Последние встречи
На крыльце дома Уфимцевых Штольманы столкнулись с Татьяной. Девушка, спешившая куда-то, завидев в руках Якова туесок, всплеснула руками:
— Отыскали? Не может быть! — воскликнула она, позабыв поздороваться. — Ариадна Павловна велела Вас без доклада всегда... А меня в лавку услали... А они наверху, в гостиной... — лепетала бессвязно горничная, раздираемая на части любопытством. Но не исполнить поручения грозной Марфы Васильевны для Тани было немыслимо, и она поспешно убежала, позабыв затворить дверь. Видимо, очень уж ей хотелось вернуться поскорее, чтобы разузнать все новости! Пришлось Штольманам и впрямь воспользоваться гостеприимством без доклада.
Поднимаясь по лестнице, изученной уже до мельчайших подробностей, они услышали, как в гостиной негромко беседуют две женщины. И тут сыщицкие привычки, ставшие плотью и кровью, дали себя знать: Штольман не поторопился обнаруживать их с Анной присутствие. Слишком много любопытного можно выяснить, подслушивая под дверью. Довольно сомнительный прием в его арсенале, зато какой действенный! Расставаться с ним Штольман не собирался, и, сделав Анне знак не шуметь, обратился в слух. Любимая супруга, возмущённо округлившая было глаза, вскоре и сама заслушалась. Не удивительно: помнится, в подобных ситуациях необходимость соблюдать правила приличия вчистую проигрывала любопытству барышни Мироновой! Тем более, что разговор шёл весьма занятный.
— Как ты думаешь, Марфуша, получится у Нойманнов потерю отыскать? — спрашивала Ариадна Павловна.
— Если у кого и получится, то у них только, — с твёрдой уверенностью отвечала Марфа Васильевна.
— А почему ты так считаешь?
— Особенная она. А он ей под стать, — значительно прозвучало в ответ.
— Особенная? Как ты? — ахнула госпожа Уфимцева.
— Нет, не так. Я живых вижу, а она — тех, кто за черту ушёл.
— М... Мёртвых?!! — в голосе Ариадны Павловны слышался почти восторженный ужас. — Анна Викторовна медиум?
— Это кто ж такой? По-нашему — духовидица она.
— Да с чего ты взяла? Как увидела? — госпожа Уфимцева и верила, и не верила.
— Да я тебе сколь разов говорила, как: гляжу на человека, и вижу! Вечно у тебя — в одно ухо влетит, в другое вылетит! — упрекнула Марфа Васильевна.
— Ну, Марфу-у-у-ша... Мне всё равно и непонятно, и интересно!
— Каждый человек для меня, как ниток разноцветных пучок, — видимо, не в первый раз приходилось домоправительнице смиряться с недолгой памятью Ариадны Павловны. — У кого-то нитки яркие да баские, у кого-то — и взглянуть не на что. И по ниткам тем что с человеком было и есть разглядеть можно. Где те нитки спутались, иль порвались — вижу. Порой подлатать могу. Порой подсказать, что сделать, чтобы выправиться.
Анна Викторовна, чтобы сдержаться и избежать малейшего звука, даже ладошкой рот прикрыла. «Всё снова не так, как кажется!» — говорил изумлённый взгляд Анны. Это уж как у нас водится, моя драгоценная Анна Викторовна! А разговор определённо заслуживает, чтобы дослушать его до конца. Похоже, то, чего он опасался, едва узнав о случившемся знакомстве Анны с местной жительницей, произошло. Они снова наследили. История повторяется с завидным постоянством!
— И Тетюева выправляла? — продолжала допытываться Ариадна Павловна. — Чтобы он дорогу к нам забыл?
— Не-е-е-т, там уж нечего выправлять, — усмехнулась домоправительница. — Кривое да гнилое вовсе порвать проще. Взяла я две ниточки, да в узелок и связала. Чтобы память ему перемкнуло. А сколь тот узел продержится — не ведаю. Может, ещё год, а может — завтра развяжется. Есть такие люди, до чужого добра жадные, что жадность им пуще любой защиты помогает, все препоны перебарывает.
— И что случится, когда узелок развяжется? — любознательность госпожи Уфимцевой не знала удержу. — Он всё вспомнит и снова заявится?
— Так оно и станется, — невесело подтвердила Марфа Васильевна. — Ты ж знаешь, непривычная я к таким-то делам, хоть многие по-другому считают, — в спокойном и ровном голосе домоправительницы отчетливо слышалась горечь. — Вредить — не помогать, тяжко даётся... А ему так уж те цацки занадобились... Ну, ничего, Господь милостив.
Помнится, Штольман недоумевал, как обычной семье удалось избавиться от угроз и притязаний полицейского чиновника. Вот Вам и ответ, господин бывший следователь. Хотя, как выяснилось, принятые меры относятся к области сверхъестественного и носят временный характер...
— Ой, Марфуша, а ты тогда не перестаралась? Живой человек, всё ж таки, хоть и дрянной! — беспокоилась Ариадна Павловна совсем не о том, о чём следовало.
— Да что ему, борову, сделается! — отмахнулась от её опасений домоправительница. — Давеча видела его в Обжорном ряду* — сидит, пельмени за обе щеки уплетает. Шея шире загривка. Как только морда не треснет!
— Оставила нам свекровь заботы... Знаешь, что думаю? Если Анна Викторовна и Яков Платонович украшения найдут, не стоит их в доме оставлять. Слишком Варвара не хотела, чтобы они мне достались. Не будет ей, непримиримой, на том свете покоя. Отдадим их Елизавете Михайловне**! Содержать свою библиотеку — дело непростое и затратное. А свекровь ей очень благоволила, частенько в читальню захаживала, благо по соседству, и всё время госпожу Кремлёву мне в пример ставила. Помнишь, как она говаривала? «Елизавета Михайловна — дама достойная, серьёзная! Не то, что ты, свиристелка!»
Штольман невольно усмехнулся: определённо, Ариадна Павловна тоже не обделена артистическим талантом. Одной выразительно произнесённой фразой обрисовала характер и облик старой дамы во всей полноте!
— А мы год прожили без драгоценностей — и дальше обойдёмся! — развивала свою мысль госпожа Уфимцева.
— А и верно говоришь! — с одобрением согласилась Марфа Васильевна. — Только не нашли ведь пока, а ты уж шкуру неубитого медведя норовишь приспособить.
— Ты сама сказала — найти только им и под силу! Думаешь, Анна Викторовна Варварин дух вызовет и спросит, где она свои сокровища схоронила? — благоговейно понизила голос Ариадна Павловна. — Так ведь та и не расскажет по вредности своей! Ох, что это я, о покойнице-то... — спохватилась она.
Должно быть, госпожа Уфимцева верит своей домоправительнице безоговорочно, раз она и не подумала подвергать сомнению слова Марфы Васильевны и рассуждает так, будто клад свекрови уже у неё в кармане. И новость об Аниных способностях приняла почти как нечто само собой разумеющееся. Ох, как нехорошо! Слишком много примет, указывающих на них с Анной Викторовной, начиная именами и заканчивая духовидением. А учитывая необыкновенную общительность и разговорчивость Ариадны Павловны и несомненно воспоследующие её благодарность и восторг, вряд ли эта дама сочтёт необходимым воздержаться от рассказов об удивительном по любым меркам событии. Случись в Екатеринбурге грамотный человек Кромвеля, услышь он о чудесном обретении пропавших драгоценностей и людях, их нашедших, у него с лёгкостью получится сложить два и два. Допустим, Жиляев со своими подручными вышел из игры с нелёгкой руки господина Кривошеина. Но Уваков по-прежнему рвется заполучить те проклятые бумаги, и вряд ли потеря верного клеврета остудит его пыл. Как знать, как далеко могут дотянуться руки Кромвеля? Здесь, за Уральским хребтом, несколько другая обстановка, но вероятность присутствия его ищеек сбрасывать со счетов нельзя. «Разве что понадеяться на господина Чертозная, что тот им глаза отведёт по доброте душевной?» — иронически подумал Штольман. — «Одна ворожея нас раскрыла, другой колдун — скрыться поможет?» Да нет, на Чертозная надейся, да сам не плошай. Но до чего же некстати дамы оказались столь проницательными во всех смыслах! Возможно ли положиться на сдержанность Ариадны Павловны? В конце-концов, о способностях Марфы Васильевны она не особенно распространяется, да и привлекать к кладу лишнее внимание тоже не в её интересах. Продолжавшийся разговор несколько поубавил опасения Штольмана, обнаружив союзника в лице домоправительницы:
— А вот это — не нашего ума дело, — внушительно произнесла она. — И болтать об этом направо — налево не след. Ты уж поумерь свою разговорчивость.
— И ничего я не болтаю! — обиженно возразила госпожа Уфимцева. — Про Тетюева никому и словечком не обмолвилась, только ты да я и знаем.
— Вот и ладно, Аринушка, и про девочку молчи. Лишний раз не тревожь её, не тереби, не расспрашивай. А то любишь свой нос совать, куда ни попадя. А она не так давно болела шибко. Не только телом. Нельзя ей пока с духами разговоры разговаривать. Не выправилась ещё. Разлучить их с мужем пытались, оттого и случилось такое. Как — не ведаю, вижу лишь, что было это.
— По ниткам? — зачарованно выдохнула Ариадна Павловна.
— По ним. Полотно у них одно на двоих, красоты несказанной. Нити их сплетены накрепко, так, что общими стали. И чем дальше — тем крепче связь. Коли разлучатся — по живому порвётся.
Штольман едва сумел сдержать шумный выдох. Кто-то или что-то там, свыше — мироздание, универсум, всепроникающий и вездесущий разум, — определённо обладает весьма ироническим складом характера, раз за разом посылая завзятому материалисту встречи с метафизическим и нереальным, тем, чего не может быть. Так случилось и здесь. Среди совсем немаленького города Анна Викторовна ухитрилась прийти на помощь даме, у которой в домочадцах — представитель Чертознаева племени. Кто она — знахарка, видящая, ведунья? Не важно по большому счёту. Важно лишь, что нечто свыше вновь посылает ему сигнал: он не трагическая случайность в жизни Анны, а необходимость. То, что он ощутил всем собой зимней ночью в гостинице, когда они с Анной стали мужем и женой, — непреложная истина. «Нам нужно быть вместе...»
Сегодняшнее откровение, как ни странно, не стало потрясением вроде того, что случилось с ним при виде строк с бесконечно повторяющимся словами «Химия, химия, химия», возникающими на пустом, сгорающем в пламени свечи листе бумаги. А затем ему привиделась испуганная, попавшая в беду Анна в каком-то бункере — жизненно необходимая подсказка, где её искать! Тогда разбираться в себе было не ко времени, а бурный поток последовавших событий отодвинул случившееся на задворки сознания. Но сейчас слова здешней целительницы оказались неожиданным, но совсем не удивившим напоминанием о произошедшем. Непостижимое нечто, недоступное его, заядлого материалиста, пониманию, словно задалось целью доказать Штольману свою реальность, как бы странно не звучало такое определение по отношению к трансцендентному. Неужто послания Универсума становятся привычными? Или он сам окончательно принял то, что метафизика — не изученная, но всё же существующая часть мироздания, которую невозможно игнорировать? Потому что Анины способности уже давно стали для него неотъемлемой частью её личности, не нуждающейся в доказательствах и не поддающейся детальному осмыслению. «Анна Викторовна, она — такая...» И всё тут. Но почему так сияют Анины глаза, словно она услышала что-то необыкновенно важное? Для неё-то подобные материи никогда не подлежали сомнению! И новость об их разоблачении её нимало не обеспокоила.
Столь, казалось бы, удачная легенда трещала по швам. Достаточно ли правдоподобен ложный след с Барнаулом? Возможно ли понадеяться на благоразумие Ариадны Павловны? Намеренно подвергать опасности Анну она не станет совершенно точно, слишком по сердцу пришлась ей его солнечная девочка. К нему самому хозяйка, кажется, испытывает уважительное почтение. Возможно, слов домоправительницы, доверенного и почитаемого лица хозяйки, о необходимости помалкивать достанет, чтобы избежать нежелательных разговоров? Нет, полагаться на волю случая слишком ненадёжно. Что же предпринять?
Медлить дальше и скрывать свое присутствие означало возрастающую возможность попасть в неловкую ситуацию. Анна в немом вопросе приподняла брови, кивнув в сторону гостиной и изобразила пальчиками шагающего человечка. Штольман согласно наклонил голову, и они дали знать о своём присутствии, войдя в комнату со словами: «А мы к Вам не с пустыми руками!», где их немедленно подхватил и закружил вихрь удивления, восхищения, восторгов и благодарностей.
* * *
Он услышал! Он это услышал, причём, от человека, незнакомого с ними ранее! Она готова думать, что сама судьба привела их в дом Уфимцевых ради того, чтобы этот несносный, невообразимый, самый любимый на свете упрямец получил ещё одно подтверждение своим же собственным словам: «Нам нужно быть вместе...» Достаточно было увидеть лицо Якова, чтобы понять, что он не остался безучастным и недоверчивым к известию из источника, подобные которому ранее он не принимал всерьёз. Может, теперь он будет реже вспоминать о других своих словах: «Анна Викторовна, Вы ещё молоды, у Вас всё впереди...» ? Но когда собственное ликование после подслушанных слов Марфы Васильевны об их прочной связи с Яковом немного улеглось, Анна крепко призадумалась. Другие слова домоправительницы вновь и вновь звучали в памяти: «А она не так давно болела шибко. Не только телом. Нельзя ей пока с духами разговоры разговаривать. Не выправилась ещё. Разлучить их пытались, оттого и случилось такое».
Когда же это произошло? Когда зародилась эта «не телесная» хворь? После того, как отец Фёдор чуть ли не проклял её из-за истории с кладом, а она сама стала сомневаться, что дар её — от Бога? После непонятного воздействия Магистра, при воспоминании о котором ужас до сих пор затопляет всё её существо? После исчезновения Штольмана из гостиницы декабрьской ночью и заледенившей душу недели неизвестности, ожидания и не испытанного никогда ранее страха за него? Или на неё всё ещё падает отсвет багровой двери, что закрылась за левым плечом Чертозная?
Пожалуй, все началось гораздо раньше. Краткий, почти счастливый период их со Штольманом отношений после дела Андрея Кулагина миновал очень быстро. Тогда она совсем было уверилась, что Яков Платонович любит её, хотя он и молчал по-прежнему. Она сама вся была перед ним, как на ладони, потому что скрывать что-либо от него означало — не доверять, а по её глубокому убеждению любовь невозможна без доверия. Он же с завидным упорством снова и снова пресекал её робкие попытки узнать о нём побольше и приблизится к нему хоть немного. В ответ на просьбы рассказать о себе он или отделывался общими фразами, или уходил от темы. И сомнения Анны вновь подняли голову, а едва зародившаяся несмелая уверенность покачнулась. Видимо, она снова приняла желаемое за действительное, раз его драгоценные тайны ему дороже их отношений. Он не желал говорить о своём прошлом, и она почти ничего не знала, что происходит в его жизни сейчас. Если вновь и вновь он отгораживается и отказывается пустить её в свою жизнь, значит, он не доверяет ей и не уверен, нужна ли она ему. Значит, нужно дать ему время определиться и не встречаться пока. И Штольман принял её условия, отстранился и перестал появляться совсем.
И тогда она ощутила, что значит разлука, хоть и добровольная, с самым дорогим и необходимым, как воздух, человеком. Её надежды, что Яков Платонович всё же сделает шаг ей навстречу, не оправдались. Он предпочёл отстраниться, но остаться при своих секретах. По-видимому, она, Анна, действительно ничего для него не значит. А для неё жизнь и впрямь стала пуста без него. Понемногу, исподволь, ею овладели тоска и апатия. Жизнь теряла краски. Промозглый туман поздней осени понемногу заползал в душу, вытесняя радость и тепло и повергая в подобие спячки. И чем дольше длилось оцепенение, тем более вялыми становились попытки сбросить его с себя. Может, так рвались неокрепшие ещё нити уже соединившего их прекрасного полотна, оставляя пустоту и холод в душе? Кажется, лишь теперь становились ей понятны дядины слова, так удивившие её в полтора года назад: «Любовь, Аннушка, это самая опасная вещь на земле и на небе. Самая красивая и самая опасная». Её собственная недостижимая любовь, ускользая, уносила с собой и желание жить.
Краткая передышка во время дела мадам де Бо ничего не изменила. Штольман решил оставить всё, как есть, и она смирилась, затосковав окончательно. Не потому ли так сложно оказалось справиться впоследствии со строптивым духом Алексея Гребнева, что связь между ней и Штольманом под воздействием неведомых ей обстоятельств истончалась? И хотя бедствие с разразившейся дуэлью между Яковом Платоновичем и князем Разумовским встряхнуло её, приведя в ужас от возможности потерять Штольмана совсем безвозвратно, силы её уже были подорваны. Она стала слабой. Наверно, и лихорадка с горячкой произошли вовсе не от переохлаждения и переживаний из-за дуэли. К ним привёл их добровольный отказ друг от друга. Из-за их со Штольманом недопонимания и отдаления она сама спровоцировала катастрофу, и теперь леденящая душу возможность гибели Якова Платоновича стала близкой и неотвратимой. И только она была виновата в случившемся! Именно её нетерпение и желание настоять на своём стали причиной всех бед! Ей следовало обуздать своё упрямство и быть терпеливей, и не обманывать саму себя, что сумеет жить без него. Чувство вины преследовало её неотступно, а от мысли, что она сама станет причиной смерти Штольмана, останавливалось сердце. Обвинения духов, гневные речи отца Фёдора, мракобесные статейки Ребушинского стали лишь подтверждением её вины.
Но далее последовал новый удар, отнявший последние силы и желание сопротивляться судьбе. Яков Платонович после дела с иконой отступился от неё, как она тогда думала, окончательно. Может, потому и поддалась она так легко внушению Магистра, играючи преодолевшем её тщетные попытки воспротивиться его воздействию? Покорной безучастной куклой ожидала она участи, противной самой её сути и уготованной ей. Дудочка Серафима мочала, жившие вопреки всему воспоминания о любви, что стала её сердцевиной, ускользали под гнётом глухого и вязкого наваждения. И лишь появление Штольмана, его отчаянная попытка вырвать её из лап адептов, позволило ей стряхнуть с себя морок безразличия и потянуться к жившим внутри горячим искоркам, вновь став собой. Стоило Штольману появиться рядом, как она вновь начинала чувствовать себя живой. Он стал средоточием тепла и света в её жизни. И дар Анны, её неотъемлемая часть, тоже был с ним связан. Когда Яков исчез из гостиницы, с ним её покинули и духи.
Ворожея дома Уфимцевых увидела верно. Они должны быть вместе. Анна знает совершенно точно. И всегда знала. Не только потому, что без Якова она перестанет быть собой. Она нужна ему. Только рядом с ним она сумеет уберечь его от бед и спасти вовремя, что и подтвердила казанская история. Даже неведомая, безразличная и бесстрастная сила, стоявшая за плечом господина Кривошеина, уступила им, потому что играла Анна не одна. Яков был с ней. Окрепшие нити, которые ей самой никогда не увидеть, уже связали их надёжно, а прекрасное полотно стало одним на двоих. Судьбоносная партия завершилась её выигрышем благодаря картам, олицетворявшим Якова и её, Анну. Она играла на судьбу. И выиграла судьбу — тоже одну на двоих. И сейчас ей думалось, что выигрыш в той игре закрыл для них полосу недопониманий, опасностей и неудач. Вот только призрак багровой двери, показанной ей напоследок Магистром и его подручной, тревожил её до сих пор неимоверно. Решительно, невозможно более скрывать от Штольмана произошедшее в Гривке. Им с Яковом надобно вместе разобраться, что за игру она вела и каковы её результаты, вот только улучить бы подходящий момент! Может, подслушанные слова здешней видящей помогут Анне преодолеть всегдашний скептицизм мужа? Или он снова отговорится совпадениями?
Анна очнулась от своих раздумий и виновато посмотрела на Якова. Она бессовестно оставила его одного объясняться с Ариадной Павловной, не находящей себе места от восторга и любопытства. В который раз она впадает в задумчивость в её гостиной? Видимо, обстановка способствует. Кажется, Якову нелегко пришлось, слишком он напряжен и собран, как бывает у него перед важными и решительными действиями. Или она что-то пропустила, с головой погрузившись в свои размышления?
Внезапно в глазах у неё потемнело, и мир вокруг перестал существовать. « Всё-таки настиг привет от неупокоенного духа», — пришла напоследок досадливая мысль.
Она пришла в себя разом, открыла глаза и попыталась резво вскочить на ноги, но крепкая рука и властный голос живо её остановили:
— Куда? Лежите, барышня, смирно! Ещё одна поскакушка нашлась!
Проморгавшись, Анна поспешно нашла глазами мужа. Судя по его лицу, только присутствие двух дам избавило её от участи сотрясаемой груши и испуганного рыка: «Анна Викторовна, что с Вами?»
— Со мной всё в порядке, — поторопилась она успокоить его.
— Конечно, в порядке, — согласилась Марфа Васильевна, подавая ей чашку, содержимое которой пахло летними травами. — А выпьет — ещё лучше станет.
— А что это? — подозрительно спросила Анна. В отличие от зелий тёти Липы, запах отторжения не вызывал.
— Не побрезгуйте, барышня, худого не посоветую, — мягко, но настойчиво вложила чашку ей в руки Марфа Васильевна. — Таким же отваром девчоночек после коклюшей на ноги ставила.
К сожалению, на вкус средство оказалось далеко не столь приятным, как по запаху.
— Почему у всех лекарств такой горький вкус? — пожаловалась Анна. — Тётя тоже вечно меня поила всякими зельями с непонятным результатом.
— А как вы хотели, барышня? — Марфа Васильевна заговорщицки ей подмигнула. Анна улыбнулась в ответ и кивнула едва заметно. — Кабы лекарства были сладкие да вкусные, этак все живо болеть наладились, лишь бы полакомиться лишний раз. А не хочешь горького — выздоравливай скорей!
— Пожалуй, в этом есть смысл, — уступила Анна. — Но сейчас-то я не больна? Зачем же отвары?
— Не больна, да не совсем здорова, верно? — испытующе глянула на неё Марфа. И так насмешливо блеснули её глаза, что Анна уверилась: домоправительница знает о подслушанном разговоре. Ох, как неловко-то! От необходимости отвечать её спас Яков. Он сидел рядом на кушетке, по-прежнему вне себя от беспокойства, и завладел её рукой, как только Анна отставила пустую чашку.
— Аня, ты как? — взволнованно спросил он. Его рука была тёплой и надёжной, и она с удовольствием прижала её к своей щеке.
— Всё из-за этих побрякушек, пропади они пропадом, — вторила Штольману Ариадна Павловна, чуть не плача от непритворного раскаяния. — Я всего лишь развлечь Вас хотела, а оно вон как всё обернулось! Знала бы, ни словечка не вымолвила!
— Да будет вам убиваться-то, — успокоила их Марфа Васильевна. — Сейчас полежит маленько, и встанет краше прежнего. А коль и дальше отварчик пить будет, — домоправительница значительно глянула на Анну, — так и вовсе выправится совсем. Надобно только готовить его умеючи. Вот погодя пойдём на кухню, я Вам, барышня, всё и растолкую.
Как бы то ни было, инцидент с обмороком избавил их от дальнейших расспросов. Ну, хоть какая-то польза от давешнего вселения! Но, с другой стороны, снова придется выжидать и откладывать назревший разговор. Яков слишком за неё испугался и наверняка примет её рассказ об игре с потусторонней силой в штыки. Ещё и расшумится, пожалуй. Но решение ею принято, и она всем сердцем чувствует, что оно правильно, и поговорить им необходимо. Значит, так тому и быть.
* * *
Как ни оттягивала Ариадна Павловна приход печального момента, как ни старалась о нём не думать, он всё же неизбежно наступил: сегодня Нойманны отдавали Уфимцевым свой прощальный визит.
С утра у неё всё валилось из рук и глаза были на мокром месте. Милая Анна Викторовна упросила её не устраивать торжественных проводов, и пришлось ограничиться чаепитием в семейном кругу. Ариадна Павловна утешалась только тем, что на кухне уже готов внушительный свёрток с подорожниками и пирогом, близнецом красовавшегося на столе. Очень удачно, что Марья превзошла нынче саму себя! Ариадна Павловна готовилась к приёму по-иному: уже несколько предшествующих дней собиралась она с духом и мыслями, чтобы приступить к выполнению своей задумки, и никак не могла выбрать подходящей минуты. А их, как на грех, оставалось меньше и меньше... Но вот, наконец, застольный разговор закономерно свернул на найденный клад, и Ариадна Павловна изготовилась к атаке. Но начала она довольно издалека.
— Анна Викторовна, Яков Платонович, мы все до сих пор пребываем в восхищении и удивлении! — ненавязчиво подтолкнула она так уместно всплывшую тему в нужном ей направлении.
— Ариадна Павловна, всего лишь удачное стечение обстоятельств! — ожидаемо отвергла подносимые лавры Анна Викторовна. Скромность госпожи Нойманн делала задачу Ариадны Павловны практически невыполнимой. Но пасовать перед трудностями госпожа Уфимцева не привыкла, и попыталась несколько продвинуться далее:
— Дорогая Анна Викторовна, поймите, Вы и Ваш супруг избавили нас от угрозы, которая висела над нами дамокловым мечом почти год! Легко ли всё время пребывать в ожидании: что господину следователю в голову втемяшится?
— А Вы уверены, что до сего господина — как бишь его? — вести о находке уже дошли? — поинтересовался герр Нойманн.
— О, всё устроилось в лучшем виде! — уверила Ариадна Павловна. — Нам Дмитрий Наркисович очень помог.
— И каким же образом? — удивлённо поднял бровь Яков Платонович.
— Когда год назад случилась вся эта история, он очень нам пенял, что с ним не посоветовались. Помните, он про своего друга, господина Климшина рассказывал? Вот к кому обратиться следовало... Порядочный человек, и подсказал бы, как действовать правильно... Словом, господин Мамин был в курсе событий. Наученные горьким опытом, мы решили не привлекать к Вам лишнего внимания и общими с Марфушей силами придумали историю обретения драгоценностей, а Дмитрий Наркисович написал статью и отправил её в городскую газету. Условий в письме он не обозначил,*** и заметка сразу пошла в печать, в разделе «Корреспонденции Екатеринбургской недели». Как раз во вчерашнем номере и появилась! Вы не читали?
Весьма заинтересованные и, кажется, несколько встревоженные супруги переглянулись и отрицательно покачали головами. Ариадна Павловна послала им успокаивающий взгляд, адресованный по большей части герру Нойманну. Сейчас он убедится, что она не оставила без внимания его просьбу, которая далась ему так непросто! В мгновение ока давешняя сцена пронеслась перед глазами госпожи Уфимцевой.
Марфуша увела Анну Викторовну на кухню, чтобы наглядно продемонстрировать все тонкости приготовления целительного отвара. Оставшись с хозяйкой наедине, герр Нойманн некоторое время молчал, столь явственно собираясь с духом для какого-то разговора, что она сама замерла в предчувствии чего-то невероятно важного. Сейчас она смотрела на него и удивлялась: где раньше были её глаза? Как она могла счесть его сухарём и гордецом, по незаслуженному благоволению судьбы заполучившим в жёны невероятную, удивительную, чудесную девушку? Как, столько лет вращаясь в артистической среде, не смогла разглядеть за маской холодности и чопорности беззаветно и трепетно любящего человека? Может, потому и не разглядела, что игры и фальши здесь и в помине не было?
Герр Нойманн смущенно кашлянул, сделал над собой заметное усилие, сдержав руку, потянувшуюся к левому манжету, и заговорил:
— Ариадна Павловна, обстоятельства вынуждают меня обратиться к Вам с настоятельной просьбой. От выполнения её зависят наши с Анной Викторовной безопасность и благополучие.
Ариадна Павловна, и до того вся обратившаяся в слух, забыла, что надобно дышать, и лишь жестом предложила собеседнику продолжать.
— Дело в том, что мы по нелепой случайности услышали Ваш разговор с Марфой Васильевной.
При всём своём богатом воображении госпожа Уфимцева и представить не могла, чего стоило Якову Платоновичу это признание. Герр Нойманн, подслушивающий под дверью, а после признающийся в своём поступке — воля ваша, картина за гранью вероятного! В спиритические способности Анны Викторовны поверить было гораздо легче.
— Непостижимым для меня способом, — продолжал Яков Платонович, — Ваша домоправительница угадала правду. И о способностях Анны Викторовны, и о том, что с ней произошло. Нас действительно хотели разлучить. Против были не только родители Анны Викторовны, но и персоны и обстоятельства гораздо более неумолимые и безжалостные, о которых лучше не знать совсем. И угроза не миновала до сих пор. Если нападут на наш след, нас обязательно попытаются разлучить снова, и не погнушаются при этом любыми способами, вплоть до самых радикальных. Когда наше участие в истории найденного сокровища выплывет наружу, вероятность нашего обнаружения возрастёт многократно.
И тут Ариадна Павловна совершенно явственно ощутила, что этот закрытый, замкнутый, не питающий никаких иллюзий насчет людской природы человек только что сделал почти немыслимое для себя: не просто доверился сам, а вверил ей, почти незнакомой женщине, жизнь и безопасность своей бесконечно обожаемой жены. От такого жеста у неё перехватило горло. Надобно, просто необходимо найти нужные слова, и именно теперь, когда красноречие ей изменило! Что сказать? Что она полюбила Анну Викторовну, как дочь? Что для неё бесконечно важны и дороги их благополучие и безопасность? Что она всей душой желает им счастья? Что бесконечно горда и счастлива оказанным доверием? Что ответить на их бескорыстную помощь легкомысленными сплетнями было бы чёрной неблагодарностью? Что она сама не настолько безнадёжная глупая болтушка и умеет молчать, когда следует?
Глубоко вздохнув и проглотив комок в горле, Ариадна Павловна сложила руки на коленях и очень серьёзно и строго, без прикрас и излишних уверений, сказала:
— Яков Платонович! Вы и Анна Викторовна можете целиком и полностью рассчитывать на наше безусловное молчание, моё и моих домочадцев. Мы Вас не подведём.
Ариадна Павловна вынырнула из своих воспоминаний и поторопилась развеять вполне понятную теперь тревогу Нойманнов, начав читать вслух отложенную заранее газету:
— «Намедни в семействе почтенных горожан У. произошло курьёзнейшее событие. Впрочем, надобно признать, что началась эта история совсем невесело: около года назад отошла в мир иной их престарелая родственница, унеся с собой в могилу некую тайну. Старая дама была чрезвычайно привязана к своим драгоценностям, и так надёжно их спрятала, что обнаружить скрытое совершенно не представлялось возможным. Семейство У. смирилось с двойной потерей. Можете себе представить, любезные читатели, каково было удивление хозяйки дома, обнаружившей на полу своей спальни приметный фермуар знакомого украшения! Россыпь раскатившихся бусин тянулась за ним следом. Пройдя по ним, как по цепочке из хлебных крошек в сказке, госпожа У. и обнаружила пропажу. Оказывается, украшения мирно пребывали в потаённом уголке дома. Каким же образом и кто их обнаружил, спросите Вы? А вот в этом-то, дорогие читатели, и заключается курьёз! Драгоценности нашла... кошка. Любопытная питомица, видимо, ведомая неуёмным исследовательским интересом, присущим этим животным, обнаружила тайник и выволокла наружу нитку бус, порвав их в процессе добывания. За что и была вознаграждена мисочкой сметаны. Поражённое чудесной находкой семейство единогласно решило пожертвовать вновь обретённые сокровища на благотворительные цели, что и выполнило незамедлительно, передав украшения в распоряжение одной из частных библиотек города. А нам остаётся только руками развести: чего только не случается на белом свете!» — Ариадна Павловна закончила чтение и обвела присутствующих смеющимися глазами.
— И как Вам эта история? — обратилась она к Нойманнам.
— Великолепно придумано! — одобрил Яков Платонович.
— Но, полагаю, написав о судьбе сокровища, господин Мамин не погрешил против истины, — в голосе Анны Викторовны даже тени сомнения не угадывалось.
— Вы правы, — подтвердила Ариадна Павловна. — И всем хорошо. Нашей семье больше не грозят неприятности, Варвара Ильинична, надеюсь, обрела покой, Елизавета Михайловна получила малую толику средств для своего благого дела. Вот только вся слава, что по праву Ваша, досталась кошке! Слышишь, негодница, — повернулась госпожа Уфимцева к питомице, незаметно подобравшейся к Анне Викторовне, — как ты умудрилась прославится?
— Мы на Жужу не в обиде, — рассмеялась Анна Викторовна, подхватывая отиравшуюся вокруг её ног кошку и обнимая её. Кошка немедленно морской звездой распласталась на её груди и громко заурчала.
— Пусть и далее кошка остаётся главной героиней этой истории, — попросил Яков Платонович. — Даже для самых близких Вашему дому людей.
Ариадна Павловна кивком ответила на его слова и заключила:
— А господин Климшин позаботился, чтобы господин Тетюев обязательно прочитал заметку: оставил газету перед самым его носом! И теперь Анисье и нам не страшны его поползновения!
Вот он, решительный момент! Не будет более подходящего. Ну, пан, или пропал! Призвав всё своё красноречие, госпожа Уфимцева приступила к выполнению своего плана:
— Но, господа, — обратилась она к Нойманнам, — наша семья считает, что главные герои этой истории не получили подобающей награды. И оставить нынешнее положение неизменным было бы вопиющей неблагодарностью с нашей стороны! Вам дОлжно воздать по заслугам!
Со стороны Нойманнов ожидаемо последовали возражения, полные совершенно неподдельного недоумения. Они оба попросту не принимали в расчёт необычности и важности своей неоценимой и бескорыстной помощи. Удивительные, невероятные люди!
— Господа, мы настаиваем! Вы просто обязаны принять от нас хотя бы маленький подарок! Иначе покоя не будет уже мне, а вместе со мной — и всём домочадцам! И миру, и спокойствию в нашей семье не бывать!
Никодим Петрович при этих словах супруги содрогнулся и страдальчески вздохнул. «Умница мой», — умилилась Ариадна Павловна. — «Очень вовремя и выразительно получилось!»
— Дорогие мои, — снова обратилась она к Нойманнам, — Вы же не допустите для нас подобной участи?
Герр Нойманн смотрел на Ариадну Павловну весьма иронически. Такого, пожалуй, подобными приёмами не проймёшь. Но Анна Викторовна, кажется, дрогнула под напором аргументов хозяйки. Вот-вот, пусть взглянет на ситуацию с другой стороны! Неужто с её сострадательностью сможет она оставить Ариадну Павловну в полнейшей печали и горести, если в силах помочь хотя бы по этому поводу? И госпожа Уфимцева поспешила закрепить достигнутое:
— Анна Викторовна, взгляните, — протянула она заранее припасённый футлярчик. — Эти серьги с топазами, как раз под цвет Ваших глаз, не принадлежали Варваре Ильиничне. Я сама покупала их дочери в подарок на рождение внуков — представляете, близнецы родились! А вручить не получилось: Варвара Ильинична и серьги прибрала к своим украшениям — дескать, целее будут! Так они бы и сгинули вместе с остальным, если бы не Вы! И будет только справедливо, если они Вам достанутся! На память...
Теперь оставалось только заплакать. Впрочем, слёзы и так стояли близко, и сдерживалась Ариадна Павловна с большим трудом. Чуткая и добрая Анна Викторовна это поняла и, по своему обыкновению, поспешила на помощь, явно собираясь ответить утешением и вежливым отказом. Но тут какая-то мысль вдруг пришла ей в голову, потому что она улыбнулась с милым лукавством и произнесла:
— Хорошо! Мы с благодарностью примем Ваш прекрасный подарок. Но с одним непременным условием.
Беспредельно удивлённая Ариадна Павловна воззрилась не неё. Она ожидала чего угодно, но такой ответ оказался для неё совершеннейшим сюрпризом!
— Вы дадите нам твёрдое обещание, что согласитесь выйти на сцену в роли свахи в постановке господина Сокольского! — по-прежнему улыбаясь, заключила Анна Викторовна. — Прятать Ваш несомненный талант от публики тоже несправедливо!
Марфа, сидевшая подле хозяйки, хмыкнула и насмешливо покосилась на неё, а на Анну Викторовну взглянула очень уважительно.
Ариадна Павловна посмотрела беспомощно, открыла было рот — и в кои-то веки не нашлась с ответом. Крыть было нечем! На том и сошлись.
После окончания чаепития Никодим Петрович, нетерпеливо ерзавший весь приём, увлёк герра Нойманна к шахматному столу сыграть прощальную партию. Покамест мужчины вступили в неслышную битву, Марфуша приступила к выполнению своей части уговоров. Давеча они с Ариадной Павловной дружно постановили снабдить Анну Викторовну запасом укрепляющего травяного сбора. Марфа лишь посетовала, что «запас тот по весеннему времени с гулькин нос». Теперь же следовало убедить Анну Викторовну не отказываться и отнестись к рекомендациям с должным вниманием. В любом случае, пакетик трав мирно соседствовал с пирогом в свёртке с гостинцами, предназначенном для Нойманнов.
Тихо и мирно текли минуты, но, как ни хотелось Ариадне Павловне растянуть вечер подольше, неизбежно пришла пора расставания. Когда Нойманны поднялись и начали с благодарностями прощаться с Уфимцевыми, Ариадна Павловна едва сумела удержаться от слёз. До разговора с Яковом Платоновичем она тешила себя надеждой, что на обратном пути в Германию Нойманны снова окажутся в Екатеринбурге, и они снова свидятся. Но теперь стало понятно, что, скорее всего, путешествие в Барнаул выдумано для прикрытия, и точного адреса, чтобы отправить им письмецо, у Нойманнов нет. Что-то подсказывало госпоже Уфимцевой, что путь удивительной пары далеко не прост и вряд ли усыпан розами. Чтобы не расплакаться и не устроить мелодраматической сцены, она прибегла к испытанному средству: говорила, говорила, желала легкой дороги, наказывала непременно, непременно навестить их, если доведётся снова оказаться здесь проездом, упрашивала по возможности прислать известие, как прошло их путешествие. Но в глубине души она сознавала, что вряд ли дождётся весточки. Весь поток слов и был предназначен лишь для того, чтобы отодвинуть предчувствие как можно дальше. Она всё смотрела и смотрела на Нойманнов, будто стараясь напоследок наглядеться, запомнить милые черты Анны Викторовны, строгий и серьезный облик Якова Платоновича, а пуще того — как ладно и согласно смотрятся они вместе. С некоторых пор только так она их и воспринимала. Когда же герр Нойманн склонился к её руке с прощальным поцелуем, она не удержалась и негромко попросила:
— Яков Платонович, берегите Аннушку... простите, Анну Викторовну. Она необыкновенная...
Он ничего не ответил, посмотрел ей в глаза долгим взглядом, и снова очень почтительно и серьёзно приложился к её руке.
Пока мужчины жали друг другу руки на прощание, а Никодим Петрович, обретя нехарактерное для него красноречие, благодарил герра Нойманна за «редкостное удовольствие и радость игры с мастером», Анна Викторовна порывисто обняла госпожу Уфимцеву и поцеловала в щёку.
— Не грустите, Ариадна Павловна, — шепнула она и светло улыбнулась. — всё у Вас непременно будет хорошо!
Марфа одобрительно кивнула головой на её слова и благословила Нойманнов на прощание.
И они ушли. Ариадна Павловна даже к окошку подходить не стала: вдруг кто-нибудь из них обернётся? Коль на росстанях оглянешься — не свидишься уже никогда с тем, с кем попрощался... А так надежда, пусть и несбыточная, останется в сердце...
Давно сдерживаемые слёзы всё же прорвались и потекли по щекам. Никодим Петрович поспешно подошёл к ней, достал собственный платок, сунул ей в руки, а потом обнял её и начал гладить, как маленькую, по голове и приговаривать:
— Ну, будет тебе, Ариша! Чего ты расклеилась? Тебе теперь роль учить надобно!
— Да я ничего, Никодим Петрович! Просто как-то... Девочки далеко... Володя тоже... И Коля скоро уедет. И Наденька давно не пишет...
— Ну, матушка, на то и дети, чтобы из гнезда вылетать! А горевать не стоит: помнишь, я рассказывал? Строительство новой ветки чугунки затевается, до Челябинска через Кыштым****. Намедни Павел Егорыч, начальник вокзала, разговорился в Общественном собрании. Сейчас-то Уральская дорога сама по себе, только от Перми до Тюмени, а так станет в общую российскую сеть встроена.
— Ну и прекрасно, а нам-то что с того?
— Эх, Ариша, голова садовая! Ну, поразмысли: Володя на кого у нас учится?
— На путейца... — растерянно произнесла Ариадна Павловна и даже плакать перестала. — Ты думаешь, Володю пошлют строить здешнюю дорогу?
— Не пошлют, так поспособствуем! Чай, не на курорты будем его отпрашивать! Вот увидишь, всё получится!
— Мама! — в гостиную, как у него водится, с разбегу, влетел Коля. — Уже уехали?
У Ариадны Павловны опять защипало в глазах. Сын, увидев реакцию маменьки, поспешно доложил:
— А я на крыльце с почтальоном столкнулся! Он от Нади письмо принёс!
— Так что ж ты медлишь, — ахнула Ариадна Павловна, — давай его сюда скорей!
Она жадно выхватила письмо из рук сына, впопыхах криво надорвала конверт и начала читать вслух:
— «Здравствуйте, милые мама и папа, Марфуша и Анисьюшка!» — писала Надежда. — «Здравствуй и ты, несносный братец Коленька!»
— Чего это я несносный? — возмутился было Коля, но отец шикнул на него, и Ариадна Павловна продолжила:
— «Как вы все там? Как дела у Тани? Всё ещё смущается из-за Ваших, маменька, гостей?»
На сей раз Марфуша кашлянула очень выразительно, но комментировать вслух не стала.
— «Как поживает Марья? Очень скучаю по её стряпне, никто на свете так вкусно не готовит!»
На этом месте Ариадна Павловна прервалась сама и произнесла:
— Надобно обязательно Марье прочитать. Вот она обрадуется!
— «У нас всё, слава Богу, благополучно», — вернулась к чтению госпожа Уфимцева. — «Гоша и Лёша здоровы, Сергей Алексеевич тоже. Простите великодушно, что долго весточки не подавала. Не хотелось Вас обнадёживать заранее, но сейчас всё положительно решено: Сергея Алексеевича переводят в Екатеринбург!»
— Никодим Петрович! — воскликнула Ариадна Павловна. — Ты слышал? Надя возвращается! Они приезжают домой! Мы внуков увидим снова! И они непременно будут жить здесь, у нас!
Слёзы полились совсем уж неудержимым потоком. Муж только руками развёл:
— А теперь-то чего ж ты плачешь?
Как хорошо... — всхлипывая и прерывисто вздыхая, ответила Ариадна Павловна.
* * *
Ясным погожим днём Штольманы покидали Екатеринбург. Подошла к концу их передышка. Остановка в уездном городе оказалась какой угодно, только не скучной. А теперь перед ними снова разворачивалась пёстрая лента их долгого пути, в конце которого их ждал кремовый город, привидевшийся Анне Викторовне в декабре. Вместе они непременно доберутся туда, и будут там жить. И там жизнь их будет тоже какой угодно, только не скучной! А задача Штольмана — обеспечить безопасность в пути, но покамест не очень-то он с ней справляется...
Истекали последние томительные минуты перед отправлением. Все пассажиры заняли свои места, паровоз пыхтел и разводил пары. Штольман сердито потёр затылок. Тревога в глубине души не желала униматься. Несмотря на элегантное решение, найденное Ариадной Павловной, оставалась немалая вероятность обнаружения их следов. Слишком заметными и яркими они оказались. Не то, чтобы он сомневался в слове, данном госпожой Уфимцевой, но круг здешних знакомств оказался достаточно обширным. Скорее бы отправление! Может, Тюмень удастся миновать без приключений?
Анна, внимательно наблюдавшая за его метаниями, в конце-концов не выдержала и спросила:
— Яков Платонович, что Вас тревожит?
— Аня, я опасаюсь, что наше пребывание здесь, мягко говоря, не прошло незаметным, — откровенно ответил он ей.
— И напрасно, — улыбнулась она. — Думаю, нет, я почти уверена, что нам ничего не грозит.
— И откуда же, позвольте поинтересоваться, такие выводы? — почти сердито спросил Штольман.
Анна, решительно подняв подбородок, как будто долго собиралась с духом, твёрдо произнесла:
— Давайте немного подождём, пока поезд отъедет от станции, и я Вам всё расскажу.
Штольман заинтересованно кивнул. Что ещё припасла его ненаглядная, обожаемая супруга?
Наконец поезд тронулся, оставляя позади пряничное здание вокзала. Анна задумчиво смотрела в окно, провожая взглядом медленно проплывающие мимо станционные строения. Штольман привычно ощутил укол совести: снова Анне Викторовне приходится расставаться с действительно хорошими людьми, которые полюбили её всем сердцем. И хотя Ариадна Павловна нисколько не походила на Наталью Дмитриевну Вербицкую, очень разные женщины вспоминались Якову Платоновичу одинаково — с чувством признательности и приязни.
Вдруг печальные глаза любимой жены вспыхнули неподдельным интересом, и Анна Викторовна подалась к окну. Яков Платонович проследил направление её взгляда и слегка оторопел. Захотелось протереть глаза: по соседнему железнодорожному пути ехал... велосипед. Черный. Трёхколёсный. Сделанный из тёмного металла. Два разновеликих колеса катились по одному рельсу, третье, совсем крохотное по сравнению с передним — по другому.*****
Поезд только начинал набирать скорость, поэтому сооружение какое-то время держалось с их окном почти вровень, позволяя в деталях рассмотреть его. Железнодорожный служащий спокойно восседал на маленьком насесте, укреплённом на верхушке рамы огромного переднего колеса. Он сосредоточенно и солидно работал рычагами, тянущимися от педалей. Видимо, усилий одних ног было недостаточно, чтобы заставить тяжёлую конструкцию передвигаться.
Штольман молча порадовался, что поезд уже тронулся. Восторг, написанный на лице жены, говорил яснее ясного: будь у Анны Викторовны хотя бы полчаса в запасе, служащий, не взирая на все правила и предписания, уже подсаживал бы Анну Викторовну в седло. Яков Платонович не сомневался нимало, что шансов устоять против искреннего энтузиазма и сокрушительного обаяния госпожи Штольман у полицейского не было ни малейших. Природное умение Анны Викторовны уговорить кого угодно на что угодно давало осечку в исключительно редких случаях. Как ещё он сам умудрился в Затонске продержаться так долго? Представив Анну в седле этого механического монстра, Яков Платонович едва сдержал улыбку: нарисованная воображением картина против воли пришлась ему по душе. Благоразумно оставив при себе свои размышления, вслух он заключил философски:
— Ну что ж, велосипедиста в Екатеринбурге мы всё-таки увидели! По крайней мере, с этим велосипедом столкновение мне точно не грозит.
Примечания:
* Вдоль Покровского проспекта на квартал ниже Американской гостиницы, где останавливались наши герои, (на правом берегу Исети) располагался Зелёный рынок, на котором крестьяне торговали продуктами и различными изделиями. Зелёный рынок был популярен, в том числе и потому, что здесь находился Обжорный ряд: на открытом воздухе там варили пельмени, суп, жарили пирожки, там же можно было все это и отведать. Минимальная цена обеда для непривередливых составляла 2 коп.: на копейку можно было купить щи, а на вторую – фунт хлеба. Не очень разнообразно, но вполне сытно. Вместе с тем Обжорный ряд был одним из самых грязных городских мест. Все, что не смогли продать, выкидывали в канаву, где продукты благополучно тухли. Главный врач-эпидемиолог города не единожды ходил в Думу и просил принять меры, но в результате так ничего и не добился. Более того, поскольку торговые ряды были деревянными, они пропитались жиром, копчёностями, отчего стали крайне пожароопасными и зловонными.
** Елизавета Михайловна Кремлёва, родилась в Екатеринбурге в семье небогатого золотопромышленника М.С. Засухина. Училась в первой женской гимназии, в 1871 году сдала экзамен на звание домашней учительницы. Готовила учащихся по всем предметам гимназического курса, давала уроки музыки. В 1882 году Елизавета Михайловна открыла в Екатеринбурге частную библиотеку. Библиотека Кремлевой была одним из самых крупных частных книжных собраний Екатеринбурга, открытых для публики. При библиотеке, которая получала около 70-ти периодических изданий, в том числе несколько французских и немецких, в январе 1884 года была открыта читальня. Плата за чтение за один раз составляла 5 копеек, за неделю — 25 копеек. Попутешествовав по разным адресам, в конце 1883 года библиотека была перевезена в дом наследников Ахматовых на ул. Колобовской, 21, как раз по соседству с М.Я. Алексеевой и семейством Уфимцевых.
В 1893 библиотеку из-за нехватки средств пришлось закрыть. Тогда же Е.М. Кремлеваобратилась к городскому голове Илье Ивановичу Симанову с предложением передать безвозмездно городу фонд своей библиотеки, но предложение это не было принято. В декабре 1897 года Елизавета Михайловна познакомилась с А.Н. Батмановым входившим в состав специальной комиссии Общества любителей изящных искусств, которая занималась вопросами создания публичной общественной библиотеки в Екатеринбурге. Она вписала в подписной лист свой дар – 10 руб. наличными и свыше 2.5 тыс. книг и журналов (судя по отчету, 2 235 книг и 436 номеров журналов на сумму 1 486 руб.). Это собрание легло в основу фонда Екатеринбургской публичной общественной библиотеки им. В.Г. Белинского.
С июля 1901 г. по ноябрь 1922 г. Е.М. Кремлева заведовала библиотекой. В ноябре 1922 г. она была освобождена от обязанностей заведующей, но еще два года работала библиотекарем, а в 1924 году вышла на пенсию. Умерла Е.М. Кремлева на 72-м году жизни – 11 мая 1927 г. в Свердловске. Она оставила библиотеке имени В.Г. Белинского все имущество, в том числе личную библиотеку (более 20 тыс. томов).
А детище Елизаветы Михайловны, в которое она вложила всю свою жизнь, меняло адреса и статусы и прошло путь от публичной общественной до областной универсальной научной библиотеки.
*** По правилам еженедельной газеты «Екатеринбургская неделя» статьи, присылаемые в редакцию без обозначения условий, считались бесплатными. В противном случае плата за статьи, заметки и корреспонденции составляла от двух до пяти копеек за строку.
**** В 1896 году к Уральской железной дороге присоединена построенная за казённый счёт ветвь Екатеринбург — Кыштым — Челябинск, соединившая автономную Уральскую железную дорогу с основной железнодорожной сетью страны (в 1892 г. до Челябинска была достроена Самаро-Златоустовская железная дорога, а в 1896 открыто движение из Челябинска и по Западно-Сибирской железной дороге)
***** Велосипед системы инженера Н.А. фон Ренкуля – именно так называлось это изобретение на Уральской Горнозаводской железной дороге. По сути это была дрезина с велосипедным приводом. Велосипед был изобретен для службы пути и сооружений, о чем упоминалось в каталоге Сибирско-Уральской научно-промышленной выставки, которая проходила в Екатеринбурге в 1887 году.
В журнале «Инженер» за 1883 год №1 можно прочитать следующее: «Около двух лет назад наш русский инженер Н. А. фон Ренкуль, получил привилегию на изобретенный им рельсовый велосипед. На чертежах представлено их устройство, имеющее много общего с обыкновенным велосипедом …». Николай Амандович Ренкуль (17.02. 1850 – 25.12 1906) с 1887 по 1890 годы был начальником службы движения Уральской Горнозаводской железной дороги, строил газо – водопровод в Томске, а также фонтан Томского университета.
Фон Ренкуль утверждал, что средняя скорость движения велосипеда составляла 12 верст (1 верста = 1.0668 километра) в час.
На таком трёхколесном велосипеде передвигались мастера Уральских горнозаводских мастерских. Рабочие жаловались, на то, что после работы на нем долго чувствовалась усталость, боль в руках и ногах.
Зато велосипед-дрезину по достоинству оценили представители жандармской железнодорожной полиции, которая следила за порядком на станциях и в станционных районах.
Содержание
.
