, не почувствовать себя прекрасной, не увидеть восхищения  в его глазах, не познать желанной близости... Впереди только бессмысленное и пустое существование, не согретое ни малейшим проблеском  радости... Она запрещала себе так думать, всячески отталкивала от себя подобные мысли: всё наладится, Пётр одумается и вернётся, иначе просто невозможно, немыслимо! Он должен понять, он непременно поймёт: никто не ценит и не понимает его так, как она! Никто не будет его любить так, как она!

      Но увы, страстное, исступлённое желание вернуть его было неосуществимо. Когда она нашла в себе силы увидеть очевидное во всей его неприглядной наготе, иное желание овладело ею. Слишком сильно он ранил её. Слишком он изменил её жизнь, вернуться к прежнему существованию не получится. Слишком она приросла к нему, чтобы так просто отпустить его. Больше всего теперь ей хотелось, чтобы ему было так же больно и плохо, как ей, чтобы он, беспечный собиратель удовольствий, испытал наконец горечь и ужас утраты, познал, каково это  -  терять самое дорогое. Пусть радость жизни, которая пронизывала всю его неугомонную натуру и так влекла к нему, покинет его!  И она добилась своего. И запретила себе вспоминать, какой ценой.

    И вот теперь, пять лет спустя, она жадно вглядывалась в дорогие черты и с тоской понимала, что годы обошлись с ним гораздо милосерднее, чем с ней. Он не растерял ни грана своего очарования и притягательности, что подтверждали слухи о его связи с Татьяной Кулешовой, очередной легкомысленной молоденькой пустышкой, одной из бабочек-однодневок, которых всегда так тянуло к его огню. Всё повторялось опять. Тщательно подавляемое глухое ожесточение  заворочалось в душе с новой силой. Несправедливо, что он, как всегда, счастлив, благополучен и обласкан судьбой и женщинами, в то время как ей остаётся лишь задыхаться от отчаяния и жгучей, ничуть не утихшей за прошедшие годы ревности! Обидно, что свою любовь и нежность он дарит кому угодно, кроме неё, вот, хотя бы, этой глупой девчонке!

  Привязанность Петра к племяннице раздражала Громову неимоверно даже в самую безмятежную пору их связи. Однажды она попыталась  намекнуть ему, что негоже взрослому мужчине хлопотать над племянницей как наседка и напропалую баловать её, но, встретив его недоумённый, мгновенно ставший отчуждённым взгляд, отступилась до поры. Решила, что займётся его перевоспитанием, когда крепче привяжет его к себе. Он должен принадлежать ей всецело, а не тратить драгоценные мгновения на малолетних родственниц!    Тем горше было узнать, когда письма от него приходить перестали, что  племяннице Пётр писал исправно, даже чаще, чем брату. Сколько изобретательности пришлось проявить Ульяне Тихоновне, когда она пыталась хоть что-нибудь узнать о нём у Анны! Но девчонка лишь хлопала длинными ресницами, смотрела простодушно и бесхитростно, отвечала расплывчато-уклончиво, и ни разу Громовой не удалось добиться от неё ни малейшей новости. Маленькая негодница, всё она понимала и притворялась виртуозно! И теперь, видя, как Анна доверчиво обнимает дядюшку, поверяя ему свои секреты, а он в ответ лучится радостью и нежностью, Громовой хотелось по-простонародному оттрепать девицу за косу, чтобы хотя бы таким образом дать выход своему раздражению.

  Однако требовалось отдать дань  приличиям. Громова поставила чашку на перила, подошла к чайному столику и уселась, продолжая беседу.
  -  Как же она выросла! Похорошела...  -  произнесла она с  интонацией любящей тётушки, которая без ума от своей племянницы. От принуждённой улыбки сводило скулы, Анна не занимала её совсем, и, не удержавшись, она заговорила об интересующем более всего.  -  Пётр Иваныч изменился.
  -  Соскучилась она по нему,  -  Мария Тимофеевна привычным, несколько нервическим жестом коснулась шеи за ухом, прожигая неодобрительным взглядом парочку спортсменов.
Госпожа Громова продолжила «разведку боем»:
   -  Давненько он у нас не был. Лет пять? - равнодушный тон давался непросто. Каждый день прошедших лет сосчитан и пересчитан неоднократно...   
-  Кажется, даже и не вспомнить сразу.
Конечно, где тебе вспомнить. Это ведь не тебе пришлось, считая дни, недели, месяцы, годы сдерживаться, чтобы не выть в голос от тоски! Глупая курица! Как знать, не выживи она тогда  Петра из родного дома, чем всё обернулось бы! Привычно сдержавшись, Громова  с показной небрежностью возобновила осторожные расспросы:
  -  И что же, так и не нашёл себе спутницу? В Париже?
  -  Ну, думаю, в спутницах у него недостатка не было, но жены нет, не нашлось.
При этих словах ревность кольнула сердце болезненной иглой, а Мария Тимофеевна, не замечая произведённого впечатления, продолжала брюзгливо:
   -  И между нами говоря, он приехал сюда совершенно без средств. Так что теперь моему Витеньке придётся и брата содержать.
   Что она там лепечет? Жалеет мужниных денег? Как ей только удалось, будучи родственницей Петра столько лет, так и не узнать его характера? Если бы деньги в его случае решали хоть что-нибудь! В это время Пётр Иванович, закинув голову и со вкусом расправив плечи, с видимым наслаждением вздохнул полной грудью. Она так засмотрелась на него, что, забывшись, произнесла вслух:
  -  А возраст, надо признаться, его только красит.
К счастью, Мария Тимофеевна, занятая своими печалями, не обратила на её слова никакого внимания и продолжала о наболевшем:
  -  Баламут. Объявил себя каким-то спиритом.
  -  Это который с духами разговаривает?  -  противу всякого здравого смысла сердце ёкнуло и тревожный холодок пробежал по спине. От Петра можно ожидать любых сюрпризов! Что, если он действительно слышит ушедших? Да нет, глупости! Всего лишь очередные выдумки, на которые он горазд!
  -  Угу,  - кивнула осуждающе Мария Тимофеевна, чопорно поджав губы.

   Тем временем Аннушка и Пётр Иванович, закончив секретничать, вновь с энтузиазмом занялись велосипедом. Громова чуть заметно поморщилась: чужая радость и веселье доставляли почти осязаемую боль.   
  -  Похоже, они нашли друг друга,  -  с тщательно скрытой досадой произнесла она.
  -  Да уж. Ещё механизм этот... Нет, ну сколько можно!

  Но мироздание не вняло мольбам и недовольству маменьки. Анечка, уверенно держась в седле и приветливо взмахнув рукой, проехала мимо террасы. Прозвучало нежно-музыкальное «Bonjour!», и очаровательная спортсменка твёрдой рукой направила велосипед к воротам.

  -  Аня, нет... Аня, нет! Ну не собирается же она на улицу выехать!  -  всполошилась Мария Тимофеевна и заметалась по террасе, всплёскивая руками. Увы и ах, именно это Анна и собиралась сделать. Сверкнув озорной улыбкой, непослушная дочь выехала за ворота и скрылась из вида.
  -  Нет, это немыслимо! -  расстроенная не на шутку мать упала в плетёное кресло в полном изнеможении и непритворном отчаянии.
Ульяна Тихоновна покачала головой с сочувствующей миной и нанесла мастерски рассчитанный удар  по самому чувствительному:
  -  Ну, всё, землетрясение в Затонске! Теперь разговоров на неделю!  -  и с мстительным удовлетворением увидела, как взметалась и пошла красными пятнами госпожа Миронова.
  -  Это невозможный ребёнок! Ах-х-х...
  Ребёнок, как же! Дитя великовозрастное! В её годы нормальные барышни думают о новых туалетах, танцах, кавалерах, о женихах мечтают, а тут какое-то растрёпанное недоразумение на нелепом механизме! Вольно ж Петру с ней возиться!

  Помянутый Пётр Иванович как раз направлялся к ним. Сколько раз во всех деталях она представляла первый разговор после долгой разлуки, пыталась предугадать первое его слово, обращенное к ней, вопреки всему на что-то надеясь. Но даже в такой малости ей было отказано. Пётр Иванович успел лишь поприветствовать её дежурной фразой, и тут же  Мария Тимофеевна завладела его вниманием безраздельно. С места в карьер она обрушилась на деверя с упрёками:
  -  Любезный Пётр Иванович, Вам следовало бы обдуманнее подходить к выбору подарков для молодой девушки! И мы договаривались только о катании во дворе! Какие могут быть дальние прогулки, да ещё в таком неподобающем виде! Это  неприлично! В конце концов, это опасно! Вот куда она поехала? Мало ли что может случиться?
-  Дорогая Мария Тимофеевна! Не далее, как утром мы всё уже обсудили! Уверяю Вас, риск при занятии велоспортом не сопоставим… ну-у-у, допустим, с верховой ездой! Она гораздо, гораздо опасней! А я уверен, что конные прогулки, да в хорошем обществе, Вы не стали бы запрещать Аннет! Я настаиваю, что велоспорт весьма…
  -  Ах, увольте! Избавьте меня от ваших словесных вывертов и лекций о пользе велоспорта! – резко прервала его Мария Тимофеевна. - Я продолжаю настаивать, что подобное занятие для молодой барышни недопустимо! Нужно немедленно вернуть её!
  -  Ищи ветра в поле, - пробормотал себе под нос Петр Иванович, заслужив ещё один испепеляющий взгляд Марии Тимофеевны, и поспешил откланяться:
  -  Дамы, прошу простить великодушно, дела вынуждают меня покинуть ваше очаровательное общество,  -  светски улыбнувшись, он с полупоклоном приподнял шляпу и зашагал по направлению к воротам.
  -  Знаем мы эти дела, -  проворчала Мария Тимофеевна, продолжая метать глазами молнии,  -  непременно встрянет в какую-нибудь историю: не карты, так выпивка, не выпивка, так дамы… Наказание!
 
  На протяжении всей родственной перепалки  Громова с напряженным вниманием наблюдала за Мироновым, напрасно пытаясь заметить в выражении его лица хоть малейшую тень, хоть намёк на  былое... Тщетно! Ничто не дрогнуло в нём, когда он мельком взглядывал на неё.  Ничего кроме светской любезности воспитанного человека из общества он не мог ей предложить. Мрачно и сосредоточенно провожала она его взглядом до последнего мгновения, пока он не скрылся за оградой совсем.

  Лужайка перед домом опустела. День словно растерял половину своего очарования, стал сумрачней, даже солнечный свет, казалось, потускнел. Постылое общество хозяйки дома угнетало всё сильнее. Держать лицо становилось всё сложнее. Ульяна Тихоновна поспешно отвернулась и подошла к сиротливо стоящей на перилах чашке.

   Она не допустит, чтобы всё рухнуло окончательно, чтобы все её усилия пропали зря. Век легкомысленных бабочек короток. Сами, глупые, летят на огонь, погибая в пламени, и нечего винить судьбу, коли мозгов нет. А Пётр сам разворошил этот костёр. Прошлый урок не пошёл ему впрок. Пусть пеняет на себя. Пусть снова испытает давешние ужас и боль. Значит, так тому и быть. Письмо отослано. Соперница предупреждена. Никто ничего не узнает...

  Госпожа Громова взяла чашку в руки и поспешно сделала глоток. Чай  совсем остыл и отдавал полынной горечью.

Отредактировано Наталья_О (10.12.2019 18:27)