Яков
Сумасшедший день с безумствами Крутина-Клюева остался в управлении. Несмотря на мороз, спешить некуда. Холод бодрит и успокаивает. Аннушка дома, в безопасности. Тело Клюева с тревожным осадком вопросов в прозекторской. Задание выполнено. Теоретически я свободен, мы свободны. Но каким образом эта свобода будет мне отдана? Развожусь и оставляю Нину в руках садиста, тогда венчаемся здесь. Не развожусь — уезжаем вместе с Аней из России. А за доктором-пыточником устрою контроль. Анна не хочет, чтобы Нежинская шла на каторгу. Да и я, сознаюсь, уже отгорел ненавистью. Значит, уедем. Возможно, это к лучшему. В России дело идёт или к революции, или к большим переменам. В связи с восшествием на престол нового императора, неизвестно, чего ждать в полицейской иерархии. Новые начальники, новые правила. Тюремный опыт научил держаться подальше от власть имущих. Но не отучил уважать себя. Честь ныне не в моде. А ею манкировать не желаю. Защитить жену и ее дар — главная забота моей жизни. Следовательно, подаю в отставку и все же едем. Остаётся открытым вопрос: как быть Анне с родителями. Благословления нам не ждать. Знаю, для них я — кандидатура хуже не пожелаешь. Что же, свое право быть вместе отвоевывать будем тоже вместе. Финансовые активы из завещания деда и моих накоплений позволят продержаться полгода. А там уже встанем на ноги. Страну поселения обсудим вместе. А теперь главное — наше свидание! Моя тревога, моя надежда, моя забота. И я постараюсь! Но оставалось решить, как исчезнуть из города с глаз ее родных, моих сыщиков и всего города, который все пристальнее начинал следить за нами. Но мы — тоже сыщики.
Анна
Наша аллея. Морозно скрипит снег. Яков успокаивает, но мне сложно понять. Как я не заметила, что Андрей Петрович болен? Пусть и Крутин, но он был в явном помешательстве. А может, совсем не Крутин? Ведь я так долго была рядом с ним. Почему это случилось сейчас, а не раньше? Но Яков прав. Все потом. Завтра Якову как судебному следователю надлежит отправиться в Петербург по делу поимки опасного преступника. И на обратном пути нас ждет гостиница в Ярославле. Нас ждёт свидание. И я приеду туда. На один день. Сошлюсь на дела Императорского человеколюбивого общества. Крутин мертв. Но это уже не важно. Мы так давно ждали друг друга.
Яков
Сделал все, как хотел. Постарался, чтобы номер гостиницы не был похож на унылый стандарт. По крайней мере, на эту ночь, и только для этой женщины. Я приехал раньше, но коридорный уже обставил комнату. Шампанское, фрукты, конфеты, цветы. Но все — не так. Не для Анны. К ее приезду ещё есть время. Неожиданно начинаю нервничать. Право слово. Юношеские страхи: вдруг не приедет, вдруг в дороге что-то случится, вдруг не понравится. Казалось бы, титул дамского угодника никто не отнимал, а волнуюсь, как мальчишка. Это же Аня! Вот именно, это Анна. Господин подполковник, что с вами?
А я вижу неуемный восторг в солнечных глазах «Как! Неужели Вы мне поверили?»; ловлю невыразимо-удивленный влюблённый взгляд, когда ее замерзшая ладошка принимает мое дыхание и мои невыразимые чувства. Властное «Изыди, дух!» в зеркалах и исступленно-злобное лицо Ферзя. Отчаянно-бесстрашное «Нет!» перед дулом Разумовского, пена белых юбок из-под платья, защищающие руки-крылья,
а потом, в слезах «Хотела вас позлить». Страдающие глаза «Меня не должно быть. Я — зло». Копна волос, обнажённое плечо, измазанное личико, приникшие ко мне в изнеможении. Спящая и охраняющая у больничной кровати, ее рука — в моей. Решительная и гордая «Благодарю, вы принесли мне много боли». Растерянная в мольбе и раскаянии «Прости, я так мучила тебя!»
Сколько ещё? И ещё! И каждый раз разная, необыкновенная, невообразимая, непредсказуемая. Каждый раз новая. Как не нервничать? И так будет всегда. Каждый раз. Тихо скрипнула дверь. Я поднялся. Она!
Анна
Поднявшись навстречу, застыл. Растерянный, беспомощный взгляд. Глухо, хрипло: «Анна» пережатым горлом. Господи! Что же мне делать с вами, Яков Платонович? Мои руки — на груди, плечах, шее, на щеках. Родной! Губы тёплые, застывшие. Люблю! Ожил немного. Обнял осторожно и припал к губам, как к роднику. Мы вместе! Ты здесь! Я рядом. Голова кружится. От поцелуя не хватает воздуха. Надо хотя бы пальто снять. Посреди комнаты целуемся, а я с мороза в одежде!
Яков
Освободившись от волнения, свой бесценный дар осторожно освобождаю от вещей. Перчатки, платок, шляпка, пальто. Постепенно, с упоением. Анна! Ещё румяная от мороза, вся светится. Нет, это румянец от смущения. Анечка! Что же ты?
Анна
Мои руки в его сильных руках, мягкие губы — на каждый мой пальчик. Нежно, трепетно. Люблю! И вдруг глубоко вздохнул и обнял, и замер. И я затихла, как птица в бережных ладонях. Мы долго стояли, припадая лицом к лицу, в нашем любимом жесте, слушая друг друга, привыкая и проникаясь. Время застыло. Ласково обняло нас. А потом медленным медовым потоком понесло навстречу. Минуты перепутались с часами, часы с секундами.
Яков
Всё вокруг напоено любовью. Любой предмет, любое движение. Воздух искрится от нашей нежности. Кожа горит от страсти. Ночная тишина расцветает от слов. Мы едины. И разорвать невозможно. Плывем друг в друге, как на трепетной волне. И я не знаю, где этому конец. И нужен ли он? Она становится мной, а я — ею. Нет границ ни мыслям, ни чувствам, ни телам. Я только знаю, что слово «жена» слишком неправильно. Она — моя жизнь. Мой источник, моя награда, покой в конце пути, она — все, что я есть.
Анна
Ты моя нежность, мое дыхание! Рассыпаюсь брызгами, чтобы напоить. Рассеюсь светом, чтобы согреть, стану опорой, чтобы подержать. Стану любовью только для тебя. И сил нет от тебя оторваться.
Яков
Волшебная ночь прощалась с нами утренней зарей, а мы еще глаз не сомкнули. Аня смеется. Говорит, боится заснуть, потому что караулит. Вдруг опять исчезну. Анна Викторовна, даже если захочу — уже не смогу. Моя половина — здесь, со мной, никуда я от нее уже не денусь. Обнимаю ее за нежное плечо, лаская шелк кожи, и наслаждаюсь счастьем в её глазах, ее рука — в моей руке, на своем месте — на груди. Мы стали целым.
Анна
Он думает про нас. И наше будущее. Пусть Нина остается в лечебнице, а мы уедем в Париж. И действительно откроем агентство. И я получу диплом. Господи! Наша свобода уже близко. Осталось только убедить родителей.
Яков
Не могу унять улыбку. Она говорит о нашем плане, а я целую ее глаза. Но вдруг замолкает, прижимаясь ко мне. Над нами безмятежно течет радость. Я всегда знал, что мы будем вместе. И она тихо, нежно отзывается эхом: «А я всегда любила только тебя».
Анна
Стук в дверь. Боже мой! И здесь — роковая случайность! КТО? Но Яков, смеясь, поцелуем увлекает назад, на подушки. Это завтрак. Пора вставать, а мы… Нет. Нам, кажется, еще не пора.
Яков
Время разноцветными каплями меняло пейзажи по сторонам пролетки. Она мчалась на вокзал. А я был счастлив. Улыбка упорно не желала слезать с лица. К черту анализ! К черту контроль! Я счастлив! Хотелось кричать и петь. Чего от себя совсем не ожидал. Мы вместе, и этого уже не изменить. Ужасы, несчастья, боль последних лет растворились бесследно в одном слове — вместе! Всю дорогу в Затонск я видел её смущенные счастливые глаза, застенчивый румянец. «Нет сил с тобой расстаться!» — слова бросали в жар. И приводили в странное состояние благостного восторга. Это ненадолго, любимая, осталось совсем немного!
Анна
Осторожно и бережно он поддерживал меня на ступеньках. Спускаясь к дилижансу, я хотела сохранить тепло его рук, радость его сердца. Казалось, расстаться невозможно. Взгляд его говорил тоже самое, когда он прислонился лицом к лицу в нашем сокровенном жесте, тихонько вздохнул, закрыл глаза, и я почувствовала его тоску и любовь. Это ненадолго! Скоро все поменяется. Дилижанс тронулся, но сколько еще можно, я видела его фигуру в окне. Он улыбался! В первый раз за много лет безмятежно и счастливо. Мы вместе!
Коробейников
Наш Яков Платонович появился на пороге непривычно радостный. Светится, как праздничная лампочка. Путает страсть с властью. Ну чего уж не понять. Мы понимаем. Только у нас тут самоубийство судьи прямо в судебном зале.
Яков
Серебряная пуля резко стряхнула эйфорию свидания. Та самая? Дело принимает плохой оборот. Судья убит как под гипнозом. Украденная из хранилища пуля — признак картежника. Жена судьи сообщает о пропаже крупной суммы денег. Проигрыш в карты или… ?
Анна
В этот раз поговорить с папой и мамой придётся начистоту. Они живут не в браке. Они должны меня понять. Мы столько лет с Яковом любим друг друга. И будем жить вместе! По-другому уже быть не может.
Зайдя в столовую, заметила их смущение. Право слово, как два школьника. Услышав о Штольмане, папа ощутимо напрягся. Мама смущенно опустила глаза. Моё решение жить с ним без брака восприняли почти спокойно. Слухи донесли, видимо, что мы помирились. Да и я вижу, что у них все не так плохо. И они встречаются? Как это здорово. Зачем? Конечно же, из-за чувств. Так же, как и мы. Мама с папой переглянулись молча. И Париж, наверное, их не совсем, но частично устроил. Я так думаю.
Яков
Похоже, затонский следственный отдел обзаводится отрядом невест. С утра посыльные снуют от Антона Андреевича и Николая Васильевича с конфетами, цветами и другими женскими сюрпризами. Не пора ли и мне порадовать мою Аннушку. Хватит таиться. А для меня, как подарок, записка от нее. Аня пишет, что в самоубийстве судьи замешана табакерка. Та самая, которую он выиграл в карты.
Коробейников
Слухи о воссоединении наших влюблённых все-таки верны. «Quae est principium eius es» — все приходит к своему началу. Яков Платонович говорит о духах, о записке Анны Викторовны. Но сложить два и два я умею. Он из Петербурга, она из Ярославля приехали в одно и то же время. Но главное, наш хмурый сыщик сияет, как начищенный медяк. И я — рад! Очень рад! В последние месяцы смотреть на них было невозможно. Переживали все. А сейчас господин Штольман раскрыт и сдался. Как отставка? И они с Анной Викторовной уезжают за границу? А как же…? Вот и хорошо. Но если только мы услышим, что Анна Викторовна несчастна, достану его в любом Баден Бадене! А вот без них опять будет пусто. Правда, Цезарь? Мы с тобой ещё повоюем? Или невесту тебе найдём?
Анна
Со мной что-то происходит. Как будто я разделились. Одна Анна продолжает жить обычной жизнью, а другая любит. И эта любовь огромна, как мир. Она питает меня. С ней я — уже другая. Лучше, чище, спокойней. Иногда, кажется, что не вмещу её в себе. Боюсь расплескать. Из-за этого хочется двигаться плавно и осторожно. Любовь дарит мне покой и радость, и я улыбаюсь и ей, и всем. Мне невыносимо хочется дарить её Якову. И он знает это, ведь от него сейчас мне принесли изумительный букет моих любимых красных роз! Александр Францевич удручен, нет, просто убит моим отъездом. Но удивительный человек, ни о чем не спрашивая, желает нам с Яковом семейного счастья!
Яков
К вечеру после допросов и дознаний картина стала ясна. В Затонске существует магический предмет — табакерка, с помощью которой преступник гипнотизирует жертву. Та добровольно отдаёт ему деньги, а затем убивает себя. Таким образом, табакерка переходит из рук в руки. На этот момент два человека погибли, лишившись большого капитала. О существовании магических предметов можно спорить. Но они есть, и наш случай это подтверждает. Вопрос: кто этим занимается? Сообщник Крутина? Или… Скорей всего «или», потому что у Полины случился взлом квартиры. Необходимо срочно спрятать их с Анной в безопасном месте. Лучше в доме у Мироновых. Надо поставить там охрану. Аня объявила наши отношения родителям. Они, похоже, смирились, потому что мой приход не вызвал осложнений. Мария Тимофеевна спокойно приняла Полину как невесту Антона Андреевича, а меня как… жениха или неизбежность? Аня вызвала на улицу и сообщила ещё более тревожные вещи. Дух Клюева настаивает, что он — не Крутин. Видимо, это должен подтвердить некий Мастер Чи из Петербурга. Сыщик-Аня ему верит, и факты вдруг показывают то же самое. Моя интуиция просто плачет, что Аня права. Тревожусь, очень тревожусь. Но как её защитить от Крутина?
Анна
Он согревает моё лицо губами, целует и, чувствуя его тревогу, понимаю, что прошло не два дня, а целая вечность. Невыносимо быть разделенными. Мы ужасно скучаем.
Яков
Необъяснимая смерть Клюева, магическая табакерка, гипноз при убийствах. А сегодня ещё странная смерть ювелира, ограбление лавки, и в его сейфе обнаруживаем эту самую табакерку. Талисман Робезпьра, украденный в Париже, в который, по легенде, вложен злой дух. Моя невосприимчивость к гипнозу тут бессильна. Табакерка излучает необъяснимый свет. Без чёрных очков на неё смотреть невозможно. Под крышкой знак Абраксаса. Легенда неумолимо превращается в правду. Нужно немедля найти парня, который пытался сейф вскрыть и сыпанул нам перец в глаза! И я понимаю, что часы опасности заработали. Немедленно к Мироновым!
Анна
Полина предложила прогуляться вокруг дома. Мы вернулись, когда наши рыцари входили в дом. Поиски вора табакерки привели их сюда.
О магических предметах в книге ересей была целая глава. Вы же читали, Яков Платонович. Как нет? А Полина говорила… Чувство недоумения и опасности кольнуло в сердце. Но к окну прилипло лицо алтайца. Сыщики бросились за ним. Лицо Полины вдруг стало жестким. Она подошла ко мне с кулоном в руке.
Яков
Время увеличивает темп. Факты собирают угрозы. Алтаец, взломщик в лавке, оказался в усадьбе Мироновых. На допросе городит какую-то ерунду. И вдруг появляется Анна. Ещё не разобравшись, что меня в ней настораживает, вижу жуткий голубой свет из табакерки в её руках. От него начинает болеть голова, и я раздваиваюсь. Одна половина спит, но все понимает при этом. Вторая выполняет приказы Анны. Табакерку отдаю, не понимая, зачем это делаю. Алтайца отпускаю. Анна что-то мне говорит, хотя не помню что. Но у меня в руках пистолет, я должен выстрелить себе в висок через час. Она так сказала. Моё живое сознание пытается сопротивляться, но я как в глухом длинном коридоре. В конце его моя вторая часть что-то делает, и я не могу ей помешать. Дуло револьвера приближается к виску. Знаю, что сейчас убью себя, но коридор уже бесконечен и выйти из него нельзя. А время приказа вышло. От этого очень больно. От предельно-мучительного сопротивления пот заливает глаза. Кто-то пытается мне помешать, но приказ надо выполнить, иначе… Что иначе, я не знаю. Взорвусь, сойду с ума от боли или что-то ещё. Сопротивляюсь крику, меня бьют по щекам. В коридор врывается голос Коробейникова, и я просыпаюсь. Это был сон? Нет! Алтаец ушёл, табакерка пропала. Телеграмма от Петра Ивановича подтвердила, что Клюев Крутиным быть не мог. Значит, Крутин ещё здесь. Нас развели, обманули. Уже неважно. О боже! АННА!
С этого момента время уплотняется. Яростное лицо Трегубова, побелевшее — Коробейникова. Анна с Полиной пропали. Грудь сдавливает болью от ужаса и отчаяния. Дыхание перехватывает. Тёмный зверь ярости внутри ощутимо напрягается и делает стойку на все четыре лапы. Часы опасности начинают отсчет.
Яков
Дома Анны с Полиной нет.
Пока мы обыскивали город, мозг сосредоточено нанизывал факты в ожерелье событий. Из него, как из осколков разбитой вазы, собралось лицо… Полины. Как же мы раньше не разобрались! Она — не жертва, она и есть Крутин. Но Антон Андреевич сейчас не поймет. Он в истерике и не соображает, что говорит.
Утром на выезде из города нашли брошенную расхристанную карету. Видимо, дальше они пошли пешком. Следы ведут вглубь леса. По морозу далеко не уйдут. Значит, недалеко сторожка или ещё что-нибудь.
Анна
В светлом тумане встревоженное лицо Натальи Павловны. Она зовёт, требует проснуться. Время уходит. Какое время? Будит запах сосновых досок. Надо мной деревянный потолок. Где я? Голова раскалывается. Тошнит. Внутри горячо. Слабость. Что я пила? Напротив, на лежанке спит Полина. Она — Крутин, и она меня отравила. Я знаю. Но это уже неважно. Надо идти. При подъёме пол ушёл куда-то вверх. Головокружение. На улице холодно и светло. Лес. Где мы? Надо идти. А сил нет. Где Яков? Но надо идти.
Яков
Следы уводят все дальше, но я не уверен. Как я всегда её находил? Любимое лицо передо мной и неожиданно внутри появилось тепло. Оно направляло, и я бежал за ним. Только бы с ней все было в порядке! Главное, я уверен, что жива. Тепло внутри не обманывает.
Анна
Поднимаясь и падая, я пыталась уйти подальше от сторожки. Каждый раз подниматься все тяжелей. Пелена слез не давала видеть дорогу. Ещё раз — и я уже не смогу подняться. Он меня не увидит. Надо хотя бы сесть.
Лес становится совсем размытым. Деревья кружатся вместе с небом. Недалеко два чёрных силуэта несутся ко мне. Яков! Я здесь. Душа тянется к нему. Но голоса нет. Темно.
Яков
Впереди, под деревом чёрное пятно шубы, белый платок. Анна! Господи! Тревога рассыпалась мелкой дрожью. Аня без сознания. Холодная, бледная. Её надо немедленно в больницу!
Не ощущая ноши, я бежал через лес. Пролетка. Все хорошо. Где Полина?
Фляга с водой, глоток. Она приходит в себя, но шепчет: «Сторожка в лесу». Укрываю пальто. Целую.
Всё, все, родная моя. Люблю тебя. Все хорошо. Пролётка трогается.
Так, а теперь — Полина!
Коробейников
Черт меня дёрнул отвезти Пелагею к Мироновым. Знал же, что за Анной Викторовной неприятности табунами ходят. Уж лучше в камере запер, чем так.
Пелагея, любовь моя! Где же ты? Что же тобой? Где же они были, если Анна Викторовна в таком состоянии? В сторожке? Где?
Яков
Как же ему объяснить? Сейчас он не услышит. Сторожка пуста. От неё удаляется женская фигура с саквояжем. Догоним. Ноша тяжела, очевидно. Она оборачивается. Выстрел. Падает городовой. Дьявол! Вот тебе и жертва Крутина. Всех провела и охранку тоже. Куда же, Антон Андреевич? Куда он? Она же пристрелит его. Второй выстрел — в меня. Пуля — рикошетом. Третий выстрел снес шапку с Коробейникова. Черт, что он делает, дурак! Она же пристрелит его, стерва! Ну, все, четвёртый выстрел мой!
Коробейников
Она под гипнозом — это ясно. Жёсткий незнакомый взгляд. Дуло пистолета на меня, в упор. Не понимаю. Любимая, это я, очнись! Выстрел. И, как в страшном сне, на её виске медленно набухает вишенка крови. И Пелагеюшка как-то очень, очень медленно оседает на снег. Глаза открыты, но меня уже не видят. На меня холодно и безжалостно смотрит ее смерть. Нет! Пелагея! Нет!
В жутком кошмаре надо мной с револьвером в руке, появляется Штольман. Ярость накатывает волной. Я уничтожу его! Он УБИЛ мою невесту!
Яков
Коробейников по-мальчишечьи отчаянно плачет на трупе Полины. Саквояж полон денег и драгоценностей. Вина её доказана.
И моя вина — тоже. Не разобрался. Не проверил. Да черт с ней, с виной. Как эта мадам сумела в куски разнести неплохого сыщика? Чтобы так размазать мужчину, нужен талант! Хотя, кто из нас не рыдал от женщин!
Неожиданный хук в скулу, заставляет собраться.
Ого! Он, не шутя, решил меня убить. Это хорошо. Значит, не пустит себе пулю в лоб. Драка, так драка. Заодно и поговорим.
Коробейников
Я убью его! Пусть не пытается объяснять, почему она — Крутин. Он ошибается! Он, как всегда, ошибся! Невыносимая боль разрывает грудь. Он застрелил её! Но Штольман не даёт себя бить. В его стальных тисках тяжело сопротивляться, а он все говорит и говорит. Но все это уже не имеет значения. Она любила меня!
Яков
В прозекторской повисла пронзительная тишина. Не знаю, как звали эту женщину от рождения, но ей не меньше тридцати пяти и она девственница. Мы с доктором молчим. Сейчас, принимая смерть, перед трупом обманувшей его любимой женщины, Антон Андреевич становится мужчиной. Здесь и сейчас он готов принять правду, как удар. Вопреки своим правилам я готов сострадать. Потому что не сломаться в таких случаях может только сильный человек.
Анна
Холод проходит. Тошнота и боль тоже. Но слабость и видения, как вихрь, не отпускают. Я и Полина — сестры. Черная месса, свечи. Костер. Черная книга, обряд, шкатулка, лес, снег, Яков, успокаивающий голос. Хочу к нему! Сейчас. Нет, я — не Раймонда! Хочу жить своей жизнью. С ним. Навсегда. Яков!
Крепкие пальцы охватывают руку. Надо мной глаза. Тревожные и внимательные. Родные. Успокаивают: «Все позади. Она мертва». Яков здесь и не уйдет. Можно вздохнуть, можно жить, можно радоваться и любить.
