Анна

Жаркое лето заливало солнцем стены старой крепости. Когда ее построили, никто не знал. Старики говаривали: еще на заре мира, как святилище богини Белиссены. Двое ведут меня по двору, рассказывая ее историю и здороваясь со встречными. Реймонда в женском платке, несмотря на жару, и высокий, черноволосый, кудрявый Гийом. Тонкая бородка, высокий лоб и скулы, черные веселые глаза, черты южанина. Держась за руки, они улыбаются друг другу. Он аккуратно переносит ее через валуны, разбросанные строителями. Крепость еще строится. Люди работают, а эти двое пригласили меня пройтись. Зачем? Я же сплю. Но в тоже время вижу их. И старые стены, и улыбающихся людей. И кожу опаляет жаркое солнце Тулузы. Странно! Спокойствие и доброжелательность Добрых людей лечат душевные раны. А от моего рисунка до сих пор пробирает дрожь. Реймонда и Гийом счастливы, как и мы перед свадьбой. Хорошо здесь! Вот бы сюда Якова!

— Сеньора Анна, Вы у меня дома, — Реймонда берет меня за руку, — не бойтесь, Вас не обидят.

— Реймонда, но я же сплю!

— И я к вам всегда во снах приходила. А теперь пришла, чтобы показать. Сеньора, нам с вами надо сюда приехать. Вы понимаете меня?

— Хотела раньше, но теперь — боюсь.

— Не бойтесь и сеньору Якову скажите, что все будет хорошо. Я все вспомнила.

— Реймонда, а что за рисунок…

Яков

Волосы знакомо разметались по подушке шелковой волнистой шалью. Как всегда, во сне лицо по-детски безмятежно. Как будто не было вчерашней бури. Ресницы прикрывали тени под глазами, потому, наверное, Аня казалась отдохнувшей. Она пошевелилась, и непослушная ладошка вынырнула из-под одеяла. Не удержался, присел и, прежде чем положить беглянку на место, поцеловал, с восторгом вдыхая цветочный запах ее кожи. И я честно признался себе, что зашел утром не только проверить ее состояние. Смотреть, как она спит, доставляло такое удовольствие, что непозволительно забывался о всяческих делах.

Как бы узнать, что за портрет надиктовала Реймонда. То, что это ее воспоминания, нет сомнений. Сходство с Ланге почему-то воспринималось как подтвержденный факт.А вчера необходимость поездки стала фактом неотвратимым. Анна менялась. Больше слез и страха в глазах. Все меньше уверенности и решительности. Бывали моменты, когда я не узнавал ее.  Поэтому перед аудиенцией с генералом мы с Антоном Андреевичем побывали на вокзале.  Он был удручен моим решением. Не верил письму похитителей. Просьбу Реймонды считал личным желанием прекратить страдания. И, в конце концов, высказал опасение, что Анну Викторовну просто могут убить. И, хотя все его пункты вызывали отклик в душе, я предложил с его ипохондрией возвращаться в Затонск.  Помолчав сердито на другом конце экипажа, Антон Андреевич, наконец, признал, что в моих словах имеет место  рациональное зерно, и он не может бросить меня и Анну Викторовну в опасной экспедиции. Подозреваю, что на его решение ехать повлияло  горячее желание кузины сопровождать нас. А вот этому я был совсем не рад. Брать с собой в рискованное путешествие еще и молодую девушку — верх легкомыслия. Я отвечаю за троих, а тут еще и родственница. За завтраком она слезно просила не отказываться от ее присутствия, напомнив, что она не только поможет Реймонде в деликатных женских вопросах, но будет полезной нам всем как историк. Деликатность женских вопросов по отношению к Анне отмел сразу, а вот историк нам бы не помешал. И я обещал подумать.

Татьяна Сергеевна

— О, как хорошо, что ты открыла глазки! — Аня непонимающе смотрит на меня.

— Танечка, ты? Где ты была?

— Здесь, с тобой все утро сижу, как Яков Платонович приказал. Ох, и строгий он у тебя. Но добрый, — Аня приподнялась на локтях.

— А где Яков… Платонович?

— Поехал в охранное отделение к куратору с Антоном Андреевичем, — при упоминании молодого сыщика щеки охватил пожар. С чего бы?

— Яков Платонович очень за тебя переживает. Просил проследить, чтобы ты хорошо поела. Пойдешь завтракать с нами или сюда приказать?

— Танюшка, — Аня резко вскакивает, но теряет равновесие и падает снова на кровать. — Фу! Опять голова кружится. Что со мной было?

— Твой жених сказал: нервное перенапряжение и суточный голод. Так вот, я буду тебя кормить, как маленькую, хочешь?

— Нет, ты знаешь, вниз пойду. Не люблю чувствовать себя больной, — это всем нам известно. Анечка почти никогда не болеет. — Тань, как я рада, что ты не побоялась со мной поехать! Родители знают, где мы?

— Телеграммы еще вчера послали. Ух, и будет нам на орехи!

— Вчера? А какой сегодня день?

— Мы уже второй день в Петербурге. Все это время без тебя была Реймонда.

— Что ты говоришь? Почти сутки. И что? Ты с ней говорила?

— Нет. Она замкнутая и печальная. Как вы вернулись вечером из архивов, так и замолчала.

— Танюш, помоги, пожалуйста, одеться, а то право слово, за юбку зацеплюсь и упаду.

Сергей Эрастович Звольский

Внизу, по пустому переулку одиноко тряслась двуколка. Часы пробили половину пополудни. Скоро здесь появятся затонские сыщики, а он до сих пор не знал, что делать. В первый раз за много лет растерянность нарушила его стройную систему планов и решений. Вот ведь Яков Платонович! Жук первостатейный. Мало того, что до сих пор дело по Крутину закрыть не можем, а еще и в мистику его втянул! В кладоискательство! Надо же! Как теперь отчитываться за возможное проведение операции в горах Франции? Спасение духа шестисотлетней катарки? Поиск мифического сокровища? Бред! А других оснований по следствию серийного убийцы  не было. Письмо для господина Штольмана к делу не пришьешь. К тому же, сегодня утром на аудиенции с начальником мне вручен  запрос из представительства Ватикана по поводу смерти Паоло Меруччи. Ответить-то мы ответим, и самоубийство — самый лучший выход из неприятной ситуации, но сам теперь не рад, что затеял все это.

Из головы не выходили глаза Анны Мироновой, произносящей сногсшибательную  речь. Такое не сыграешь. И сумасшествием назвать нельзя. Правдоподобно, естественно, искренне. Кроме того, господина Штольмана уличить в нетрезвости ума — надо постараться. Если же он уверенно представляет свою невесту как Реймонду Марти, нужно задуматься. Ведь спириты существуют как явление. В-общем, черт, черт, ситуация патовая. Да и клад этот. Тайна, к тому же. Профессор чуть с кровати не сиганул, когда я только спросил о чаше из монолога катарки. Потребовал немедленно снарядить экспедицию во славу и честь Российской истории. Дьявол! Придется свои каналы во Франции активизировать и частным образом помочь этой троице. Если Анна  Викторовна или Реймонда — цель этого негодяя, то, возможно, на конце ниточки действительно находится Крутин. Да и последняя у нас эта ниточка. И что, действительно, делать, если они найдут этот, чертов клад?

Яков

Прибыв в департамент точно ко времени, мы застали генерала, задумчиво  разглядывавшего переулок за окном. Похоже, он нас не услышал.

— Сергей Эрастович, добрый день!

— А, это вы? Заходите, располагайтесь, добрый день, — где собранный и жесткий генерал? Еще не пришел в себя? Хорошо его понимаю. До сих пор  в памяти запах осеннего  вечернего сада. Невероятные, искренние глаза. Загадочное: «Мне бы самой бы разобраться». Дело утопленниц. Какие духи? О чем вы? Удивление, подозрение, шок, наконец.

— Сергей Эрастович, я принял решение ехать во Францию, и, к сожалению, время нас подгоняет.

— Яков Платонович, Антон Андреевич, вы же сомневались в необходимости путешествия? Вы действительно полагаете, что там вас ждет Крутин?

— Да, и все показывает на это. Кроме того, состояние Анны Викторовны требует быстрого разрешения вопроса.

— Даже так? А катарка?

— После вчерашней встречи мы с ней еще не говорили. Хотелось бы знать Вашу позицию.

— Яков Платонович, во-первых, вчера я смог допросить господина Березкина. Рана не смертельная, и он на полчаса пришел в себя. В архив он вместе с ватиканцем попал с помощью доктора. И снова применен гипноз. Нападавший на вас в запасниках, похоже, и был доктор. Он сопровождал и контролировал профессора. Андрей Васильевич уверен, что планировалась кража документа. Вы помешали. Это Крутин, как вы полагаете?

— Возможно, Сергей Эрастович. Но, если это так, то его уже нет в Петербурге.

— Почему Вы так решили?

— Его цель — Реймонда , которую могла оживить только Анна Миронова . Разыгранная полугодовая комедия с гностиками и катарами, Полина, которая обвела и меня, и Вас, двойное неудавшееся похищение Анны Викторовны, ее последний побег. Потеряв источник сведений, руками профессора он пытался выкрасть документ, в котором, возможно, содержалось то, что ему нужно. И вновь не получилось. Больше возможностей узнать тайну нет. Он упомянул в письме о некоторой услуге. Это и есть восстановленная  память Реймонды, способная указать на клад. Но как он собирался вытащить из катарки эти сведения, мне не ясно. Ясно только одно: освободить дух может только он.И он ждет нас у возможного места захоронения.  И только там мы сможем его задержать. Значит, мы обязаны ехать.

Генерал, раздумывая, стучал по столу карандашом. Да, он явно сегодня не в своей тарелке.

— Хорошо. Поездку я организую вам частным образом. Использую свои связи. С охраной, в этом случае будут проблемы, так как официально предоставить вам группу не могу.

— Я понимаю, генерал,  что формулировка целей несоответствующая.

— Совершенно верно, но помогать я Вам буду. Возможно, мы сможем договориться через консульство с французской полицией. Но до Парижа вы поедете, пока без охраны, — он помолчал, устало оглядел нас, — возможно, это  последний шанс поймать этого негодяя. Чем черт не шутит.

— Сергей Эрастович, я рискую воспользоваться вашим расположением уже сейчас. Нельзя ли срочно связаться с Затонском через телефонную связь?

Последняя мысль показалась мне удачной. Вызвать доктора сейчас, минуя телеграфные заморочки. Экономия времени даст фору в состоянии Анны. Генерал пристально посмотрел на меня.

— Ну что же, сказал «а» — говори и «б». Антон Андреевич, давайте с Вами обсудим детали, а Якова Платоновича проводят в аппаратную.

Николай Васильевич нашелся сразу. Описал панику после исчезновения Анны и кузины. Его «Что происходит?» звучало на высоких тонах. Объяснил ему обстоятельства и, похоже, успокоил. Просил передать привет от нас с Анной Володе. А вот доктора Милца пришлось ждать. Вырывать его, одного на всю больницу, в Петербург было верхом неприличия, но другого решения я не находил. Лицо Анны, измученное, растерянное, напуганное, стояло перед глазами и сжимало сердце и я надеялся на понимание друга, каковым сейчас его считал.

Коробейников

Не нравится мне это мероприятие. Ох, как не нравится! Мы, конечно же, обсудили в пролетке необходимость поездки. Но нет никаких гарантий, что это поможет.Неужели он не понимает, что все это может закончится  гибелью Анны Викторовны? Да, Реймонда потрясла до основания откровением. Да, она достойна помощи. Но поможет ли поездка изгнать дух? Не уверен. Не авантюра ли это? Чистая авантюра, право слово. А Татьяна Сергеевна? Ее тоже — с собой? Да, она нужна. И как помощница Анне Викторовне, и как историк. Но как она перенесет путешествие? А ее родители? Маловероятно, что согласятся. Никогда еще наш рассудительный Штольман не оказывался в такой безрассудной  сумасбродной истории. Я понимаю, что любовь - это жертва. Это — сколько я могу тебе отдать. А он может много.

Яков

В прихожей меня встретило мое отдохнувшее счастье… Анна. Вижу по глазам  - спокойна , без паники  и страха. Вероятно я - эгоист, потому что рад безмерно, что не спит. Насмотреться бы на нее, надышаться рядом ее теплом, ее любовью. Как  редко теперь это удается!

По-домашнему снимая с меня шляпу и принимая пальто, не спрятала удивления.

— А где Антон Андреевич?

— В книжный на Невском забежал. Как ты? Ела сегодня?

Опустив глаза, внимательно изучая невидимую пылинку на моем пиджаке, сняла ее ласковым движением.

— Прости, я напугала тебя вчера. Сама испугалась, — взгляд струился смущением.

— Аня, родная, ну что ты. Меня напугать очень трудно. Особенно, рядом с тобой.

— Нет, напугала, знаю, — она с облегченным выдохом припала лицом к моему лицу. Мы постояли, впитывая радость встречи.

— Яков, — она оторвалась, не отнимая рук, — мне нужно тебе кое-что сказать. О Реймонде и о себе.

— Мне тоже, но давай не здесь. Это долгий разговор.

Целуя нежные пальчики, губами почувствовал что-то чужое.

— Кольцо! Сохранилось?

Она, смеясь, обняла и, жарко задышав в шею, прошептала:

— Неужели ты мог допустить, что я его потеряю? Перед венчанием кольца положено снимать.

Ее горячее дыхание закончилось на моих губах. И мы опять забыли о месте и времени.

Деликатное покашливание оторвало нас друг от друга. Петр Иванович, не поднимая глаз, открывал двери.

— Молодые люди, а нельзя ли к ужину…э…поторопиться. Вас ждут.

И как же мы Антона Андреевича то не заметили?

Анна

В дядюшкиной гостиной не так уютно, как у нас дома. Стол, может, поменьше, но места хватает. Танечка, Антон Андреевич, дядюшка и мы вдвоем. За окнами ранний мартовский вечер. За столом теплый дружеский спич дядюшки о петербургской жизни с мадам Зизи. Видимо, достаточно разрядив неловкую для Танечки атмосферу, дядюшка не может успокоиться. Его очень интересует Реймонда и все, что с ней связано. И когда Яков начинает рассказывать,тысяча ледяных мурашек одевают меня в кокон -  я начинаю вспоминать.  Наши встречи, размолвки. Мои годы без него. Тоска, нежелание жить. Его жесткие холодные глаза при неожиданном появлении. Отчаяние разрушенных надежд. Муки любви при каждой встрече. Принятие. Прощение. Вновь обман. И мучительное прозрение, основательное и на всю жизнь. Все  вместе с жизнью катарки вставало пред глазами , когда слушала его. Я знала, что Реймонда любит. Но не знала подробностей. А он описывал  ее пробуждение  после нападения на меня, о ее слезах и горе. Ее откровения о муже, о чаше, о кладе и пытках. Ее просьбу о помощи. Не рассказал только о рисунке. Правда, не стоит. И теперь мой сон объяснился. В наших желаниях с ней мы едины. Мы обе хотим соединиться с любимыми. Она — в вечности. Я — в этой жизни. Ради такого, без колебаний, согласна на любую пытку и поеду в любую точку мира. Только вот голова опять тихонько кружится. Главное, чтобы Яков не заметил. Не хочу, чтобы опять переживал.

Коробейников

Татьяна Сергеевна слушала, по-ученически сложив руки на столе и затаив дыхание. Ее бархатные полуночные глаза отражали всю гамму чувств и этим бесконечно притягивали. Представляю, каково ей, историку, слышать такое. И ее не смутило, что историю рассказал древний дух. Поразительные женщины, ей-богу! Только Анна Викторовна вдруг побелела.

Яков

— Аня!

Все вскочили. Бледность заливала ее похудевшее лицо. Она медленно сползала со стула. Вчерашняя тревога наваливалась на меня темной духотой. Может, не стоило ей опять волноваться? Пока нес по лестнице, она держала меня за шею. Значит, обморока нет. Да что же такое! Что с ней? За мной бежала перепуганная кузина. Петр Иванович бросился за доктором. Остановил его. Завтра будет доктор. Уверен: он нас не оставит. Уложив на кровать, попытался осторожно растормошить. Открыла глаза.

— Родная, что с тобой?

— Яков! Опять голова кружится. Но безумно хочу спать! — она еле говорила.

С помощью кузины, освободив от лишних вещей, мы уложили Аню. Но я остался рядом с моей единственной. И, как вчера, долго не смог уйти, ожидая катарку. Возможно, она бы объяснила, что происходит. Как все меняется! Еще неделю назад я не выносил мысли о ее существовании. А сейчас она очень нужна! Возможно Татьяна Сергеевна ее дождется.

***

Раннее утро подарило нам доктора. Никогда еще я так не радовался хозяину затонской прозекторской! Но вот всем остальным гостям был немало удивлен. Виктор Иванович и Мария Тимофеевна привезли с собой еще одну пару родителей. Невысокую миловидную брюнетку с жесткими глазами и представительного, на две головы выше жены, абсолютно седого отца кузины. А шествие замыкал… городовой Рябко.

Ох, Николай Васильевич, старина! Затонское управление, укрепленное столичным сыщиком и парочкой филеров, решило поддержать старых коллег. Не ожидал! Но и всех остальных не ожидал, это точно. Мать кузины Екатерина Евлампиевна проявила суровость, здороваясь со мной. А вот отец излучал спокойствие и некоторую доброжелательность. Видимо, придерживался правила «все пройдет и пройдет наилучшим образом». Сергей Федорович в чем-то был похож на мироновских мужчин.

Мария Тимофеевна, снимая пальто, как всегда, первой пошла в атаку:

— Яков Платонович, что опять случилось, мы два дня не спим. Что опять за приключения? Как Вы позволили им сбежать?

— Маша, подожди, — Виктор Иванович придержал жену, — давай хотя бы в дом войдем.

Состояние Анны пришлось описывать не только в присутствии доктора. Видимо, в дороге родственников кузины ввели в курс дела, и лишних вопросов они не задавали.

Внимательно прослушав мой рассказ Александр Францевич, задумался, похлопывая широкой ладонью по столу.

— Яков Платонович, а теперь подробней повторите, как, куда и чем был произведен удар.

— Очевидно, в висок, кулаком человека с изрядным весом, позавчера, примерно, после обеда.

— Ну что же. Даже без осмотра могу сказать. Имеет место небольшое сотрясение мозга.

Мария Тимофеевна охнула. Виктор Иванович нахмурился. Родители кузины переглянулись.

— Поэтому головокружение, сонливость и, возможно, неустойчивость настроения. Более точно скажу при осмотре. Нервное перенапряжение было?

— Конечно, еще и какое.

— У кого?

— В смысле? Ах да, у Реймонды, и у Анны тоже.

Прозвучало двусмысленно, но родители Татьяны Сергеевны и такое перенесли спокойно.

— Да. Анне Викторовне прописываю неделю постельного режима и без волнений. А как чувствует себя наша вторая красавица?

В этот момент мать кузины прорвало.

— Яков Платонович, я понимаю Ваше положение. Ваши духи, Ваша невеста, но к чему здесь моя дочь?

— Екатерина Евлампиевна, я прошу прощения за волнение и беспокойства с нашей стороны, но Ваша дочь предоставила нам неоценимую помощь. Без нее, поверьте, было бы очень трудно.

— Виктор! — с порога гремел дядюшка. Оглядев компанию, он поправил галстук.

— Приветствую! Сергей Федорович, Екатерина Евлампиевна, какими судьбами?

Пока объятия и приветствия оглушали гостиную, мы с Александром Францевичем поднялись к Аннушке. Пришлось ее будить. Но увидев дорогого ей доктора, просияла. Только слабость не позволила его обнять.

После осмотра доктор, закрыв дверь, подошел ко мне.

— А теперь скажите честно, как Анна Викторовна переносит соседство?

— Я думаю, плохо, доктор. Она уже общается напрямую с Реймондой. Их связь крепнет. Но концентрация внимания, память Анны ослабевает. И это меня волнует.

— Меня тоже волнуют разговоры с духом внутри сознания. Конечно, в медицинской литературе такое не описано, но, зная Анну Викторовну, могу предположить расстройство психики от любого нервного перенапряжения. Ведь внешне это выглядит как раздвоение личности. Но, но, успокойтесь, — он, видя, как меня передернуло, повторил: — Успокойтесь! Ведь речь идет о неординарном случае. И, как объяснил мне Виктор Иванович, вы все-таки едете во Францию.

— Да, доктор, едем именно из-за Аннушки, — даже не заметил, как назвал недопустимо ласкательно. Доктор даже ухом не повел. — Как можно быстрее снять с нее этот кошмар. Не знаю как, не знаю чем, но другого выхода нет.

— Дорогой мой Яков Платонович, — он взял меня за плечи, — не волнуйтесь! Зная вас, уверен: все. Будет. Хорошо, — последнюю фразу произнес с расстановкой. — Вы с Анной Викторовной справитесь со всеми неприятностями. Как всегда справлялись. У вас все получится. Я в вас верю! — сделал ударение.

— Только не давайте ей много бодрствовать и нервничать. Ей желательно совсем не просыпаться. Могу вам выписать снотворное, по необходимости. И Реймонде гулять долго не давайте, — он хитро улыбнулся.

— Придется временно пообщаться с древней женщиной. Это же ненадолго. Я думаю, всего пару недель.

Коробейников

Спустившись в столовую, вначале не понял, куда попал: полная комната народу. А всего-то приехали переполошенные родители обеих сестер. Рановато, конечно, знакомиться с родителями Татьяны Сергеевны, но лучше раньше, чем позже. Даже не понял, что подумал. Но мысли не вернешь так же, как и чувства не остановишь. И, глядя на высокого мужчину и черноволосую женщину, я понимал, что скорей всего, буду знаком с ними не шапочно, если только Татьяна Сергеевна не откажет мне в ухаживаниях. А она не откажет. Сердцем чувствую.

А вот и наши красавицы.

По лестнице в столовую вместе с доктором и Яковом Платоновичем спускались девушки.

— Танечка!

Татьяна Сергеевна бросилась к матери.

— Мамочка, прости, прости, прости! Мне нужно было помочь Ане. Ты же всегда говорила, что она — единственная сестра.

Она запнулась и оказалась в объятиях седого великана.

— Папа!

— Дорогая дочурка, ну ты нас напугала, впрочем, не удивляюсь, — он подмигнул Виктору Ивановичу. — У нас дочери — огонь! Так Виктор Иванович?

— Дочь, собирайся, едем в Затонск, немедленно, Серж, — Екатерина Евлампиевна повернулась к мужу.

— Ну что стоишь. Собирай дочь!

— Мама, папа! — Татьяна Сергеевна вдруг отпрянула от родителей. — Я не поеду с вами, я поеду во Францию.

В комнате резко запахло скандалом.

— Дочь, ты с ума сошла! — Екатерина Евлапиевна схватила мужа за руку

— Серж, скажи что-нибудь своей упрямице.

— Солнышко мое, — он доброжелательно улыбался воинственной половине. — А почему бы нашей Танюшке не прогуляться по Европе в компании сестры, ее жениха и дядюшки, так, Петр Иванович?

— Несомненно, Сергей Федорович.

Вдруг Татьяна Сергеевна с силой выпрямилась и засверкала глазами.

— Видишь ли, мама, я — историк. И такая поездка в места легенды катаров для меня — подарок судьбы.

Ох, ты! А характер то, мироновский!