Счастливые часов не наблюдают?


   
  Яков Платонович Штольман сидел за столиком ресторации в нижнем этаже гостиницы, поджидал жену и читал «Екатеринбургскую неделю». Вернее, пытался читать. Сосредоточиться на содержании газетной статьи никак не удавалось: мысли блуждали  в сферах, далёких от городских новостей и рекламных объявлений. Вспоминалось и думалось о пройденном уже пути.

   Они с Анной уезжали от Казани всё дальше. По мере того, как произошедшее отдалялось, оно делалось всё более нереальным и фантасмагорическим. После короткого разговора в санях сразу вслед за страшной гибелью жиляевской погони они больше не решались  обсуждать случившееся в Гривке и в пригородном лесу. Даже вспоминать об этом вслух не получалось. Всё разразилось слишком быстро: появление невесть откуда взявшегося странного господина Кривошеина; плен и кузня, глянувшаяся средневековой пыточной; стремительное дерзновенное освобождение; заваленный сугробами лесной просёлок, безумный бег саней, короткая, яростная перестрелка, мучительный визг подстреленного жеребца; Чертознай, вскинувший лицо к небу и запредельная жуть его воя; чёрные тени волков, молча преследующие сани... Выстрел Штольмана на рассвете поставил весомую точку в этой истории.

  Наверно, требовалось время, чтобы  произошедшее уложилось в голове, чтобы разум сумел найти приемлемые объяснения, а пока он просто защищался, из чувства самосохранения отодвинув всё на потом. Легче было воспринимать случившееся, как страшную сказку, рассказанную на ночь и приснившуюся затем в кошмарном сне…

  Но кое-что они всё же обсудили. Феерическое выступление Штольмана в роли заезжего немца, сопровождаемого молодой женой, было признано весьма удачным, легенда представлялась как нельзя более подходящей, и супруги решили и дальше её придерживаться. У Якова Платоновича имелся немецкий паспорт на его собственное имя. Чтобы лишний раз не называть свою истинную фамилию, Штольман предложил:
  -  При необходимости можно представляться четой Нойманн. В крайнем случае попробуем отговориться тем, что нас не расслышали, -  и ухмыльнулся  своей неподражаемой кривой усмешкой.
Анна, всё успешнее читавшая по лицу Якова Платоновича его настроения, а порой и мысли, немедленно пожелала узнать, что означает эта фамилия.
  -  Новый человек,   -  ответил Штольман, в душе насмехаясь над собой.

  Одна досадная мелочь могла поставить под сомнение столь удачную легенду. У Анны никак не получалось называть его Якобом. Каждый раз, произнося его имя на немецкий манер, она словно преодолевала некое внутреннее сопротивление, и через два раза на третий  сбивалась на Якова Платоновича. «Почему бы это?»  -  недоумевал Штольман. Справедливости ради требовалось заметить, что и сам он порой забывал про немецкий акцент и переходил на привычный петербуржский выговор. После нескольких промашек с обеих сторон «Якова Платоновича» сочли нужным узаконить: в конце концов, молодая русская жена может называть супруга-иностранца на свой, славянский лад. Чтобы Штольману не приходилось ломать язык без лишней необходимости, «заезжему немцу» сочинили матушку родом из Петербурга.

  Вчера вечером они с Анной прибыли в Екатеринбург поездом из Перми. Остановка здесь не была особенно необходимой, поезд следовал до самой Тюмени.  Но в Перми ему показалось, что Анна  тиха и задумчива более обычного, совсем как перед выездом в Казань. Двое суток в трясущемся и лязгающем вагоне, полном сквозняков, вряд ли поспособствуют укреплению здоровья, и Штольман решил двигаться «перебежками».

  Возможно, напуганный последовавшими событиями, он дул на воду. И Аня с возмущением отвергала «его фантазии» и настаивала, что она совершенно здорова, но Яков Платонович заупрямился и настоял на своём. Слишком живо помнилось, как метался он по опушке заснеженного леса на выезде из Казани  между возком, где лежала беспамятная, пышущая болезненным жаром Аня, и костром, что развел он, почти не имея надежды на помощь. Слишком велик был кромешный ужас, что пережил он, сидя под дверью спальни, откуда прогнала его Наталья Дмитриевна, поверившая в маскарад со слугой Герасимом. Такого страха и отчаяния он не испытывал, кажется, никогда. Даже в Затонске, где Анна неоднократно оказывалась на краю гибели, и зачастую по его же вине. Когда недоброй памяти куафёр Мишель отравил Анну, когда её похитили люди Гроховского, когда обезумевший от алчности Гений охотился за ней, когда доморощенная секта дьяволопоклонников пыталась сделать её своей Госпожой, когда Магистр покусился на неё  -  Штольман мог действовать: изловить негодяя, выторговать у него противоядие взамен на свободу, сесть за карточный стол с шулером и побить мерзавца его же оружием, расставить ловушку и обезвредить доцента Куликова, встать в одиночку с револьвером и тростью против толпы вооружённых адептов, пристрелить безумного фанатика, как бешеную собаку... Здесь он не мог сделать ни-че-го. Со всем своим материализмом ему оставалось уповать лишь на чудо, Анину стойкость и высшую справедливость, потому что Анна должна была жить! Его собственная личная формула мироздания, буде такая существует, рассыпАлась на бессмысленные осколки без этого основополагающего условия. Выигрыш во времени не окупал возможного риска, а значит, и не стоил того.

  Возможно, не зря говорится: «Тише едешь  -  дальше будешь». Утешившись этой народной мудростью, Штольманы всё же сошлись на том, чтобы  не торопиться. Тем более, что весна в этом году выдалась затяжной, лёд на сибирских реках по полученным сведениям ещё не вскрылся, и спешить особенной надобности не было. Так почему бы не устроить небольшую передышку? В добавок ко всему правый сапог с секретом прямо в вагоне запросил каши. Не выдержал казанских приключений, не иначе. Следовало отдать пару в починку, а лучше запасную заказать. Опять же, как ни велик был Анин чемодан, с которым она отправилась в дальний путь, всего необходимого он вместить никак не мог. Не ходить же Ане в шубке и зимних башмаках, когда весна вступит, наконец, в свои права! Кроме того, ей не помешали бы верховые сапоги  -  скорее всего, на лошадях тоже придётся передвигаться... Было немного странно размышлять о всяких хозяйственных и бытовых мелочах, учитывая не только свои потребности, непривычно, но приятно.
     
  Екатеринбург встретил их холодным дождем и снежной крупой. Штольман даже несколько усомнился в принятом им решении: в вагоне, по крайней мере, отсутствовал пронизывающий ветер. Американская гостиница, отрекомендованная им вагонными попутчиками и привокзальными извозчиками как одна из лучших в городе, впрочем, примирила их с ситуацией: в номере имелась ванна и горячая вода, а просторные удобные комнаты были идеально чисты и приятно обставлены.

  Поздно ночью после долгожданной близости, когда они никак не могли насытиться друг другом, и нежности следом за шальными ласками Анна  легко и быстро заснула. Он же, как обычно, бодрствовал ещё долго, наслаждаясь возможностью беспрепятственно любоваться ею. До обидного мало доставалось ему таких мгновений. Даже сейчас, во время совместного путешествия, никак не получалось наглядеться на неё вдосталь, и он даже радовался тому, что не способен засыпать так же быстро, как она. Часы не спеша отсчитывали секунды и минуты, медленно и прихотливо текли мысли...

   “Жить, как раньше, невозможно”.

  Как никогда раньше ощущал он истинность своих же собственных слов. Та, предыдущая жизнь, сложившаяся, привычная, устоявшаяся несмотря на все перепетии, потрясения, повороты судьбы, связанные со службой в сыске и у Варфоломеева, кончилась. Внешне богатая на события, путешествия, встречи, ни к чему не обязывающие связи, по большому счёту она на самом деле была пуста. В угаре азарта, порой уступая страстям, кипящим под сдержанной и холодной личиной, а главное  -  занимаясь делом, к которому он был способен, как никто другой, он не замечал, а может, не желал замечать этого и осознал причины смутного недовольства собой, пожалуй, только оказавшись в Затонске.

  Может, именно ссылка дала ему возможность остановиться на какое-то время, взглянуть на себя со стороны и оценить свои былые привязанности и обязательства? Да, обязательств он привёз с собой предостаточно: работа в тайной службе и личные обстоятельства сплелись в плотный причудливый клубок. Дорого обошлись ему его же слабости: после проигрыша шулеру Гроховскому госпожа Нежинская, вовремя раздобыв денег для уплаты, связала его по рукам и ногам. О, Нина Аркадьевна не гнушалась напоминать ему об этом долге! «Ты мне обязан, ты помнишь?» - без всяких экивоков говорила она, и он вынужденно смирялся, приняв эти обязательства даже после денежного расчета с фрейлиной, до самого конца пытаясь вытащить её из собственных шпионских интриг. Господин Варфоломеев с присущей ему рациональностью также не преминул использовать чудом уцелевший «ресурс»... Затонск разрешил его от всех долгов прежней жизни, за всё было заплачено сполна и с избытком. Сама  жизнь и стала окончательной расплатой.

  «Нам нужно быть вместе».

  Его новая жизнь спала рядом с ним и тихо дышала ему в плечо. Ощущая приятную тяжесть Аниной головы, тепло её тела, шёлк волос под пальцами, слыша как она иногда вздыхает во сне, в полумраке гостиничного номера вглядываясь в её милые черты он недоумевал, в каком помрачении рассудка он вообразил, что сумеет её оставить? Не иначе повлияли лихорадка и некоторое воспалённое полубредовое состояние, последствия пребывания в плену у Лассаля. Как он был благодарен Ане, что она всё решила за них двоих! Как восхищался её  бесстрашием, смелостью, силой духа, отсутствием сомнений! Она всегда на его стороне, даже когда он сам против себя. Она всегда помогает ему и спасает его. И тогда, когда он наконец решился произнести вслух эти слова, с замирающим сердцем ожидая её решения, она безоглядно бросилась ему на помощь, готовая утешить и защитить от всего мира. Жизнь изменилась разительно. Их стало двое. Теперь они  -  вместе.

  Уже пребывая на зыбкой грани между сном и бодрствованием, он осознал с необыкновенной ясностью: никакие  муки совести и чувство вины, периодически поднимающие голову, не смогут заставить отпустить его солнечную девочку. Он будет продолжать казнить и поедом есть себя, но здесь он бессилен, потому что жить, как раньше, невозможно… С этой мыслью он тихо уплыл в сон.

  Ему стало нравиться просыпаться. Теперь утро в гостинице означало легкие осторожные шаги, деликатный плеск воды в умывальнике, шорох щётки, разбиравшей тяжёлую волну волос, ощущение осторожного приближения, тепла, замершего на грани восприятия, и время спустя  тихий вопрос: «Ты спишь?» Порой ему становилось боязно открыть глаза и убедиться, что всё это  -  не продолжение сна, и он жмурился, плотнее прикрывая веки. Но Аня по дрожанию ресниц сразу понимала, что он притворяется, начинала ласково его тормошить и дразнить засоней. Нынешнее утро началось по-другому. Аня, утомленная сутками в поезде больше, чем хотела показать, против обыкновения разоспалась. Ему представилась редкая возможность разбудить жену, чем он и воспользовался в полной мере.
   
  Поймав себя на том, что он в который раз битых пять минут читает одну и ту же строчку и улыбается самым глупейшим образом, Штольман отложил газету и достал брегет, Анин подарок. Анна запаздывала. Он представил, как появится она на пороге ресторации, юная, прекрасная,  как всегда взволнованная, быстро подойдёт к столику, виновато заглянет ему в глаза. Он, само собой, тут же растает и засмотрится на неё с совершенно блаженной физиономией... Поскорей бы! И чего ради они отправились по делам по отдельности?

  Якову Платоновичу, решившему пройтись по сапожным мастерским, присоветованным коридорным, не хотелось утомлять Анну лишними хлопотами. Несмотря на то, что Анна Викторовна со свойственной ей решительностью начала понемногу выстраивать их совместный кочевой быт, методом проб и ошибок приноравливаясь к его привычкам, Штольман, как и прежде, старался решать обыденные вопросы, касавшиеся его одного, самостоятельно. Слишком многое взвалил он на Анну, чтобы добавлять к этому грузу подобные мелочи. Отговорившись рациональным распределением сил, он отправил супругу по магазинам присмотреть необходимое для неё, и сейчас, закончив свои дела, уже отчаянно скучал по ней.

   Но время шло, а Анны не было. Через двадцать минут он уже грыз кулаки, не находя места от тревоги и прикидывал, каким образом ему действовать в совершенно незнакомом городе. Когда Анна появилась в дверях, как раз так, как ему представлялось, он от облегчения даже глаза прикрыл.
  Анна почти бегом приблизилась к столику, ещё на ходу начиная свой рассказ:
  -  Яков Платонович, честное слово, так получилось! Там одна дама ногу повредила! Вы сильно сердитесь?

  Ну разумеется! Скорее небо на землю рухнет, чем его барышня на колёсиках перестанет людям помогать!
  -  Анна Викторовна, я всегда полагал, что выручать дам в беде прерогатива джентльменов!  - пряча облегчение, стараясь в паузах не сжимать зубы слишком сильно и казаться спокойным произнёс он.
  -  Ну что поделать, если поблизости ни одного джентльмена не оказалось? Не могла же я её бросить! Ты очень волновался? Ну, прости меня, пожалуйста! - и тот самый умоляющий неотразимый взгляд. Дальше, естественно, всё произошло так, как он и предполагал.

  -  Её зовут Ариадна Павловна Уфимцева, она жена банковского служащего, очень симпатичная пожилая дама,  -  присаживаясь за столик рассказывала Анна.  -   Я проводила её до дома, и она настоятельно пригласила нас завтра на чай.
  -  Что?
  -  Я понимаю, нам не стоит привлекать лишнего внимания, но она была крайне настойчива! Представляешь, она догадалась, что мы остановились в Американской, и пообещала, что если мы не придем, то она разыщет нас сама! - Анна снова виновато взглянула на него и вздохнула сокрушенно.  -  Яков, она пострадавшая! Если с больной ногой она заявится в гостиницу и начнет искать Нойманнов, то наделает слишком много  шума. Проще прийти к ней в гости. Мне она не показалась опасной, даже понравилась...

   Ничем не истребить Анино свойство видеть в людях только хорошее! Симпатизирует  неведомой даме несмотря на возможные осложнения и неудобства, связанные с необходимостью таиться...
  -  Что ж, придется принять приглашение этой проницательной дамы,  -  вздохнул Штольман, смиряясь с неизбежным.  -  Надеюсь, ничего особо критичного не произошло. Ботинки-то удалось присмотреть?
Анна Викторовна отрицательно покачала головой и снова покаянно вздохнула.
  -  Ладно, вместе съездим потом. По крайней мере не придётся гадать, где Вы, что с Вами случилось и как успеть Вас выручить,  -   утешил Штольман.
  -  А Вы, Яков Платонович, всегда успеваете, -  Анна, по своему обыкновению, не обращая внимания на окружающих, погладила мужа по руке и осторожно расправила пальцы, стиснутые в кулак.

   Убедившись, что Штольман успокоился, Анна шутливо пожаловалась:
  -  Яков Платонович, если бы вы знали, каких сил мне стоило отбиться от приглашения на обед! Ариадна Павловна непременно желала меня накормить, а из кухни так соблазнительно пахло щами!
  -  Уверен, что с Вашими щами на Столярной им не сравниться,  -  произнёс Штольман, взяв руку жены и целуя еле заметный шрамик на указательном пальчике.
  -  Строго говоря, это были наши щи, так что нечего насмешничать!  -  ответила порозовевшая Анна. Но едва Штольман собрался уверить её в полнейшей серьёзности своих слов, Анна подняла глаза и взгляд её прикипел к чему-то за его плечом. Краска стремительно сбежала с её лица. Она побледнела так, что губы побелели, и судорожно вцепилась в руку Якова.
  -  Аня, что…  -  «Неужели снова? Кто-то опять пришёл к ней?»
  -  Анна Викторовна, Яков Платонович, как вы здесь? - услышал он негромкий глуховатый басок. «Как правило, это моя реплика», - обречённо подумал Штольман, поднимаясь и разворачиваясь. Судьбе вновь вздумалось выкинуть очередное коленце.
   

   
Музыкальная иллюстрация к главе
[player][{n:"Борис Вайханский. Останься хоть тенью",u:"https://forumstatic.ru/files/0012/57/91/71090.mp3",c:"https://forumstatic.ru/files/0012/57/91/54110.jpg"}][/player]
   

   
Следующая глава          Содержание

---

   
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)