Мария Миронова.

Сумерки торопили ночь. Свет лампы мягко растекался по столешнице, развешивая тени на весь кабинет. Виктора у окна в сумраке заметила не сразу.

- Ты освободился? Мы ждём тебя ужинать, — положив руки на спину, я почувствовала неладное. — Что-то случилось?

- Маша, прости за безобразие утром. Я повел себя… Ну, в-общем, неловко получилось, — он подошел к столу.

- Дорогой, я все понимаю, мы все — не в своей тарелке. И думаю, Яков Платонович на тебя тоже не в обиде. Представь, каково сейчас ему и Анне? Им помочь надо, а не вот это все…

Тяжело вдавив кулаки в стол, Виктор опустил голову.

- Ты же понимаешь, Аня и Реймонда, это до сих пор в голове не укладывается. Как с ней разговаривать? — да, моему приземленному мужу трудно представить нетривиальные вещи.

- Как со всеми, только на французском. Ты, похоже, до сих пор не можешь принять дар Ани и её Штольмана. И с этим надо что-то делать. Знаешь, давай отложим этот разговор и пойдём ужинать, а то нас заждались. И Яков Платонович тоже.

— Домна сказала, что ты его пригласила у нас жить? Маша! Как это согласуется…

Он выпрямился и хмурясь подошел ко мне.

-Виктор, во-первых, Ане нужна защита. Лучше один Штольман, чем полк городовых. А во-вторых… Он ее жених, и они почти женаты. Мы же с тобой знаем это, чего от себя скрывать, — он вздохнул, принимая мой взгляд.

- Да знаю я.

- А в-третьих…

— Маша!

В-третьих было бормотание в обнимку и тёплое дыхание в волосах…

Яков.

После назначения меня телохранителем Анны прошло меньше суток. В том, что Скрябин догадается, где Анна, я не сомневался. Как и не сомневался в том, что второй раз он не попытается проникнуть в дом. Но проявить осторожность не помешает. Осталось только ждать его действий.

Вечерело. Дом готовился к ужину. Служанка накрывала на стол. Анна ещё спала. Родители тихо беседовали в кабинете. Домашнее течение времени отбивали часы в гостиной. Непривычный семейный уют впервые в жизни заставил учащенно биться холостяцкое сердце. Будет ли такое и у нас с Анной? Какой дом мы построим? Чего больше в нем будет: обычности или детективных будней, если даже сейчас мягкая ласковость в доме обманчива? Впервые подумал, что тихие вечера, покой — разве это для нас?

Усталость от жизни? Нет, не моё. И скажем так: еще далеко и рановато. И мне, и Анне. Я так долго искал свою женщину! Нашёл для того, чтобы успокоиться, расслабиться и пить чай на террасе? Такое - не для неё. Пожалуй, это можно позволить себе в перерывах между захватывающим течением событий. А для меня главное — её счастье, её покой. Жизнь вместе — наш выстраданный приз. И то, чего мы хотим — не только детективное агентство под семейной крышей. Это ежедневное: «Ты со мной». Ощущение тепла внутри от того, что ты просто есть. Жар в груди от наших прикосновений. Это сила во мне, которая рождается от твоих глаз. Это моя защита для тебя. И твоя любовь. Наша любовь, для которой мы создаем семью и построим дом. Потому что женщина — это честь мужчины. Потому что ты - моя жизнь.

А сейчас покоя внутри не давала сыщицкая пружина, закрученная до предела. Вопросы облепили, как мухи. Впервые за всю мою практику мне надо спасти любимую не от того, что снаружи, а от того, что внутри. Как поговорить с Реймондой? Как принять её? Как не видеть в ней Анну? Трудный мужской вопрос.

Что такое этот клад? Насколько он дорог, что приличная компания преступников уже полгода гоняется за ним? Как выявить гипноз? Зачем подселили дух Реймонды? Найти клад?

Скорей всего, верить в городе нельзя никому кроме доктора, полицмейстера и Коробейникова. И то, до первого гипноза. Чем больше вопросов, тем больше я понимал, что все-таки встреча с генералом неизбежна. Я уверен, его тоже интересуют неизвестные сокровища.

Реймонда.

Очнулась резко. Не открывая глаз, пыталась вспомнить сон. Нет, вспомню потом. В монастыре залеживаться запрещается.

Но нежная простыня подо мной, светлая изысканная комната — и с головой накрыли ужас и страх. Нет, здесь нет ни монастыря,

ни паломников. Нет нашего дома, нет мамы, сестры и отца. Ничего знакомого. Нет Гийома И… не должно быть... меня!

Я резко села в кровати. Роскошный дом зажиточного купца, а может быть, и князя или аббата. Великолепие и изысканность. Брюнетка, напоминающая сестру. Если судить по платью — хозяйка. Дородная служанка. Ужасающий знак гностиков на стене. Как они здесь оказались? И, главное, мужчины в черном. Неужели инквизиция и сюда добралась? Хотя двое на служащих чуждой церкви не похожи. И все говорят на другом наречии. Дородный в черном назвался лекарем Александром. В церковной инквизиции тоже были лекари. Еще за столом сидел один такой же чернявый и кудрявый, как хозяйка. Очевидно, хозяин. А другой — плотный, широкоплечий, седой. Может, помощник или писарь? А впрочем, какая разница. Запомнишь их и толку-то.

Хотелось закрыть глаза и не видеть необъяснимые странности. Лучше сон вспомнить. В этот раз хоть как-то запомнился. На меня через окно смотрела девушка, поразительно похожая… на меня. Почти одно лицо, и от этого было жутко. Она что-то беззвучно говорила. Стучала кулачками по стеклу, даже кричала. Но слышно не было.

А может и сейчас, все это - сон. Чужой Гийом. Его узкоглазый помощник. Бег в лесу. Женский голос внутри. Богатый дом, странные люди, и двое из них похожи на ее вечных врагов. На ее убийц.

В гладкую белую дверь постучали, когда оглядывала себя в зеркале. На пороге стояла хозяйка, в необычном дорогом пурпурном платье. С высокой красивой прической. Я люблю красиво зачесывать свои волосы. Гийому нравился их каштановый блеск. Хотя ни дома, ни в монастыре это не разрешалось. Только Гийому нравилось. Гийом!.. Почему не помню его лица?

Сеньора протянула руку. Среди посвященных не поощрялся телесный контакт. Но здесь все правила вставали с ног на голову.

- Аня? – удивило слово, что сказала хозяйка. А она как-то тяжело вздохнула.

— Мадам? Мадемуазель? Я пришла пригласить вас на ужин. Вас зовут Реймонда? А я — Мария Тимфеевна. Можно просто мадам Мари, если трудно, - голос был высокий мелодичный. Слова она произносила нараспев, с придыханием.

Очевидно, меня по ошибке приняли за зажиточную гостью, поскольку сама хозяйка приглашает на вечернюю трапезу.

Память захватило жуткое мгновенье, когда раненным уносят Гийома с последнего ужина в замке аббата. А я — за ним в подвалы инквизиции.

— Да, я Реймонда Марти из Жюнак. Сеньора, Вы добрая женщина?

— Не знаю, уважаемая, вроде злой не называют.

— Нет, Вы из Добрых людей?

— Мадам, у нас все добрые. Вы отужинаете с нами, как…

гостья, — при этом она странно запнулась и обернулась к возникшему за ее спиной

высокому, знакомому с утра мужчине в черной одежде с пронзительными серыми

глазами.

- Познакомьтесь, пожалуйста, мадам Реймонда — наша гостья. А это Яков Платонович, наш… добрый друг, — и опять тяжелый вздох и какой-то виноватый сострадающий взгляд в сторону сеньора Якова. Следующее слово за именем — непонятно, зачем добавляют. И говорят они как-то странно, пусть и на французском. У знакомца, страстно обнимавшего меня утром, тоже был ужасно растерянный вид. Он, вглядываясь в мое лицо, как будто хотел что-то вспомнить. Может все-таки не из католиков… И подвал мне здесь не грозит.

- Мадам Реймонда, — голос сеньора Якова с хрипотцой, но хорошего, приятного оттенка и какой-то странно знакомый. Хотя где она его могла слышать, если только не утром и не во сне? Сейчас во снах много странного приходит.

- Мадам Реймонда, — видимо, она задумалась, потому что он осторожно взял ее за руку. А это нельзя чужому мужчине. — Вы не откажете мне в любезности поговорить с Вами после ужина?

— Яков Платонович, — хозяйка требовательно посмотрела на месье. - Может, не надо торопиться? — о чем она? И куда не надо торопиться?

В комнате стало совсем темно, служанка внесла свечи и с хозяйкой заговорила на странном наречии.

Сеньор со пронзительными внимательными глазами протянул руку. Что же, придется принять. Видимо, здесь ее никто не осудит.

Странно, и рука его знакома. Что это со мной?

По красивой лестнице с деревянными поручнями он провел ее в знакомый зал, в котором сейчас было много света. Как костер, горели круглые шары на стенах. При их появлении мужчины встали. Сейчас не было только дородного лекаря и невысокого мужчины. Она даже не запомнила его внешность. Место ей определили рядом с сеньором Яковом. Недоумение  вызвала роскошная посуда из чистого стекла. Она видела такую в прошлом году, когда через город проезжали купцы и везли королю заморскую посуду.

Примерно такую, как сейчас, пред ней.  Рядом лежали и непонятного вида железные ложки, и еще странные трезубцы рядом с блюдами. Она не решалась протянуть руку к кушаньям в середине стола, поскольку они были не знакомы. Может, все-таки сон? Но нет, сеньор Яков, заметив ее стеснение, молча положил ей пару кусочков из ближайшего блюда.

— Попробуйте, мадам, это вкусно, — а у самого вдруг в глазах смешинки, смеется над ней, что ли?

— Благодарю, сеньор, а можно Вас спросить?

— Да, конечно, — хриплый голос очень мягок.

— Вы не знаете, среди этих господ есть Добрые люди?

Пока она осторожно пробовала первый кусочек чего-то горячего и действительно необычайно вкусного, его взгляд вдруг стал крайне серьезен и напряжен.

—А Вы хотите их знать? — он, не отрываясь, смотрел ей в глаза.

— Да, мне было бы проще и не так страшно.

— Вам страшно?

— Да, очень.

- Почему?

— Я не понимаю, где я. Это не замок Монсегюр, поскольку его разрушили, это не Морелье, где я жила. Это дом аббата или купца, и мне хотелось бы знать его имя, — и вдруг я поняла, что слишком много говорю с незнакомым мужчиной. И все за столом внимательно слушают наш разговор. Захотелось уйти.

-Да, это не Ваши знакомые места. А хозяина зовут месье Миронов.

— Сеньор, а почему Ваша одежда черная? — зачем я это спрашиваю?

— Если она вас пугает, я надену другую.

— Нет, я не это хотела сказать… Вы не имеете отношения к католической церкви?

— Нет, и не имел, — он быстро и вопросительно посмотрел на входящего широколицего низкого человека с зачесанными назад волосами. Он что-то спросил его на странном наречии. Знакомым показалось первое слово «Антон, Антуан…».

Яков.

Говорить с ней оказалось не так уж и трудно. Впечатление — как от ребенка. Ей все здесь незнакомо. Все вызывает шок и страх. Да, Александр Франциевич был прав. Шестьсот лет — это не шутка. Как же ее разговорить, чтобы не испугать? И захочет ли она что-либо рассказать?

В столовую вдруг в волнении, не подождав, мимо Домны протиснулся Коробейников.

— Антон Андреевич, хорошо, что пришли. Что у нас там?

— Яков Платонович, — он запнулся, посмотрев на Анну-Реймонду, — вам в управление письмо посыльный принес.

- Антон Андреевич, дорогой, добрый вечер, присаживайтесь. - Мария Тимофеевна поднялась навстречу сыщику. — Домна, еще один прибор, — уже не скрывая волнение. Мы все за столом дружно испытывали то же самое. Неловкость вызывал уже один факт разговора с шестисотлетней женщиной. Ее странные для нас вопросы и ответы преподнесли нам реальность средневековья. И поставили перед фактом чужой и далекой жизни.

Конверт был из плотной простой бумаги и не из сегодняшней  почты. Написано в городе. Интуиция кричала имя написавшего, и я ей верил. Крутин! Или Скрябин. Генерал прислал бы нарочного, если бы вообще писал мне. Пробежав глазами строчки, я прочел то, что ожидал. Они нашли Анну. Быстро как-то. Значит, в городе есть их люди. Взгляды присутствующих нетерпеливо резали меня.

- Да, вы догадались — это от похитителей! — пришлось читать вслух.

«Сударь, если у Вас в руках сейчас Реймонда в теле Анны Викторовны, а она у вас, то я могу предложить сделку. Поскольку Вам, очевидно, очень хочется вновь услышать голос Вашей невесты, то придется привезти ее в замок Монсегюр  во Францию. И, таким же образом, как была сделана подмена духа Реймонды, после некоторой услуги с ее стороны, я верну назад дух Анны Мироновой. Все просто. С ожиданием Ваш…»

При слове «Моntségur». Реймонда вдруг вскочила, в испуге оглядывая нас.

— Кто! Кто написал послание?

— Мадам Реймонда, мы не знаем, — я поднялся вслед за ней.

— Что в нем, скажите? — она вдруг без стеснения, в страхе, схватила мою руку.

Я перевел, упуская упоминание Анны Викторовны.

— Нет, нет! Нельзя туда ехать. Это смерть, только смерть! — она вдруг заплакала, закрыв лицо руками, отчаянно и безутешно, как будто воспоминание об этом месте было для нее кошмаром.

Резко поднявшись из-за стола, Виктор Иванович решительно подошел к Реймонде. Опередив меня, обнял ее, плачущую, и молча повел на второй этаж. Мы все потрясенно провожали его взглядами.

- И вот как это понимать, Яков Платонович? — в повисшей тишине вопрос Марии Тимофеевны стряхнул оцепенение.

— Видимо, в замке произошла трагедия, и она об этом вспомнила.

- Нет, я о письме.

— Мария Тимофеевна, поверьте, это неожиданно и для меня. Очень странное и невыполнимое требование.

— Яков Платонович, — Коробейников задумчиво вертел в пальцах вилку. - А вам не видится в этом какой-то злой умысел? Может, нас хотят повести по ложному пути? Привезти куда-то. Куда? Ах, ну да, Реймонда об этом знает. Но она же сама не хочет ехать! — он, как всегда, в волнении, загреб пятерней подбородок. И он прав. Неужели можно было представить, что мы сразу согласимся на такое предложение?

— Антон Андреевич, успокойтесь, никто никуда не едет. По крайней мере, пока мы не выясним все детали и обстоятельства. Теперь допрос Реймонды просто необходим.

— Яков Платонович, — Петр Иванович уже с аппетитом налегал на мясо. — А как вы выясните все детали? Ведь нужны архивы…

— Да, и я хотел бы в связи с этим просить вашей помощи. Кто-то должен съездить в Петербург в охранное отделение, — Антон Андреевич завис с вилкой над картошкой под соусом, — и отвезти записку. Нам необходима поддержка. Да, нам нужны архивы. А в состоянии охранника я этого сделать не могу.

За столом повисло молчание. Дядюшка прервал его, вытирая салфеткой губы.

— Яков Платонович, мне это сделать несложно, когда ехать

— Я поеду! — спустившийся Виктор Иванович подошел ко мне. — Яков Платонович, прошу извинить меня за резкие высказывания и несдержанное поведение. Нестандартные обстоятельства помогут простить меня?

Я поднялся навстречу. Адвокат смотрел открыто, вызывая на диалог. Вот теперь это мой тесть!

— Конечно, Виктор Иванович, в такой ситуации всех нас извиняет шок.

— В таком случае, - крепкое рукопожатие и улыбка в уголках глаз. — Анне я дал успокоительного. Рассказывайте, куда надо ехать.

- Папа, и куда это ты собрался? — грудной родной голос остановил разговоры.

Все развернулись в сторону гостиной. С напряжением и еще покрасневшими глазами оглядывая нас, в дверях стояла Анна. Слава Богу! Наконец-то она! Я подхватился к ней, схватил ее руки. И снова ощущение цельности закружило пьяной волной.

- Аня!

— Вы можете мне объяснить, что здесь происходит? — не выпуская моих рук, она требовательно посмотрела на отца.

— Аня! Это не ко мне, — он пожал плечами, — это к Якову Платоновичу.

Совладав с собой, я бережно усадил ее за стол. Домна подала чистые приборы.

- Аня, пришла записка от твоих похитителей. Вот, — развернув листок, и нахмурившись, она внимательно зачитывала строчки.

- Так. Это Скрябин, стиль узнаваем, хотя почерк не его. Алтаец не знает грамоты. А Скрябин похоже, не знает, что я жива. Она нервно сложила листок. - Тогда надо немедленно ехать!

- Аня! Нет! Куда? Надо все взвесить, просчитать! Это может быть ловушка! На кону твоя жизнь! — ну что за безрассудство!

- Яков! Как ты можешь?! — отчаянный взгляд хлестнул по лицу.

Неожиданно выскочив из-за стола, она выбежала из столовой. Аннушка! Что с ней?

- Ну вот опять, — Петр Иванович развел руками, — это у них что, все единовременно?

— Петр Иванович, не переходите границы, — Мария Тимофеевна грозно придавила деверя взглядом. - Побывали бы вы на ее месте!

Анна.

Что я говорю? Что со мной? Нервы сдают? Ну да, наверное. Всего три дня, а чувство такое, что месяц камни на себе таскаю. Хочется избавиться от чего-то. И ясно же, от чего. И потом…

Теплое дыхание согрело шею.

- Аня, что с тобой? — при этом ощущении неожиданно брызнули слезы из глаз. Мягким движением развернул и привлек к себе.

— Анечка, родная, тебе плохо? — губами он нежно снял слезы.

— Прости. Если бы не ты, меня бы уже здесь не было. Тогда ты звал, будил меня, и я не заснула, как требовал ритуал. Я и Реймонда здесь, потому что он не завершился. Потому что ты не дал ему завершиться!

Он побледнел и сгреб меня в охапку.

— Аня! — и выдохнул. — Я помню.

— Знаешь, я кажется, очень устала. Эти дни - как целый год.

— Я вижу. Я знаю. Ничего удивительного. Ты не спишь  уже вторые сутки, — родные, любимые глаза согревали, развеивали непонятную тревогу.

— Нет, не только… Я скучаю по тебе, — стало немножко неловко. Где моя выдержка? Зачем сейчас? Не к месту, не ко времени. Но из глубины отчаянно поднималось навязчивое желание спрятаться в нем от глупого непонятного страха.

Яков.

После этих слов меня бросило в жар. Она вся, прильнувшая ко мне, тоже горела. Да, мы безумно тоскуем. Да, чувства выплескиваются, как из бурлящего котла. Но только не сейчас. Не время. Надо просто решить проблему с похищением, и все сложится.

— Аня, тебе надо хорошо выспаться. Старайся не подниматься, когда она засыпает. Никто не знает, что может быть с тобой при таких обстоятельствах. Перенесем разговоры с Реймондой на потом.

— А ты уже говорил с ней? — как всегда, всепобеждающее любопытство Анны Викторовны мертвого из могилы поднимет.

- Удалось немного.

- И что сказала? — она снова повернулась спиной. В минуты сомнения и неуверенности она всегда так делает. Обнял, заверяя любовь, целуя нежные, упоительные завитки на шее. Господи, дай мне силы не сорваться!

- Она панически боится замка Монсегюр. И, по-моему, всех мужчин в черном считает злостными католиками или инквизиторами, что-то в этом роде. И вообще, напугана до чертиков.

- Да, ей страшно. Замок сожгли. И, ты знаешь, ее тоже сжигали вместе с любимым.

- Аня, пожалуйста, оставь это пока. Поешь и поспи. Тебе надо отдохнуть. Это сейчас важнее всего.

- Хорошо, — она повернулась и посмотрела на меня сводящими с ума сияющими глазами. И мы не заметили, как утонули в опьяняющем чувстве близости и цельности, прикоснувшись друг к другу.

***

Я объяснил домашним нетипичное поведение Аннушки усталостью и недосыпанием. Не знаю, как это понять. Может, помогло врождённое чувство сострадания, присущее всем Мироновым. Желание помогать любому, кто попал в беду. Но неожиданно Реймонду приняли, как ещё одного члена семьи, и Мария Тимофеевна с утроенным рвением принялась заботиться как о дочери, так и  подселенном к ней духе.

Взяв себя в руки, решил не заходить пока в комнату на втором этаже, помня, как тяжело было нам выбираться из томления и внутреннего пожара. Да и дел было много. Скрываться уже не имело смысла, и в дом поочерёдно заезжал то Коробейников, то Николай Васильевич. Город переворачивали в поисках каких-либо подозрительных приезжих, но результат был предсказуем — ничего. Николай Васильевич, не изменяя себе, городовых все-таки приставил. На правах друга семьи немедленно был вызван Рябушинский. Я читал его статью о похищении. Не посвящая в реальное положение дел, ему было предложено осветить ход расследования, уточнив, что Анну ищут и что поиски переносятся в Петербург. Вездесущий нос Алексея Петровича учуял ветер недосказанности, но как он не рассыпался бисером, Мария Тимофеевна была непреклонна. Виктор Иванович уехал вчерашним вечерним поездом и сегодня уже должен был встречаться с Сергеем Эрастовичем. Как он попадет в управление и как может пройти встреча, я, зная куратора, мог с тревогой только надеяться. Но выхода не было.