Анна Чертознаевна


   
Москва, март 1918 года
От холодной воды пальцы раскраснелись, точно у какой-то парижской прачки. Не обращая на это внимания, Анна Викторовна старательно выполоскала тряпку в ведре, отжала её и тщательно стёрла последние следы мела с классной доски.
Доска у них была хорошая – не из крашеной фанеры, на которой с трудом можно что-то разглядеть. Райсовет расстарался и нашел где-то настоящую, грифельную. А вот с партами дело обстояло хуже… Отложив тряпку, Анна оглянулась на опустевший класс, где несколько школьных парт соседствовали с парой конторских столов и прочей разномастной мебелью. Впрочем, её ученики были не из привередливых. На неудобства никто не жаловался. Взгляд Анны остановился на одном из столов – немножко колченогом, но зато уютно примостившимся у самого окна. Сегодня там сидел новенький – Коля Лович.
Честно говоря, утром у Анны не было твердой уверенности, что её новый ученик придет. Всё же происшествия, подобные вчерашнему, не проходят даром даже для куда более отчаянных парнишек, а Николенька – домашний мальчик, не чета большинству её арбатских сорванцов. И при этом – одарённый. Вчера вечером Яков рассказал ей, как все было на самом деле, да и сама она до сих пор помнила, как он с плачем уткнулся в неё в тёмном парадном.  Сказки Николеньки Ловича могли быть и страшными.
Не ускользнул от Анны Викторовны и мрачный взгляд госпожи Лович, которым она одарила их с Яковом, услышав про школу. Словом, Анна была готова к любому развитию событий, но с утра в классе появилась Наталья Дмитриевна, собранная и спокойная. И Николенька, державшийся за бабушкину руку, вовсе не казался испуганным или взволнованным. С радостным любопытством рассматривал Анну, класс, своих будущих соучеников. Анна в свою очередь невозмутимо представила его ребятам, велела занимать место за колченогим столом у окна – и вслед за Натальей Дмитриевной вышла в коридор.
- Вижу, Анна Михайловна не стала возражать? – спросила она, машинально прислушиваясь к детским голосам за дверью.
- Не знаю, – покачала головой Наталья Дмитриевна. – Вечером она о чём-то говорила с Колей. Но сегодня с утра ушла из дома, ничего нам не сказав. Хотя я так надеялась, что после вчерашнего…
Женщина прерывисто вздохнула.
- Наверное, я должна извиниться перед вами. За вчерашнее поведение дочери. И её гостей…
- Бросьте, Наталья Дмитриевна! – Анна крепко взяла её за руки. – Это неважно. Поверьте, мы с Яковом Платоновичем всё понимаем.
- А я нет, – внезапно произнесла Наталья Дмитриевна. – Что стало с моей Анечкой?.. Если даже это… Когда Анины… приятели ушли, Миша рассказал мне, что произошло. Про то, как вы с Яковом Платоновичем снова спасли самых дорогих мне людей. И про этого юношу… Петрова, кажется? Я молилась… буду молиться, чтобы он остался жив. Аня тоже была там. Слушала молча, только курила сигарету за сигаретой. Я ждала, что в ней хоть что-то оживет, ведь она едва не лишилась отца и сына, а она… И вот она опять ушла ни свет ни заря. Наверное, к своим заговорщикам.
Наталья Дмитриевна снова тяжело вздохнула, глядя Анне прямо в глаза. У губ её замерла горестная складка.
- Я почти не спала ночью. Думала. Кажется, у нас больше нет дочери.
- Нет! – Анна потянулась и порывисто обняла её. – Не говорите так!
- Что тут поделаешь, – дрогнувшая рука в серой перчатке погладила её по рукаву. – У меня было двадцать семь счастливых лет, за каждый из которых я благодарна Богу. Мы не одиноки, увы. Время такое. Буду спасать то, что еще осталось.
Анне на миг показалось, что Наталья Дмитриевна вот-вот заплачет, но та сумела совладать с собой.
- Я должна идти. Не хочу оставлять Мишу после вчерашнего. Хотя он наверняка уже снова сбежал в милицию. Тоже делает вид, что ему все нипочем. А ведь вчера… это ведь его хотели убить. Так вы позаботитесь о Николеньке?
- Обещаю. С ним все будет в порядке!
Анна нашла в себе силы уверенно улыбнуться и снова обняла Наталью Дмитриевну.
Но пока что Коля Лович нуждался в заботе не больше, чем любой другой из её учеников. Такой же ясноглазый, с любопытной мордашкой, разве что чуть менее лохматый и одет аккуратнее, чем остальные мальчишки. И в классе его приняли хорошо. Конечно, Сашка-атаман и рыжий Петька, разглядев в новеньком «барчука», учинили ему подробный допрос, но услышав, что отец Николая погиб нынешним летом, и тот живет с дедом и бабкой, милостиво отстали. В Аннином классе не один ученик рос без отца. Сиротство словно бы уравнивало сына дворянина с сыном рабочего или мелкого конторщика.  Детям Анна Викторовна сказала, что Колин отец был добрым и честным человеком. И погиб на войне. В конце концов, это тоже правда…
   
…Дух молодого мужчины возник в дальнем конце неосвещенной прихожей Штольманов. Одежда, фигура – все терялось в полумраке, отчетливо виднелось лишь бледное лицо да светлые русые волосы, падающие на лоб.
«Кто?…» – начала было Анна, но закончить вопрос не успела – перед глазами возникла картина.
…Какое-то полутёмное парадное с приоткрытой дверью. Вот она открывается шире и на крыльцо, на ходу застёгивая тяжелое мешковатое пальто, выходит высокий человек в шапке пирожком. Опираясь на трость, он неторопливо спускается с крыльца, делает пару шагов… Выстрел звучит почти неслышно. Вслед за ним другой, третий – мужчина, вышедший из парадного, страшно дёргается всем телом и падает навзничь, роняя палку. Голова с глухим стуком ударяется об обледеневшую ступеньку, очки в золотой оправе слетают, криво повисая на одном ухе. Человек лежит неподвижно, и лишь тоненькая струйка крови медленно ползёт по короткой седой бородке…
Без малого тридцать лет не прошли бесследно, окончательно выбелив бороду и добавив старческих морщин, но лежащего человека она узнала сразу.
- Где? – только и воскликнула Анна, торопливо набрасывая пальто на плечи.
Дух стремительно скользнул к входной двери.
Анне не было нужды спрашивать, кто он – её молчаливый проводник. На улице, при свете угасающего дня стали явственно видны фуражка и черный офицерский китель, но она догадалась раньше. Кому еще из ушедших могла быть небезразлична судьба Кривошеина? Дух покойного лейтенанта Ловича шагал быстро и решительно, как должно быть двигался при жизни, стремительно сворачивал то в один малозаметный переулок, то в другой. Анна почти бежала за ним, то и дело оскальзываясь на грязном, подтаявшем снегу. Улицы, заборы, подворотни мелькали перед глазами. Дороги Анна не запоминала – лишь бы успеть! Только бы хватило сил, только бы неизвестное парадное не оказалось слишком далеко!
Перед внутренним взором вдруг предстало растерянное лицо Натальи Дмитриевны, её добрые голубые глаза, беспомощно глядящие из-за нелепо больших очков…
Она успела. Должно быть, её стремительное появление спутало карты нападавшим, они начали стрелять слишком рано, а может быть, наоборот, слишком поздно. Кривошеин метнулся в сторону, одновременно оттолкнув её под прикрытие какой-то обледеневшей кучи. Пули просвистели мимо. Из-за отворота пальто Михаил Модестович выхватил револьвер и принялся палить в ответ – Анна успела лишь мельком пожалеть, что не прихватила с собой оружие, но тут из-за поворота, рыча мотором, вылетел милицейский автомобиль…
Вчера при Николеньке она не решилась ответить на вопрос Якова, кто из духов позвал её на этот раз. А сам Сергей, доведя её до дома в Вознесенском переулке, исчез – чтобы появиться вновь уже в гостиной Кривошеиных.
На этот раз не было даже дуновения холодного ветра. Стройный силуэт в наглухо застёгнутом кителе просто возник в дальнем углу комнаты, едва она взяла в руки фотографию. И взгляд у него был точь-в-точь как на этой фотографии – внимательный, строгий. Без тени улыбки Сергей посмотрел на сына, подошедшего к Анне Викторовне, потом перевёл полный боли взгляд на свою жену, что сидела за столом… Анна на миг затаила дыхание. Отчего-то ей вспомнилось давнее-предавнее зрелище – студент Вершинин, вот так же неподвижно сидящий подле стола в затонском участке и обнимающий его дух Жени Григорьевой…
Но Сергей не сделал попытки приблизиться к жене. Долго смотрел на неё с непонятным выражением лица, а потом, точно на что-то решившись, вскинул глаза на Анну…
 
Увиденное не давало ей покоя со вчерашнего дня. За много лет она усвоила, что поступки духов порою загадочны, но они ничего не делают – и не показывают – просто так. Сергей Лович решил показать ей момент своей гибели. И обстоятельства оной отличались от того, что услышали они с Яковом от господина Рождественского.
Почему он солгал? Зачем нужно было придумывать историю про тело, сброшенное в море? Все остальные детали сходились: Сергея действительно застрелили, и сделал это простой матрос. Анна хорошо разглядела его лицо – простецкое, совсем незлое. Кудрявый чуб, выбивающийся из-под бескозырки, прищуренные глаза с хитринкой. Настоящий революционный матрос, почти как Александр Максимович, только постарше. Совсем не похож на убийцу. Хотя очень возможно, что убийцей этот тип себя вовсе не считает. Вершитель справедливого революционного правосудия. Потому и застыла в глазах эта лукавая улыбочка – мол, сколько веревочке ни виться…
Неужели Рождественский как-то замешан в гибели Ловича? Но дух Сергея никак не дал этого понять. Вчера, в доме Кривошеиных он лишь едва взглянул на своего бывшего сослуживца. Мазнул равнодушным взглядом, что по нему, что по Усольцеву – Анна это заметила.
Может, Владимир и сам не знает обстоятельств смерти товарища и сочинил всё просто из любви к драматическим эффектам? Как это мерзко!.. Сам-то он спасся. Не иначе, как успел сбежать еще до всех событий и теперь рассказывает душераздирающие подробности дрожащим от чувств голосом! Анна снова припомнила лицо Рождественского, его растерянную – нарочито растерянную, как ей теперь казалось, улыбку. Нет, всё-таки было в лейтенанте что-то фальшивое!
Настоящим было только лютое ожесточение в голосе, когда говорил он об озверелой матросне и о быдле, пришедшем к власти. Не Владимир ли Иванович стал тем, кто направил дочь Кривошеиных на путь ненависти?
Анна тихонько вздохнула. Якову Платоновичу её младшая тёзка совсем не понравилась. Да и самой Анне – тоже не слишком. Но кто сказал, что помогать нужно только тем, кто нам нравится? И потом, есть еще Наталья Дмитриевна и Михаил Модестович.
И Николенька.
   
Сейчас уроки уже закончились, но сквозь неплотно прикрытую форточку до Анны доносились громкие голоса. Она выглянула в окно – мальчишки всей гурьбой кувыркались в свежих сугробах, которые намело с утра. Среди них был и Коля Лович – такой же, как остальные, мокрый, взъерошенный и веселый. Анна прикусила губу, не зная, сердиться ей или смеяться. Позаботились вы о новом ученике, Анна Викторовна, нечего сказать!
«Последнее время Аня его едва замечает, – поделилась с ней перед уходом Наталья Дмитриевна. –Почему? Он ведь так похож на Сережу…»
Может, именно поэтому и не замечает? Нарочно отворачивается, не в силах видеть в чертах сына черты покойного мужа? А сама Анна? Погибни Яков в замке Лепелетье – и что бы тогда чувствовала она, глядя на Митю?
Коробейников как-то, по простоте душевной, поделился с ней видением, пришедшим к нему в том злополучном замке. Про то, как вот уже тринадцать лет они живут без Якова Платоновича – и без радости. И Анна сама руководит детективным агентством. Может, так бы оно и было. А может, и вовсе не так…
Получается, они в чём-то похожи? Анна Викторовна не видит своей жизни без мужа, и Анна Чертознаевна – тоже. Кто сказал, что она любила меньше? Но то, что она пытается отомстить, участвуя в каких-то заговорах – это не жизнь. Как ей помочь?
Анна Викторовна поймала себя на том, что улыбается. Похоже, судьба у них с Яковом такая – быть героями легенд. Затонск зачитывался побасенками Ребушинского, парижские апаши рассказывали истории про Великого Вождя, мальчишки с арбатского двора пугали друг дружку Французом-с-Чёрной-Рукой.
А у Кривошеиных имелась семейная легенда про Рыцаря Огня и затонскую духовидицу. Вчера место и время были вовсе неподходящими для откровенного разговора… поняла ли Анна Михайловна, что старшая тёзка предлагает ей помощь? Наверняка поняла. Но примет ли? Впрочем, что гадать? Это вдова Сергея Ловича должна решить сама. Анна Викторовна сердито тряхнула головой, подхватила своё ведро и отправилась протирать разномастные парты.
 
Анна почти закончила уборку, когда дверь класса за её спиной скрипнула – громко, сердито и как-то даже вызывающе. Она оглянулась.
В дверях неподвижно стояла молодая женщина в черном. Всё-таки пришла… Анна Викторовна спокойно опустила тряпку в ведро и улыбнулась просто и открыто.
- Добрый день, Анна Михайловна!
Большие серые глаза смотрели на госпожу Штольман безо всякой приязни. И тратить время на приветственные слова и улыбки её младшая тёзка тоже не стала. Спросила довольно резко:
- Вижу, вы не удивлены?
- Нет, – покачала головой Анна Викторовна, направляясь навстречу гостье. – Я так и думала, что вы придёте.
Красивый рот на миг скривился в какой-то отчаянной усмешке.
- Полагаю, вы догадываетесь и о цели моего визита?
«Вы хотите поговорить со мной о том, что я видела? О вашем покойном муже?»
Но вслух Анна Викторовна этого не сказала. Даже если Анна Михайловна действительно пришла к ней, как к медиуму – между ними нет еще и тени того доверия, которое бы сделало такой разговор по-настоящему нужным. Слишком много непонятной боли видела сейчас Анна в глазах гостьи. Да, она пришла – но в любой момент готова повернуться и уйти, гордо отказавшись от любой помощи. Как сделала это когда-то Евгения Львова.
Слава богу, есть то, что связывает их двоих куда сильнее, чем тень покойного лейтенанта Ловича. По крайне мере, Анне отчаянно хотелось в это верить.
- Думаю, да, – бестрепетно кивнула она. – Вам не понравилось, что я пригласила вашего сына ходить в нашу школу? Почему же тогда сегодня вы разрешили ему прийти?
Молодая женщина на миг смешалась. Кажется, не этого она ждала, но…  Анна Викторовна поняла, что задала правильный вопрос.
- Сама не знаю, – произнесла наконец Анна Лович всё с той же кривой усмешкой. – Вчера вечером я говорила с Николенькой. Надеялась, что он передумает. Даже пообещала, что сама буду заниматься с ним… как когда-то. Но вы, похоже, его очаровали. И мои родители целиком на вашей стороне. Что мне оставалось – запереть его в комнате и встать у дверей? Пригрозить, что высеку? Я никогда не наказывала сына, но вчера… Я вдруг увидела – он вырос. И подумала – пусть идёт. Раз уж он решил взрослеть – пускай взрослеет. Сам убедится, что ему здесь не место.
- Вы и сейчас так думаете? – спросила Анна Викторовна, внимательно глядя на вдову. Из-за окна по-прежнему слышались веселые детские голоса. Анна Чертознаевна прерывисто вздохнула и вдруг отвела взгляд.
- Я пришла и увидела, как Николенька играет с другими мальчиками, – вымолвила она почти спокойно. – Он меня даже не заметил. Тащил ужасно грязную доску на пару с каким-то оборванным мальчишкой и смеялся. А я внезапно поняла, что не помню, когда же я в последний раз слышала его смех. Представила вдруг, как я беру его за руку и веду, упирающегося, домой…Что ж, пусть ходит в вашу школу, раз ему тут нравится. Это всего лишь дети.
Она в упор взглянула на Анну:
- Потом, вряд ли это затянется надолго.
- Имеете в виду, что рано или поздно ваши друзья загонят много возомнившую о себе чернь обратно в подвалы? –  прямо спросила Анна Викторовна. Собственный голос вдруг показался ей незнакомым. – А тех, кто будет упираться – развесят на фонарях? И детей – тоже? Вы действительно этого хотите?
Молодая женщина вздрогнула и несколько мгновений смотрела на духовидицу в полном ошеломлении.
- Не говорите так, – произнесла она наконец чуть хриплым голосом. Её взгляд устремился за окно – туда, где на школьном дворе бодро перекликались Аннины ученики. – Разумеется, я не хочу…
- Но господин Усольцев вчера выразился вполне определённо, – безжалостно произнесла Анна. – И вот вы идёте по улице с Николенькой, вдоль всех этих фонарей…
- Вы думаете, это что-то, чего я никогда не видела? – громко перебила её Анна Лович.
Ей быстро удалось совладать с собой. И теперь глаза молодой женщины снова смотрели на Анну Викторовну дерзко и насмешливо.
- Это вы благоденствовали в Париже. Я жила в России. И в девятьсот пятом – тоже. Вы хотя бы приблизительно знаете, что тогда творилось прямо тут, в Москве?
Её губы внезапно дрогнули.
- Это был городовой. Его повесила толпа, – произнесла она хрипло. – Я иногда думала, а что было бы с нами, если бы отец не оставил службу до… всех этих событий? А потом… вешали уже… этих…
- Так неужели вы хотите, чтобы это продолжалось? – резко спросила Анна Викторовна. – Чтобы теперь уже вашему сыну пришлось на это смотреть?
- Вас так зацепили слова Бориса? Он был пьян. И конечно же, не имел в виду детей. Хотя… дети ведь всё равно страдают.
Молодая вдова посмотрела на Анну блестящими глазами.
- Вы защищаете своих учеников. А кто защитит таких, как мой Николенька? А ведь ему еще повезло. У него остались любимые дедушка с бабушкой. И даже мать – хотя, может быть, я не та мать, что ему сейчас нужна. А знаете ли вы, сколько тех, кто уже лишился вообще всех своих родных – только потому, что новая власть сочла их врагами? Угнетатели трудового народа! Знаете вы, сколько было убито офицеров… да хотя бы полицейских? Вместе с семьями?
- Знаю, – негромко ответила Анна. – Вы правы, я хочу защитить их – всех. Среди моих учеников есть очень разные судьбы, поверьте. И ни одна из них не станет проще и легче, если ваши единомышленники начнут кого-то развешивать на фонарях. Это не выход.
Анна Михайловна в ответ чуть раздраженно пожала плечами
- Дались вам эти фонари, – произнесла она резко. – Это только слова. Берите пример с вашего мужа. Не похоже, чтобы его они как-то задели. Всё одно товарищ Штольман будет делать то, что он сам считает правильным. Ведь так?
Во взгляде виднелась не то боль, не то усмешка. Кажется, госпожа Лович много знала о Штольмане. Тоже из рассказов родителей? Или она всё поняла сама, наблюдая вчерашнюю сцену в гостиной у Кривошеиных? Во всяком случае, угадала она верно. Саму Анну выходка бывшего офицера обеспокоила не на шутку. И вчера вечером она пыталась обсудить с мужем новую, неожиданную напасть, но верный себе Яков Платонович только отмахнулся.
«Если господин Усольцев и впрямь пожелает меня убить, ему придётся становиться в очередь. Не он первый. Пока никому не удавалось».
Ох уж эти его мрачные шуточки! Хотя к ним Анна за тридцать лет привыкла… А вот к тому, что кто-то снова и снова пытается отнять у неё Якова – нет…
   
Точно услышав её мысли, Анна-младшая скривила губы в улыбке и повторила:
- Пустая болтовня. Так что, если ваши товарищи из чека поинтересуются, можете так им и сказать. Усольцев и прочие… По большей части они могут только рыдать пьяными слезами над судьбой России. Такие никогда не перейдут от слов к делу. Я не понимаю, почему Владимир…
Молодая женщина осеклась и не договорила, но что-то в её голосе заставило Анну Викторовну внутренне вздрогнуть.
- А вы сами, Анна Михайловна? – вырвалось у нее. – Получается, вы готовы? Перейти от слов к делу?
Вопрос явно застал гостью врасплох. Мгновение она молчала, но тут же подобралась и взглянула на Анну Викторовну прямо и вызывающе.
- Да. Готова!
Голос её зазвенел. В серых глазах плеснулась такая боль, такая ярость, что Анна едва не отшатнулась. Господи!
- Вас это пугает? – Анна Чертознаевна вдруг рассмеялась нервно и зло. – Не беспокойтесь. Вам с мужем опасаться уж точно нечего. Мои родители вас так уважают! Хотя именно Яков Платонович втравил отца в какие-то большевистские дела. Признаюсь, я сначала ушам своим не поверила. Отец ненавидит всех этих большевиков и меньшевиков! А стоило появиться товарищу Штольману… Но я не собираюсь сводить с вами счёты! На мою долю найдётся кто-нибудь другой!..
Анна Викторовна смотрела на свою гостью молча, внезапно растеряв все слова. Ведь только что они говорили о Николеньке. И ей уже казалось, что она начинает понимать молодую вдову, как вдруг та повернулась к ней совсем другой стороной – темной, страшной – той, что так ужасала Наталью Дмитриевну.
Дочь Кривошеиных явно верит в то, о чем говорит. Каково это – желать убить? Да, Анна сама однажды выстрелила в человека. Но тогда она спасала мужа…
- Зачем это вам? – вымолвила она наконец. – Зачем вам чья-то кровь? Может быть, хватит уже революций? Вы действительно думаете таким образом помочь России? Или же просто хотите отомстить за мужа – неважно кому?
- Не знаю, – резко бросила Анна Лович, глядя ей прямо в глаза. – И то, и другое, а возможно, и третье!.. Разве я не имею права? Это единственное, что мне осталось! Что дает мне чувствовать себя живой!
– Но так не должно быть! Ведь у вас есть, ради кого жить!
Анна Викторовна понимала, что говорит что-то не то, что слова звучат пусто и банально, но других не находилось. А молодая женщина внезапно успокоилась. Взглянула на Анну почти снисходительно.
- Вы точь-в-точь, как моя мать. Она тоже беспрерывно твердит мне, что я должна бросить все это. Должна жить ради сына. Что время якобы лечит… – в её голосе явственно послышалось презрение.
– Отец понимает меня куда лучше. Иногда я ловлю на себе его взгляд… такой, словно я – уже не я, а одна из тех тварей, что он ненароком вызвал из преисподней.
- Не говорите так! – возмутилась Анна Викторовна.
- Почему? Разве он неправ? Именно так я себя и ощущаю. Потому все эти слова, что я должна жить ради сына… – лицо вдовы внезапно исказилось, она на мгновение умолкла, словно задохнувшись.
- Николенька… Он живой, тёплый… – слова давались ей с явным трудом. – Добрый, хороший мальчик. Но рядом с ним – меня нет. Я словно умерла вместе с Сережей. И только когда я думаю, что кто-то должен ответить за его смерть – вот тогда я живу… Господи! И почему я говорю это именно вам? – во взгляде Анны-младшей снова загорелась неприязнь. – Разве вы поймёте? Ведь вы никогда не теряли! Вам не понять, каково это – потерять того, кого любишь!
- Понимаю. Я вас понимаю.
Собственный голос зазвучал странно. Анна Викторовна выпрямилась и посмотрела прямо в глаза молодой женщине.
- Однажды я тоже едва не ушла во тьму. Если бы Якова тогда убили…
…Блики огня… Угли, высыпавшиеся из опрокинутой жаровни… Тела на земляном полу… Стоны умирающих… Окровавленная голова на её коленях…
Пусть ничего из этого не сбылось – но как же близко тогда стояла тьма! Говорить вдруг сделалось очень трудно.
- Я видела, как это будет. Видела, как я нахожу своего мужа – мертвым… замученным. Видела, как убиваю. Всех. Правых и виноватых! Всех, кто подвернулся под руку!
Анна на миг стиснула зубы. Много лет она об этом не вспоминала. Старалась не вспоминать. И не рассказывала никому, даже дяде… Даже Якову. Перед глазами вдруг всплыло мёртвое лицо Чертозная, исчерченное струйками крови. Как это странно, что именно его дочери суждено услышать…
- Там, в видении… Ваш отец пытался помешать мне. Пытался встать между мной и тьмой. Его я тоже убила. А потом умерла сама. Не телом, нет. Но мне вдруг сделались безразличны все, кто что-то для меня значил, кто был мне дорог. Даже Яков. Ни любви, ни света – ничего. От меня осталась одна ненависть.
Она замолчала, с трудом переводя дыхание. В ушах гулко билась кровь. Анна Чертознаевна тоже молчала, глядя на духовидицу недоверчиво и потрясённо. Наконец губы молодой женщины шевельнулись, и Анна Викторовна с трудом расслышала:
- Но ведь это… Ведь этого не случилось в действительности?
- Едва-едва, – жестко ответила Анна. – Якова действительно схватили. И крючья уже калились на жаровне. Да, Анна Михайловна, это было лишь видение. Несбывшееся будущее. Но я всё равно его прожила. Поэтому я понимаю…
- Да что вы понимаете! – перебила её собеседница. – Вы… Вам просто приснился кошмарный сон! Но потом вы проснулись и обняли своего мужа! Вон он, ходит, вполне себе живой! Или вчера нам всем явился дух? Видения, привидения, предсказания!.. А наяву все иначе!
Казалось, она вот-вот заплачет – но в глазах, потемневших от боли не было не слезинки.
- Вы проснулись – а я нет! – выкрикнула она горько и страшно. – Думаете, я любила своего мужа меньше? Но Серёжа ко мне не вернётся!
Что могла ответить Анна? Что Сергей Лович всё одно не вернётся, даже если эта девочка убьёт десять, двадцать, тридцать большевиков? И собственный пример, похоже, не помог, откровенность не принесла пользы…
Она мучительно пыталась найти нужные слова, но мешал все усиливающийся гул в ушах. Перед глазами вдруг мелькнули яркие всполохи…
- Анна Викторовна!..
Госпожа Лович вдруг шагнула к ней, протягивая руку. Анна попыталась ухватиться за неё, но не успела. Резкий холод хлынул со всех сторон, и духовидица провалилась в черноту…
       
Чувства появлялись медленно, мучительно. Сначала вернулось ощущение собственного тела – поняв, что лежит на полу, Анна Викторовна попыталась шевельнуть руками… ногами…Зрение возвращаться не спешило, рваная темная мгла по-прежнему заполняла все вокруг и в этой темноте кто-то не то стонал, не то шептал горячечно:
- Сережа!.. Сережа!...
Правую руку что-то держало, сдавливая до боли. Анна снова дернула рукой, резко мотнула головой, пытаясь прогнать серую муть… Перед глазами возникло искажённое, залитое слезами лицо женщины. Трясущимися губами она повторила:
- Сережа!.. – но тут же осеклась, вгляделась пристальнее в глаза Анны и с болью выдохнула:
- А… Это вы…
Анна Лович? С отстранённым изумлением Анна поняла, что с трудом узнает молодую вдову. В слезах ли, потоком заливших лицо, было дело или в чем-то еще… Что тут произошло?
- Сергей… приходил? – с трудом спросила Анна Викторовна, пытаясь встать. Порой визиты духов причиняли ей немало неудобства, особенно если Якова рядом не случалось, но сейчас было плохо, как никогда. Впрочем, уже очень давно духи не являлись к ней вот так…
Анна Чертознаевна вцепилась ей в локоть, то ли помогая подняться, то ли будучи просто не в силах разжать пальцы. Опираясь на её руку, Анна Викторовна шагнула к ближайшей парте и опустилась на скамью.
Вчера дух Сергея Ловича обошелся с ней очень бережно, она не задохнулась ни разу и даже холода почти не почувствовала. Сегодня… Анна украдкой провела ладонью по лицу. Крови не было, что её даже удивило – такой тяжёлой, чужой, готовой лопнуть казалась собственная голова, словно раскалившееся чугунное ядро. Ох, как бы Яков разозлился на покойного лейтенанта! Хорошо, что он не видел…
Всё еще хриплым голосом она спросила:
- Сколько… сколько времени прошло?..
- Не знаю…
Кажется, Анна Лович всё еще пребывала в шоке. Чёрная сумочка валялась на полу, лицо, исчерченное подсыхающими дорожками слёз, было опустошенным, застывшим. Она сидела напротив, на краешке соседней скамьи, безвольно уронив руки. Что-то знакомое было в этой картинке… Знакомое и пугающее.
Анна Викторовна почувствовала, как сжалось сердце. Вспомнилось, как точно так же сидела она сама, тогда, в далёком уже декабре восемьдесят девятого. Яков пропал – и она словно провалилась в пустоту, где каждая мысль отзывалась болью… Всё ли в порядке с Анной-младшей?
Духовидица открыла было рот, но молодая женщина внезапно заговорила сама.
- Мы познакомились, когда мне было шестнадцать, –  глухим голосом произнесла она, не глядя на Анну Викторовну. – Я даже еще гимназию не закончила. Лето, дачи… Все ходят друг к другу в гости. Выпить чаю в саду, поиграть в серсо или в шарады… чуть-чуть пофлиртовать. Обычно таких юных барышень молодые офицеры не воспринимают всерьёз. Но Серёжа решил всё уже тогда. Так он мне потом сказал. Мы вернулись в Москву, но он нашёл нас и там. Стал появляться с визитами… якобы навещал старого учителя, жившего по соседству. Родители улыбались… А я… я всё понимала, конечно, но я еще сама не знала, как я к этому отношусь.
По-прежнему глядя в пустоту, она вдруг улыбнулась сама, – хорошей, светлой улыбкой, но неловко и странно, словно это простое движение было для неё непривычным. Наверное, так оно и было. Бедная девочка…
– Весной Сережа ушёл в очередное плавание. Я с карманных денег покупала «Военно-морской вестник» и прятала у себя в комнате. Мне было почему-то так неловко… А вдруг я все себе только придумала? Выучила все названия кораблей, вплоть до самого последнего буксира, все расписания. Но тогда я еще не боялась. Только однажды. Когда появилась заметка, что «Азимут» не вернулся в назначенное время… Наверное, я только тогда поняла, что для меня значит Серёжа.
Внезапно она перевела взгляд на Анну. В серых глазах появилось что-то, похожее на жизнь.
– Я сидела и раз за разом перечитывала эту несчастную заметку… И вдруг зашёл папа. Обычно он никогда не входил без стука и мама тоже, они так меня берегли – но тут он вошел, отобрал у меня газету, отбросил её в сторону… Обнял меня и сказал: «Это всё неправда»
Анна Викторовна почувствовала, что ей хочется улыбнуться.
– Должно быть, не только вы прятали у себя в комнате «Военно-морской вестник»…
– Должно быть… – как-то машинально кивнула Анна Михайловна. – Я всегда верила отцу. И он оказался прав, и «Азимут» вернулся… В начале лета Сергей приехал снова. И попросил меня стать его женой. А накануне мне вдруг приснилось море. Оно снилось мне всю ночь, и оно было такое разное… Точно все моря мира. В отличие от собственных отца и сына мне ведь не досталось ни крошки чего-то вещего. Но я вдруг поняла, что судьба хочет мне сказать. Все это – его жизнь, жизнь Сергея. Согласна ли я до конца дней делить его с волнами? Но я согласилась сразу. Не знала только, что скажут родители. Всё-таки только семнадцать лет… Я всерьёз готовилась воевать за свое право быть с Сережей. А это правда, что вы со своим мужем бежали из дома? – вдруг спросила она.
– Правда. Но я была немного старше. Да и сами обстоятельства были иные.
Анна Чертознаевна снова отвернулась.
– У меня успела мелькнуть подобная мысль, – произнесла она глухим голосом. – Хотя уверена, что Серёжа бы не согласился. Так что я готовилась в лучшем случае спорить и отстаивать. Ждать, сколько назначат родители – год, два, три… Но они вдруг дали своё разрешение. Теперь я думаю – быть может, отец знал? Знал, что нам отпущено немного? Знал – и подарил нам эти годы?.. Вы спросили меня, сколько времени прошло. Всё. Все девять лет, что мы были счастливы. И сейчас я прожила их снова. Понимаете? Это было…Что со мной?! – выкрикнула она внезапно, резко разворачиваясь к Анне Викторовне. – Я схожу с ума?! Я сейчас словно раздвоилась!...
– Нет, Анна Михайловна. Вы не раздвоились.
Поколебавшись, Анна встала и, шагнув к молодой вдове, взяла её за руку. Хотелось её обнять… но вряд ли Анна Чертознаевна это позволит.
– Вы не раздвоились. Вы просто вспомнили, какой вы были… до того, как потеряли его.
– До того, как… – сдавленным голосом повторила вдова, глядя на Анну снизу вверх. – Знаете, я вдруг поняла… о чём вы говорили. Про то ваше видение. Когда любовь умирает, а остается только ненависть. Мне просто не с чем было сравнить. А теперь я…
Её лицо внезапно исказилось, в глазах снова заблестели слёзы.
– Серёжа… он вернулся не ко мне! К той Анне, которая была. Которая умела любить! И от которой ничего не осталось!
– Это вы и есть, – спокойно возразила Анна Викторовна, снова усаживаясь напротив. Руку молодой женщины она так и не выпускала. – И вернулся он к вам. Чтобы вам помочь. И ваша любовь – она еще жива.
Анна Лович не ответила. Она лишь беззвучно плакала, узкие плечи под черным пальто тряслись от рыданий. Помедлив, Анна Викторовна тихо спросила:
– Хотите, я снова его позову?
– С-Серёжу?.. – одними губами прошелестела её младшая тёзка.
– Да.
– Нет…
Глубоко вздохнув, она вскинула взгляд на духовидицу и повторила:
– Нет... Я чувствую – он не придет… Ведь вас это едва не убило. Вряд ли он снова захочет. Мой Сергей – благородный человек!
Серые глаза блеснули чуть вызывающе.
– Не знаю, зачем он… так.
– Духи не всегда ведут себя логично, – со вздохом поведала Анна Викторовна. – Наверное, по-другому было нельзя. Думаю, Сергей хотел, чтобы вы слышали его голос… видели глаза. Чтобы рассказать вам про свою любовь. Если бы он просто стоял рядом и говорил через меня… вы бы ведь мне не поверили!
Анна Чертознаевна покачала головой.
– Не знаю… Не поверила бы, да! Та моя половина, что пришла к вам сегодня – она не захотела бы поверить. Она и сейчас не очень верит, – молодая женщина как-то странно усмехнулась. – Значит, вы можете просто позвать Серёжу – так, чтобы он был рядом? Как вчера?
– Да, могу, – серьёзно кивнула Анна Викторовна. – Хотите?
Внутри всё еще противно ныло, но Анна была тверда. Сил было не так, чтобы много, но если Анне-младшей это действительно нужно… если это поможет ей сделать еще один шаг у свету… В конце концов, зачем ей дар, если она не сможет помочь дочери Натальи Дмитриевны? Молодая женщина несколько мгновений молчала, точно в раздумьях – но вдруг отрицательно покачала головой.
– Нет. То есть, я хочу, да… Но это ведь неправильно – держать их здесь по прихоти.
Она судорожно вздохнула.
– Сережа… он всегда сам принимал решения. И сегодня, и вчера – он ведь сам захотел прийти.
– Вчера он пришел ко мне, чтобы спасти Михаила Модестовича. – Анна Викторовна вдруг поняла, что должна это сказать. Молодая женщина вздрогнула и посмотрела на неё изумленно. – Анна Михайловна, это неважно, видим мы их или нет. Те, кто нас любит, те кого мы любим – они всегда с нами. И они поддерживают нас, помогают нам – как могут. Пытаются нас спасти.
Она посмотрела молодой женщине прямо в глаза.
– Вы рассказали Сергею о ваших планах? Что он вам ответил? Он вас поддерживает? Неужели он хотел бы, чтобы вы использовали остаток жизни на месть? Которая никого не вернёт.
Ответный взгляд гостьи едва не обжёг Анну Викторовну. Ей показалось, что вдова сейчас отнимет у неё свою руку и снова расплачется, но та сдержалась – только глядела на неё с обидой и болью.
– Нет, – выдохнула она наконец. – Почему-то мне даже мысль об этом не пришла. Серёжа… он хотел… хочет помнить только любовь.
В голосе Анны Лович послышались истерические нотки:
– Прямо как попы в церкви твердят – про Царство Любви!.. Они… Те кто ушел… Они вообще умеют ненавидеть?
Умеют, невесело подумала Анна Викторовна. Некоторые умеют. И ненавидеть, и даже убивать. А иные способны мстить даже сотни лет спустя. Как Великий Магистр тамплиеров. Но столь неистовых духов за свою жизнь она встречала очень редко, по пальцам пересчитать. Обычно в ушедших не оставалось ожесточения. И не месть им была нужна – справедливость… может ли понять разницу эта юная женщина, убитая горем?
Смогло ли вмешательство покойного мужа что-то сдвинуть в заледеневшей душе? Или это просто шок?
Ответить она не успела. На лице Анны Михайловны появилось какое-то непонятное выражение.
– Сережа… я вдруг подумала, что в нём этого не было, – произнесла она медленно, словно изумлённая посетившей её мыслью. – Я никогда не видела его в ярости. Странно… Он ведь был там, на войне с германцами. Вот они – враги, которых надо ненавидеть. Случалось, кто-то из его сослуживцев затевал подобные разговоры, но Сергей всегда их обрывал. Словно он умел оставлять всё это где-то там, в море…
Перед глазами Анны вдруг встал Митя. Их единственный сын, прошедший через два года боли, крови и окопов. И теперь заново ушедший туда же… Он ведь сам выбрал такую судьбу, но тоже сумел не ожесточиться. И тоже редко рассказывал, что было с ним там, на войне…
– Он просто очень любил вас, – тихо сказала она. – Вас и Николеньку. Любил и берег. Николенька тоже хочет стать моряком. Вы знаете? Он нам всем сегодня об этом рассказал. Даже нарисовал корабль, на котором он будет плавать. Идёмте, я вам покажу.
   
Анна Викторовна встала, не выпуская руки вдовы, и та машинально поднялась за ней следом. Вместе они подошли к учительскому месту – Анна усадила свою гостью на стул, отодвинула в сторону серую стопку тетрадей и достала потрёпанную кожаную папку.
Она хранила в ней рисунки – и свои, и те, что дарили ей ученики. Вот летающий паровоз. А вот круглое, как луна, лицо, вроде бы женское, обрамлённое жидкими кудряшками. Корявая подпись: «Наша Анна Виктаровна». Анна улыбнулась и взялась за верхний рисунок.
– Вот, посмотрите. Будущий Колин корабль.
Она ждала, что Николенькина мать тоже улыбнётся в ответ, но лицо Анны Михайловны снова точно застыло. Она пристально рассматривала узкий и длинный кораблик с высокой мачтой посередине, со множеством каких-то надстроек на палубе, выведенных криво, но очень старательно…
– Это военный корабль, – произнесла она внезапно хриплым голосом. – Значит, опять война?
– Это же только фантазия!
– Фантазия? У Коли? Похоже, вы его еще слишком плохо знаете.
Госпожа Лович жестко смотрела на неё и в серых глазах снова разгоралась боль… и ненависть
– Снова война – неизвестно с кем, неизвестно зачем. И снова эта одичавшая толпа матросни, одуревшая от сидения в железной банке. И чего мне ждать – что ко мне явится еще один дух? Уже сына? И будет говорить о том, как он меня любил? А когда я спрошу его о смерти – улыбнётся и ответит, что это совсем неважно?!
Анна Викторовна почувствовала, как её охватывает смятение. Что она сделала не так?..
Взгляд Анны Лович снова полнился тёмной яростью.
– Я ведь спросила у Сергея – кто виновен в его смерти? А он ответил: «Неважно…» Откуда оно вдруг взялось – это всепрощение?!
– Это не всепрощение, – Анне удалось совладать с собой. – Анна Михайловна, как же так? Вы же поняли главное – Сергей не хочет, чтобы вы за него мстили. Это не нужно.
– Что же тогда нужно?! – почти выкрикнула молодая женщина.
– Не месть, – твердо повторила Анна. – Вы считаете большевиков виновными в смерти мужа – хотя почему именно большевиков, ведь летом семнадцатого у них еще не было власти? И вот вы убьете, – она наконец смогла выговорить это прямо. – Убьете одного, двух, десять… Это не утишит вашей боли. И Сергею не поможет. Может, вам лучше попытаться разыскать тело вашего мужа? Похоронить его?
Анна Лович замерла в ошеломлении, а потом посмотрела на неё, как на юродивую.
– Тело? – выговорила она наконец. – Да вы с ума сошли. Спустя почти год? И где – в море?
Наверное, пришло время сказать. К чему бы это не привело. Не отрывая взгляда от своей младшей тезки, Анна Викторовна твердо вымолвила:
– Сергей погиб на суше. Он сам показал мне вчера. Думаю, это случилось где-то недалеко от порта, где стоял его корабль.
Молодая вдова смотрела на неё молча и недоверчиво, сжимая и разжимая руки в черных перчатках. Анна тяжело вздохнула.
– Не было расстрела, никто не бросал тело Сергея в море.  Был какой-то овраг… тропинка в этом овраге. И там вашему мужу выстрелили в спину.
Взгляд молодой женщины вдруг сделался растерянным. Анна Викторовна сделала шаг к ней и накрыла ладонью внезапно задрожавшие тонкие пальцы.
– Это был какой-то матрос. Я его не знаю. Кажется, он просто хотел ограбить вашего мужа. Он забрал что-то с его тела.
– Портсигар, – безжизненным голосом произнесла Анна Чертознаевна. – Золотой портсигар с красными камушками.
Она резко поднялась, скидывая руку госпожи Штольман.
– Куда вы? – торопливо спросила Анна, пытаясь её удержать.
Прежде серые глаза Анны Лович стали почти чёрными. И странно неподвижными.
– Пустите меня… – спёртым голосом проговорила она.
– Вам не надо сейчас… – начала Анна Викторовна.
– Пустите меня! – рявкнула молодая вдова, и Анна увидела дуло револьвера, глядящее прямо в лоб. Расширенные зрачки госпожи Лович сами были похожи на револьверное дуло.
– Вам нельзя туда идти, – вымолвила госпожа Штольман. Она понятия не имела, куда она собирается, но это сейчас неважно. Важно, куда этот путь приведёт её…
Господи, неужели тогда, тридцать лет назад Чертознай видел перед собой такой же взгляд? Но у самой Анны тогда была ещё надежда, ведь Яков…
– Анна Михайловна, послушайте!..
– Уйдите с дороги, – прошипела вдова. – Иначе я выстрелю.
Госпожа Штольман сделала шаг назад, мучительно перебирая в голове всё, что ещё не сказала и не сделала. Нашла же она решение тогда. Неужели теперь оно не найдётся?
– Дух Сергея Ловича, явись! – повелительно произнесла она. Но договорить не успела.
Анна Чертознаевна, успевшая миновать её, развернулась и наотмашь ударила по лицу рукой с зажатым в ней револьвером.
     

   
Музыкальная иллюстрация к главе:
[player][{n:"Сказка о дьяволе - Мельница",u:"https://forumstatic.ru/files/0012/57/91/81233.mp3",c:"https://forumstatic.ru/files/0012/57/91/30535.jpg"}][/player]
   
Следующая глава       Содержание

 
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)