Глава шестая
И я прославлю Его песнью моею!*

На самом деле тихое, спокойное Иломантси вовсе не заслужило славу доступного «тусовочного места» неподалёку от оживлённой трассы, связывающей два государства. Здесь отдыхают те, кто понимает своеобразие этих краёв и готов прилично заплатить за уединение, тишину и отличные условия проживания. Если вас это не устраивает, после перехода через русскую границу в Вяртсиля лучше не поворачивать в сторону Иломантси и следовать по главной трассе до неформальной столицы этих краёв, города Йоэнсуу. Потому появление рок-звезды, желающей расслабиться подальше от камер папарацци и надоедливых поклонников, никого не удивило: подумаешь, все люди, вот только шумный очень этот самый Валто Куусинен, и вся компания ему под стать. Ничего, ещё неделя, и снова воцарится мир и покой, без буйного предводителя местные будут сидеть смирно, дисциплинированно выплачивать штрафы за всевозможные нарушения, а кое-кто и вовсе некоторое время проведёт в камере и на исправительных работах. К счастью, молодость с её безумствами проходит, уступая место зрелости с разумным отношением к действительности. Ворчащие старики, возмущённые рёвом моторов и громкой музыкой, знают это, как и то, что Иломантси особенно прекрасен именно спокойствием и размеренностью. Истинный земной рай для интровертов!
- Однажды я оказался в Иломантси… и пропал! – Тойво Коскинен ковырнул вилкой кусок форели, лежавшей перед ним в тарелке, но есть не стал, задумчиво рассматривая верхушки сосен, стволы которых светились ярко-оранжевым в лучах закатного солнца. Мир вокруг выглядел необычайно ярким и праздничным. – Марья, ты же меня понимаешь?
- Конечно!
Два уже не юных человека сидели на открытой террасе дома пастора Коскинена и наслаждались закатом. Марья пришла пешком, поскольку предполагала, что уезжать домой будет на такси, не вполне трезвой – она явилась для долгого задушевного разговора, с Тойво не хотелось разыгрывать недотрогу, да и сам пастор получил прекрасный повод расслабиться. Хозяин дома расположился напротив гостьи, с удовольствием потягивал пиво из большой стеклянной кружки.
- Ты пей, пей, - подбодрил он, щурясь на блик, игравший на верхней грани стекла, - жена на Юханнес доброе пиво сварила, она у меня хозяйка что надо, и я святого из себя строить не собираюсь. Если в меру потреблять, то пиво в радость и на пользу. Покупное не очень люблю, а вот домашнее…
- Хорошего помаленьку, и так вчера с Пеккой пили, - сказала Марья, усмехнувшись. – Пекка водку, я мартини. Ты же понимаешь, что водка для мужчин, женщинам крепкий алкоголь пить не пристало. Но вот знаешь, моя преподавательница в консерватории требовала, чтобы мы позволяли себе субботний бокал хорошего красного сухого вина. Непременно хорошего и только в субботу, один раз в неделю. Водку – никогда, это не женский напиток, только басы и баритоны могут себе подобное разрешить, тенор и сопрано водка губит. Перед выступлением мне вовсе можно только воду – высокий голос моментально на всё реагирует.
- Всё? – Тойво улыбнулся.
- Всё, - почти покаянно и абсолютно искренне призналась Марья, - вообще всё, не заставляй меня краснеть. К исповеди я приду послезавтра, честно, и так затянула.
- Есть немного! – улыбнулся Тойво. – Я всё ждал, когда ты придёшь, строптивица. Год как не была. Нехорошо. Небось, в душе сажи накопилось словно в печи у нерадивой хозяйки.
- Ну тебя! – Марья рассмеялась и наконец-то пригубила пиво. Хорошее. Лёгкое, приятное, летом пахнет, о юности напоминает. Юханнес… Сладкая сказка. С Пеккой бегали вместе цветок папоротника искать, но поцеловать её он так и не решился, а Марья ждала, даже провоцировала. Вот Тойво был совсем другим, хотя и Марья тогда уже изменилась: не провинциальная девчонка в шестнадцать лет, как бедняжка Тула, а столичная жительница, перспективная певица, будущая гордость Финляндии. Правда, в ту пору ей не в чем было каяться: разве что пара выкуренных в шальной загульной компании сигарет, да и не в затяжку – так, подержать дым во рту, признаться себе, что «этой гадостью» заниматься нечего, приобретать дурную привычку не стоит. Материнские наставления и строгое лютеранское воспитание крепко держались в ней. Роман с Каррерасом? Смешно было читать газеты. Чего скрывать, творческое увлечение возникло, но оба голову не потеряли, просто наслаждались притяжением, придававшим особую выразительность дуэтам. Петь любовные признания, когда требуется, чтобы зритель поверил, и при этом не испытывать ничего? Так нельзя!
Марья помолчала и тихо сказала:
- Сажи здесь не накопилось. Честно. Никому не завидую, никого не ненавижу, живу на редкость мирно и праведно, бизнес веду честно, вот только к тебе не хожу – это грех, называется лень,  готова честно искупить. Затем и пришла. Исповедуюсь, причащусь и дам концерт. Просто так.
Тойво чуть не подскочил в кресле.
- Ты серьёзно? Но… у прихода нет денег, чтобы тебе заплатить. Марья, я же знаю, кто ты, знаю, что может позволить наш приход. Когда ты была у нас последний раз? Ты помнишь, что у нас старый орган?
- У нас в церкви хороший орган, - Марья постаралась улыбнуться как можно мягче. – Ты же знаешь, что в прошлом веке существовала определённая мода. Может быть, общине петь не очень удобно, но у меня высокое сопрано, я наслаждаюсь звучанием. Я хочу это сделать в память о несчастной девочке, погибшей месяц назад. Пусть сбор пойдёт для её родителей, они отказались от денег, которые им предлагала я, но если соберёт община с конкретной целью…
- С какой? – священник слишком стремительно подался вперёд, пальцы буквально впились в плетёные подлокотники. Хорошие были пальцы у отца Тойво: ровные, крепкие, явно привычные к физическому труду и всё же достаточно ухоженные для мужчины, с коротко подстриженными аккуратными ногтями. Если бы тогда, после школы, Тойво сказал Марье: «Пойдёшь за меня?», она бы ответила сразу и быстро, как выдохнула, ничего бы не было из прошлой жизни – ни Хельсинки, ни Милана, ничего, никогда, но она бы не пожалела о своём выборе. Теперь думать об этом не стоило вовсе, всё сложилось как угодно Господу: Тойво любил Бога, Марья тоже, но иначе. Марья знала, что если Тула что-то доверила пастору во время исповеди, этого никто не узнает. Может быть, полицейским он на что-то и намекнул, а ей надеяться не на что: не скажет, несмотря на давнюю дружбу и доверительные отношения. И всё же она готова была рискнуть, попробовать что-то выяснить.
- Я хотела посоветоваться с тобой, потому и пришла. Понятно, что помощь требуется, но я не так хорошо знакома с родителями Тулы, чтобы на чём-то настаивать, моё мнение может оказаться ошибочным. Ведь они ходили в церковь?
Тойво сделал большой глоток, потянулся за кусочком копчёного сыра – всё это для того, чтобы обдумать ответ. Марья, не ожидавшая подобного поведения пастора, изумлённо дёрнула бровью: что за тайны мадридского двора?
- Да, как некоторые: по праздникам, потому что так положено. Я бы не сказал, что они активно участвовали в жизни общины. Тула – дело другое, её все знали, в молодёжном служении без неё теперь трудно придётся… Так что в память о Туле, конечно, нужно что-то устроить, ты права. Мы соберём деньги и отдадим Рикконенам, пусть сами решают, как с ними поступить. Что от меня требуется?
- Назначить дату, лучше прямо на следующей неделе, не затягивая. И уговорить твою Кайсу дня три-четыре не копаться на огороде с утра до ночи, а посвятить время репетициям. Репертуар я подберу сама, мы быстро поладим, вот увидишь.
Тойво почесал кончик носа и хмыкнул. «Уговорить Кайсу» было самым сложным делом, потому что органистка она была превосходная, но с определённого времени предпочитала видеть за инструментом собственную дочь, а сама активно занималась домашним хозяйством.
- Быстро? – не без смущения пробормотал он. – Вот сейчас я её кликну, и мы посмотрим, как ты будешь её уговаривать.
Кайса появилась на крыльце сама, в руках она несла большую пластиковую коробку с садовой земляникой. Несмотря на то, что жена пастора была младше Марьи на добрый десяток лет, выглядели они ровесницами.
- Вот, забирай, поешь нормальных ягод, а то у тебя всё с подковыркой, с подвывертом, - без обиняков заявила она. – Малина красивая, тут спору нет, и созревает раньше нашей, а вот земляника вовсе безвкусная.
- Откуда знаешь, ты же не пробовала!
- Пробовала, пробовала! – со смехом ответила Кайса, задорно подбоченившись. – Твой Мика третьего дня приходил к нам помочь косу наточить и принёс блюдечко. Фу, даже силы не трать на такую гадость. Напомни позже, я тебе усов приготовлю, посадишь и будешь есть настоящие полезные ягоды, а не всякую дрянь.
Говорят, северяне не загорают. Неправда: Кайса, будучи внешне типичной финской женщиной, в начале июля выглядела так, словно вернулась с курорта, и бронзовый оттенок кожи был ею получен не в солярии, не под южным солнцем, а здесь, в Северной Карелии. Попробуйте сами по много часов прилежно заниматься делами на огороде и самостоятельно выложить плиткой площадку перед домом!
- Буду, - серьёзно пообещала Марья, - только с одним условием. Мы тут с Тойво контракт заключили: я пою, ты играешь, концерт через неделю.
- Опа! Как там говорится? «Без меня меня женили»! – Кайса энергично хлопнула себя по лбу и удовлетворённо кивнула, разглядывая расплющенного комара. – Да я и играть-то разучилась, милый! Чего ты Марье наплёл? Я последний раз на Рождество за клавишами сидела, уж и ноты скоро забуду, а ты мне что устроил? Какой такой концерт? Девчонкам нашим подыграть могу, сноровки хватит, а тут – сама Марья Линнатар! Кто я, а кто она, соображать надо!
- Не начинай, - Марья сложила руки в молитвенной просьбе, - не заводись. Пока я в Хельсинки позвоню, пока найду органиста, пока он приедет… Плохого не хочу, а хороший – вот, рядом стоит, цену себе набивает. Кто лучше тебя наш орган знает?
- Анна, - Кайса была настроена решительно.
- Анна на каникулах, дай девчонке отдохнуть, она и так весь год ничего, кроме нот и гамм не видит, а ты у меня уже завтра с листа всё прочитаешь.
Кайса присела на свободный стул и налила себе стакан пива, выпила залпом, со стуком поставила за стол, прикрыла глаза рукой.
- Что за спешка, что за заговор за моей спиной? Вы что придумали, интриганы доморощенные?
- Марья хочет что-то в поддержку родителей Тулы устроить, - Тойво говорил спокойно, потому что понял: скандала удастся избежать, жена поломается ради приличия и согласится, она сама, видимо, соскучилась по интересной работе, настоящему творчеству.
- Тула? – растерянно переспросила Кайса, словно не ожидала услышать имя. – Да, бедная девчонка, бедные родители. Правда, с ней последние месяца три что-то неладное творилось.
- Кайса! – Тойво немного повысил голос, но Кайса, не услышала деликатного намёка мужа, и Марья подумала, что сам Бог вмешался в ход событий. Почему она сразу не догадалась, что в доме Коскиненов наверняка обсуждали гибель девушки, и с женой пастор мог быть более откровенным, чем с другими? Кайса болтливостью не отличалась, а вот слушать умела как немногие.
- Что – Кайса? А то ты сам не видел, что бедняжка ходила сама не своя, то аж светилась от счастья, то сидела такая задумчивая, а накануне того дня, когда всё случилось, подошла ко мне, обняла и сказала, что скоро уедет, но когда вернётся, то станет известной не хуже, чем Марья Линнатар, и родители ею будут гордиться! И вот Кайсы нет, а Марья Линнатар хочет устроить концерт в память о ней!
На глаза женщины навернулись непрошенные слёзы, она торопливо смахнула их ладонью, помолчала немного, затем торопливо налила себе четверть стакана и снова выпила залпом, по-мужски.
- Пойдём в дом, Марья, - сказала она уже спокойным тоном, хотя голос её дрожал, - ноты выберем. Я покажу, что мы с ней к Юханнесу разучивали… Тойво, чем на меня смотреть как бык на красную тряпку, лучше ступай на кухню да поставь в духовку мясо с картошкой. Гостья пришла, а ты её принимаешь как старый холостяк: пиво, сыр, чипсы. Фу, и на кого я двадцать лет жизни потратила, Марья?
Женщины отправились в дом, по пути уже заведя разговор про ноты и репертуар предстоящего концерта, пастор пошёл следом, захватив бокалы и тарелку с сыром. Тойво был доволен: Марья пришла сама и предложила то, о чём он бы не осмелился её просить. На могиле Тулы после концерта точно появится достойный памятник, о котором мечтали родители бедной девочки, и ещё на другие расходы хватит, и, может быть, после такого жеста внимания Вяйно, вовсе отошедший от веры, вновь почувствует необходимость церковной поддержки… Он задумался о своём, а затем отвлёкся на хлопоты по приготовлению ужина: жена права, гостью нужно принять как следует, Марья делает очень большое одолжение, согласившись выступить бесплатно, а приготовить вкусное мясо – дело мужское.
Марья же сгорала от нетерпения, потому что расчувствовавшаяся Кайса была настроена на откровенность, ей хотелось поделиться наболевшим хоть с кем-то понимающим. Видимо, она искренне была привязана к погибшей девушке и хотела теперь помочь осиротевшим Рикконенам, тяжело переживавшим свалившееся на них горе.
- Вот это Тула выбрала для праздника песни… - быстрые пальцы Кайсы перебирали толстую стопку нотных распечаток. – Она хорошо пела, небольшой голосок, но чистый, я её нотной грамоте научила, Тула даже с листа уверенно стала читать…
Марья, ощущая какую-то внутреннюю дрожь, села за пианино и разложила по порядку предложенные Кайсой ноты. Одни, другие, третьи. Конечно, она знала всё, что выбрала Тула, это были достаточно популярные произведения, которые успешно мог исполнить и любитель.
- Она хотела петь и танцевать, - задумчиво произнесла Кайса. – У неё были задатки, и когда я ей об этом сказала, она обрадовалась как ребёнок. Она мечтала о карьере актрисы музыкального театра, потому и к тебе в кафе устроилась. Следила, как ты двигаешься, как себя ведёшь.
Марья машинально наигрывала мотив «Memory». Это не церковная вещь, но она её споёт. Она споёт всё, что сейчас стоит на пюпитре, не только в память о Туле, но и для того, чтобы разобраться, о чём мечтала и думала девушка, которую она, Марья, в сущности не знала.
- Садись ты, порепетируем немного. Чего время зря терять, его и так почти нет. Свои ноты я подберу за ночь, с утра пойдём в церковь, хорошо?
- Ну, давай, пока Тойво нам ужин соображает. Я до настоящего дела дорвалась, пусть и он своё удовольствие получит. Я его на кухню почти не пускаю, всё сама, а он же – домохозяин! 
Кайса засмеялась тихо и с готовностью уселась за клавиши. Она и Марья не дружили, даже не приятельствовали, но у них было консерваторское прошлое, а это чего-нибудь да стоило.
Марья пела, но в голове у неё бродили мысли о том, что она так и не рассмотрела фото в телефоне, да и оброненная кем-то из вчерашних непрошенных визитёров флэшка требует внимания. С кухни уже тянуло невыносимо вкусными ароматом, домашняя атмосфера и чудесное ощущение не-одиночества так и манили остаться, поддаться слабости… в конце концов, они с Кайсой нашли общий язык, занимаются делом, может быть, Кайса ещё что-то скажет про Тулу…
- У вас отлично получается, у меня тоже неплохо вышло! – заявил Тойво, появляясь в комнате. – Прошу к столу, хватит репетировать, вы и так уже почти час занимаетесь.
Стол был накрыт не в комнате, а на веранде второго этажа, откуда отлично просматривался силуэт церкви: красно-коричневые стены сейчас выглядели почти оранжевыми в лучах заката.
- Красиво как! – воскликнула Марья. – Тойво, Кайса, чудесный вечер! Просто волшебно, что я пришла к вам.
- Давно было пора, - отозвался Тойво. – Вот сейчас ещё Анна вернётся, и, если вы в настроении, можем устроить домашний концерт.
- А где Анна?
- Уехала с девчонками кататься. Тут этот заезжий рокер каждый вечер веселье устраивает, - Тойво чуть нахмурился, разливая по бокалам вино. – Они шумные, но довольно безобидные. Ей хотелось, и мы отпустили, с условием, чтобы в десять вечера она была дома. Я так понял, что она с кем-то из «Вальхаллы» знакома по учёбе, кажется, их соло-гитарист, который Тор, учится на курс старше, чем дочка.
Стоило ему договорить фразу, как внизу раздался рокот мотора. На дороге остановился мотоциклист, тонкая фигурка соскочила с пассажирского места, раздался девичий звонкий смех, и длинноволосая блондинка, помахав рукой своему спутнику, бегом припустилась к дому. Анна заметила родителей и закричала:
- Эй, я дома! Без пяти десять!
- У нас гостья, поднимайся к нам! – ответила Кайса.
- Хорошо! А можно, я приглашу Арво к ужину?
- Давай! – это сказал уже Тойво, многозначительно переглянувшись с женой. Марья только улыбнулась.
- Похоже, мне пора отправляться восвояси.
- Нет уж, - хором запротестовали Коскинены.
Анна вбежала на веранду с огорчённым видом.
- Не успела, он уехал, а сейчас не слышит, трубку не берёт. Но я правда могу… Ой, Марья, здравствуйте!
Поцелуй отцу, поцелуй матери. Примерная дочь, гордость семьи. Тула, верно, вела себя вечером точно так же.
Кавалер ответил на третий или даже четвёртый звонок. Радостная Анна сообщила ему о приглашении на ужин и, кажется, молодой человек ожидал этого известия где-то за ближайшим поворотом, потому что не прошло и пяти минут, как внизу снова зарокотал мотор.
Марья не помнила, был ли этот невысокий шатен во вчерашней весёлой компании и надеялась, что нет.
- Добрый вечер. Я Арво. Мы с Анной учимся вместе.
Мальчишка оказался славным, стесняться перестал быстро, и после того, как мясо с картошкой было уничтожено, все переместились вниз и действительно устроили концерт.
- Вы… профессионально поёте! – вырвалось у юноши. – Ничего себе!
- Это Марья Линнатар, - снисходительно пояснила Анна. – Я ставила тебе её запись, она Царицу ночи пела, помнишь?
- Вау, правда?!
Похоже, что этим двоим никакие тусовки не требовались, им было комфортно вдвоём, а в какой компании – неважно. Пожалуй, общество старших оказывалось даже более предпочтительным, старшие благосклонно наблюдали за тем, как хороший мальчик ухаживает за хорошей девочкой, дочкой пастора. Верно, оба ещё даже не вполне осознавали ту перемену, которая случилась в их отношениях совсем недавно, и это выглядело очень трогательно, нежно и чисто.
Нет, Арво приехал из Хельсинки только сегодня: вчера не мог, сдавал экзамен.
- Наши все завтра соберутся, мы в Йоэнсуу выступаем. Если вы хотите, я вам всем проходки сделаю…
Кажется, он хотел ещё что-то сказать, но не успел: неподалёку, километрах в двух-трёх, откуда смутно доносились какие-то звуки, нарушавшие почти буколическую тишину вечера, раздался громкий хлопок. Затем за вершинами дальних деревьев, разрастаясь и наливаясь, заплясали такие же оранжевые всполохи, какими на закате светились стены старой деревянной кирхи, но там садилось за горизонт солнце, и пейзаж вызывал только желание любоваться, а сейчас издалека к домам городка катилась зловещая волна, порождённая какой-то катастрофой.
Мимо промчались пожарные, затем полицейские.
- Я… поеду! – запинаясь, пробормотал Арво. На щеках его чётко обозначились желваки, он стал бледен как саван покойника. – Кажется… кажется, это там, где наши…
- Нет уж, поехали все вместе! – решительно скомандовала Марья. – Анна, выгони машину из гаража, поведёшь сама, мы все пили…
 
   

   
Следующая глава          Содержание

* название главы - цитата, Псалом 27:7: «Господь - крепость моя и щит мой; на Него уповало сердце мое, и Он помог мне, и возрадовалось сердце мое; и я прославлю Его песнью моею».