Доктор Милц

Посыльный поднял меня с постели в четвёртом часу утра. Как сказал мальчик, некоему господину из благородных стало дурно. Видимо, настолькодурно, что ночью понадобился врач. Но я не ожидал того, что увижу. Белый, как простыня, Яков Платонович, а с ним в комнате — горничная с хозяином. Он был в сознании, но горничная говорит, что давеча стонал. "Ну-с голубчик, что у нас? Боли за грудиной, трудности с дыханием, головная боль, слабость. Острый сердечный приступ! Яков Платонович, поберечь бы себя надо! Постельный режим на три дня. Я понимаю, что не любите лежать. После нервного потрясения так и до инфаркта недалеко. Я не хочу тревожить Вашу личную жизнь, но прошу Вас учесть, что знаю Вас много лет как, безусловно, порядочного и честного человека. А трудности бывают у всех. Как и скелеты в шкафу. И глубоко уверен, что если Вы так поступили, то, видимо, на это были свои веские причины, кои я обсуждать не имею права. Уверяю Вас, все перемелется. Со временем все проблемы разрешатся. Как у Вас, так и у Анны Викторовны. Это я Вам как врач говорю. Выздоравливайте, голубчик. Принимайте лекарство, и через два дня жду Вас у себя. Честь имею".

Яков

Никакие лекарства не снимут боль при упоминании Анны Викторовны. Но за тёплые слова Александру Францевичу благодарен. Он — истинный врач. За всю жизнь я не смог подняться с постели в четырёх случаях: от горячки в Петербурге, после дуэли, в тюремной больнице и сейчас. Счастливец, наверное. Часто болеть не давали врождённое крепкое здоровье и служба. Юность в 1-м кадетском корпусе привила дисциплину тела и ума. «Если разумом управляют чувства, то или сходишь с ум,  или становишься зверем», — говорил преподаватель словесности. Может, я пока не сошёл с ума, но управлять собой придётся. Душа болит. И рана внутри не затягивается. Я привыкну. Только совесть ничем не залечишь. Ничем! И жизнь без Анны Викторовны для меня — ад. Всё перемелется со временем, так сказал Александр Францевич. Согласен и не сомневаюсь. Но мука-то какая будет? Ещё пока нет сил просто привести все мысли в порядок. Каждая из них связана с госпожой Мироновой. Да и половины меня нет без неё. Я живу, но не живой.

Коробейников

Господина судебного следователя в управлении уже два дня не видно. Стыдно, наверное, людям в глаза смотреть. Quis enim loqui, non contenderunt. "Кто не говорит, тот не ссорится". А мне бы с ним вообще не встречаться. Как он мог так обмануть Анну Викторовну? А я его предупреждал! Еще весной. Чтобы оставил ее в покое и не портил ей жизнь. Если бы не Клюев, сам бы на дуэль вызвал.

Трегубов

Откуда взялся это доктор Ланге? Как черт из табакерки выскочил. Вывел мне из строя лучшую команду сыщиков в губернии. Конечно, Яков Платонович нас удивил, не скрою. Но пять лет его где-то мотало же? Пять лет — долгий срок. Так и жену заработать можно. И, главное, дуэль на мою голову я уже заработал. Выяснить надо где, когда, кто секунданты. А у них, я думаю, склеится, слепится. Не в первый раз ссорятся. Любовь у них. Хотя. Жена, все же… Да!

Мария Тимофеевна

Она никому не открывает. За дверью тихо, как в могиле. Девочка моя! Ну, нельзя же так. Ты себя убиваешь. И меня тоже. Ну что же делать? Вот такие мужчины! Они все такие! А его надо бы давно было забыть. Я знаю, что тебе больно. Знаю, КАК тебе больно! Ну что же делать с женскими сердцами, когда они так хотят любить?

Анна

Слез не было. Зато плакала маленькая девочка, когда-то рисовавшая сердечки на морозном окне и гадавшая на святках. На летней улице увидела Его и поверила умным, серым глазам. Он стал Единственным и навсегда. Она плакала, а мне нечем было её утешить. Внутри не находилось ничего. Внутри было пусто. А она, по-детски размазывая слезы по лицу, все спрашивала меня: за что? Почему? Зачем? Не было слов. Не было слез, не было сил, и ответов тоже не было. Только боль. Её вопросы иглами безжалостно терзали тело, и я боялась пошевелиться, чтобы не сделать ещё больней. Невозможно остановить память. «Женат»! Слово накрывало волной и смывало ощущения слов, губ, прикосновений. Поцелуй на пыльном ринге, алый цветок с клумбы, «люблю Вас» ровным почерком, жар внутри и морозную ночь, розу в бокале, безумно счастливые глаза, нежные, сильные руки и… Невозможно остановить память, забыть невозможно. И с каждым новым вздохом начиналось все сначала. Снова и снова! Лучше бы он меня просто убил! Где-то там шумела улица, кто-то стучал в дверь, наверно, было жарко или холодно, ночь или день, а мне было все равно, потому что плакала маленькая девочка и нечем было её утешить. Я знала, кто мог бы ей помочь, но он не приходил, он не мог прийти. Он был далеко. И я постепенно погружалась в холодный, безразличный туман. Он немного снимал боль в груди и в теле. Память переставала безжалостно терзать меня. Кто-то стучал опять, и родной, такой нужный голос просил открыть. Папа! Он обнял маленькую девочку, поцеловал. Погладил по голове. От него пахло детством. И, как раньше, я уткнулась ему в грудь и расплакалась! Он все поймёт. Он всегда меня понимал.

Яков

Доктор нашёл моё состояние удовлетворительным и разрешил приступить к работе. Я шёл знакомыми улицами, но в чужом городе. Без неё все было чужим, ненужным. Все резало, кромсало душу. И острое недовольство в департаменте провалом операции в поимке Крутина. И безнадежное состояние больной в лечебнице доктора Ланге.

Но пытка только начиналась. Измученные глаза с вопросом преследовали везде. Тень покойного Митрофанова дышала мне в спину. А мне опять дышать было нечем. Да! Мне есть, в чем повиниться! Ее глаза разрывали рану внутри. Но поздно. Не имеет смысла.

Смысл жизни мне напомнил Коробейников, когда с грохотом воздвиг папку с очередным делом на мой стол. Ого, хорош! А Антон Андреевич неплохо может выражать свое презрение на грани хамства! Впрочем, спасибо, он дал мне работу для ума. С ним-то мы всегда ладили. А с Коробейниковым ладить будет трудно. Молодой человек видеть меня не хочет. Может, ещё на дуэль вызовет? Но мне он ничего не обещал, и, значит, обижаться на него нет смысла. В другое время только за хамство бы и ответил. Но что отвечать-то? Заслужил!

Анна

Господин Скрябин, грохнув дверью, бесцеремонно ворвался в мою комнату. Без предисловий объявил меня пошлой девицей, играющей в романтические страдания и «бедную Лизу». Орал, что я ни на что не гожусь, кроме как быть приложением к мужу и детям. И я не врач совсем, поскольку в больнице ждут пациенты, а мне все равно. И если надоела жизнь, можно пустить себе пулю в рот. Опять грохнул дверью и ушёл.

Мне стало страшно. Страшно, что он прав. Я не врач. Я — пошлое создание. И действительно ни на что не гожусь. И, если буду так продолжать, могу действительно закончить в прозекторской на столе доктора Милца.

Из зеркала на меня смотрела жуткая, опухшая, взлохмаченная девица с потухшими глазами и серым лицом. Это не Анна Миронова! Не сыщик, не медиум, не уважаемый всеми доктор. С уважением и сыщиком теперь будет сложно, и жить теперь надо постараться. И доказывать всем все заново. Злость на себя, на Штольмана, на всех подняла меня. Вот и докажу!

***

Яков

Не так мешала открытая ненависть Коробейникова, как трудность охватить сразу картину преступления. Раньше делал это сразу. Теперь же странная пелена на глазах и ее взгляд не давали сосредоточиться. Но забыть ее глаза значило просто умереть. С трудом читая слова, стал понимать, что предсмертное письмо утопленника из папки написал бы сам, если бы не был Штольманом, уважающим себя сыщиком со стажем и опытом. Видимо, все придётся начинать заново, если немедленно не прекратить уныние и безнадежность. Если не перестать бередить раны. Если не контролировать чувства.

Чтобы ни происходило, опасность для всех нас никуда не ушла. И особенно для госпожи Мироновой. Мои внутренние терзания никому не интересны. Работа ждёт. А со всем остальным постепенно сам разберусь.

Факт самоубийства господина Фирсанова год назад не убедил его сестру, влиятельную при дворе княгиню Горину. В протоколе осмотра годовой давности значилось, что покойный найден в реке без обручального кольца. Что и заставило сестру сомневаться в работе сыщиков, даже если жена опознала мужа. И оскорбленная небрежностью следователя мадам угрозами подать на имя Высочайшей особы жалобу заставила Николая Васильевича пересмотреть дело брата. Эксгумацию провели, и княгиня оказалась права. В могиле лежал не утопленник Фирсанов, а человек с искусственным глазом. Стало быть, надо искать труп, сбежавший, живой, и разбираться с трупом неживым, но без глаза. Веселая история.

***

Анна

Доказывать никому ничего не пришлось. Легко и естественно я ассистировала доктору Скрябину. Больной остался жив. Исчезли страхи косых взглядов и пересудов. Все было, как всегда. Предельное уважение и потребность в моих знаниях и навыках повысили моё страдающие самоуважение. Искренне благодарна Ивану Евгеньевичу. Он действительно хороший врач, если сумел поднять меня из тяжелой тоски. А такой ли он сатрап, как казалось?

Яков

Необходимость ехать в Петербург к господину Глюку не избавила меня от ее невидимого присутствия. Чувства теперь были очень глубоко, но без них ушла жизнь. Легко дышать, но тихо, как в могиле. Мне повезло: мастер по глазным протезам нашел имена заказчиков Затонска. Первый — генерал Шувалов, второй —  Юрьев. Первый известен, второй — нет.

Благодаря отсрочке, любезно предоставленной господином Клюевым, я составил завещание и успел повидаться с Володей. Честное открытое личико, такие же, как у матери, живые глаза. Но очень грустные. Смышленый мальчуган мне симпатичен. Год назад после освобождения я определил Володю в самое лучшее заведение для мальчиков в Петербурге. Пансион на хорошем счету. И сам он здесь тоже в первых ходит. Скучно? Ну что же, десятилетний мальчишка быстро схватывает науку. Одно плохо — останется сиротой. Мать в психлечебнице. Опекун может больше не приехать. Но он-то об этом не догадывается. Надо только, чтобы он знал: мама любит его и я, возможно, еще вернусь. Пусть ему от этого станет легче.

Анна

Господи! Опять! Опять дух. Могу я просто их не видеть? Пусть они все оставят меня в покое! Странный мужчина с повязкой на один глаз и в свободной рубахе, измазанной красками, посреди приемной смотрел на меня, не двигаясь. Одноглазый художник?! Что он от меня хочет?! Фраза прозвучала громко. И Иван Евгеньевич решил, что у меня с нервами не в порядке. Еще один материалист. Ну что же, я привыкла. Яков Платонович целый год… Яков…! Опять!

Яков

По приезду в Затонск, доложившись в управлении, отправился в кабак. Рестораны сейчас не привлекали. Пересуды, сплетни, косые взгляды. Мне хватало Коробейникова. В груди жгло. Ее глаза снова обвиняли, мучили, не отпускали. С совестью справиться сложно. Временами хотелось кричать, и тогда боль поднималась к горлу. Первая стопка ослабила пытку, но успокоения не принесла. К столу подсели двое: семинарист и мутная личность, похожая на соглядатая. От студента я услышал рассказ, напоминавший историю нашего лжеутопленника Фирсанова. Молодой человек клялся, что видел и знает, где он. Через два часа в управлении появился наш оживший труп - обмотанный в тряпки мужик, опустившийся и заросший. Он все отрицал, не помнил ничего и просил его отпустить. Но лицо выдавало  происхождение. В этом я не сомневался. В первые минуты княгиня узнала его как брата, а потом по какой-то причине засомневалась. Но его отлично узнала бывшая жена. Отпираться не имело смысла. Беременная женщина оказалась двоеженицей, пусть не умышленно. Брак будет признан незаконным и расторгнут. Надеясь спасти бывшую жену от позора, отшельник пытался застрелиться, выхватив пистолет у городового. Пистолет дал осечку. Мужчина, рыдая, упал на колени перед женой. Им грозит церковный суд и суд присяжных. Все.

Еще неделю назад закрытое дело, да еще в два дня, дало бы чувство удовлетворения. Но эта история вызвала мучительно острый укол совести. Надо закрыть все долги, чтобы не сойти с ума. Предстояла долгая и тяжелая ночь.

Анна

Про духов хотелось забыть. Но этот, одноглазый, был любопытен. Бывают ли одноглазый художники? Дядюшка ответил обстоятельно и даже провел эксперимент. В результате долгих поисков с привлечением Антона Андреевича мы нашли художника с фамилией Юрьев. И жил он, как ни странно, рядом с Затонском. Окрыленные быстрым успехом, через час мы стояли под дверью знаменитого художника Соломина.

Первое, что меня смутило, отсутствие повязки на лице. Но художник был одноглазым! Из-за увечья его картины имеют специфическую перспективу. Вторым фактом для подозрений стала жена художника. Пожаловалась, что муж разительно переменился со дня свадьбы. Другой человек. И, самое главное, в комнате появился одноглазый дух. А вот такое раздвоение точно говорит о брате. И, скорей всего, о брате-близнеце. Неугомонный дух провел меня в мастерскую. Я увидела его автопортрет с повязкой на правый глаз. Все! Можно выводить самозванца на чистую воду. Это несложно, стоит лишь спросить: умеет ли он рисовать? И показать жене картину.

Лжехудожник яростно набросился на меня. Его опередил дядюшка. Через минуту мужчина лежал на полу. Мы весело выпили шампанского и отправили задержанного в полицию.

А одноглазого мастера перезахоронили. С несчастной вдовой мы стояли у могилы, и она не могла успокоиться. Любила одного, а жила с другим. Чудовищный обман! Но ее мучило другое. Не смогла увидеть подмену, поверила, что её любимый мог так измениться!

Слова пронзили… А я могу поверить, что Яков — подлец?

Яков

Пролетка подвезла нас с Александром Францевичем к месту дуэли. После тяжелой бессонной ночи холодное утро бодрило. Петр Иванович и доктор, как принято, предложили мир. Но мне уже было безразлично. Хотелось скорей закончить эту процедуру и обрести, в конечном итоге, покой. Неважно, какой конец меня ждёт. Ранение, смерть — все едино. Любой, надеюсь, заставит успокоить рану внутри. Любой, надеюсь, поможет посмотреть ей в глаза. Если Клюев действительно Крутин, есть шанс убить его. А если нет?

Отсчитав положенные пятнадцать шагов, мы развернулись. Пётр Иванович начал отсчет. Выстрел ожег правый бок. Успел подумать, что Клюев все-таки целился в плечо и провалился во мрак.