Глава 5
Несчастный случай


Рассудком Штольман понимал, что затея его ненужная. Что для мальчика его старания уже ничего не изменят. Что надо дождаться милицию. Что годы его не те, чтобы заниматься акробатикой на мокрых скалах – как бы ещё одно тело не повисло там же, подле. Но это был тот самый случай, когда рассудок ничего не мог поделать с чувствами.
Под скалу вела заметная тропинка. Должно быть, местные дурни не раз пользовались ею, чтобы снести вниз одежду идиота, отважившегося прыгнуть. Яков Платонович до хруста сжал челюсти. Так вот о какой чести имени толковал вчера Ванька. Вот чем он так занят был! Следовало всё же всыпать ему по первое число, так чтобы и сесть не мог. Впрочем, ничего ещё не потеряно. Всыплет вечером.
Нет, но каков идиот! Он же ему говорил! Он же его предупреждал!  Из всех троих его детей Иван доставлял Штольману наибольшее количество хлопот. И это именно сейчас, когда из него самого того и гляди песок посыплется. Ему бы на завалинке сидеть, на солнышке греться, внуков нянчить, а он вместо этого пытается угнаться за бестолковым мальчишкой, которому позволил носить свою фамилию.
Штольман споткнулся на каменном крошеве и яростно мотнул головой. В том-то и беда, что нахальный беспризорник больше всех его детей походит на него самого. В Мите и Верочке  всё же всегда была немалая доля мироновской рассудительности, доставшейся им, должно быть, по наследству от Виктора Ивановича. А сам Яков – что он на месте Ваньки делал бы?
А что он делает на своём – сейчас?
Ещё раз выругав себя последними словами, Штольман принялся стаскивать одежду. Раз уж решил лезть, так лучше, чтобы ничто не стесняло движений. И ботинки тоже придётся снять. Над этим он призадумался всерьёз, вспомнив, как днями с трудом пробирался по раскалённой гальке, нещадно давившей ступни. Тут всё гораздо хуже будет, осколки - что твоя бритва. Он же не Ванька, который всё лето гоняет босиком. Но подошвы ботинок на мокрых скалах неминуемо соскользнут – и тогда от него самого чёрт костей не соберёт.
Аня, кажется, догадывалась, что он собирается сделать. Но отговаривать не стала, напротив, заторопилась, подгоняя мальчишек. Прекрасно зная, что выбить то, что у него в голове засело, ей не удастся, она решила предпринять что-то другое. Что именно? В прежнее время он бы встревожился, зная её предприимчивость, но не теперь. Везде будет безопаснее, чем там, куда он собирался.
Спуститься за телом мальчика сверху можно было только с помощью надёжной и длинной верёвки. Которой, разумеется, не было. Штольман предпочёл к нему подняться. Вошёл в воду, стараясь держаться крупных камней, и осторожно двинулся в сторону нагромождения скальных обломков, в которые превратилась обрушившаяся часть берега. Вода вначале была по колено, затем дошла до пояса. Яков Платонович уже прикидывал, не придётся ли плыть. По эту сторону обвала было сравнительно тихо. Вода колыхалась, но не норовила сбить с ног, расшибая о камни. Руины Греческого Зуба служили своеобразным волноломом.
Плыть не пришлось. Пройдя десяток метров по дну из мелкой, затягивающей ноги гальки, Штольман достиг первых крупных камней, которые лежали здесь, должно быть, уже немалое время, потому что успели обрасти длинной бородой водорослей. Он думал, что эти космы будут слабыми и осклизлыми, но они неожиданно оказались крепкими, как хорошие верёвки. Уцепившись за водоросли, сыщик выбрался на валуны и огляделся.
Гряда, образовавшаяся в результате утреннего обвала, была узкой – не более  четырёх метров в поперечнике. Со стороны моря бесились волны, вздымаясь над неожиданно возникшей преградой, разбиваясь об неё и с шипением скатываясь вниз, то и дело увлекая за собой крупные обломки. Греческий Зуб продолжал рушиться под натиском воды.
Тело погибшего мальчика повисло на самом краю гряды. Тонкие руки беспомощными водорослями колыхались, когда их подхватывала вода. Волны били труп о камни, норовя утащить за собой, но не могли этого сделать, потому что неестественно изломанная нога, застряла в узкой расщелине.
При падении Греческий Зуб раскололся на неравные части. Одна из самых крупных вздымалась над головой метра на полтора, и на краю, на остром уступе опытный глаз сыщика разглядел обширное кровавое пятно. Должно быть, дальше падало уже мёртвое тело.
Штольман начал продвигаться, цепляясь руками за камни для верности, предварительно пробуя каждый на прочность. И отчётливо понимал, что обратный путь ему придётся проделать, выпрямившись в полный рост, с ребёнком на руках.
Ну, вот и расщелина. Ступня Костика застряла, придавленная крупным обломком. Придётся приналечь. Но когда он сдвинет его, тело может смыть в море. Яков Платонович дождался очередной волны, приподнявший труп, подхватил его и переложил спиной на гряду –  чтобы вода больше не могла его стащить. После этого занялся расщелиной. Вынул несколько мелких камней, заклинивших обломок, который предстояло вытащить, чтобы освободить ногу погибшего, потом принялся расшатывать его руками. Жаль, нет никакого рычага. Яков Платонович старался не смотреть на мальчишку. Но белая, обескровленная нога, поломанная в трёх местах, всё время была у него перед глазами. Сыщик судорожно стиснул зубы и дёрнул проклятый обломок на себя, в кровь обдирая пальцы. Камень выскочил со своего места, освобождая вдребезги смятую щиколотку, и скатился вниз, едва не прибив ногу самому Штольману. Сыщик выругался вслух, потом оборвал себя: с ума сошёл - при ребёнке! Потом мысленно дал себе оплеуху. Кажется, рассудок в нём сейчас был не особенно крепок.
Костик был совсем маленьким и щуплым, но ледяное тело на руках казалось страшно неудобным и тяжёлым. Штольман тяжело выпрямился, и внезапно его пробрала крупная дрожь. Словно это своего ребёнка он вызволил из каменной ловушки… чтобы похоронить. А ведь могло статься и так! И на месте этого несчастного Костика сейчас лежал бы Ванька – изломанный, мокрый, невозможно, безвозвратно мёртвый…
Надо было идти, но идти не получалось. Ноги сделались неверными и тряслись, как кисель. Сыщик стоял наверху разрушаемой волнами гряды и дрожал всем телом под порывами ветра. За пятьдесят с лишним лет сыскной карьеры он привык знать себя человеком, давно утратившим чувствительность, но сейчас на него накатила такая жуть, совладать с которой стоило огромного труда.
Надо сделать всего несколько шагов. Пять или шесть. Вот, первый пошёл. Нога нащупала более-менее ровный и надёжный обломок. Двигаться приходилось вслепую. Тело мальчика на руках не давало ему видеть, что под ногами.
Краем глаза он отметил фигуры в белых гимнастёрках, появившиеся на пляже. Всё, малыш! Теперь всё будет хорошо!..
Кажется, рассудка хватило, чтобы не произнести это вслух. Он пытается успокаивать мёртвого? Совсем ума лишился! Может, дело просто в том, что дух мальчишки всё ещё здесь, Аня разговаривала с ним совсем недавно. На мгновение он представился рядом – стоящий на скалах, дрожащий и мокрый. Штольман мотнул головой, прогоняя наваждение. Нашёл время предаваться фантазиям!
Ещё шаг – гораздо менее удачный. Камень качнулся под ногой, вынуждая срочно её переставить на что-то острое, безжалостно впившееся в самую уязвимую часть ступни. Яков быстро шагнул другой ногой – на что-то не менее неприятное. И увидел, как снизу тянутся к нему загорелые крепкие ручищи, обильно поросшие чёрным волосом.
- Давай, парень! Осторожно, сам ноги не сломай!
За парня спасибо, конечно! Но это ерунда. Теперь можно не бояться. Даже если Штольман упадёт, остаться в этих скалах ему не дадут. Он торопливо проделал три оставшихся шага и передал тело в эти крепкие руки. Широкоплечий смуглый увалень в трусах и милицейской фуражке, стоящий на обросших водорослями валунах, принял Костика и опустил его ниже – напарнику, остававшемуся в воде. Штольман сверху наблюдал, как тот бредёт по пояс в волнах, бережно держа мальчика у груди, точно баюкая.   Потом рукой нащупал опору и сполз спиной по скальной стене. Второй милиционер снова протягивал руку – теперь уже ему.
- Спускайся, мужик!
- Камень освободи, - прокаркал сыщик сухим горлом.
Милицейская фуражка качнулась и исчезла из виду. Тогда он взялся обеими руками за края скалы и пружинисто опустил себя на мокрый валун. Слава богу, хотя бы руки больше не дрожали! С ногами вышло не так ловко – в воде он оступился и ухнул с камня, погрузившись по грудь. Волна захлестнула его почти с головой, солёные брызги попали в рот. Сыщик фыркнул, мотая головой, и вдруг почувствовал, что в воде ему теплее, чем было только что на утёсе, под палящим солнцем. Море смывало телесную память о прикосновении остывшего мальчишеского тела. Штольман позволил волнам некоторое время покачать себя, прогоняя противную дрожь, потом зачерпнул полные пригоршни воды и омыл лицо. Стало легче. Можно было выбираться на берег.
Севастопольские милиционеры уложили Костика на гальке, прикрыв ему лицо платком, и молча стояли подле, обнажив головы. Штольман не очень ловко вылез на сушу, увязая в сыпучей гальке, и подошёл к ним. Крепыш обернулся к нему и пробормотал:
- Ты прости, отец, против света не разглядел! Стать у тебя - что не у всякого молодого парня. Я б тебе помог...
Сыщик качнул головой, принимая извинения. Это сейчас не важно.
- Несчастный случай?
- Похоже на то. А ты, отец, как тут?
- Следователь Затонского райотдела милиции Штольман Яков Платонович. Мальчишка из лагеря с утра прибежал, сказал, что товарищ пропал. Они с моим обормотом, похоже, тут вчера тем же самым развлекались. Мальчишки и разглядели, что берег обрушился.
- Старший милиционер Жебрак Леонид Гаврилович, - представился здоровяк. Фамилия вполне соответствовало говору – певучему и слегка невнятному. Не крымский, должно быть, откуда-нибудь из-под Херсона. Или Екатеринослава. – А Затонск – это где?
- Тверская область.
- А ведь я с этого Зуба и сам мальчишкой нырял, - внезапно прервал молчание второй милиционер.
На взгляд Штольмана, оба они покуда от мальчишек недалеко ушли – обоим лет по тридцать, не больше. Особенно второй: долговязый, уши торчат на бритой голове, широкий нос копытом, лицо наивное. Мохнатый гороподобный Жебрак тоже походил на Портоса в малороссийском варианте, вот только едва ли им был в действительности. Взгляд прищуренных глаз выдавал человека отнюдь не простоватого.
- А я нет, - иронически повинился он. – Всё мне казалось, что я тяжёлый, и он подо мной как раз  упадёт.
- Ну и умный был. А я вот – нет, - сделал вывод его напарник.
- Младший милиционер Сироткин Фёдор, - представил его старший.
Классовый подход к формированию кадров севастопольской милиции был, что называется, налицо. Никаких тебе Штольманов и прочих сомнительных остзейских фамилий.
– Отдыхать к нам приехали, Яков Платонович?
Штольман дёрнул щекой. Ну да, и для этого тоже. Семейный клан слишком разросся, чтобы он мог успешно противостоять их организованным действиям. Сыщик молча отошёл и принялся одеваться. И вдруг всей кожей ощутил взгляд Жебрака, сделавшийся профессионально острым и недобрым. Кажется, белый костюм Штольмана в его представлении не вязался с сотрудником советской милиции.
- Яков Платонович, а документики предъявить можете?
Учёный горьким опытом служебное удостоверение сыщик всегда носил при себе. Изучив его, Жебрак не нашёл, к чему придраться.
- Вы из старых спецов? Или по партийной линии направлены?
- Беспартийный, - Штольман лаконично расставил все точки над «i», надеясь, что хотя бы на этот раз ему не придётся излагать свою причудливую биографию. – А вы здесь как?
- Вожатая нас вызвала, - пояснил  старший милиционер. - Мы поначалу побег подозревали, уж и дома у него побывать успели. Вернулись в лагерь, только начали пацанов опрашивать, как прибежала барынька с двумя мальчишками. Сказала, что мальчика нашли. Мёртвого.
Сыщик отметил про себя, что расспрашивая его, Жебрак ни словом, ни взглядом не дал понять, будто знает, с кем имеет дело. Не прост.
- Мальчик не один был, - сыщик счёл необходимым обратить внимание коллег на это обстоятельство.
- Откуда знаете? – вновь остро сощурился старший милиционер.
- Вещи его наверху лежали.
- Тогда точно не один, - подтвердил Сироткин. – Мы когда прыгали…
- Ладно, будет вспоминать, Федя, - прервал его Жебрак. – Понятно, что не один. В одиночку такими глупостями не занимаются, тут свидетели нужны. Второй такой же дурак с ним был. Хорошо, если тоже не прыгнул.
В глазах простоватого Фёдора полыхнул испуг:
- Ты думаешь, там ещё второй есть?
- Думай, не думай, а придётся на скалу эту лезть и всё осматривать. Для протокола.
- Второй не прыгал, - счёл необходимым вставить Штольман.
- Почём знаете?
- Всё просто, Леонид Гаврилович. Стопка одежды одна. Второй не раздевался, он должен был отнести одёжки мальчика вниз.
- Похоже на то, - словно бы неохотно согласился Жебрак. – Однако лезть всё равно придётся. Ну, что встал, Федя? Штаны оставь, нам с тобой сейчас опять в воду.
Во всяком случае, у них есть представление о том, как действовать правильно. Яков Платонович не стал говорить, что уже осмотрел обломки и нашёл место, где мальчишка размозжил голову. Сами осмотрят, сами найдут.
Пока севастопольские милиционеры, страхуя друг друга, ползали по обломкам Зуба, Яков Платонович сидел на берегу и боролся с накатившим внезапно острым чувством собственной никчёмности. Ничего уже нельзя было сделать. И расследовать здесь нечего, всё ясно, как божий день. Разве что найти того второго, который был свидетелем гибели Костика Твердохлебова – и никому не сказал об этом. А был это, скорее всего, такой же глупый пацан. Который сейчас трясётся от ужаса и безысходности.
Прожорливые чайки начали собираться над берегом, пара самых нахальных уселась подле распростёртого тела. Штольман поднял камень и запустил в них, брезгливо кривясь. Птицы взлетели с обиженным криком, но продолжали кружить в компании десятка таких же, примериваясь к добыче. Сыщик встал во весь рост. На роль пугала он ещё вполне себе сгодится. Смотреть в небо было всё же легче, чем себе под ноги – туда, где лежал Костик. Да что же это с ним? Должно быть, это ощущение собственной беспомощности не даёт ему взять себя в руки. А ещё всё время лезет в голову, что на месте этого мальчика вполне мог быть Иван. Вот Жебрак – молодец! Несмотря на свою внешность добродушного плюшевого медведя, мужиком казался вполне толковым. Картина ясная, но действует по протоколу. Сообразил даже, что труп может быть не один.
Мгновенный холодок просквозил по лопаткам, но сыщик мотнул головой, отгоняя праздную мысль. Да, отсутствие одежды ни о чём не говорит. Второй мальчик, который не собирался нырять, мог просто стоять рядом с первым, когда берег обрушился. Но будь это так, над грядой сейчас точно так же вились бы чайки. А их там не было. Внезапно его обожгла ещё одна мысль. Вот ею с коллегами точно следовало поделиться!..
Когда Жебрак с Сироткиным выбрались на берег, ожидаемо не обнаружив второго погибшего, Штольман обратился к старшему милиционеру:
- Леонид Гаврилович, тело надо немедленно отсюда убрать. И везти родных для опознания.
Жебрак сдвинул брови домиком, на лице отразилось непонимание.
- Так вроде же ясно всё!
- Не думаю. Мальчиков на обрыве было двое. Почём мы знаем, что это именно Константин Твердохлебов? Мои… свидетели говорят, что Костя был робким мальчиком, боявшимся высоты. А если погиб как раз другой?
- А Костя где-то прячется, боясь показаться? – подхватил мысль старший милиционер и тут же повернулся к своему помощнику. – Федя, давай мухой за подводой! Отправляй сюда, а сам в портовые склады – за Твердохлебовым.
Отдать ему должное, долговязый Федя и впрямь умчался мухой.
* * *
Отец Кости Твердохлебова оказался мужчиной средних лет и весьма примечательной наружности. Косоворотка под пиджаком и видавшие виды сапоги как-то не слишком сочетались с громадным лбом и очень широко расставленными тёмными глазами с набрякшими нижними веками. Лицо нездешнее - красивое и породистое. Говорил Твердохлебов очень мало, только сдержанно поздоровался. Подошёл к столу. Доктор откинул простыню, и в глазах мужчины полыхнул немой крик. Но вслух он выдавил  четыре слова, произнесённые почти без выражения:
- Да, это мой сын.
- Борис Иванович, вам надо подписать протокол опознания и ответить на несколько вопросов, - участливо произнёс Жебрак, увлекая Твердохлебова за собой.
Яков Платонович увидел, что отец мальчика сильно хромает на правую ногу. Глаз зацепил в походке ещё какую-то странность, которую мозг не успел осмыслить, положив проверить её после. Жебрак отворил дверь в комнату соседнюю с прозекторской. Там можно было сесть и завершить все формальности.
Протокол Твердохлебов подписал, также не проронив ни слова.
- Говорят, что ваш сын боялся высоты? – спросил его Штольман.
Отец помолчал, потом ответил через силу, всё так же глядя в сторону:
- Костя… не считал, что демонстративные проявления мужества – это важно. Он не стремился кому-то что-то доказывать.
Яков Платонович кивнул. Хорошо, коли так, хотя немного он встречал мальчишек одиннадцати лет, которые и впрямь так думали. Это больше походит на мысли самого отца.
- И всё же зачем-то он оказался на этом обрыве, - цепко подхватил его мысль Жебрак. – Вы не знаете, кто мог на него влиять? Кому он стал бы доказывать своё мужество.
- Право, не знаю, - с трудом выдавил Твердохлебов и, наконец, поднял на милиционеров свои нездешние глаза. – Простите, мне надо идти… распорядиться о похоронах. Я… закажу гроб и… заберу Костю.
- Конечно, Борис Иванович, - участливо промолвил старший милиционер. А младший подхватился и молча подал отцу кепку, висевшую на рогатой вешалке у двери.
- Если мы найдём второго мальчика, который был с вашим сыном в момент гибели, вы хотели бы поговорить с ним? – спросил Штольман.
Твердохлебов задел его на миг взглядом, тяжёлым, как прикосновение руки, но тут же отвёл глаза в сторону:
- Благодарю покорно, это не нужно.
Яков Платонович снова покачал головой. Интересные кладовщики водятся в городе Севастополе. Он вышел следом за Твердохлебовым и довольно долго наблюдал, как он идёт по улице, сильно припадая на правую ногу, и всё же безупречно держа спину. Правая рука энергично отмахивала такт, левая была прижата к боку. Привык носить в ней трость? Едва ли. На трость обычно опираются со стороны больной ноги. Или он просто не тот, за кого себя выдаёт. А рука привыкла придерживать шашку у бедра.
- Давно он из армии? – спросил Штольман.
- Да вроде и не был, - на простодушном лице стоявшего рядом Феди Сироткина отразилось непонимание. – Куда ему в армию – калека!
- Давно здесь живёт?
- Да вроде лет шесть. Жена умерла в гражданскую ещё. Он двоих детишек один поднимает.
Сыщик молча дёрнул щекой. В конце концов, это не его дело. А зная печальную историю крымских офицеров, станет ли он Твердохлебова осуждать?
Простившись с милиционерами, он зашагал по направлению к Карантинной бухте, силясь совладать с внезапно накатившей слабостью. Воображение обычно не мешало Якову Платоновичу жить, но сегодня он не мог отделаться от мысли, что чувствовал бы сам, стоя на месте Твердохлебова перед прозекторским столом, на котором лежало бы тело Ваньки. И какие ангелы избавили его от этого. Ведь нырял же вчера, мелкий засранец! Наверняка нырял. Хотелось то ли дать сыну хорошую взбучку, то ли просто взять за плечи и трясти, как грушу, а потом прижать к себе покрепче и не отпускать. Когда вы начали так бояться потерь, господин Штольман?
Или это просто стариковская слабость и расшатанные нервы? Должен же он когда-то постареть? Телесная дряхлость его пока так и не нагнала, а вот душевно уже размяк прямо-таки до неприличия. Не хватало ещё, чтобы эти страхи начали отравлять жизнь его близким – только потому, что папа начал бояться. Бояться неизбежного. Бояться, что теперь уже не успеет… нет той прыти и той силы. И эта недостача с лихвой компенсируется избытком фантазии! Да что это с ним, право! Миновали, живём. И сына хоронить завтра предстоит не ему… Господи, как же это?.. Дети не должны умирать прежде стариков!..
…а противная дрожь и холод внутри отступать по-прежнему не желали.
Яков Платонович прибавил шагу. В таком состоянии у него есть одно испытанное средство. Лишь бы Анна Викторовна была уже дома… Когда его порой – крайне, по счастью, редко – охватывает чувство отчаянья и бессилия, надо заглянуть в лицо любимой женщине. И прочесть там, что это всё ничего, что в такой слабости она не видит ничего постыдного. И что она обязательно ему поможет…
А потом обнимет и прижмёт к себе его голову, целуя в макушку… и он на мгновение ощутит себя мальчишкой, которого всё ещё любят просто так, безо всяких условий… как любит, должно быть, только мать…
А потом она скажет что-то очень короткое и правильное, что сразу направит его мысли и чувства в нужную сторону. И он сможет заняться делом. И стать, наконец,  самим собой…
Ночь свалилась практически внезапно, почти без сумерек. Штольман устало подумал, что сегодня он сам поступает ничуть не лучше Ваньки, точно так же проморгав приличное для возвращения время. В их половине горел яркий свет, лившийся на веранду сквозь дверной проём и незакрытые ставни.
Едва он вошёл, Анна порывисто кинулась к нему, тревожно заглядывая в лицо, а потом обняла, как мечталось ему только что. Мягкие губы торопливо коснулись его макушки, лба, век. Яков слабо улыбнулся. Неукротимая! Дрожит, как натянутая струна. Что-то сейчас она ему скажет? Отругает, должно быть?
Любимая отстранилась от него и произнесла, напряжённо глядя ему в лицо:
- Яша, мне кажется, что всё не так, как кажется!

   
Следующая глава          Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)        Скачать fb2 (Облако Google)