(4 серия)
   
***
     Утомленный событиями трудного дня, Яков спал как убитый – глубоко, маетно. Отвратительное дело тяготило сердце, и саднило вопросами даже во сне…

Кто был в доме?... если это не взрослый сластолюбец, то зачем убивать ребенка?... какая-то месть семейству Прохоровых?...

Утром он проснулся ни свет, ни заря, резко сев на постели – так, словно бы кто-то толкнул его. По обоям скользил робкий утренний свет и трепетали тени цветов, что покачивались на длинных стеблях в зарослях палисадника… Он немного понежился в постели, бездумно глядя на игру света и теней, и протянул руку к стулу, нащупывая сюртук: на часах не было и семи.

Яков умылся, не спеша оделся, и вышел в залу, где привычно ворча, уже управлялась Андреевна. Присев на колени, она выгребала золу из камина, а завидев Штольмана, бросила совок и с поклоном поставила перед ним запотевший кувшин и чайную пару.

- Эт-вот… барин Иаков Платоныч… взвару я Вам брусничного принясла. Горяченький ишшо. И калачи вот подовые испекла. Отведайте с устатку, не побрезгуйте. Чай не сахар этакого душегуба-то споймать?

- Доброе утро, Андреевна. Балуешь ты меня… Уже слышала, значит, про вчерашнее убийство?

- Да слыхала ужо… Хто-то семью Курехинскую изводит, у нас говорят – сам нечистый, не иначе лапу наложил... И девоньку забрал за грехи родителя. Нешшасное дитя…

- А что еще говорят, Андреевна? Чужой, может, кто в слободе объявился, а? Не слыхала разговоров?

Но поденщица широко перекрестилась и, насупившись, молча отошла. Штольман не настаивал.

Прихлебывая вкуснейшего взвара с калачом за утренним столом, он принялся за почту. Писем было мало: одно от Ивана Дмитриевича, который остро жаловался на здоровье, погоду, и делился заветным желанием бросить столицу, да махнуть, наконец, в усадьбу на Ладоге. «Вас дождусь и отправлюсь на покой немедля!», - писал старый друг. И верно, пора уж ему и на покой, - улыбнулся Штольман. Второе письмо было от незнакомого ему племянника коменданта Зимнего дворца с просьбой отыскать пропавшую наградную саблю… Яков, не дочитав, отложил письмо. Какая уж тут помощь, когда он в подмосковной ссылке детоубийцу не может вычислить.

Он взялся просматривать «Затонский телеграф» в надежде отыскать в скандальных сенсациях местного пошиба какое-то упоминание о чужаках в городе… Объявления, как водится, отражали животрепещущие нужды горожан:
   
«Продамъ телегу и оглобли. Недорого возьму. Еще годная упряжь прилагается».

«Золото и въ грязи блеститъ, а хорошiя струны и на плохомъ инструментѣ звучатъ. Струны! Недорого. Гитарный мастер Ф. Нассербскiй».

«Денегъ не ищу! Хотя сама средств не имею, но искрен. жел. встр. добр. симп. красив. друга-мужа из среды офицеровъ или обеспечен. службой интел., жел. до 32 лет. Я сирота, мол. изящн. хорошенькая барышня, дочь морск. капит. Буду пред. любящ. женой и хор. хоз. Кто сочувст. мнѣ откл. серьезно. Подроб. письмом…».

«Спешите пригласить! Работаю укротителемъ необузданнiхъ домашних питомцевъ. За малую мзду укрощаю любого ослуха».
   
И все в таком духе. Никаких заезжих купцов или таинственных личностей. Но самое неприятное было на титуле. Большая статья в истерическом стиле, написанная неким Ребушинским и напечатанная под фотографией носилок с телом двенадцатилетней Липы, которое Яков Платонович самолично накрыл простыней. Статейка возбужденно живописала фантазии автора о зверски убиенной девочке – не то затонским ведьмаком, не то самим нечистым. Темный путь низовых фантазий – что может быть хуже для обывателей, и так напуганных событием? И между прочим! Когда только успел этот проныра сделать фотографию? Штольман даже вспышки не заметил... Хотя, не мудрено - не до того ему было в то утро... Он с досадой отбросил газету.

Андреевна распахнула окно: в залу ворвался напоенный запахами дождя и земли воздух. Издалека донесся скрип колодезного колеса. В буйных зарослях палисадника цвикали веселые птички.

Яков прикрыл глаза... Итак, что у него есть? Трех деловых компаньонов кто-то преследует.  Двое ссорятся с третьим, и вскоре он самоубивается. Затем убивают его невинную дочь. Оставшиеся двое ссорятся снова – прямо у него на глазах. Значит, теперь очередь за ними?..

Следов и свидетелей пока нет, только макабрическая и совершенно бессмысленная книга, в которой он сумел лишь вычитать имя Бафомета…

Надо бы разговорить скупщика, намекнуть на опасность, которая грозит ему. Штольман нюхом чуял: кто-то рыщет вокруг них, выжидает… Кто-то холодный, умеющий нанести безжалостный удар по ребенку…

И вчера на крыльце два пока еще живых купца спорили так, что чуть пуговицы друг другу не оборвали! Но скрывают, скрывают что-то. И знают. Знают – он не сомневался. И девочки… они все еще под подозрением.

Так, немедленно к Молчалину. Авось, удастся его прижать.

- Андреевна, а скажи мне, где скупка купца Молчалина? На Обрубе, я слышал, где-то...

- Тама-тама, - приглушенно прошамкала Андреевна из-за вороха постели, которую собрала для прачки. – Там овраг старый, и дом стоит, еще барыни Проскудиной. Померла она недавеча, так Молчалин выкупил ейный дом под торговлю.

- А как проехать туда? – он оставил чашку, обмахнул губы льняной салфеткой и поднялся из-за стола.

- Как минуете рынок-то, Ваша милость, так возьмите вправо, по свертку едьте и до самого конца. Да Вам и всякий извошшик-то покажет… Скупку-то все знают.

- Спасибо, Андреевна. – Яков Платонович положил для нее монетку на скатерть.

- Да нешто трудно, - засмущалась поденщица и спрятала в белье улыбку, ненадолго украсившую ее темное усталое лицо.

Штольман довольно быстро нашел ломбард Захара Петровича Молчалина, располагавшийся на расчищенной стороне оврага. Дом, темный, крепкий, обнесенный каменной балюстрадой, с вывеской «СКУПКА» над воротами - был окружен тишиной. Вроде и недалеко от центра города, а все же место тихое, неброское, не на виду. Грамотно устроено, - усмехнулся сыщик.

Он миновал по коридору несколько опрятных комнат, заставленных мебелью разного калибра. Нашел приемный кабинет с хозяином и какой-то посетительницей. Бархатные портьеры по всему дому мягко глушили звуки. В кабинете по стенам висели картины самого разного толка: от русских пейзажей до обнаженных рубенсовских красоток. Шкапы и стол завалены гроссбухами…

Захар Петрович с гладко причесанной бородкой, надушенный, одетый в щегольской сюртук и галстух, рассматривал фамильное кольцо посетительницы. Барышня принесла его явно из стесненных обстоятельств. Скупщик разочарованно и ловко обрабатывал удрученную барышню, ни во что не ставя украшение, и профессионально вытягивал прямо из воздуха свою выгоду.

Завидев следователя, делец мгновенно сменил тон с пренебрежительного на ласковый, и даже изогнулся угодливо:

- Яков Платоныч! Ммм… Чем могу служить? – он весь распахнулся готовностью помочь. – Заложить чего пришли? Или присматриваете…

- Да нет, - постарался ответить как можно беспечнее сыщик. - Мимо проходил, решил прийти полюбопытствовать. – и подойдя к столу, небрежно расположил на бархатной скатерти трость.

- Ну-у… любопытствовать… это Ваша рабо-оота, - одобрил его Молчалин всепонимающей добрососедской улыбкой.

А ну-ка добавим в эту патоку дегтя.

- О чем же Вы спорили вчера с господином Прохоровым в доме Курехина?

Купец от неожиданности вытаращил глаза и спросил враждебно, хотя пока еще учтиво:

- Помилуйте! Какой спор? Мы же там вместе были!

Слетел елей с хитреца, очень хорошо!

- Да перестаньте! – добавил Штольман перцу. - Я собственными глазами видел, как уже после этого вы друг на друга с кулаками кидались.

- Это по нашим делам торговым. Бывает-с. – тихо вымолвил расчесанный на пробор гладенький скупщик и отвернулся.

- Что-то Вы скрываете от меня, господин Молчалин… - понизив голос, твердо произнес Штольман, переместившись к купцу поближе.

- Не понимаю Вас. – пряча глаза, в огорчении проговорил Молчалин, и засуетился над столом с книгами, шкатулками, вещицами.

Не на шутку занервничал, значит, пробрало его... Хорошо. Усилим давление.

- Ваш друг Курехин – повесился. Его дочь убита в том же доме. И что-то мне подсказывает, что это не последнее несчастье.

Молчалин всплеснул руками:

- На все воля Божья!

Он продолжал запираться, как упрямый осел. Яков все же раздражился. Опасность грозит нешуточная, а скупщик все юлит!

- Да очнитесь Вы! – прикрикнул он на упрямца. – Что с вами случилось? Трое друзей, трое компаньонов – всю жизнь вместе. А здесь – один повесился, а двое других готовы задушить друг друга? – и посмотрел прямо в его напуганные круглые глаза.

- А что… неужто Вы Катьку Прохорову в тюрьму упечете? – откуда-то из-за спины подала голос посетительница, о которой Штольман уже успел забыть.

- Ну, почему только Катю?  - охотно и не без едкости удовлетворил он ее любопытство. – Соня Молчалина тоже под подозрением. Вы же понимаете это, Захар Петрович? – вновь повернулся он к Молчалину.

- Господи… Спаси и сохрани. Убереги  душу невинную! – отворотившись от него и крестясь на образа, забормотал Захар Петрович чуть дрожащим голосом.

Да что же это за упрямый человек? Поистине олух Царя Небесного.

- Да не с Господом, со мной Вам нужно разговаривать. – продолжил убеждать его Яков Платонович, ибо переупрямить Штольмана мало у кого в жизни получалось.

- Не богохульствуйте! - оскорбился Захар Петрович.

- Я хотел сказать, что теперь только я… смогу Вам помочь.

Скупщик побледнел и медленно опустил руку. Штольман вышел, оставив упрямца переваривать этот разговор.

***
     Немного раздраженный, он приехал в управление. Антон Андреич, взволнованный донельзя, дожидался старшего с нетерпением. Сбиваясь и переходя на смущенное бормотание, Коробейников выложил такое, отчего присевший было за стол Яков Платонович медленно поднялся и сжал в кулаке чернильницу...

Оказалось, вчера юная нимфа и ее охранник, которого Штольман специально отправил с нею для собственного спокойствия, залезли в заброшенный курехинский дом! И мало того, в темноте на Анну напал человек! Девушка отбилась, но незнакомец убежал, и Коробейников не смог его догнать.

- Вы в своем уме? Коробейников! – Штольман почти зарычал на помощника.

- Ох, Яков Платонович… Стоит ли упоминать… об отчаянной смелости Анны Викторовны? – Антон Андреич повинно теребил кудрявый чуб. - Все так быстро случилось…

Что верно, то верно. Барышня Миронова – своевольный огонь, каких мало, если уж что взбрело ей в голову, то Коробейников едва ли с ней справится…

- Что было дальше? – строго спросил Штольман.

Дальше было следующее. Едва сопроводив девицу домой, Коробейников отправился к себе через центр и случайно увидел квартального дворника, да какого-то проходимца на ночном крыльце дворницкой… Человек был закутан в плащ с капюшоном…

Не беглец ли это из заколоченного дома? Коробейников проявил бдительность и подслушал ночной разговор. Как оказалось – не зря! Дворник и темный человек обсуждали дела следствия, и дворник махом выложил пришельцу: и что книгу макабрическую нашли, и что попала она, мол, к Анне Викторовне… И адрес Мироновых черному человеку назвал…

При этих словах Штольман крепко присадил чернильницей по столу!

Коробейников только крякнул. Испуганно косясь на сжатые кулаки сыщика, помощник завершил рассказ о ночных приключениях:

- Не знал я, что делать, Яков Платонович… Совершенно не знал. Побежал на Царининскую. И-ии там… дядя Анны Викторовны снял меня прямо с забора… Я как раз осматривал местность.

- Вы. Человека – поймали? – коротко спросил Штольман.

- Никак нет-с! Сбежал... – опустил повинные плечи Антон Андреич. – Напугалось семейство очень. Да и я признаться, малость растерялся…

Штольман смягчился. Мальчишка зелен еще, а все же – и за человеком в плаще проследил, и барышню Миронову попытался оберечь, как умел…

Тааак. Значит, вот он – след чужака. Таинственного взрослого, что крутится вокруг брошенного дома, и купцов с их семьями. Посмевшего напасть на барышню Миронову, очаровательную барышню Анну Викторовну! И даже адрес Мироновых теперь у него имеется! Жестокая, хитрая бестия…

Штольман зло заскрипел зубами:

- Поехали к этому дворнику, немедленно!

***
     В тесной дворницкой полати занимали целую стену, посередине выпирал грубо оструганный стол с початыми бутылками и лавка, на веревке сохло мокрое белье. Дух стоял нечистый, пахло брагой. Антон Андреич, присев к столу, начал дознание по всей форме.

Пока шло дознание, и Евграшин обыскивал закоулки дворницкой, Яков Платонович наблюдал за подозреваемым из угла. Дворник, хитрый разбитной мужик из деревенских, уже с похмела с утра и вел себя нагловато и насмешливо:

- Ххе-хех!  Да неужто вы думаете – это я злодей, который детей невинных режет?!

- А что же прикажешь думать? – строго спросил Коробейников. - Может не ты, так приятель твой, который к тебе захаживает? Ведь был вчера кто, м?

- Ха!.. Так это ты вчера под окнами шарил? – вместо ответа развязно осведомился тот.

Пора было сбить спесь с диковатого мужика и Яков Платонович выступил из тени.

- Антон Андреич у нас лицо государственное. – сурово и негромко проговорил он. - Так что ты ему не тыкай! Говори, кто к тебе вчера приходил.

Дворник, только сейчас увидев Штольмана, тотчас изменился в лице, медленно поднялся с лавки, и всю его разухабистость как ветром сдуло. Даже заикаться начал:

- Дд-да-п… п-приходит тут один… водки выпить…

- Не знаешь, с кем водку пьешь?! – Штольман прищурился и железным взором впился в лицо мужика.

- Н-не… не знаю, – начал юлить тот, - Весь город говорит об этом убийстве, вот и… мы пы-пыговорили…

- Яков Платонович! – вошел с добычей Евграшин, - Вот… под половицей нашел, - и протянул заначку с деньгами.

Вот ты и попался! Взбешенный до холодной ярости Штольман медленно подступил к дворнику, который начал сильно косить глазами. Подступил и Антон Андреевич.

- Ого, деньжищи-то. – ледяным тоном произнес Штольман. - Наследство получил?

Дворник затрясся и стал хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег…

- За что он тебе платит?  - продолжал наступать сыщик. - Ты барышню убил?!

- Не убивал! Не убивал я!!! – поняв, что пощады не будет, протрезвевший до озноба подлец заблажил, как припадочный на ярмарке.

- Ты убил, изверг?

- Не убивал, ей-Богу… - вот-вот на колени бухнется.

- А кто убил? Говори!

- Не знаю, не видел!

- А этот твой приятель? – голос Штольмана звенел сабельным звоном. - За что он тебе деньги заплатил?!

Подлец. Глазами вращает – вот-вот из орбит выскочат, сглатывает судорожно. Штольман ткнул тростью ему под горло.

- Как Курехин-то повесился… и вдова съехала, он тут и появился. – наконец посыпались из дворника слова. - Говорит: барахлишко ненужное забрать. А кому оно нужно, ненужное? Деньги большие обещал!

Опять врет, паскудник!

- Да за такие деньжищи можно воз нового барахла купить! – зарычал Штольман. – За что он тебе деньги на самом деле платил?!

- Приходил он тайком… – слегка скособочился и проговорил с намеком мужик. – О-о-от…

- И барышня молодая приходила?

- И барышня, – повинно сознался тот. – Т-т… тосковала она по отцу. Посещала дом покинутый.

Он так и знал! Старая поганая история, и старый плут продавал девочку какому-то проходимцу, покрывая его делишки?!

Штольман ухватил за ворот старого подлеца, сдавил плотнее и заорал:

- Сводник ты поганый! Сгниешь на каторге!

- Нет!.. Нет! – пролаял придушенный дворник с белесыми от страха глазами. – Нет! Ничо такого не было! Да зачем мне это ну-ужно?! – Штольман сощурился. Поганец прохрипел:

- Я проследил за ними… Говорили они. Таинственно так, о демонах всяких! Бып… Бап…

- Бафомет? – почуяв, что старик говорит что-то похожее на правду, сыщик ослабил хватку.

- Он самый! – воскликнул тот. - Ну, я подумал, если просто разговаривают, то греха большого нет?.. А потом и подружки ее стали захаживать. В игры разные играли. А потом… - он снова перешел на хриплый шепот, - ето случилось… Убийство!

Штольман выдохнул, гнев схлынул. Он быстро соображал: выходит… ночной приятель дворника только играл с гимназистками в игры? В пустом доме? Но зачем? Таинственный  взрослый, убивший девочку… черный человек в капюшоне, следивший на Анной…

Он только сейчас заметил, что Антон Андреич глядит прозрачными глазами и как-то особенно молчит. Воздух в дворницкой звенел. И Евграшин тоже притих.

- А приятель этот твой. Он был здесь в ночь убийства?

- Не знаю. Спал я! Выпивши…

- Где он живет?

- Да не знаю я! — в отчаянии дворник пустил настоящую слезу. — Побирается он по миру – Божий человек!

- Божий человек с такими деньжищами?! – снова возопил Штольман на непробиваемую пьяную тупость мужика. – Где он живет?

Яков Платонович затряс его как грушу, и тот захрипел:

- Не жнаю… ей Богу… не жнаю-у.

Вмешался Коробейников:

- Яков Платонович. Отпустили бы Вы его от греха подальше… Не ровен час, задушите…

Действительно, задушит еще. Штольман отступил на шаг, перевел дыхание. Дворник продолжал лопотать, выкладывая последнее, что знал:

- Нехороший этот дом! Многие сюда хаживали… И друг этого висельника – купец Молчалин захаживал…

- Молчалин? – моргнул одним веком Штольман.

- Он самый. Он и вчера тут был, пока следствие шло. Он искал что-то в доме.

- Что же мне с тобой делать-то? – сыщик в досаде окинул дворника невидящим взглядом.

- Ваше благородие! – дворник истолковал эти слова не в свою пользу и кинулся умолять Штольмана. - Да не виноват я! Не виновен!

- Ладно! – прикрикнул сыщик и, наступая грудью, приказал. - Сиди здесь. А как приятель твой придет, в полицию сообщишь. – он загнал дворника на перерытые полати и безжалостно резюмировал. – Тихонько сообщи. Иначе за убийство пойдешь – на каторгу.

Перепуганный подлец только мычал и кивал истово. Но веры ему не было. Выйдя на воздух, Штольман отдал распоряжения:

- Городовых отпускайте. А сами оставайтесь здесь: следить за домом и за дворником. Глаз с него не спускайте! Если объявится черный человек - проследить.

- Понял. – ответил помощник. – А Вы?

- А я к Молчалину.

***
     Взбешенный и одновременно удрученный Штольман от дворницкой пошел пешком - через рынок, решив немного успокоить нервы. Очень уж к сердцу он брал это дело… Старинная вина за погибшую петербургскую гимназистку не давала покоя, добавляя тревоги и за нынешних гимназисток, Соню и Катю. Как он был раздосадован! Все-таки обманул его елейный скупщик, гладенький, надушенный и лживый насквозь. Ну, сейчас он ему покажет… Он уже устремился с рынка на обходной сверток, когда его окликнул серебристый, грудной, такой знакомый голос:

- Яков Платонович! Яков Пла… - прелестная Анна Викторовна в голубом платье с кружевным воротничком и голубенькой лентой на летней шляпке спешила мимо на новеньком фаэтоне. – Ку-куда? – остановила она возницу. И попыталась спрыгнуть прямо на ходу.

- Анна Викторовна! - Штольман бросился к ней, не сбавляя шага. Протянул руку – девушка легко соскочила с подножки.

Как же она вовремя подоспела! У Штольмана мгновенно потеплело на душе, и мрачное и запутанное дело чуть отошло на задний план. И крытая соломой улица будто посветлела... Он мог бы отругать ее за ночную авантюру, и даже хотел, но увлеченная, горячечная девушка обдала его такой радостью встречи, что он не нашел слов.

- Мне срочно нужна Ваша помощь! – совершенно в своем духе немедленно заявила она, глядя ему в глаза убежденными, синевеющими очами. Ох, какая неисправимая шебутная авантюристка! И он безоружно разулыбался: как же он был рад ее видеть…

Между тем она торопилась объяснить:

- Мне кажется, надо проверить смерть купца Курехина… Ну, действительно ли он покончил с собой или…

- Убили?  - Штольман вспомнил, что ему нравилось слушать ее доводы, даже самые фантастические, они могли натолкнуть на ценную мысль. – Сначала убили отца, а потом дочь, но зачем? – задал он мучавший его самого вопрос.

- Эти две смерти, они, кажется, как-то очень тесно связаны! Это в моих видениях, - с волнением проговорила Анна Викторовна своей грудной интонацией и двумя гибкими пальчиками завернула такое тесное колечко, что у Штольмана сильно толкнулось сердце.

Он давно привык внимательно читать людей и по языку их тела понимать многое, что создавало ему в столице славу кудесника. Он читал ее доверчивую открытую натуру, и понимал без слов все самое сокровенное… Ее волнительно-непроизвольные жесты вдруг  сделали его вечно жесткое нутро мягким и податливым как воск, разнеженный от близости сильного пламени...

Как же мгновенно она действовала на него… Как вода тотчас напитывает иссохшую землю, так и ее присутствие имело над ним необъяснимо-быструю власть: вот он только что шел – чернее тучи, а через миг – от ног до кончика шляпы им овладела непривычная мягкость. И видит он только ее лицо и дорогие взволнованные глаза…

Яков Платонович старался дышать ровнее, и мог только внутренне улыбаться, слушая ее сбивчивые фантазии.

- Да! А еще я вижу рядом с девочкой высокого человека – в черном. Он как-то с кладбищем связан.

Пожалуй, ему льстило, что она относится к нему с таким доверием и выкладывает все, что взбредет в кудрявую голову – такое и отцу, наверное, не рассказывает. Яков, как смог, подхватил:

- Кладбища, видения, и-ии?…

- И могилы! – подтвердила она важность сказанного поднятым пальчиком. – Да, еще человек в могиле!

Нет, он не удержался. Слишком томный вчера был вечер, когда ее руки, обнаженные до плеч, и сияющие звездами глаза, и близость ее губ, - кружили его усталую, не очень трезвую голову… Этот вечер уже ускользнул волшебным видением, а нынешним сложным утром она опять нашла его, чтобы увидеться, чтобы рассказать.

- Мы все там будем… - пробормотал он, улыбаясь совершенно открыто, - Вы не волнуйтесь так, Анна Викторовна, я приму Ваши умозаключения к сведению… Вы меня простите, мне… пора.

Он взял ее девичью руку, все еще не обремененную перчаткой, и поцеловал прямо в нежное перышко ладони... Ему очень давно хотелось это сделать… И искрясь от собственного небрежения приличиями, Яков Платонович поспешил по делу – как полетел! Настроение изменилось чрезвычайно: куда подевались давящая тяжесть и сомнения? Он вдруг почувствовал, что, пожалуй, любит свой ссыльный городишко за то, что здесь обитает эта непоседливая девочка, бередящая его жизнь своими фантазиями...

Но радость его не продержалась долго, разбившись о всегда несговорчивую реальность. Скупочный дом Молчалина на Обрубе была пуст... В запертом кабинете орудовал приказчик, который очень удивился приходу Штольмана, но отворил. Он поведал, что хозяин его около часа назад повесился – прямо тут, в чулане… Полиция уже приезжала и забрала тело.

Штольмана оглушило! Как же так… ведь он только утром с Молчалиным разговаривал. Уговаривал задуматься! Неужто передавил?...

Из сбивчивого рассказа приказчика сыщик понял, что Молчалин давно подавленный ходил, все нечистая сила ему мерещилась. Стало быть, крепко отчаялся купец… Только виду не подавал. И перед ним не сознался…

Эх, что же Вы, Захар Петрович, не послушались голоса разума, ведь я предлагал свою помощь. Все могло быть по-другому.

Удрученный до невозможности Штольман прибыл в пропахший формалином морг. Философствующий на латыни и раздражавший обычной своей неспешностью доктор Милц, беспомощно разводя мясистыми руками, сообщил, что Молчалин повесился сам – на бельевой веревке. И следов борьбы не обнаружено. Вот так.

Скверно! Как же все это скверно, а? Трупы, будто казни египетские, на Затонск сыпятся. А он не справляется... Ни единой зацепки!

Упрямо нагнув голову, а на голову натянув шляпу, Штольман поспешил в участок с одной надеждой: может, Коробейникову улыбнется удача?..

Умница Коробейников, оставив дозор у дворника, сам засел в засаде в пустом доме Курехиных в надежде на случайное везение. И не напрасно! Туда явились гимназистки Катя Прохорова и Соня Молчалина, едва лишь из скупки забрали тело Захара Петровича… Коробейников подслушал, как гимназистки, отчаянно споря, выясняли – у кого злополучный сверток, о котором упоминала еще Анна Викторовна. Тогда ее слова показались Штольману пустыми фантазиями…   

Девицы долго переругивались, пока, наконец, Соня Молчалина не созналась, что спрятала сверток с завернутым в него амулетом под лестницу. И нынче ночью черный человек снова придет за ним…

Коробейников догадался задержать девочек в доме и послать за Штольманом в участок. Яков Платонович приехал немедленно!

Штольман вертел в руках амулет… Всего лишь проржавевший наконечник стрелы. Из-за которого мертвы три человека. Ох уж эти темные суеверия! Яков  вспомнил одно свое старое дело в 74-м: тогда тоже была безумная кровавая суета вокруг якобы волшебного амулета, только амулетом послужил не предмет, а живая курица… Что вовсе не уберегло нескольких глупых обывателей от смерти… (№7402. Дело об алмазной наседке).

- И все это из-за этой железки? – вне себя от гнева спросил он девчонок.

- Когда отец Олимпиады на себя руки наложил… - не стала отпираться Катя Прохорова, - тосковала она очень. Стала ходить сюда, в дом… Тут он ее и встретил, этот черный дьявол! Он стал учить ее всякому колдовству, чтобы она могла с отцом поговорить. А Липка и нас к этому пристрастила…

Каков мерзавец! Втерся в доверие к горюющей девочке, хитростью заставил принести странный наконечник. Но, видимо, Липа все же не спешила расстаться с ним, вот он ее и прирезал! Только сверток потерялся тогда… Соня припрятала.

- А я еще раньше подслушала разговор моего батюшки с батюшкой Кати, - разговорилась и Соня. - Они говорили: у них амулет пропал! И что теперь удача не будет сопутствовать им! Вот этот наконечник как раз Липка-то и украла у отца.

Черный человек запугал Молчалина, из-за него повесился Курехин. Он требовал этот амулет! И именно его вчера безуспешно искал в пустом доме Молчалин, не зная, что в ночь убийства сверток с амулетом спрятала его собственная дочь... Нервы скупщика не выдержали, и он от отчаяния полез в петлю…

Все ясно!

- Значит, он обещал за этим амулетом сегодня сюда прийти? – с сильным волнением уточнил Яков Платонович.

- Да, он так папе утром сказал. Он его Филином называл… - Соня запнулась и замолчала.

- Вот и мы его подождем.

Он вызвал пару городовых, оставил Коробейникова с ними в доме, объяснил план действий каждому лично, а сам спрятался снаружи, под окнами. И они замерли в засаде – ждать темноты.

Если бы он знал тогда… Если бы он только знал!

В назначенный час, когда в затонских подворотнях глухо залаяли собаки, и потянуло сырым холодом с реки, к дому прокрался человек в плаще и капюшоне, полностью скрывающем лицо. Через десять минут этот ловкач вылез из окна второго этажа, опять удрав от Коробейникова, и спрыгнул на землю, но тут его ждал хороший удар Штольмановой трости! Человек опрокинулся навзничь.

Подбежавшие городовые подхватили обмякшего чужака и Штольман уже собрался задать ему пару хорошеньких вопросов, как вдруг…

Вынырнув из-за угла, к ним бросился запыхавшийся от бега Виктор Иванович, и сбивая дыхание, прокричал:

- Яков Платонович! Анна! Анна – пропала!

- Как пропала? – внезапно севшим голосом переспросил Штольман.

- Целый день ее не было… а соседи видели, как она садилась на извозчика. Я боюсь, грешным делом, не пошла ли она искать следы этого пресловутого черного человека?

Сердце глухо бухнуло под ребрами и стало больно дышать…

- Я встретил ее утром, и она что-то говорила о кладбище! – ответил он, пытаясь соображать на ходу.

И обернулся к Филину. Тот качался в крепких руках городовых, скалился всем своим гниющим страшным ртом и мычал, как полоумный. Штольман зло произнес несколько слов, не делающих ему чести, шагнул к Филину и сделал два коротких удара.

…Через пять минут они уже мчались на полицейском возке в сторону старинного Затонского кладбища. Взяв фонари у кладбищенского сторожа, они сновали меж заросшими могилами по его дальней части, читали надписи на полуразрушенных склепах, искали заветную... Миронов непрерывно выкрикивал имя дочери:

- Анна! Анна! – металось над кладбищем.

- Барышня! Анна Викторовна… – вторили ему Коробейников и городовой.

У Штольмана оглушительно грохотала кровь в висках, и сильно саднило грудь. От страха за ее жизнь он двигался немного хаотично. На бегу чуть не потерял котелок. Продираясь через колючки заросших могил, оцарапал руки и одежду, и не заметил того. Только бы найти ее живой. Только бы…

Рядом то и дело пригибался городовой. Всполохи фонарного света над черными ветками кустов, кладбищенский дым, сторож  с собакой...

Вдруг они услышали, как из-под земли донеся приглушенный девичий вскрик:

- Папа! Папа! Я зде-есь…

Они бросились к высокому замшелому склепу, к которому вела хорошо набитая тропинка. Отомкнули тяжелый замок, отвалили неподъемную дверь… Анна Викторовна, его драгоценное виденье, сидела у стены на грязной подстилке, с завязанными за спиной руками. Лицо ее было бледным, перемазанным сажей. От пережитого потрясения глаза казались чернильными озерами…

Виктор Иванович бросился к ней и прошептал:

- Господи, девочка моя…

Штольману хотелось сделать то же самое, и он молча поспешил развязать веревки на ее затекших запястьях. Огромные, перепуганные глаза барышни Мироновой качнулись у его виска и застыли в немом вопросе… Он обессилено заглянул в них…

Когда сажали бедную девушку и ее перемазанного грязью отца в возок, последний помедлил, повернулся, крепко сжал Штольманову руку и промолвил:

- Ждем Вас всегда… Во всякое время.

***
     На следующее утро купец Прохоров был вызван на допрос. Не хватало некоторых деталей в истории с Филином – неясен был мотив его фанатичного преследования купцов и их семей. Сам Филин совершенно обезумел: только хохотал и мычал. От него ничего нельзя было добиться. И Яков Платонович решил расставить точки над i.

Коробейников, бледный и собранный, сидел у стола, против Прохорова, и аккуратно записывал. Адвокат Миронов стоял у окна спиной ко всем, и его напряженная поза выдавала сильное волнение. Пригласил его, конечно, купец Прохоров и пришел адвокат, конечно, не один – его неординарная дочь, еще вчера погибавшая в мрачном склепе, появилась на пороге кабинета – свежая, строгая, в прелестной мужской шляпе с лентой.

Штольман с помощником насели на купца, да тот и не стал запираться, и рассказал все.

История трех купцов была до невозможности банальна. 17 лет назад веселая троица: Молчалин, Прохоров и Курехин - начинала расхитителями могил. Мародерствовали они на славу, снимали с мертвых украшения, забирали дорогие иконы, часы - все, что хоронили с телами. Однажды они наткнулись на могилу какого-то ведьмака, лежавшего лицом вниз, и обнаружили там простенький амулет. Взяли от нечего делать… Но были застигнуты свидетелем – человеком в черном плаще.

Прохоров сознался в давнем преступлении. Испугались они отчего-то и втроем избили пришедшего, да сбросили на дно могилы умирать, присыпали яму землей. Это и был Филин.

Разбогатев на таком поприще, они занялись подъемом купецкого промысла. Уехали в Сибирь, промышляли там, и вернулись в Затонск солидными купцами первой гильдии. Здесь обзавелись семьями… О Филине они и думать забыли.

А вот Филин – нет... Нужен был ему это наконечник, даже через 17 лет. И сам Прохоров горячо и страстно утверждал, что сила в этом наконечнике необъяснимая – деньги, мол, к ним рекой текли. Вот и держали они его: то у одного, то у другого, то у третьего... Филин объявился и потребовал свое назад! Ни откупиться было нельзя, ни отговорить его! Угрожал убить всех. Прохоров, было, плюнул, а вот Курехин испугался, да с горя и повесился…

Оставшиеся купцы ссорились, метались, пока не случилась кровавая драма с Липой. А потом и Молчалин, не найдя амулет, не выдержал… Запропавший наконечник прятала Соня – и как ей теперь с этим жить, одному Богу известно…

- Ну, вот все и выяснилось, господин Прохоров. Вы арестованы. Сроков давности такие преступления не имеют.

Прохоров только тихо кивнул  в ответ. Штольман поднялся из-за стола. Господин Миронов тоже поднялся и молча проследовал к выходу. Анна, идя вслед за отцом, чуть замедлила шаг и, заговорщически взглянув на Штольмана, быстрым жестом, строго по-военному, подровняла шляпу. Штольман только хмыкнул: непробиваемая девушка!

***
     Ночью он ворочался на горячей постели. Пытался заснуть, смаргивая сухой песок бессонницы, и ворочался опять... Думы одолевали перетруженную голову. Яков не выдержал, сел на постели, зажег свечу, протер усталые глаза…

Глядя, как за высоким окном темнеет ночь, он медленно встал, подошел к окну, отогнул занавеску и заглянул в черноту… Сильный страх за прелестную барышню Миронову в тот глухой час, когда они метались по кладбищу с фонарями, ошеломил его. Он и не думал, что способен на такое волнение за совершенно незнакомое и такое очаровательное существо...

Штольман повел затекшими плечами, запустил горсть в короткие пряди на затылке... Они с Анной и виделись всего-то несколько раз со времени его приезда, а вот, поди ж ты!

Шальная мечта, которая ярким бликом какой-то идеальной, незнакомой жизни временами посещала его: о собственном доме, о маленьком саде, о хозяйке… - снова забрезжила. И Штольман сильно занервничал.

Он всегда, с пяти лет тосковал о доме, но с годами эта тоска притупилась, стала привычной, почти незаметной ношей, и в последние годы такая мечта казалась ему приятным, ничего не требующим сном. Помечтал, да и забыл.

Но сейчас мечта соблазняла его совершенно ощутимой властной силой. Встреча с затонским прелестным созданием, этим мимолетным видением его собственного желанного благополучия, перевернуло что-то внутри, и он совершенно явственно терял волю.

Очи сентябрьских звезд смотрели на него из темноты и словно улыбались. Ему начинало казаться, что недостижимость этой мечты не такая уж и бесспорная… Что оживи его мечта, и все его узлы и проблемы вмиг разрешатся.

Только он не умел осуществить такое… Опыта не было. Неудачное давнее сватовство, да странная жизнь с Ниной, - вот и весь его опыт. У других людей это выходило как-то само собой, немного буднично и по-житейски, а он даже не знал, как и подступиться...

Но ведь благодарный отец барышни, адвокат Миронов, лично пригласил его в дом. Чем не подходящий момент для сближения?

***
     Он поехал к ней наутро, едва дождавшись приличного чайного часа. В залитом теплым сентябрьским солнцем саду, в беседке чаевничала Марья Тимофеевна. Утонченная, изящная, чудесно причесанная маменька в прогулочном утреннем платье больше напоминала неподкупного цербера, заострившего невидимые когти. Поздоровавшись с ним, она каким-то непостижимым материнским чутьем уловила его смятение и смутные надежды, и направила на него кошачий прищур настороженных глаз.

Штольмана усадили за накрытый белоснежной скатертью стол. Анны не было, и пока за ней посылали, он молча наблюдал, как тонкие пальцы Марьи Тимофеевны между чайной парой и пирожными отбивали нервную кадриль. От чая он отказался, и теперь не знал, чем заполнить тягостную паузу. Он и сам явственно нервничал и смущался, и только многолетняя полицейская выучка не позволила ему повторять за маменькой эти танцевальные фигуры на столешнице.

- Может быть, все-таки чайку? - Марья Тимофевна принужденно улыбнулась, но ее голос заиграл хорошо слышимой угрозой неприязни.

Сыщик понял: для маменьки он теперь враг номер один. Так вот, как оно бывает у обычных людей! Не просто это, оказывается, не просто…

- Нет-нет. Благодарю. – очень убедительно отказался он.

Он не знал, куда себя девать под ее пристальным взглядом.

- Надолго Вы к нам? – продолжила вопросы, а вернее допрос Марья Тимофевна.

- Трудно сказать…

Но она перебила его:

- Я Затонск… имею в виду. – ого, как же далеко она его желала выслать. Очень далеко от юной барышни. Штольман усмехнулся.

- Наперед не загадываю… - уклонился он и посмотрел в ее кошачьи глаза.

- У-ху. Аа… позвольте узнать, Вы – женаты?

-  Нет. – обезоруженно и честно сознался сыщик, раз уж в ход пошли такие откровенные вопросы. - И не был.

- А что так? – преувеличенно удивилась Марья Тимофевна. - Достойной спутницы не нашлось?

- Ну… скорее меня не находят достойным. – вернул он ей шпильку и сцепил подрагивающие пальцы.

- Ну, это уж зря, - вздохнула она с сожалением.

Неизвестно, чем закончилась бы эта утонченная баталия, если бы на дорожке вдруг не появилась Анна Викторовна – веселая и здоровая, и опять – на любимом велосипеде.

Штольман стремительно поднялся из-за стола. Девушка лихо подкатила к беседке, небрежно бросила свои колесики, подошла поближе и улыбнулась сияющей улыбкой.

- Пойдемте в сад? – вымолвила она коротко и совершенно без приличий, так, как могла вымолвить только она, барышня в жокейском костюме…

Марья Тимофеевна, кажется, дара речи лишилась.

- Спасибо за чай. – учтиво кивнул Штольман и устремился за Анной.

***
     Он  поднял ее колесики, вручил ей, и они пошли по аллее, нагретой солнцем, где лето, кажется, поселилось навсегда. Изумрудная трава все еще играла в просветах между стволами...

- Хотели бы иметь этот амулет, Анна Викторовна? – начал Штольман разговор о близких ей материях.

- Да Вы что! – поразилась она.

- Все-таки магический предмет…

- Нет. Его лучше отнести на кладбище. – твердо ответила юная духовидица.

- Это вряд ли. – сразу решил прояснить спорный момент Штольман. - Полиция магией не занимается. Это – вещественное доказательство.

- Ну, тогда давайте его уничтожим! – запальчиво предложила девушка. И взглянула на него убежденно.

- Боитесь, что заберу его себе на удачу? – отшутился Яков Платонович.

- Не-ет, за Вас я не боюсь, - тепло улыбнулась Анна, - но мало ли к какому человеку оно может попасть в руки.

- Вы все о магии? – произнес Штольман чуть нетерпеливо. Он думал о том, как бы уже свернуть разговор к вопросам их странной дружбы. - Но это лишь плод воображения наших фигурантов! Кстати… я навещал Филина. За месяцы поиска этого амулета он совершенно свихнулся и наверняка отправится в лечебницу…

Анна прикусила пальчик и совершенно беззлобно сказала:

- Странно, но мне почему-то совсем его не жаль.

И для меня это странно, волшебная барышня. До немоты.

Это милое дитя чуть не погибло позавчера вчера от рук жестокого убийцы, а теперь  кротко и легко отпускает такую обиду! Удивительно чистая, порывистая душа. И этот свет, который так и струит ее живая, непоседливая натура... Пережить столько страха, и через день весело кататься на своих колесиках, как ни в чем не бывало! У него защекотало в груди…

- Все-таки… как Вам это удается? – спросил он, снова теряясь перед ней.

- Что именно? – пропела она с дивной улыбчивой интонацией.

То, что Вы делаете с моим сердцем, Анна Викторовна.

Но вместо этого он сказал:

- Но ведь все произошло именно так, как Вы и предполагали с самого начала?

Анна серьезно и доверчиво произнесла:

- Просто они говорят со мной.

Она опять не признавалась в своих логических способностях. Неужели, скромность не позволяет? На кокетство не похоже, тогда что?

- Интригуете Вы меня. – сознался Штольман, глядя себе под ноги. Он никак не мог разгадать эту девушку…

- Да Вы что! – воскликнула она, и внезапно, отставив стройную ножку, прислонила велосипед к дереву. - Я Вам всегда только правду говорю! А вот Вы не хотите мне ничего о себе нового рассказать!

Поистине, сегодня утро интимных вопросов и странных ответов.

- Да просто врать не хочется, а правду говорить не имею права. – честно ответил он, не особо рассчитывая на понимание. И верно, ее интерес лишь ярче разгорелся:

- И что, я опять у Вас ничего нового не узнаю?

- Льстит мне Ваше внимание. – улыбнулся Штольман. – Теперь наверняка запишут в Ваши женихи.

Он решил бросить пробный мяч, чтобы посмотреть, как она воспримет такое положение вещей. Здесь, в этом чужом городе, после едва пережитых потрясений Петербурга, все получалось удивительно и как бы шутя. Может, и это возможно….

- Боитесь? – кокетливо спросила она и глянула из-под ресниц как-то так, что он тут же смутился:

- Опасаюсь.

- Ой, а Вы так непохожи на человека, который боится пересудов! Между прочим! - заговорщически сообщила она, - Вас и так уже записали в дамские угодники.

- Это почему? - удивился Штольман такой славе: когда бы он успел?

- Ну, знаете… Слава бежит впереди вас. – и она засмеялась.

Ловко же она повернула разговор! Опять на щекотливую для него тему...

- Вы о той дуэли? Не верьте. – он махнул рукой. - Все было совершенно иначе.

- Да это все неважно, - ответила она и подкинула круглую шляпку в воздух. - Главное, что Вы оставили эту женщину…

- Вы же оставили ее? – мгновенным движением она обернулась и заглянула ему в глаза.

Ну, вот и сближение… Вы этого ждали, господин Штольман?

- Я бы не хотел об этом говорить.

Она отчего-то не на шутку рассердилась:

- Почему Вы опять не можете мне ответить на этот вопрос? Оставили Вы ее?! – топнуло ножкой требовательное юное создание…

Он начинал злиться на болезненные расспросы. Как будто это так легко – взять и оставить то, чем жил годами…

Юность порой бестактна. И мыслит крайними категориями. Анна просто не поняла бы его, рискни он все рассказать ей – о себе и Нине… И как бы он смог объяснить собственное одиночество, и жажду тепла и женской дружбы? И неумение устроить быт? И свою недоверчивость, которой поступился с Ниной, из-за чего и погорел...

- Да… она осталась в Петербурге. – произнес он с горечью.

Прикосновение к еще свежей ране было болезненным. Прогулка вышла не такой, как он рассчитывал, и стремясь скрыть свое разочарование, он кивнул:

- Спасибо за прогулку.

И быстро зашагал прочь. Она смотрела ему вслед.
   

   
Следующая глава          Содержание