Яков
Мерный стук пролетки глухо перекатывался по ночным улицам. Напротив, рядом с дядей, не поднимая глаз, неподвижно застыла Анна. Всем своим существом я ощущал ее ярость, бурлящую по-мироновски, решительно, с размахом. Чем это закончится лично для меня, сейчас не хотелось думать. Хотя бы в одном я был уверен в эту минуту: Анна больше не причинит себе вреда. И этим перестанет терзать мое, в куски истерзанное сердце. Дыхание восстанавливалось, боль уходила, изматывающий страх потихоньку таял, оставляя усталость и ворчащую злость и на себя, и на нее. Она чуть было не уехала! И куда? Или в Туркестан, на верную смерть, или, в конце концов, в лапы Крутину, что, собственно, одно и тоже! Как так получилось? Что он пропустил? Фонари на пути к Царицынской время от времени выхватывали из полумрака ее окаменевшее лицо без единой слезинки. И я ничем не мог ей помочь. Но видел сейчас почему-то другое.
… Яростный кулачок бил в грудь, и потемневшие от возмущения глаза метали молнии. Выпрыгнуть из окна, чтобы помочь расследованию, могла только Аня. Кусок бутылки зелёного стекла, занесенного над ней, и «Вы ошибка мироздания». Решимость и смелость, с которой она согласилась стать приманкой для циничного негодяя, — это тоже Аня. Броситься под пули, чтобы защитить, — и это Аня! Провести почти сутки на ногах, ухаживая за другом… Чем ещё могла она доказать бойцовский и незаурядный характер? Возможно, общением с духами? Сегодня она не падает в обморок, как раньше, но приход потустороннего до сих пор обходится не менее тяжело. Как обида такой сильной женщины могла пройти незаметно? Как я ошибался, если думал, что Анна не будет защищаться от предательства с бывшей любовницей! Это же Анна! Нежинская — вот бомба, которая чуть не разорвалась сегодня в церкви. Плохо, Яков, отвратительно, господин сыщик! Как можно было недооценить Аннушку? Как можно было оставить ее один на один с переживаниями и с его другой женщиной? Пощечина и все? Отступил? Да, отступил, не понимая, как и где её заставить выслушать себя. Когда Анна в гневе или злости, продуманных решений можно не ждать. Отмена венчания — не самое страшное. Я готов спасать её всегда и везде. Но если бы в этот раз не успел? Мало того, что она чуть не сломала себе жизнь! Попади она в руки Крутина, сильная, волевая, с особым даром, превратилась бы в мощное, безжалостное оружие. Неизвестно, какими свойствами обладает это чудовище, но Анну он точно не пощадил бы.
Еще пять лет назад ее дерзкие, непродуманные поступки пугали до дрожи в руках. Влюбленность в красивую, необычную девушку не могла до конца оценить и понять ее личность и ее силу. Влюбленность взрослого мужчины сомневалась и страдала мальчишескими чувствами. Сейчас же, спустя годы и страдания, я принимаю Аннушку такой, какая она есть, восхищаюсь и ужасаюсь, пугаюсь и горжусь, сержусь и прощаю! Но так или иначе до безумия боюсь за неё. Любовь к ней вросла в меня, стала моей частью, моим воздухом, моим светом. Любовь точно знает: Анна любит. Всё остальное преодолимо. Любовь знает: мы все равно будем вместе! Осталось только доказать свое право на то, что сделал в церкви. Осталось всего-навсего рассказать Анне все до конца. Но боже мой! Как заставить этот вулкан страстей, обиженную до основания, гордую амазонку, его выслушать?! Как? Если только что она была унижена, оскорблена, ранена его поступком и предана новоявленным женихом. Спасая, он уничтожил ее планы и мечты. Сможет ли она понять и простить, узнав правду? Сможет ли обуздать гордость, гнев? Как вновь пережить муку и ненависть в родных глазах? Если тебя не слушают, значит, ты не убедителен, если не слышат — не интересен. В этот раз я найду слова, чтобы меня слушали и услышали. Во всяком случае, пока она рядом, под моим надзором и защитой, можно передохнуть и готовиться к последнему тяжёлому разговору, не опасаясь, что моя мятежная птица опять улетит.
Анна
Внутри клокотала злость и не давала думать. О чем думать, если он запретил мне выходить на улицу! Он запретил переписку. Под окнами маячат тени городовых. Родители против меня и счастливы, что он не дал мне уехать! Это чудовищно! Невыносимо! Чего он хочет? Чего добивается?.. Как он мог меня арестовать? Я его не понимаю. Совсем. И ненавижу! Видеть его не могу! Такого унижения я не потерплю! И он не заставит меня подчиниться его воле. Господин Штольман, вы меня плохо знаете! И пусть даже за меня папа поручился, я все равно сбегу из этой тюрьмы. Чего бы это мне ни стоило!
И решение пришло внезапно. Чтобы не передумать, не останавливаясь ни на секунду, в записке Клюеву дала согласие на брак. Всё. Теперь точно уеду!
Яков
Арест Анны всколыхнул всех. На меня накинулись безжалостно и все сразу. Люди, осаждавшие управление, требовали объяснений. Возмущенный донельзя Николай Васильевич обвинял в бесчестности и лукавстве. Но если в возмущении толпы чувствовалась рука Рябушинского, то с полицмейстером нужно было действовать деликатно. Дело принимало серьезный оборот. Речь шла не о чем-то личном между мной и Анной. Согласно инструкции департамента, я обязан был проверять всех людей, которые, так или иначе, общались с госпожой Мироновой. Досье господина Скрябина ничем не насторожило. А вот сыщика во мне будил только один вопрос: зачем мужчине нужен был этот брак? Чувств я там не увидел, скорей, насмешку и недовольство сорванной сделкой. В чем его интерес? Зачем воспользовался сложным состоянием девушки? Интуиция шептала, что вокруг Анны не все так безоблачно даже после ареста в церкви. В новых обстоятельствах, зная, на что способен мой тайфун в юбке, помощь руководства на месте не помешала бы. И я решился, нарушив приказ, раскрыть угрозу для Анны от Крутина. Трегубов воспринял мои слова с уязвленным самолюбием, с недоверием, но обиду проглотил. Ни минуты не сомневался в его уме и благородстве. Немного погодя задание с Крутиным он принял как свое. Еще одну шпильку заслуженно получил от доктора Милца. Злой и уставший Александр Франциевич метался по больнице, потеряв и Скрябина, и Анну помощниками. Очень тревожно такое разрешать, но пришлось отпускать Анну на дежурства под наблюдением охраны. В больнице находились трупы с недавнего пожара, требующие описания. Я согласен: еще одни руки Александру Францевичу крайне нужны.
Анна
Больничный коридор, встречая шёпотами и пересудами, гудел от посетителей! В прозекторской все столы заняты. В приемной Александр Францевич, крайне раздосадованный и уставший! Действительно, моих рук не хватает. Неужели господин Штольман проникся проблемами больницы? Отпустил меня, правда, с хвостом в виде рыжего жандарма. Ничего, я это переживу. Но в клетку более не позволю себя посадить! И потом, отсюда легче сбежать!
Яков
И всё-таки, слушая весьма раздраженного доктора Милтца о состоянии двух обожжённых трупов, я разрывался между двумя ощущениями: с этими трупами что-то не так и что-то не так с Анной. Неосязаемая тревога о ней не давала сосредоточиться на деле. В сгоревшей лаборатории фотографа погибли две женщины, перечеркивая версию адюльтера и убийства из ревности. Причем, обе женщины были замужем. Подруги? Пожар по неосторожности?
Анна
Прием провела почти вслепую. Гнетущее ожидание одного единственного человека не давало в полной мере сосредоточиться на работе. Решение, связанное с его появлением, казалось мне и чудовищным, и самым благодатным. И, когда он появился на пороге, волнение даже выбило перо из пальцев. Ощущение неотвратимости перехватывало горло, когда Андрей Петрович надел мне кольцо. Похоже, он был напряжен, тревожен и даже испуган не меньше меня. Как же в этот момент я ненавидела Штольмана! За то, что приходится соглашаться. За то, что отдаю себя в руки нелюбимому человеку. За то, что опять бегу куда глаза глядят, подальше от него и не могу простить. Хотелось рыдать от безысходности и бессилия. Клюев пообещал как можно быстрее устроить венчание. Если с Иваном Евгеньевичем были планы, надежды на интересную жизнь, то в случае с Андреем Петровичем меня ждала просто семейная скука, необходимость «прилепиться к мужу и вытолкнуть из себя младенцев», как предательски издевался голос Скрябина. На будущее я планы не строила. Будущее, оно везде, только не здесь! Хорошо, что Андрея Петровича моя бесчувственность не обижает. Уже хотя бы за это была благодарна, хотя слезы предательски подкрадывались к горлу. Ну зачем! Зачем на прощанье он поцеловал мою руку так, как это делал Яков? До этого момента я держалась. А теперь, в ужасе глядя на свою руку с рубиновым кольцом на пальце, понимала, что не выдержу ни минуты в этом городе, где боль просто разорвёт мне сердце! Яков казался ножом, разрезающим мою жизнь на «до» и «после». Дрожь не отпускала еще долго, пока не появились они, две женщины. Духи. Опять!..
Яков
Чем-то этот фотограф меня неуловимо раздражал. То ли бегающим взглядом, то ли флером лжи. Но то, что он скрывал, было очень важно для него. От этого неуверенный взгляд, несостыковки в ответах. Фотограф, не сделавший ни одного снимка своей жены. Как это возможно? Но начавшийся допрос барственно и громко перебил напыщенный молодой человек, совершенно точно знающий, что ему нужно и что здесь произошло. И, что любопытно, они с фотографом определенно знали друг друга. Предъявив завещание Елены Ильиничны в свою пользу, господин Ирисов вдруг заявил, что они с женой Тимофеева были любовниками! Я почувствовал, что присутствую при двойной игре, но только при какой — не было времени разобраться. Драка незадачливых соперников была короткой. А вот фраза «в сарае было два трупа, вам не сказали» распределила роли. Второй труп оказался ударом для господина Ирисова, и я понял, они оба прекрасно знают, о ком идет речь. Но выбить признание из них придётся фактами. В предельно взбешенном состоянии господин Тимофеев выскочил из управления. А слушая нашего холеного гостя, я все более убеждался, что мы с Антоном Андреевичем присутствуем при обмане, сшитом белыми нитками. Чутьё сыщика сделало стойку. Два трупа, две женщины и два мужчины, претендующие на одну женщину. Но, при этом, каждый из них описывает совершенно другую личность. Задачка вырисовывалась простая: кто вторая женщина, которую они скрывают?
Анна
Фотограф бредил. Бинт на голове набухал кровью. Как жив-то остался под лошадью? Возница сказал, что полез под бричку сам. По всему видно: не в себе. Дело о пожаре раскручивалось. Две дамы, мутузившие друг друга за волосы, и их обгоревшие трупы. Фотокарточки с духами, что принес сегодня коллега Тимофеева.
Мое вмешательство неотвратимо, да и не могу я ничего с собой сделать. Сыщик во мне тоже никуда не делся.
***
Дядюшка приходит всегда, когда нужен. Фокус с движущимися картинками заставил меня даже чай пролить. Невероятно, но женщина–дух в движении карточек показывала на какое-то место в комнате фотографа. Итак! Надо немедленно к нему домой! И меня не интересует, как мы туда попадем. Дядя может все! Пусть даже иногда ворчит, что я его под монастырь подвожу. И никакие жандармы мне не помеха, если прогулка нужна для дела!
В комнате фотографа дух указывал на шкаф и стол, но там было пусто. Дядюшка возился с ящиком стола, когда в прихожей заскрипели чьи-то шаги. Схватив найденную фотокарточку, мы затаились за портьерой. Там оказался вход в подвал. Вспомнилась мумия, ящики… Кстати, ящик, о который я ударилась, что это? Потянуло холодом. Ледник! И в нем недавно что-то лежало.
Наверху послышались возмущенные голоса. Ах, господин Штольман! Он наверху. Прекрасно! Сейчас с удовольствием докажу зазнавшемуся тюремщику, что он профан!
Яков
Необходимость проведать дом Тимофеева возникла почти сразу после его ухода. Скользкого типа нельзя было оставлять без внимания. И когда мы вошли, он, не раздеваясь, шарил в ящиках стола, в шкафу, будто искал что-то, ему известное. Фотоаппарат пропал? Откуда он знает? Он же здесь впервые? Несомненно, наводка. И, скорей всего, его сгоревшей помощницы. Только какой из них?
Сказки про Елену Тимофееву можно было забыть. Николай Васильевич узнал на фото из пальто господина Ирисова танцовщицу из Москвы Викторию Свешникову. Ирисов на предъявленную улику ответить ничего не мог и совсем сбился, глаза забегали и….
А вот сейчас я просто взорвусь!
На помощь приходит голос Анны и фотокарточка истинной Елены Тимофеевой в ее руках.
Что она, черт возьми, здесь делает?! Кто позволил? А тем временем, спокойно выходя из-за портьеры, она еще и арестовать себя предлагает. И, конечно, кто бы сомневался, за ней чертиком улыбается невозможный дядюшка!
Это невыносимо! Несносная женщина! А я-то, дурак, успокоился. Ну, разве найдется на нее управа? Хотя, такое она проделывала не раз. Наряд у дома Мироновых сегодня однозначно получит выволочку. И злюсь, и обожаю, и зверски боюсь за нее! За что и отправил домой с тремя городовыми. Что за наказание! Но что бы я без нее делал!
***
Что бы я делал без Мироновых! Дядя объяснил странности фотокарточки Елены Тимофеевой: дело в том, что сидящая в ней женщина была мертва. Совсем. И, в подтверждение, в подвале, в леднике дядя с Анной нашли место ее упокоения. Я думаю, ее муж нам с радостью объяснит этот феномен.
В больнице, слушая рассказ незадачливого супруга, я понимал, что какого-то штриха в картине грабежа и двойного убийства не хватает.
Убил ли он ее на самом деле или действительно имел место несчастный случай, мы, скорей всего, не узнаем. Главное, что мужчина два месяца жил в доме с замороженным трупом жены. Изюминку в супружеские отношения внесла Виктория Свечкина. Дама, не разборчивая в средствах, вернее, в способах их достижения, согласилась жить в доме с необычной конкуренткой, во всем заменив собой Елену. Рассекретить смерть жены родственникам Тимофеев не пожелал из-за жадности. Ждал наследства. Поэтому сделал пару снимков мертвой Елены. На фото она смотрелась живой. Благо такому жанру фотографии научился в Лондоне. Долго скрывать тупиковое положение перед друзьями и родственниками сложно. Неожиданно помог случай. В Затонск приехали друзья и пожелали повидаться с Еленой. Тогда Тимофеев и решился на поджог. Да! Не повезло ему. Та, с которой желал жить дальше, по нелепой случайности сгорела вместе с той, которую должен был давно похоронить. К тому же, кандидатка в жены банально обокрала незадачливого горемыку, переписав завещание мертвой жены на своего любовника. Я смотрел на неутешного мужчину в обнимку с вопросом «Как она могла мне изменить?» и знал, что все очевидно. Если у тебя дома под брачным ложем лежит труп предыдущей жены, о какой преданности может идти речь?
Осталось найти нелепую случайность, что заперла дверь в сарае перед пожаром.
Поиски пропавшей камеры вывели на коллегу по цеху, вернее, на его подмастерья. Молодой человек с бегающими глазками напомнил мне пассию Петра Ивановича летом этого года, кравшей драгоценности везде и у всех, не глядя на лица. Что имело место и здесь, только в виде новинок техники, желательно, фотографической. Взяв плохо лежавшую камеру в доме с открытой дверью, воришка решил обезопасить себя, тщательно подперев дверь сарая, где как раз начинался поджог… Дело закрыто. И в этот раз чувство аккуратно и быстро сделанной работы согрело после последнего подписанного листа.
Но впереди меня ждала Анна. Мои непутевые жандармы донесли, что Анну видели с кольцом невесты после посещения в больнице господина Клюева. Горько, что она опять пытается убежать от меня по любимому сценарию. Но сейчас я твердо знал, что расскажу все, несмотря ни на что. Даже если не захочет слушать. Ждать больше нельзя.
Я встретился с ней на пороге Мироновской усадьбы.
Анна
Что нужно господину Штольману в такой ранний час? Я не хочу с ним разговаривать! Неужели будет допрашивать по сути обвинения? Если нет, то что ему от меня нужно? Чтобы я не выходила замуж за Клюева? Вот еще! А кого мне ждать? А, может, я его люблю? После этих слов лицо Якова стало каким-то совершенно отчаянным и раненным настолько, что сейчас мне стало больно.
Яков
Она может говорить все, что угодно. О каких угодно чувствах. Но я знаю точно, в этих глазах болит любовь. И не надо себя обманывать. Но если ей так легче, то пусть обманывается, но только после моего рассказа. Я все равно буду ждать ее столько, сколько она пожелает. Без нее я не могу жить!
Анна
Его рассказ представил мне совершенно не те картины, которые сводили с ума. Все не так.
Я видела глаза матери, умоляющей о помощи. Я видела измученные глаза Якова, принимающие решение спасти чужого ребенка вопреки ненависти и боли. Бывшей фрейлине грозила смертная казнь через повешение. Ни в чем не повинный малыш заставил двух узников венчаться ради надежды на его жизнь.
По-другому поступить Яков не мог. Иначе это был бы не Яков. И я его понимала.
Я слушала и не могла поверить, что его рассказ возвращал меня к жизни. Шелухой слетала ненависть, дождем прощения растворялись гордые обиды. Мои слезы и боль казались мелким и ненужным перед его страданиями и муками.
Но зачем, почему он не рассказал мне этого раньше? А я разрешала? Выслушала? Пощечина отозвалась в руке болью. Зачем так? Все месяцы, начиная с весны, пролетели, как одно мгновение. Боже мой, что же я с ним делала? Как он все это выносил? Как он прощал меня? Один, против всех… и на сердце захолонуло. Дуэль! Он же был на волоске от смерти! Что же это? Ведь я люблю его! Люблю больше жизни! Как я могла позволить!..
Яков
Она слушала, не смея смотреть в глаза. Она замерла. Я чувствовал растерянность, раскаяние, ожидание, страх и надежду узнать еще, чтобы больше не сомневаться.
Анна
После изменения смертельного приговора на пожизненную каторгу Нежинская от пережитого сошла с ума. И Яков оказался привязанным к больной жене. Вот о какой ловушке он твердил мне во снах и в бреду. "Вы не знаете, в каком она состоянии". Честь и совесть не разрешали ему предложить мне то, о чем я мечтала пять лет, то, чего больше всего хотел сам. Поскольку был женат. А он боролся за меня как мог, как умел. Сквозь мою ненависть, через непонимание окружающих. Ну что же это такое? Почему мы не сумели сказать все, что должны? Почему ты не смог мне сказать? Ведь ты ни одним словом не обманул меня. Мне больно и страшно: я могла потерять тебя! Почему мы молчали?
Яков
Она тихо слушала меня. Глаза распахнулись, когда узнала, что могу остаться навсегда привязанным к Нежинской. "Неужели нет другого выхода?" — в отчаянии дрожали губы.
Анна
Он сделал все, что обещал. Поместил мальчика в пансион. Обеспечил Нежинской лучшую лечебницу. Мой любимый, невыносимо благородный Яков! Голос обреченно растекался в застывшем воздухе: «Я виноват, я совершил ошибку!»
Но неужели это приговор? Освобождение ему подарит или смерть Нежинской, или ее каторга после выздоровления, или поимка Крутина. Ну теперь я его не оставлю! Ни за что! Мы оба оказались в ловушке, и вместе нам выбираться.
Яков
Я сказал ей все. А она отчаянно уверяла, что ошибки нет. Она оправдала меня!
Только одна мысль, что навсегда останусь привязанным к Нине, не имея надежды быть с любимой, осязаемо резала меня. От этой мысли слезы выступали на глазах.
Я так боялся сделать ей больно, так боялся потерять ее! Я надеялся, что справлюсь сам! Отчаяние связало мне горло.
В эту минуту она развернулась ко мне. Глаза, голос, руки, и вся она просили прощения. И я понял, что она тоже в ужасе от той пропасти, перед которой мы стояли несколько минут назад. И почувствовал, что отныне эту беду мы будем нести вместе.
Анна
От поцелуя кружилась голова. Он яростно прижался к моим губам так, как будто боялся, что опять убегу. Как будто без этого поцелуя он сейчас умрет. Как будто я — единственное, что осталось в его жизни. И я готова была дать ему столько, сколько нужно. Если надо — всю себя. Чтобы снять, успокоить, облегчить его муку. Чтобы он снова улыбался своей мягкой чудесной улыбкой. Чтобы он знал: я больше никуда не убегу и всегда буду рядом!
Яков
Время потерялось в ее губах, дыхании. Я снова растворялся в солнечных глазах. Больше ничего нет. Все только сейчас… Как будто не дышал эти дни после ссоры. А сейчас учусь заново дышать, целовать, просто радоваться. Она — со мной!
Анна
Мы уже не могли говорить, не могли целоваться, мы только смотрели друг на друга, как после тяжелой дороги, после долгой разлуки, и не могли насмотреться. Наши души сейчас настолько близко, что там уже не нужны слова.
