Яков
Профессор, буквально открыв рот, во все глаза смотрел на Реймонду. На минутку я испугался, что он потеряет рассудок. Очнувшись, он дрожащим пальцем показал на катарку.
- КТО ЭТО?
— Профессор, не волнуйтесь, перед Вами медиум. Дух Вашей святой, очевидно, сейчас в нем.
- Я слышал про спиритов, но… - дрожащий голос умолк.
- Так, Андрей Владимирович, давайте без паники и истерик, — Антон Андреевич злился. — Вы знаете, какой священный амулет прятали катары?
— Полностью об этом знает, наверное, только она, — он в изнеможении привалился к спинке стула.
— Мадам, Вы знаете, о какой святыне катаров идёт речь? — я очень осторожно обратился к ней, почти не представляя, что сейчас может твориться в душе этой женщины. Но Реймонда молчала. Похоже, она совсем нас не слышала. Ее надо было быстрей уводить отсюда.
— Андрей Владимирович, может, мы продолжим беседу наверху. Здесь, кажется, уже душновато.
Вызвав архивариуса, мы собирались выходить, когда я вспомнил…
— Андрей Владимирович, а какое отношение имеют гностики к катарам? Их бог Абраксас…
- О, а Вы осведомлены, как я вижу. Никакого, если честно. Может быть, только тем, что жили рядом и в это время. Гностики — потомки египетских жрецов и обладали практической магией, как мне известно. И…
Он не договорил. От соседней стены отделилась тень в капюшоне. В эту минуту Реймонда молча и как-то быстро оттолкнула меня от спутника. Сверкнуло лезвие, и профессор мешком свалился на пол. Тень в капюшоне стремительно кинулась от нас.
- Стой! — мой крик разодрал столетние коридоры.
— Антон Андреевич, вы — с Анной!
Фигура мчалась не по-человечески быстро. Поворот - и я вылетел в следующий пустой коридор. Никого… Боже мой! От магии уже дурно. Анна!
Вернувшись обратно, застал профессора, истекающего кровью, но живого. Немедленно наверх. Доктора! От нашего шума навстречу уже бежали солдаты гарнизона. Профессора вынесли во двор и помчали в больницу. Рядом с нами все еще была Реймонда. В молчании она двигалась, но была далеко. Как будто даже нападение не потревожило ее душу. Но она же спасла меня!
В таком же задумчивом состоянии Реймонда тихо сидела в пролетке. Город пролетал мимо ее глаз, но ни вскриков, ни вопросов мы не услышали. Это было страшно. Действительно чертовски страшно. И самое гадкое, что Аня чувствует сейчас если не половину, то какую-то часть переживаний Реймонды.
Перед департаментом я попросил остановиться, чтобы отчитаться перед генералом. Но, неожиданно, Коробейников, а за ним и Реймонда вызвались со мной. Ну что же, имеют право. В одной команде работаем. Сергей Эрастович уже второй раз за день не успевал оправиться от удивления, когда его кабинет заполнила наша толпа. Чтобы сразу расставить точки над і, я представил Анну как Реймонду, чем вызвал вполне понятное замешательство и почти возмущение. Но, услышав французский, да еще с акцентом, генерал сдался. Пока я выкладывал новые сведения о профессоре и монахе из Ватикана, она тихо сидела, с тоской глядя в окно. Реймонда изменилась за эти два часа настолько, что невозможно было узнать в ней напуганную девушку еще день назад. Вспомнив все, она обрела себя и, очевидно, знала, что хочет и будет делать. Анна исчезла совсем, и сейчас передо мной действительно была легендарная катарка, принявшая вместе с мужем смерть в костре, но не покорившаяся врагам.
- Итак, Яков Платонович, Антон Андреевич и … - он посмотрел на Реймонду, крякнув, продолжал, — вы почти раскрыли дело. Удивительный тандем. Осталось только понять, кто этот гипнотизер, называющий себя Крутиным. А за профессором будет установлен круглосуточный надзор.
— Не забудьте раздать охране черные очки, — вступил в разговор Антон Андреевич.
— Не понял, вы о чем.
— Крутин применяет магию, — объяснил я, — теперь-то Вы это понимаете.
— Хорошо, примем к сведению.
- Сеньоры, мне надо попасть в замок Монсегюр. Помогите, пожалуйста!
Мы вздрогнули, как от выстрела. Тихий голос Реймонды прозвучал набатом. В ее глазах стояла печаль, тоска и дрожали слезы.
- Мадам, — генерал на минуту потерял дар речи, — о чем Вы? Успокойтесь, пожалуйста.
Я напомнил требования похитителей и показал письмо.
- Она сейчас говорит именно об этом.
И снова тихий, старый французский потрясал нас всех до основания.
— Если Вам это поможет принять решение о помощи, я скажу то, что из меня вырвал зверь-католик. Сокровище катаров — это Чаша. Чаша Любви и Благодати, Чистоты и Добродетели. Я не знаю, как ее называют в этом времени. Но это чаша Иисуса. И я знаю, где она была, когда меня казнили. А также я знаю, где есть сокровища магов. Я видела их, пока мне не стерли память глазами их бога Абраксаса. Спасибо сеньорам Якову и Антонио. Сегодня я вспомнила все. Сеньор, — она в мольбе повернулась к Сергею Эрастовичу, — я хочу уйти отсюда, к своему мужу, на небеса, там, где мне и должно быть. И не мешать сеньору Якову и сеньорите Анне. Помогите мне!
Она умоляюще посмотрела на меня и утомленно закрыла глаза, как после ужасно тяжелой работы. Мы втроем онемели от такого монолога. Невыразимое изумление заполнило комнату.
Только что эта женщина рассказала нам секрет столетий. Секрет, из-за которого ее пытали и сожгли на костре, только для того, чтобы увидеть своего мужа в вечности. Она посчитала это достойной платой за соединение со своей любовью.
Сергей Эрастович ошеломленно поднялся из-за стола. Подойдя к ней, он взял за руки.
- О, мадам, не беспокойтесь, мы постараемся сделать все, чтобы Вам помочь!
А что еще он мог сказать в этот момент?
***
Оставив генерала обдумывать услышанное и договорившись о завтрашней аудиенции, мы не торопясь пробирались сквозь белые улицы в пологе экипажа. Темнеющее небо тихо и медленно заваливало Петербург последним февральским снегом, уступая мартовским козням. Мы молчали. От самой охранки Антон Андреевич в потрясении не произнес ни слова. Только изредка поглядывал на женский силуэт. Молчала, глядя на снег, и Реймонда. Опять-таки не разразилась ни одним вопросом. Очевидно, для нее было все ясно и решено, и этот мир ее больше не интересовал и даже не пугал. Я чувствовал, что она, так же, как и Анна, когда считает, что права, может поехать, пойти, побежать сама в тот растреклятый замок, даже если мы откажем. Осталось только организовать поездку, сохранив инкогнито, и наладить безопасность этой женщины, знавшей тайну веков, как и безопасность моей драгоценной любимой жены. Вопрос как? Но все тайны имеют свойство раскрываться, со временем. И наша полугодовая мучительная тайна, похоже, потихоньку сдается.
— Антон Андреевич, — я попытался разрядить молчание, — и все-таки, вам удалось хоть что-то узнать в протоколе инквизиторов?
Мой сыщик отряхнулся от задумчивости.
- Если бы этот драчун не набросился на Анну Викторовну, я бы прочитал намного больше, — он в смятении посмотрел на нашу спутницу. - Во всяком случае слово «Марти» там присутствовало, имя «Реймонда» тоже было. Похоже, было слово «дыба», но я не уверен, - он снова посмотрел на молчащую Реймонду.
— Значит, это правда, и Реймонда им все рассказала.
- Похоже, да. Пытки инквизиторов открывали рты кому угодно. Приходилось читать об этом.
— Видимо, протоколы еще не попали в руки Крутину. Иначе не нуждался бы в Реймонде и Анну бы не тронул. И не тащил нас в замок через всю Европу. И я до конца не уверен, что стоит туда ехать.
— Согласен с Вами. Что будем делать, Яков Платонович?
- Говорить с Реймондой. Попозже. Если хочет уйти отсюда, она будет нам помогать.
Мне все равно, что это — тайна века или клад, если от него страдает моя Аннушка, самое главное мое сокровище. Все ценности и тайны мира, вместе взятые, не стоят одной ее слезинки.
Реймонда
В этом мире я никого не знаю. У кого я могла попросить помощи? Может быть, Всемилостивый услышит свою дочь и подарит мне покой? А сейчас душа разрывается от кошмаров, в которые бросило прозрение. Я вспомнила Гийома, но я вспомнила и все остальное. Как иголки в руках, в ногах и спине, колола черная маска в отсветах огня. Растягивая меня на дыбе, он орал непристойности. Про мужа, про меня, про всех нас. Потом снял маску, черные глаза резали память и разрывали голову безумной болью, и я кричала все, что он хотел услышать. Я вспомнила его лицо. Это пытка, которая, я знаю, исчезнет только рядом с Гийомом.
Яков
Петр Иванович и Татьяна Сергеевна с тревогой встретили нас.
— Яков Платонович, что же так долго-то? Уже темнеет!
- Анечка! — кузина, бросившись к Реймонде, отступила в растерянности. Чужие глаза катарки были наполнены болью и тоской. Антон Андреевич, быстренько взяв под ручку предмет своих интересов и стряхнув ее оцепенение, увел в гостиную, подальше от расстройств. Позаботившись, чтобы Реймонду наверху уложили, я вернулся вниз.
- Петр Иванович, надо проследить, когда Анна проснется, чтобы ее накормили. Похоже, у нее со вчерашнего дня ни крошки во рту. И, пожалуйста, пусть Татьяна Сергеевна присмотрит за ней.
— Да, да, обязательно! Ну что? Расскажите. Горю в нетерпении. Поймали убийцу?
— Да, Петр Иванович, поймали, приключения на свою и Вашу голову.
- Что Вы такое говорите, Яков Платонович! — он даже нервно прошелся по комнате, совсем как его брат.
— Скорей всего, мы таки едем во Францию, только не спрашивайте меня подробности. Завтра, все завтра. Простите меня, я устал так, что еле на ногах держусь. Даже ужинать не буду.
Проходя в свою комнату, я все-таки заглянул к Аннушке и похолодел. Стоя в рубашке, на коленях, на полу, Анна что-то быстро рисовала на обрывке газеты, очевидно, углем из камина. Вбежав в комнату, чтобы поднять ее, я с ужасом увидел рисунок. На меня в странном монашеском одеянии смотрел… господин Ланге.
— Аня! Аннушка!
В ужасе я пытался оторвать ее от зловещего портрета. Но она как будто не видела и не понимала происходящее.
Только когда последний штрих был положен, она, вздохнув, повернулась ко мне, блаженно улыбаясь, как после сна.
- Яков! Как хорошо, что ты здесь! — она оглядела себя, немного покраснев.
— Извини, я не одета.
Не в силах отойти от ужаса, дрожащими руками, я поднял ее с пола.
— Аня, ты помнишь, что сейчас делала? — она, сонно улыбнувшись, как когда-то, в зале коломбины, положив руки мне на плечи, спросила:
- Нет, а в чем дело?
— Посмотри, — бережно я развернул ее лицом к куску газеты. Она резко побледнела.
— Доктор Ланге? Почему монах? — она заметила измазанные углем пальцы. — Это я рисовала?
— Да, ты. Как?
- Яков, я не помню. Ничего не помню! Что со мной? Яков! — в панике она вжалась лицом мне в грудь. Плечи содрогались от слез.
- Аннушка, счастье мое! Не плачь! Бесценная моя!
Я поднял ее подбородок и поцелуями высушивал мокрое лицо. Внутри все болело от ужаса происходящего и от страха за нее. Обнял, баюкал, как маленькую. Поглаживая по спине, по голове, изо всех сил пытался снять ее и свою дрожь. Беда опять незримо обволакивала нас со всех сторон. И я пока не знал, как с ней бороться.
— Мы поедем! Скоро поедем. В замок. И все пройдет, родная, потерпи, — говорил что-нибудь, только бы утешить и прекратить ее слезы. Что может быть в замке — сейчас уже мало волновало. Если уж катарка туда стремится, значит, не все так плохо. Скорей всего, удар в висок и потрясения сегодняшнего дня нарушили хрупкое равновесие. Подозрение, что сознание Реймонды вольно или невольно начинает разрушать Анну, наполняло сердце кошмаром. От пережитого и, наверное, еще от голода у нее подкашивались ноги и кружилась голова. Бережно уложив на кровать, я принес поесть и с удовольствием покормил, так как от слез она совсем ослабела. Нежная ладошка доверчиво устроилась в моих руках. Рядом со мной она успокоилась и, наконец, заснула. Голова кружилась от усталости, но я не смел от нее уйти, с напряжением ожидая пробуждение Реймонды. Если она не понимает, что делает, то придется объяснить, невзирая на ее положение. В бессилии сжимая кулаки, я смотрел на мою единственную и желанную женщину. Тени под глазами, выделившиеся скулы, похудевшее, осунувшееся, любимое лицо. Сколько раз приходилось защищать ее от мерзавцев разного толка, вытаскивать из немыслимых положений, спасать от угроз! Но сейчас это все казалось игрой воображения перед бедой, которую я не мог ни ощутить, ни понять. Сейчас я видел только то, что Анна теряет рассудок. Беспомощность вызывала злость и бешенство. Страшнее ничего не было в нашей с ней жизни. В этот момент я, пожалуй, был готов идти, бежать, ехать куда угодно, лишь бы спасти ее!
