Часть 1. В дороге.
Октябрь в Пикардии - не лучшее время года для путешествий. Поэтому хозяин трактира «Утренний петух», заслышав шум подъезжающего экипажа и ржание почуявших стойло лошадей, поспешно накинул на плечи навощенную накидку и вооружился фонарем: экипаж в грозу - это к прибыли! Нищие в ночи не путешествуют, а забиваются в какую-нибудь щель. Люди же с деньгами ищут крышу над головой.
Немногие посетители с интересом повернулись ко входу: кого еще принесла нелегкая?
На улице слышны были громкие голоса: хозяин встречал путешественников, отдавал команды, как капитан на корабле в бурю.
На кухне тут же оживились, забегали слуги. Видно, гости прибыли не простые.
Наконец, дверь распахнулась и пропустила внутрь, вместе с ветром и дождем, промокших до нитки людей. Их было трое: двое мужчин, с плащей которых потоком лилась вода, и женщина, закутанная в накидку, под которой она прижимала сверток из одеял. Один из новоприбывших нес в руках детскую колыбельку, не успевшую, как и плащ женщины, пропитаться дождем.
Словно не желая держать в неведении окружающих, что же так заботливо обнимает крестьянка (а в происхождении этой девицы сомневаться не приходилось), из свертка раздался детский плач.
- Что такое? Что случилось с малышом? - путешественник, по виду дворянин, поспешно склонился к ребенку.
- Я не успела его покормить. Он есть хочет, Ваше Сиятельство. Да и переодеть его следует, - ответила кормилица.
- Хозяин, у вас найдется свободная комната? - названный графом, путешественник обернулся к трактирщику.
- Сию минуту все будет готово, ваша милость! Карета и лошади уже в сарае, не извольте беспокоиться.
- В таком случае, распорядитесь насчет комнаты и растопите там камин. Ребенка необходимо переодеть.
Кормилицу с ребенком трактирщица увела на второй этаж, в приготовленную для нее комнату, а мужчины сбросили плащи, шляпы и подсели к огню. Они изрядно продрогли и промокли до нитки, сопровождая карету.
Пока хозяин суетился с ужином, граф, подойдя к камину, наслаждался теплом. Теперь ничто не мешало его рассмотреть повнимательнее. Среднего роста, с гибким, как у юноши станом, с гордой и непринужденной осанкой вельможи, он, несмотря на усталость, сохранял известное изящество движений.
На бледном, с правильными чертами, лице, тревожным, почти болезненным блеском, горели пронзительно-голубые глаза. Тени вокруг глаз - то ли от бессонницы, то ли от бурно проведенной ночи, еще больше подчеркивали состояние взвинченности и беспокойства, которым веяло от всего его облика. Казалось, его снедала лихорадка.
Чуть обогревшись, дворянин сел за стол. Хозяин расставил на столе ужин и вино: все, что заказали путешественники.
Трактирщица, ушедшая наверх с кормилицей, несколько раз спускалась в зал, чтобы приготовить все, что необходимо было малышу. Наконец, пользуясь тем, что ей надо отнести поесть и нянюшке, она застряла в комнате надолго.
Когда она спустилась в общий зал, лицо ее сияло.
- Сударь, ну до чего же у вас прелестный мальчик! Прямо ангелочек! И весь - в Вас.
Граф вздрогнул так сильно, что вино из стакана пролилось на скатерть. С дрогнувших губ его готовы были сорваться слова, но в последнюю секунду он усилием воли заставил себя молчать. Однако взгляд, брошенный им на трактирщицу, был так выразителен, что та, прикрыв рот рукой, поспешила исчезнуть с глаз долой.
Мужчины не спеша заканчивали ужин, когда дверь открылась, и в зал прошел еще один ночной гость - старик лет шестидесяти: невысокий, плотный, с небольшим брюшком и добродушным, раскрасневшимся от холода лицом. От всего его облика веяло доброжелательностью и своеобразным уютом, а седые волосы, мокрыми сосульками свисавшие на воротник плаща, довершали облик попавшего в непогоду почтенного отца и деда многочисленного семейства.
Большинству собравшихся он был, видимо, хорошо известен. Его приветствовали: кто почтительным поклоном, а кто и дружеским жестом приглашая за свой стол.
Пока старик устраивался поближе к живительному теплу, дворянин встал и, бросив рассеянный взгляд на присутствующих, стал не спеша подниматься по лестнице, ведущей в номера. Он видимо сильно устал или ему нездоровилось, потому что на последних ступенях он замешкался, ухватившись за перила. Передохнув секунду, он решительными шагами направился по коридору к своей комнате. Его слуга, закончив ужин, пошел за ним.
В зале стало тихо. Потрескивали дрова в камине, скрипел вертел с поросенком, звякала перемываемая в кухне посуда. Кое-кто уже сладко похрапывал, уронив голову на стол. Старик устроился у самого камина, протянув ноги к огню и наслаждаясь покоем.
- Доктор, а с чего это вы в такую погоду у нас оказались? Вас же, наверное, к больному позвали? Так чего ж это вас не оставили там заночевать, а пустили на ночь глядя, да еще в грозу, добираться домой в одиночку?
- Да я сам не согласился, хоть и звали меня. - Старик явно обрадовался случаю поболтать. - Я не думал, что такая гроза начнется. Решил, что до темноты поспею домой, да вот не получилось. Жена дома с ума от беспокойства сходит: я ей обещал, что к ужину буду.
- Что, больной тяжелый попался? - встрял в разговор трактирщик, которому тоже захотелось поговорить.
- Безнадежный! Эта проклятая лихорадка так и косит людей. Я потому и задержался: ждал, пока его кюре соборует. Голодному человеку трудно с болезнью управиться.
Доктор тяжело вздохнул.
- И куда смотрит наш? Хоть бы чем-то помог нам, с голоду ведь помираем.
- О ком это ты, Пьер? Не о нашем ли сеньоре? Ты что, серьезно думаешь, что ему есть до нас дело? Он в столице сидит, а ты ему только и знай, как денежки на всякие увеселения, да пиры, да баб собирай. Парижская жизнь - она не дешевая.
- Да что вы тут рассказываете! - в беседу, ставшую общей, вступил крестьянин из местных.- Наш сеньор вообще из Франции уехал. Говорят - в Святой город подался, грехи замаливать.
Общий хохот был ему ответом на неуклюжую остроту.
- Ваш господин, - задумчиво произнес доктор.- На нашего не похож.
- Это вы о том графе, что в ваших краях правил? Да, г-н Було? Расскажите нам еще про него, доктор!
- Ты про Беррийского графа хочешь послушать?
- Про него самого. Вы рассказывали, какой он справедливый был.
- Да, правда. Жесткий, бывало и жестокий, но если ты прав - всегда дело в твою сторону рассудит, защитит тебя. И помочь готов был всегда: словом и деньгами. Жаль, сгинул просто так.
- Как это сгинул? Разве такой знатный сеньор может просто так исчезнуть?
- Видно может. Уже пятнадцать лет, как ничего о нем не слышно. После той охоты, что на свадебные торжества устроили, подалась молодая чета в Париж. И с тех пор о них ни слуху, ни духу.
- Странно все это, доктор, - заметил Пьер. - Может статься, жена его померла, а он и уехал из Франции с горя. Вы говорили в прошлый раз, что любил он ее сильно.
- Очень любил. Какой скандал вышел, когда он жениться на ней надумал - вспомнить страшно. Да ведь я же вам об этом не раз рассказывал.
- А вы, доктор Було, вроде бы знали семью графа? - вспомнил кто-то из старших.
- Вы же к нам перебрались только после их отъезда.
- Еще как знал,- старик мечтательно улыбнулся. - Я этого самого графа и принимал у госпожи Изабеллы. Она рожать поехала к матери в Берри, а муж меня с ней отправил. Ох и любил он ее! Рядом с ней ни одной женщины не видел. Да и надо сказать, красавица она была редкая. Хорошо, что я рядом оказался, когда у нее роды начались. Мы едва до замка успели добраться. Так что, получается, что молодого графа я с самого рождения его знал...
Доктор задумался. Он знал всю графскую семью. Врач в провинции - тот же священник: принимает жизнь, и отправляет в смерть. Перерезает пуповину у новорожденного, и закрывает глаза покойнику.
Доктор был еще очень молод, когда впервые попал в графский дом. И, поневоле, часто оказывался в курсе того, что там происходило. К счастью, он обладал умением держать язык за зубами. Жизнь и смерть многих из дома Ла Феров прошла через его руки. Он принял всех детей Изабо и графа. Ему пришлось закрыть глаза и графине, и ее мужу. Он же свидетельствовал смерть старших братьев будущего сеньора. Глупая и нелепая смерть на охоте старшего сына (его случайно застрелил браконьер), и гибель на дуэли среднего. Две эти смерти открыли дорогу к наследованию не претендовавшему ни на что младшему сыну графской четы.
Нелепость судьбы, случайность, рок - как еще можно назвать то, что сотворила жизнь с этим последним отпрыском древнейшего рода. Исчез, сгинул без следа. Или просто не захотел жить той жизнью, что ему была уготована по праву рождения. Он всегда сильно отличался от сверстников. Очень много читал. Им случалось беседовать, и беседы их были необычны: о природе, людях, человеческих характерах. У мальчика рано проявилась склонность все анализировать...
Шум распахнувшейся двери отвлек его. На верхней площадке появился кто-то из постояльцев.
- Трактирщик! - голос мужчины звенел от волнения.
- Да, Ваше Сиятельство, что угодно Вашей милости?
- Ты не знаешь, где здесь можно найти врача?
- А что случилось? Заболел кто-то?
- Я спрашиваю, можешь ли ты найти сейчас врача?
- Сударь, никого не надо искать. Врач здесь, и к вашим услугам, - доктор не стал дожидаться, пока на него укажут.
- Мэтр, не пройдете ли со мной наверх? - мужчина повернулся спиной и направился прямо по коридору, не сомневаясь ни на секунду, что доктор следует за ним.
Они вошли в комнату, где давешняя кормилица пыталась успокоить надрывавшегося от крика ребенка.
- Это и есть ваш больной?
- Да, - голос графа звучал так глухо, словно ему сдавило горло. Он остался стоять в самом темном углу комнаты, и рассмотреть его лицо было невозможно.
- Давно он плачет?
- Не меньше получаса.
- Ну, мы сейчас посмотрим, - доктор развернул младенца. - Я не нахожу ничего серьезного. Чудесный ребенок. Он немножко переел, и у него болит живот. Сколько ему?
Вопрос был адресован кормилице, но ответил граф.
- Думаю, месяца три или около того.
Старик растерялся.
- Вы что же, не знаете, когда он родился?
Возникла пауза. Казалось, дворянин колеблется, отвечать ли ему на этот вопрос.
- Видите ли, доктор, на эту тему мне бы не хотелось говорить с человеком, которого я вижу в первый раз. Если вы, как врач, можете помочь ребенку, окажите ему эту помощь. В противном случае я постараюсь найти ее в другом месте.
В высокомерном тоне говорившего проскользнули такие знакомые доктору интонации, что он замер, боясь вспугнуть догадку.
«А я ведь знаю этого господина!» - пронеслось в сознании старика Було.
Ребенок опять заплакал, и врач шагнул к нему.
- Я сожалею, но вам придется положиться на меня. Больше врачей в округе нет. Так что вы должны довериться мне. Доктор Було к вашим услугам, господин граф.
- Постарайтесь помочь ребенку, доктор. Не сомневайтесь, я оплачу ваши услуги достойным образом.
«Господи, ну что за чертовщина мерещится мне сегодня?» - думал мэтр Було, массируя животик малышу. – «Не иначе, у меня галлюцинации. Готов поспорить, что этот голос я слышал не раз, хоть и было это давненько. И кажется, я неплохо знаком с его владельцем!»
- Ребенку нужен отвар из трав, а приготовить я могу его только у себя дома. Не поймите меня превратно, я бы осмелился предложить вам свое гостеприимство. Но думаю, в моем доме мальчику будет лучше, чем в придорожном трактире.
- Если я вас понял правильно, вы предлагаете мне отдать вам ребенка? - в голосе дворянина прозвучал почти страх.
- Господи боже мой, ну конечно же нет! Я предлагаю вам всем переночевать в моем доме. Это, прежде всего, в интересах вашего малыша. Ведь Вам же не все равно, что будет с ребенком!
- Мне не все равно! - эхом откликнулся граф. И сделал шаг вперед, выходя из полумрака.
Теперь при колеблющемся, неровном свете свечи, Було смог, наконец, рассмотреть его лицо.
- Ваше Сиятельство! Господин граф! - Старик на минуту забыл, что у него на руках плачет ребенок.
Он смотрел только на графа, смотрел, узнавая, и не веря. Черты те же, но что-то изменилось в этом лице, и не годы тому виной. Маска печали и опустошенности. А сквозь нее явно проглядывает растерянность. И дрожь пальцев, которую он не в силах скрыть. Плач ребенка вызывает в нем чувство бессилия или раздражения - понять трудно. Так реагирует на младенца мужчина, не имеющий опыта общения с маленькими детьми. Так реагирует тот, кто взял на себя обязательство позаботиться о ребенке, не имея представления, во что это для него выльется.
- Господин граф! Я и вправду вижу перед собой нашего сеньора? - Старик говорил так тихо, то ли их страха потревожить притихшего мальчика, то ли боясь потревожить вдруг представшее ему видение.
- Раз уж вы узнали меня, доктор, нет смысла прятать свое лицо. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел меня в этих краях.
- Дорогой мой господин, я узнал вас по голосу прежде, чем разглядел.
- Неужто во мне еще осталось что-то от прежнего графа де Ла Фер? - грустно улыбнулся вельможа.
- Знаете что, господин граф? Я думаю, что ни Вам, ни этому мальчугану не следует оставаться здесь. Это ваша карета в сарае?
- Я нанял ее, чтобы добраться до дому. Не мог же я везти такого крошку в седле!
Граф нервно провел рукой по лицу, и Було опять обратил внимание на дрожь пальцев. Что это? Результат пьянства или нервное состояние, вызванное страхом за мальчика?
«С графом-то неладно. Похоже, заболел», - подумал про себя врач.
- Но вы же к себе едете, в Ла Фер? - вслух сказал он.
Словно судорога прошла по лицу его бывшего сеньора.
- Я, доктор, там не живу уже давно.
- Да, я понимаю, Ваше Сиятельство наверное уже давно столичный житель?
- Нет, доктор, вы ошибаетесь, - неохотно ответил тот. - У меня небольшое поместье в окрестностях Блуа.
- Господин граф, мы с вами понапрасну теряем время. Нам лучше поскорее добраться до моего дома.
Врач передал ребенка кормилице, которая поспешила укутать его, радуясь, что мальчик уснул, и граф не будет гневаться на нее.
Атос хотел было распорядиться насчет лошадей, но Було на правах старожила взялся сам все устроить. Не прошло и получаса, как они опять тронулись в путь. Деревня располагалась не более чем в часе езды. Все устали сверх меры и спешили в тепло, под крышу.
***
Граф то уносился вперед, пришпоривая коня, то заставлял его идти шагом. Сейчас, в темноте, когда никто не мог видеть его лица, он дал себе свободу. Беспокойство, неуверенность, чувство ответственности. Понимание, что появление этого крошки полностью меняет весь уклад его одинокой холостяцкой жизни, ломает уже устоявшееся однообразие дней, лихорадочное возбуждение, и страх за жизнь ребенка: все эти чувства вызывали в его душе давно забытую сумятицу, которую он пытался скрыть за быстрой ездой. Подобный шквал эмоций он испытал в последний раз, когда впервые увидел ту, которая...
Он давно выбросил из головы и это имя, и эти чувства. Да и само это воспоминание заслонили другие, достаточно тяжелые и страшные.
С той минуты, как он понял, что мальчик - его сын, его била нервная дрожь. И едва ли не впервые за много-много лет он не находил в себе сил с этим справиться.
Возможно, это просто был страх, и страх естественный в таком положении. Но такой страх был ему еще неведом. Это не был враг, это не была обычная опасность. Это был страх за слабую, только начавшуюся жизнь. И перед этим страхом он был абсолютно бессилен.
Було всю дорогу не спускал с него взгляда, опытным глазом врача и знающего жизнь человека видя все эти сомнения. Говоря по правде, не состояние ребенка беспокоило его. Он видел, что малыш здоров, чего он с уверенностью не мог сказать о графе. Такое возбуждение чревато горячкой. Как бы на людях граф не держал себя в руках, доктор видел, чего стоило ему это напускное спокойствие. Поэтому он и решил спрятать всю компанию у себя - подальше от любопытных глаз.
К тому же старик не скрывал от себя радости, которую испытал, узнав, что его «крестник» (так он называл всех младенцев, которым помог прийти в этот мир), жив и здоров. Конечно, его мучило и изрядное любопытство. Что это за ребенок, и почему граф так волнуется за него? Зная графа с самого детства, он был уверен, что тот ему ничего не расскажет.
Огоньки в первых домах показались неожиданно. Наконец-то они были у цели.
Где-то на середине улицы доктор приказал остановиться.
- Мы приехали, Ваше сиятельство! А вот и моя жена!
- Господи, я уже и не знала, что и думать, куда бежать! - на фоне ярко освещенного дверного проема стояла женщина.
- Женушка, у нас сегодня гости. Приготовь все, что надо. Гость у нас самый дорогой, необычный гость - сама увидишь!
Атос первым вошел в дом. Пока он снимал плащ и шляпу, пока отстёгивал шпагу, женщина всматривалась в его лицо. Узнав, тихо охнула, прижав ладони ко рту, и отступила вглубь комнаты.
- Вы помните меня, мадам Було? - Атос с вымученной улыбкой склонил голову в поклоне перед хозяйкой.
- Все разговоры – потом. Гости устали с дороги. Дорогая, у нас тут еще и младенец. Ты знаешь, что для него понадобится.
Малыш, словно понимая, что говорят о нем, ответил отчаянным криком, что тут же вызвало суматоху, охи и ахи всех обитателей дома и всю ту беготню, которая сопровождает появление грудного ребенка.
Хозяин, между тем, сразу повел гостя в предназначенную ему комнату.
- Изволите поужинать, господин граф?- спросил хозяин.
- Нет, мой дорогой доктор, я, пожалуй, лягу. Позаботьтесь, пожалуйста, о моем Гримо.
- Не беспокойтесь. Ему будет приготовлена комната, смежная с вашей. Ребенка и кормилицу я беру под свою опеку. - Було внимательно всмотрелся в лицо своего гостя. Вам, действительно, надо лечь. У вас усталый вид. Если я Вам понадоблюсь - моя спальня рядом.
- Не беспокойтесь, со мной все в порядке. Утром мы поедем дальше.
- Тогда позвольте пожелать вам спокойной ночи, мой господин.
Поклонившись, старый доктор вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь. Держа подсвечник, он прошел к себе и, оставив гореть только одну свечу, стал раздеваться. Но, несмотря на усталость, он не спешил лечь. Какая-то мысль не давала ему покоя.
«С вами не все в порядке, господин граф. Чует мое сердце, что все у вас обстоит совсем не так хорошо, как вам бы хотелось это показать. На счастливого и довольного своей жизнью Вы не похожи. Скорее, я склонен усмотреть в Вас сходство с теми грешниками, которых терзают сразу все черти ада». - Доктор вздохнул, припомнив лицо бывшего сеньора. - «Спать я сегодня буду вполглаза - как бы чего не случилось».
С этими словами он улегся в постель, но еще долго ворочался и вздыхал, прежде чем ему удалось уснуть.
Атос также убеждал себя в необходимости лечь. На столе, среди приготовленного ему ужина, он увидел бутылку вина. Сработала многолетняя привычка: он не шел спать, не побеседовав на сон грядущий с бутылкой. Дело это не меняло - уснуть ему всегда было непросто, а кошмары посещали его с завидной регулярностью. И если днем они были приглушены и загнаны вглубь, то ночь брала свое. Душу терзали сцены охоты, Армантьер. Он поражался собственной наивности - ведь знал же, что вино не поможет, а только обострит эту боль, и все же пользовался этим сомнительным лекарством ежедневно.
И вот теперь у него был новый повод для душевных терзаний - ребенок.
Может быть, эти новые мысли прогонят те - старые?
Он все же задремал : слишком устал, чтобы мыслить трезво.
В ночной тишине, нарушаемой только (как и год назад) звуком дождя, подкрались воспоминания. Совсем не те, что он ждал. Податливое тело женщины, ее жаркие поцелуи, легкий смех… И утреннее пробуждение, когда он понял, с кем провел ночь. Ночь, имевшую вот такие последствия!
Ребенок ворвался в его жизнь так стремительно, что не оставил времени для размышлений и колебаний. Едва увидев его и осознав, что это его сын, он принял тогда решение: «Я заберу его, господин кюре!»
Проще всего было сказать, - и сделать. Для него не играло роли даже то, что промелькнула мысль: «А вдруг я ошибаюсь, и это не мой ребенок?» Он ухватился за этого малыша, как утопающий хватается за брошенную веревку. Только это может вернуть ему интерес к жизни, и не так-то и важно, его ли это ребенок или нагулянный беспутной мамашей с кем-то другим. Главное: он будет кому-то нужен.
Только сейчас он начинал понимать последствия своего шага. Пока ребенок мал, на это посмотрят, как на очередную блажь скучающего в провинции столичного барина. Хорошо еще, если мальчик будет похож на мать! А если, (и что-то подсказывало ему, что это будет именно так), сходство между ними будет неоспоримо? Как объяснить обществу этот факт?
Ему самому мнение света было в высшей степени безразлично. Но ребенку расти под насмешливыми взглядами всех этих высокородных бездельников!
О, Атос на собственном горьком опыте знал, на что способна вся его несметная родня. Отдать им на растерзание сына? Чтобы ребенок расплачивался за грехи отца? Да он скорее даст себя на плаху потащить, чем предоставит им повод смеяться над ребенком!
Забиться с ним куда-нибудь подальше от нескромных глаз? Может, стоит продать Бражелон и спрятаться в Шотландии? Черт, но у него и там родня!
Он бы с радостью посоветовался с кем-нибудь, но у него не осталось никого, кому бы он смог довериться. К тому же, он никогда не признался бы, что решение оставить ребенка только для себя (эгоистический порыв, такой неожиданный для него самого), стал для него определяющим. Раз она не пожелала оставить малыша подле себя - тем хуже для нее!
Он сознавал в душе, что несправедлив к герцогине. Что ей было делать в изгнании с ребенком на руках, в постоянных бегах и переездах? Она и так была скомпрометирована со всех сторон, а тут еще и этот крошка! И за что ему было ей мстить ? Но странная ревность заставляла успокаивать себя именно мыслью о таком мщении. Былая его эмоциональность воскресла вновь. Он всегда был ревнив не в меру, просто умел владеть собой, напускал на себя равнодушный вид. Теперь это выглядело, как месть матери ребенка.
По зрелом размышлении он должен был бы понять, что это просто нелепо, но трезво мыслить сейчас был не способен.
Он не сознавал, что просто заболел - сказалось и нервное напряжение, и то, что он мог подхватить лихорадку. В какой-то момент Атос начал бредить, уже не сознавая, где сон, а где явь…
***
Как ни крепко спал уставший Гримо, но многолетняя привычка не подвела его. Верный слуга четко усвоил одно правило: бред хозяина - не для посторонних ушей. Потому что то, что Атос держал в себе, в такие минуты пробивалось на поверхность. И чужому совсем не следовало слышать обрывки фраз и мыслей, из которых много чего можно было бы уяснить о прошлом графа.
«Ничего, отлежится за ночь! - подумал слуга. - А к утру будет как всегда бодр и непроницаем. Тем более, что надо продолжать путь».
Сидя у постели графа, Гримо уяснил для себя окончательно: мальчик, скорее всего, сын его хозяина. Из горячечного бреда Атоса слуга понял все, что произошло, понял то, о чем уже подозревал. Все, кроме того, кем была переодетая дама. Атос каким-то чудом не упомянул ее имени.
Только к утру жар спал, и граф, наконец, уснул. Теперь Гримо оказался перед непростой задачей: как заставить его отложить отъезд хотя бы на пару дней? В том, что по утру он соберется с силами и заставит себя сесть в седло, Гримо не сомневался, но им предстоял еще не один день пути. Что может произойти в дороге, когда один из мужчин едва держится на ногах, а в карете - женщина и грудной ребенок? Лучше не думать.
И Гримо решительно постучал к хозяину дома. Старик уже был на ногах - старости не свойственно залеживаться по утрам. К тому же в деревне встают рано, время года не влияет.
Увидев на пороге слугу графа, доктор всполошился. Молчуну Гримо было бы не просто объяснить, что происходит и какой услуги он ждет от врача, но тот понял с полуслова.
- Не беспокойтесь. Все сделаем так, чтобы господин граф ни о чем не догадался! - он подмигнул Гримо.
Действительно, ну как можно ехать, если в карете треснула ось, а кузнец уехал из деревни на два дня. К тому же, лошадь господина графа потеряла подкову в этой грязи. И потом, как можно путешествовать в такой ливень с крошкой!
Короче, к тому времени, как Атос проснулся, ехать куда-либо не представлялось возможным. О чем Гримо и доложил с самым мрачным лицом.
Вслед за ним заявился хозяин. С самым сокрушенным видом он рассыпался в извинениях, но его уловки не провели проницательного графа. К тому же Атос уже полностью владел собой.
- Вот что, доктор, дорогой! Не стоит со мной играть в прятки. Это вы устроили так, чтобы мы не смогли двинуться в путь? - тон графа, явно не одобрявшего все эти действия, смутил старика.
- Господин граф, ну куда вы собираетесь ехать в такую погоду, да еще и с ребенком? Не приведи Бог, застрянете еще где-то в поле, что тогда? Пусть или дождь прекратится, или хоть подморозит немного.
Атос промолчал, сознавая, что доктор прав. И, тем не менее, желание поскорее добраться до Бражелона было сильно настолько, что он сам себе удивился. Оказывается, ему еще чего-то хочется на этом свете: дома, тепла, уюта. И он подумал, что, наверное, еще не раз удивит сам себя. Вот у него появилась цель, пусть и такая простая поначалу: попасть поскорее домой. Но это уже цель. Он уже не плыл по течению, он начинал заново управлять своей жизнью.
- Наверное, вы правы, и я останусь на денек-другой.
Атос ласково улыбнулся старику.
Увидев, что граф намерен встать с постели, Було запротестовал:
- Вам хотя бы сегодня надо полежать. Вас всю ночь лихорадило.
Короткий, тревожный взгляд, брошенный Атосом на Гримо, подсказал врачу то, что граф хотел бы скрыть. Этот взгляд был так выразителен.
«Я ничего не сболтнул лишнего в бреду?»
- К сожалению, я только утром узнал от вашего слуги, что вам ночью нездоровилось, - поспешил он успокоить гостя.
Граф едва заметно вздохнул. Значит, только Гримо был с ним. Слава Богу! Гримо вряд ли узнал что-то новое для себя. К тому же, в его верности, преданности и умении молчать граф мог не сомневаться. Они столько прожили и пережили вместе, что давно уже были больше, чем господин и слуга. Близкие люди, которые только и оставались друг у друга. Теперь у них появился третий - этот мальчуган.
Гримо своего хозяина знал до тонкостей: раз ребенок его сын, Атос весь мир перевернет, но даст мальчику и достойное положение, и прекрасное воспитание. Пока он еще не привык к мысли, что он уже не одинок, но печать озабоченности на челе графа он разглядел без труда.
В дверь несмело постучали. Вошла кормилица, держа на руках довольного и сытого ребенка.
- Доктор, я все сделала, как вы велели. Мальчик прекрасно себя чувствует. Посмотрите, господин граф, он уже так держит спинку, и улыбается так славно! Посмотрите сами! - и простая женщина, не мудрствуя лукаво, протянула малыша графу. Улыбку пришлось спрятать всем присутствующим.
Атос принял сына так, как берут что-то невероятно хрупкое, способное рассыпаться от одного прикосновения: неловко, каменея от страха уронить его или причинить ему боль неловким движением. Руки у него тряслись, и женщина поспешила забрать дитя назад.
- Ничего, это все мужчины поначалу боятся брать маленьких на руки. Вы привыкнете, господин мой, это только в первый раз так страшно. Детки - они ведь сильнее, чем вы думаете.
Она присела в неловком поклоне и поспешно ушла, прижимая к себе мальчика. За ней последовал и Гримо, тактично оставив своего господина наедине с Було.
Хозяин и гость молчали. Доктор все же первым рискнул заговорить.
- Вы озабочены тем, как устроить мальчика, господин граф?
Атос молчал, раздумывая, стоит ли поддержать эту тему. Потом, решившись, заговорил:
- Видите ли, доктор, я нашел этого ребенка у бедного священника, в нищей деревушке. Ребенка ему подкинули дней за семь или восемь до моего приезда. В колыбельке был только кошелек с золотом. Вот я и подумал: а почему бы мне не забрать этого безымянного сироту к себе? Я одинок, и у меня найдется достаточно места и средств, чтобы вырастить его.
- А теперь вы боитесь, что взвалили на себя непосильную задачу?
- Признаться, да. Такие мысли у меня появились. Сумею ли я?
- Сумеете. И вам будет интересней жить, поверьте старику.
- Знаете, доктор, мне ведь не приходилось иметь дело с такими крошками. Я просто не представляю, с какой стороны к ним подступиться.
- Мой господин, но такому вельможе, как вы, незачем самому заниматься ребенком. Это не принято у господ. Пока у него есть кормилица. Попозже - возьмете для него гувернера, учителей. Да о чем говорить - лучше Вас учителя не найти. Главное, чтобы терпения у вас хватило. Дети - это очень непростой народ! - старик улыбнулся.
- А у вас они есть? - спросил Атос с любопытством.
- Есть. И куча внуков в придачу. Так что я говорю вам то, что знаю сам. Не переживайте заранее - все уладится со временем.
- Спасибо вам, доктор за все!- Атос сжал его руку. Вы даже не представляете, как мне помогли ваши слова.
- Ну, помогать - это моя профессия,- рассмеялся старик Було.- Вы обязательно будете счастливы с ним.
***
На следующий день дождь прекратился, и слегка подморозило. Гости собрались в дорогу, уточнив еще раз маршрут. Атос знал эти места, но лучше было не рисковать.
На пороге гостеприимного дома они простились, не надеясь на новую встречу. Когда граф уже был в седле, Було вдруг вспомнил, что так и не спросил, как назвали мальчика.
- А как зовут малыша, господин граф?
- Рауль. Пока просто Рауль! - ответил Атос и, приветственно взмахнув рукой на прощанье, пришпорил коня.
- Да поможет вам Бог, - прошептала мадам Було, перекрестив его на дорогу.
