Яков

Вопреки прогнозу доктора «Она скоро поправится», Анна хворала еще четыре дня горячкой и слабостью. Александр Францевич считал, что ее опоили неизвестным ему наркотическим веществом. Как пять лет назад, так и сегодня, за поимку преступника Анна жестоко платит собой. Может быть, под небом Европы эта убийственная закономерность исчезнет? Одна мысль, что она останется одна в больничной палате, отзывалась глухой болью в груди. Сейчас мой гостиничный номер смутно напоминал тюрьму. И Александр Францевич, уступив глазам своего любимого доктора,  разрешил мое присутствие. По надобности отлучаясь в управление, я спешил обратно в палату, как домой, к чудесной улыбке, к любящим глазам на осунувшемся лице, к шелковой волне волос на подушке, зная, что ей со мной легче. Анна подробно рассказала сны, связанные с катарами, которые начались с покупкой книги ересей. Описала Гийома и мессы с сестрами. Вспоминала поведение Полины. Но чаще спала, и в такой момент я открывал для себя, что спящая Аннушка — это необыкновенное чудо. С лица слетала тревога. Кожа светилась детской безмятежностью. Она напоминала милую сердцу, искреннюю и открытую барышню из Затонска. В такие минуты нежность переполняла меня, накрывая горячей волной. Я наслаждался ее покоем, ее тихим дыханием. Все позади. Она жива, со мной и скоро поправится. Рядом с ней легче думалось. Все проблемы легко решались и после рассказов Анны недавние события виделись яснее.

Иезуитский план - представить Клюева вместо себя - Полина разыграла, как по нотам. А в момент убийства несчастного никто и не заметил в истерическом жесте отравленную иглу в шею. А чего стоит ее беспощадность в отношении Коробейникова? Оценка достойного жениха оказалась равна пуле в лоб. Гениальный план - заморочить голову сыщику, чтобы что? Подобраться к Анне? Не только. Ведь быть в центре расследований весьма удобно. Зная о наших планах, похищение Анны провела изобретательно и расчетливо. Теперь мне понятно, что именно для этого она приехала в Затонск под видом жертвы. Для этого познакомила Анну с книгой ересей. Короткий пожар в магазине, отравление Коробейникова, убийства и ограбления с помощью талисмана. Все дела, в которых учувствовал гипноз, сшивались сейчас в одну нить, представляя чудовищную картину. Во всем

чувствовался холодный ум великолепного стратега. И все только для похищения Анны. Значит, цель была еще грандиозней, и я догадывался какая. Ходы она продумывала блестяще, но только с Анной и со мной просчиталась. Я мешал ей, и убрать меня был призван гипноз магической табакерки, который мы с Анной до сих пор вспоминаем с содроганием. Теперь Полина в морге. Дело закрыто. Но вопросы остаются. Она знала, что обычному гипнозу я не подвластен. Как? Значит, в Охранке есть люди, бывавшие на ее сеансах? Значит, талисман был украден для меня? Откуда взяла и куда дела магическую табакерку? И где её подельник? Тревога не оставляет меня. Доверившись авторитету охранного отделения, я не прислушался к извечной интуиции. Как профессионал, восхищался ее тонко продуманным планом, но приходил в ярость от собственного небрежения и слепоты.

Как можно было не обращать внимания на странные случайности, кричащие несоответствия? И, что немаловажно, я не согласовывал наши с Анной действия. Мешали безумные ссоры, недоразумения, непонимания и случайные обстоятельства. И будущем, Анна Викторовна, нашим расследованиям они не будут мешать! Я их просто не допущу!

Но сейчас, после смерти Полины, слег Коробейников. Все-таки сломался. Запил и почти пропал. Спасибо Николаю Васильевичу, он по-отечески заменил нас, сыщиков, в управлении. Оружие у Антона Андреевича конфисковали. Так сказать, во избежание. Трегубов дал ему шанс. Предложил оставить его в покое, справедливо полагая, что мужчина должен справиться с горем сам. А мне требовалось ехать в Петербург. И отправился, как только моя красавица поднялась на ножки и смогла проводить меня на вокзал. Пока мы дожидались состава из Москвы, Аннушка, подшучивая, рассказывала о сплетнях Домны. По словам служанки, весь город беззастенчиво ожидал нашей помолвки и, появляясь везде вдвоём, мы уже никого не шокировали. А вообще-то мы нервничали оба. Поездка должна была решить наше будущее в начальственных кабинетах Петербурга. Стоя в клочковатых облаках паровозного пара, мы тихо прильнули друг к другу, чтобы молча пожаловаться на разлуку.

***

Столица встретила метелью. Не заезжая в гостиницу, остановился у помпезного парадного Департамента. Генерал, как всегда, с ходу ввёл в курс дела. Полина оказалась потомственной шаманкой. Только вот шаманствовала она слишком вероломно и опасно. И сейчас проверяется по поводу всех громких нераскрытых преступлений. Сергей Эрастович, ни в чем меня не обвиняя, не понимал только одного, зачем Полине понадобилась Анна. Теперь я знал, что ему ответить. В тринадцатом веке последние  катары спрятали несметные сокровища в замке Монсегюр на юге Франции. И где они находятся, теперь знают только мертвые. А спросить их может исключительно Анна. План Полины - найти с ее помощью сокровища катаров - провалился. А уж я постараюсь, чтобы охотников спрашивать больше не нашлось. И уже под занавес генерал сообщил главное: мой вопрос о разводе уже направлен в Синод и со дня на день должен быть рассмотрен. Бумаги на восстановление титула придут в конце недели. Я оправдан!

Нежинская, тюрьма, Крутин неотвратимо уходят в прошлое и останутся там страшным сном.

Анна

Дни тянутся мучительно-вязкой лентой. Скучаю. После отъезда Якова грустью отмучились уже два дня. И чудесным свиданием, несмотря на боль и слабость, казались дни в больнице. Яков спешил в палату, целовал руки, приникал к моему лицу в доверчивом жесте, и мы замирали так, отдыхая от разлуки и тихонько сверяя свои души, а потом говорили, пока я не засыпала от слабости. Но даже во сне я чувствовала его рядом. Он держал мою руку, и мне становилось легче. Между забытьем и сном он рассказывал мне про свое задание и отношения с охранкой. Заглядывая в его таинственную жизнь, я до сих пор не понимаю: как ему удалось не сломаться под чудовищным гнетом обстоятельств? И только теперь, зная, что ему пришлось вытерпеть, через что пройти, молюсь, чтобы его отставка быстрее стала реальностью. И он более никогда не страдал! Яков опасается, что

интерес охранки ко мне не закончился бы вынужденным сотрудничеством. Особенно сейчас, когда власть меняется. «Они это умеют. Поверь». Он говорил об этом с тревогой, и слегка подрагивали руки. Верю. И помню полковника Варфоломеева. Но чувствую, пока мы вместе, нам ничего не грозит. Ведь мы скоро уедем. Трудно сказать, как папа и мама отнеслись к нашим отношениям, или с пониманием, или с безысходностью. Но меня никто не укорял, никто не пытался отговорить. Яков как мой жених или муж для них — состоявшаяся неотвратимость. Так же, как наше с ними расставание, к которому они относятся со смирением проигравших. Я им благодарна за это! И для меня уже неважно, состоится развод или нет. Я не желаю Нежинской каторги. Я свыклась с мыслью, что мы уедем. Что мой родной город останется в прошлом, и с хорошим, и с плохим. Но знаю одно: мое сердце и душа связаны с Яковом. Навсегда и неразрывно. Он часть меня. И отъезд для меня - это надежда, свобода, счастье и любовь. Но если нашу совместную работу, Яков Платонович, я могу представить в малейших деталях, то семейную жизнь с вами вдали от дома представить пока странно и сложно. Но, пока этого не произошло, я жду, считая дни, терзая сердце страхами и тоской. И, в тоже время, заверяя себя, что все хорошо. От его вестей зависит наше будущее.

К вечеру ко мне в приемную заглянул растерянный Николай Васильевич. Немного помучавшись и поговорив о Штольмане, попросил помощи. Уже неделю наш начальник сыска в ипохондрии и запое. И, наверное, без меня не обойтись. Тут полицмейстер напряженно, с прошением посмотрел мне в глаза, помял фуражку и вышел.

Коробейников

Только одна мысль в клочья рвала сознание: «Её больше нет и не было». Она разрушала жизнь, убивала меня кровавой вишней на виске. Ее нет и не было, потому что я полюбил преступницу! Я — совершенный профан в деле сыска, наивный, доверчивый мальчишка, не смог увидеть очевидного. Нет, и не было любви, которая стала моим смыслом. А других смыслов я сейчас не хотел.

Анна

С решительным и жестким намерением поднять друга из безжизненного уныния, открыла холостяцкую дверь и столкнулась с плотным духом тоски, немытого тела и спиртного. Под ногами пустозвоном перекатывались толпы винных бутылок. Антон Андреевич валялся поперёк кровати, раздавленный, измятый, но хотя бы не пьяный. Это вдохновило надежду, что я справлюсь. Выглядит он плохо, но жить будет. Ну, нет, Антон Андреевич! Просыпайтесь Антон Андреевич. Вставайте! Даже не мечтайте полежать! Мы уходим на прогулку, свежим воздухом подышать. Неподвижное тело не хотело сдаваться, и это распалило мою решимость еще больше. Ну, уж нет, Антон Андреевич. Нет! Однажды вы спасли меня. А теперь я должна спасти вас.

Ой-ой! Мамочки, спасите меня! У него тут еще и мыши бегают!

Коробейников

Секунда - и Анна Викторовна взлетела на стул и орала так, что невольно пришлось слезать с кровати. Странно! Духов не боится, а мышонка испугалась!

Анна

Морозный воздух вернул ему способность говорить. Но если Антон Андреевич и дальше так будет себя «есть», то действительно не сможет вернуться в полицию. Но он же хороший сыщик! Талантливый сыщик! А на нем лица нет, тени под глазами.

Потухший болезненный взгляд. Что же эта Полина с ним сделала?!.. Сейчас, напротив, надо бы взяться за дело, пока Штольмана нет. А если нужна моя помощь, то я всегда рядом.

Яков

Трудно сказать, поймет ли меня Нина, но сообщить о разводе я ей обязан. Мне нужна моя жизнь. Я сделал все, что мог, для нее и не могу больше ждать. Смертная казнь ей не грозит, и это самое главное. В больничном платке и пальто, осунувшаяся, с остановившемся взглядом, Нина, похоже, не понимала, что я ей говорил. Но, неожиданно, в морозном воздухе глухо и напряженно прозвучало едва слышное: «Меня убивают каждую ночь». Мертвые слова заставили дрогнуть, я в ужасе смотрел на ее застывший профиль. Результат дрессировки, пыток или она приходит в себя? Доктор Ланге уверяет, что разумной речь пока не может быть. Вероятно, это часть ее бреда. Но я думаю, запрещенные мной методы он все-таки применяет. И развод развяжет изуверские способы лечения этого палача.

Коробейников

Восходящая звезда русской поэзии Мария Ольшанская убита в доме миллионщика Горелина. Ее жених хотел покончить собой, но неудачно. И Николай Васильевич не оставляет мне выбора. Служба ждет. Долгий разговор в камере с господином Горелиным в край истрепал нервы нам обоим. Его история напоминала мне мою и бередила еле зажившие раны. Поначалу господин неудачливый покойник пытался взять вину на себя. Но затем под давлением фактов признался, что хотел обставить смерть возлюбленной как можно романтичней, в виде смерти от ревности. Если романтическая смерть вообще имеет право существовать! Жених нашел ее труп в парке, в снегу красивая смерть была под вопросом, а невеста этого опасалась больше всего. В этом месте истории захотелось или выйти, или просто закрыть ему рот. Потухшие глаза Полины резали сердце. Неужели смерть можно превратить в театр ревности?! Хотя, надо признать, соперник у него таки был.

Яков

Внеплановая аудиенция у генерала оставила его в изумлении. Я знаю, Сергей Эрастович меня не понял. Возможно, возвел меня до положения безумного. Возможно. Но это мой выбор. Ведь генерал ясно определил положения закона — развод с Ниной лишает Володю опекуна. Он обрекает мальчика на разграбление и сиротский дом. Помилование для Нины запрещено. Но, если Нина остается в лечебнице, как в тюрьме, с тенью каторги, то Володя остается со мной. Мой выбор определяет моя честь. Мой выбор подкрепляет уважение, с каким смотрю на себя по утрам в зеркало. Мой выбор определил пять лет назад венчание в холодной тюремной церкви. И моя любовь оправдала мой шаг. Доктор Ланге, очевидно, преследует свои цели, применяя пытки к Нине. И эти цели тоже определяют мой выбор сегодня. Если цена моей свободы — истязание больной женщины и сиротство

мальчишки — я отказываюсь от такой цены! И мне не жаль, что за развод изначально заплачено необходимостью поймать страшного преступника. Благодаря этому, еще от одного страшного зла этот мир уже избавлен. Выйдя из кабинета под выразительное молчание генерала, я почувствовал, что руки похолодели, и я не дышу. Сердце ныло. Я понимал, что только что вынес себе приговор. Нет, это нам я только что вынес приговор. Оставалась надежда, что Аннушка поддержит меня!

Анна

Наш милый аптекарь тревожился о племяннике, задержанного по делу Ольшанской. Соломон Яковлевич остановил меня у полицейского управления и со свойственной ему тактичностью умоляюще просил помочь. Несмотря на религиозные

запреты, он решился узнать у духа, причастен ли Иосиф Винер к убийству поэтессы. В тот же вечер Мария смогла поговорить со мной стихами, которые мне, кстати, понравились, но не в этом суть. Она указала место в парке, где можно найти улики.

***

Вот такой мне Антон Андреевич нравится. Постепенно приходит в себя. Глаза стали живее. Бледность сошла. Даже шутить начал. Что служба любимая делает! Дожевывая свой обед, пожаловался, что весьма раздражен адвокатом из Петербурга. Тот приехал два часа назад защищать Виннера, а уже успел насолить всем в управлении. Они с подозреваемым настаивают на свидетеле, в которого Коробейников не верит. А должен бы, поскольку он сейчас стоит передо мной в виде духа.

Коробейников

Господин Ульянов Владимир, как его бишь, Ильич, оказался личностью пронырливой и настырной. Пока мы обедали с Анной Викторовной, нашел в слободке родственников свидетеля — мужика без пальца, Елисея Горелина. Факты, как говорит Яков Платонович, начали раскручиваться. Анне Викторовне, похоже, дух указал искать улики на речке в парке. Кстати, скепсис напористого адвоката в отношении Анны Викторовны раздражал меня чрезвычайно. Если чего-то не знаешь, лучше помолчать.

Яков

Володя меня удивил. Обычно сдержанный в чувствах мальчик подбежал, вдруг обнял меня и, сияя всем своим существом, взахлеб рассказал, что мама выздоровела, что обнимала его и говорила, что соскучилась, всегда помнит его и любит. Чувства, рассказ, впечатления были подлинными. Значит, правда. В первый момент вспыхнула надежда. Все вскоре разрешится. Но реальность съела радостный порыв. Как это возможно? Ещё вчера Нина была растением. Обман? Мальчик в восторге рассказывал про аппарат увеличения способностей с помощью электричества, к которому его хотел подсоединить доктор. Но мама бросилась к доктору и вдруг вспомнила его. И что ему немного жаль, что не удалось попробовать. А то ему надо алгебру подтянуть… Он говорил, а мне казалось, ужас заморозил все внутренности разом. Все, что он рассказывал, было каким-то кошмаром, бредом. Володя странным образом уже не был для меня чужим. Я хорошо понимал, что пережила Нина, представляя ожоги на висках сына. Я хорошо понимал, что может быть с ребенком после этой процедуры. Я только не понимал, зачем господин Ланге, доктором его не назовёшь, провоцировал Нину материнскими чувствами. Я не понимал, каким чудовищем можно стать, если использовать методы, похожие на тюремные пытки. Даже если он подозревал, что Нежинская играла сумасшедшую, чтобы не попасть на каторгу, почему ему непременно нужно было, чтобы Нина заговорила? Что он хотел узнать? Который раз ее ложь разрушает мою жизнь!

Нельзя долго смотреть в глаза прошлому, иначе оно притянет тебя. Впрочем, что ещё можно ожидать от актрисы Нежинской? Злость, горечь обмана безжалостно травила меня.

Анна

Смерть дочери погибшего Елисея Горелина была оценена на заводе в три рубля. Владимир Ильич чрезвычайно раздражен молчанием общества по поводу такой несправедливости. Но я не чувствую глубокого сострадания к жертвам. Я вижу, что как человек эрудированный и знающий он преследует какую-то свою цель. Меня настораживает в нем эмоциональная сухость и внутренняя черствость Но не суть. Мы стояли на берегу речки. Я ждала возможности поговорить с духом Елисеева. В какой- то момент внутри меня начало что-то меняться. Я ощущала пространство, как себя. В нем появился тот самый Елисей. Внутренний холод толкнул меня в солнечное плетение, горло сдавило, и я увидела его мысли. Девушка в красном халате. Брезгливость на ее лице, жестокие, бесчувственные слова о дочери. Добродушие в глазах мужика, затем обида, жестокая и разрушительная. Рука медленно вынимает из кармана кистень, замах и Мария — на снегу, а его в следующий момент кто-то сбивает с ног. Елисей нелепо падает, ударяется и — уже дух. Нелепо, но неслучайно. Мария заплатила за жестокосердие. Елисей — за убийство. А справедливости все равно здесь нет. Высший суд определил наказание за трехрублевую смерть молодой матери.

Яков

Она в отчаянии металась по палате. Седая прядь отсвечивала в солнечных лучах. Не желая слышать, что помилование невозможно, она твердила, что есть люди, заинтересованные в ее освобождении, если она даст им некоторые документы.

Стоп! Папка Брауна, вот что надо было Доктору Ланге! Кто он? С кем связан? Кто его заставил играть какую-то ни было роль в моей жизни? Нина в истерике требовала, умоляла, отдать ей исследования Брауна. Для нее забрезжила свобода. А я понимал, что меня опять втянули в дурнопахнущую игру. Властьимущие играли Ниной, чтобы достать меня. Следствие пятилетней давности доказало, что у нее этих документов нет. Значит, опять я и Анна. «Пять лет, шесть месяцев и четыре дня»! Ноздрей коснулся морозный воздух на крыльце Затонской гостиницы, разрывающая боль в боку, запах грязного мешка на лице и, перед темнотой, голос француза: «Его еще не в расход. Он нужен!». Суд, пытки, недельная темнота подвала с водой, галлюцинации, голод, чахотка. Ради чего, ради вот этого?!.. Нина вытащила меня из воспоминаний. Невероятная злость, отчаяние, желание просто убить эту неженщину охватило меня. «Нет у меня этой папки! Нина, я сжег ее!» Неужели она не понимает, что оружие такой силы не должно существовать! Я спрятал её и сжег, и тем совесть моя спокойна. Ее лицо тряслось от злобы. «Ты не мог её сжечь», - в безумном исступлении постоянно кричала она. В это раз ей не удалось продать себя и меня заодно, как это делала она неоднократно. И, понимая, что каторги ей не избежать, Нина бросала мне в лицо проклятье за проклятьем, как будто пытаясь забрать меня с собой в могилу.

Нина

Он ушел. Не спрашивая, не прощаясь. Молча хлопнул дверью. Пусть. Тюрьма состарила его, но он остался все таким же твердолобым идиотом, как и был. Ненавижу его! Такая порядочность граничит с тупостью. Во что он верит? В справедливость? Дурак! Где она, эта справедливость? Когда князь шантажировал меня собственным сыном, где была это справедливость? Или когда подкладывал меня под Штольмана, где она была? И что справедливого было в моей любви к нему, когда он бегал за ворожеей? Он хотя бы понял, что его использовали и используют до сих пор? Нет в этом мире справедливости. Выживает изворотливый, сильный и без совести. Порядочный глупец! Папку он сжег! Болван! Это же свобода, и власть, и деньги! Не Браун, так другой… И чего этот чистенький идиот добился за четыре года пыток и истязаний? Совесть у него, видите ли! А у меня ее нет? А что этот садист хотел с сыном сделать, он видел? Ненавижу! Будь он проклят! Не поможет ему его совесть. И будет мучиться до конца своих дней! И я ему в этом помогу. Если даже папки нет, палач Ланге может предложить другой вариант. Без

совести это проще сделать.

Яков

Ночь перед получением отставных документов оказалась одной из самых страшных. Винить некого и обижаться тоже. За все буду отвечать сам. Впрочем, как всегда, как и положено. Нина, способность которой разрушать вокруг себя судьбы, оставлять после себя трупы, и в этот раз оказалась верна себе. Что ее заставило пойти в шпионаж? Деньги? Положение? Шантаж ребёнком? Все возможно. Сейчас это не узнать. Я могу представить, если на кону стоит жизнь любимого человека. Как поступить? Могу понять, но не простить все остальное. Я втянут в её аферы и последствия с самого начала знакомства и до сих пор. Разыгранная

чудовищная комбинация, внутри которой я оказался, не давала прийти в себя, собраться и мыслить трезво. Меня трясло. Голова раскалывалась, внутри полыхала злость, ярость, ненависть. В этом случае можно было подозревать всех, даже куратора. Документы такой силы, как папка Брауна, не давали спасть монархам нескольких стран. Это я знал доподлинно. И мое решение сжечь ее было продиктовано и этим соображением тоже. Немногим позже, волей заставив себя мыслить спокойно, я понял, что меня смущал прибор Клизубова. Кто его разработал? Не может ли такое же произойти с газом Брауна? Как кричала Нина, прогресс невозможно остановить? Да! Но из России надо уезжать. Перед грядущими переменами мы с Анной слишком заметны в этом обществе и слишком уязвимы теперь. А она — самое драгоценное, что есть у меня в этой жизни!

Анна

Дело закрыто. Антон Андреевич ожил. Пусть не до конца. Вечерний морозный воздух встретил меня вместе с Соломоном Яковлевичем. Счастливый дядюшка освобожденного племянника от всей души благодарил меня. Мне было неловко. А потом он меня просто озадачил. По его мнению, нет никакого Абраксаса, а есть искаженное слово начала еврейской молитвы. Все остальное совершенная абракадабра! В это невозможно поверить! Неужели он прав? Как явления и события, охваченные силой Абраксаса, могут быть выдумкой и абракадаброй? Этого не может быть. Надо обсудить с Яковом то, что я слышу. Домой меня провожал тот самый вредный адвокат. Не знаю, насколько вредный, но несчастный точно. За ним чувствовалась тень убитого брата, повешенного, поправил он. Чувство потери не оставляло его. Пусть он и отрицал, но меня невозможно обмануть. Прощаясь, я оставила ему право поговорить с братом. Как принципиальный материалист, он колебался (видели таких), но ощущение возможностей неизведанного ввели в раздумье. Неважно. Приглашение сделано.

Яков

Наутро посыльный принес записку от доктора Ланге. В ней было только три слова: «госпожа Нежинская повесилась». После пережитого меня не удивила пустота. Очередное зло оставило этот мир, как все знакомые мне преступники ранее. Понимая, что серьёзность сообщения надо проверить, через час я был в клинике на опознании. Видимо, смерть наступила недавно, и трупного окоченения ещё не было видно, только на шее ярко проступали кровавые синяки от широкой веревки. Простыня, как объяснил дежурный. Ещё раз посмотрев на женщину, безжалостно перекроившую мою жизнь, я без сожаления пошёл собираться домой. В душе оставались только горечь и безразличие. Сил не было даже порадоваться освобождению. Оставалось только забрать все документы, и больше мне в этом городе делать было нечего.

Анна

Неделя, как всегда, семь дней, а для меня — вечность. Чем ближе мы друг к другу, тем тяжелей разлуки. Дело Ольшанской закрыто. Господин Ульянов так и не решился поговорить с братом. Антон Андреевич потихоньку пришел в себя после самого сложного в его карьере дела. Город копошился в морозном дне. А у меня с утра странное состояние предвкушения. Вроде все, как всегда, но что-то неуловимо изменилось. Что-то не так, как всегда. И сердце беспокойно трепетало в такт мыслям. Задумавшись, я не сразу заметила в конце улицы знакомую фигуру. Душа неистово потянулась к ней. Внутри вспыхнул пожар. Самый любимый и самый желанный мужчина моей жизни шел навстречу, углубившись в себя. Уже явно видна усталость на лице, тяжелый взгляд. Жёсткая, собранная походка. Но все неуловимо поменялось, когда он заметил меня. Как солнышко вышло из-за туч, и на мой немой вопрос его лицо осветила счастливая мальчишечья улыбка. Мы стояли среди улицы, не смея двигаться. Счастье было настолько велико, что мои слезы непрошено пытались закрыть его лицо. Его улыбку. Это означало только одно — мы победили!

Продолжение следует...