Взбудораженные скандалом граждане, возглавляемые матерью убиенной Анфисы Лужиной, вернулись из полицейского участка ни с чем. Сперва их прогнал Коробейников из приемной, куда они вломились, смяв на входе молоденького городового Тимошкина, но люди не ушли, а дождались появления нового полицмейстера, который попытался силой убеждения успокоить толпу. Большая часть вняла увещеваниям строгого начальства и отправилась по домам, но Ефросинья Лужина все не уступала, а распаляла сама себя криками и стенаниями. 

В конце концов, Штольман, потерявший терпение, пригрозил за нарушение общественного порядка запереть всю компанию под замок. Скандалистов как ветром сдуло. Только отправились они не по домам, а к больнице, где Ефросинья попыталась опять усовестить доктора и, напирая немалым своим корпусом на невозмутимого Александра Францевича, требовала отдать тело дочери для погребения. Тот развел руками и отказался, но пообещал, что отдаст тело, как можно скорее. Сильно поредевшая толпа еще потопталась во дворе больницы и, разочарованная отсутствием заварухи, в конце концов, разошлась по своим делам. Отправилась домой и голосящая на всю округу Ефросинья.

Пока доктор занимался исследованием трупа, Анне даже вздохнуть было некогда, не то что сбегать в полицейский участок сообщить про свои видения. Утреннее затишье оборотилось послеобеденной толчеёй возле её кабинета. Весеннее обманчивое тепло повыгнало на улицы ребятишек, которые с восторгом носились по лужам, поскидывав шапки да зипунишки. Как следствие – воспаления ушей, лихорадка, жар да кашель. Когда, закапав в ушко очередному непоседе со смоляными кудряшками лекарство и вручив охающей матери, утирающей глаза концами платка, скляночку с лекарством, Анна отправила их домой лечиться, в двери сунулась Лукерья. Анна подняла к ней усталый взгляд, но та улыбнулась: всё, дескать, кончились больные.

- Анна Викторовна, принести кипяточку? Может, чаю выпьете?
- Неси, Луша! – махнула Анна, откинувшись на спинку стула. – А что доктор, здесь или ушел уже?
- Да вот только закончил. Послал санитара с заключением в полицейский участок.
- Неси кипяток. Я чаю заварю, а ты позови-ка Александра Францевича.
Скоро явился доктор и, глянув на Анну, хлопочущую у стола над чайником, посетовал:
- Ох и досталось вам сегодня, голубушка.
- Ничего, доктор. Держите чашку. Тут Домна пирожков в обед прислала. Сейчас почаёвничаем, и сразу полегчает.

Они перебрасывались какими-то малозначащими фразами, но меж ними витало в воздухе напряжение, и доктор, решительно отставив чашку и отряхнув с халата невидимые крошки, спросил:
- Вы, действительно, не сердитесь на меня голубушка? Ну, из-за Якова Платоныча? Мне бы не хотелось думать, что я лезу не в свое дело.
Анна покачала головой:
- Как я могу сердиться на вас?

Доктор улыбнулся с облегчением и заговорил:
- Я нынче утром только пришел, и как раз мальчонка от вас записку принёс, что, дескать, задержитесь, но придете позже. И тут… Яков Платоныч! Такой же молодой и краси… хмм. Я уж слышал, что он в городе, да вот только не довелось с ним свидеться до сего дня. Обнялись, конечно. Поговорили, но коротко совсем. А потом он сразу с расспросами подступил: где можно вас найти, хочет, дескать, повидаться. Я ему записку вашу показал, посоветовал обождать в кабинете, куда и препроводил. Он, как вошел, огляделся быстро, потом увидел у вас на столе яблоко и так и впился глазами, сразу задумчив сделался. Вижу, что не до меня ему сейчас, не до разговоров. Потому и не стал ему после сообщать о произошедшем, когда прислали за мной, чтобы на место убийства ехать. Думаю, опять вам что-нибудь помешает встретиться с ним. Вот такой ваш доктор Милц, интриган и заговорщик, - смущенно хмыкнул Александр Францевич, потом участливо вгляделся в её глаза. – Как, полегче вам, голубушка? Ничего?

- Спасибо вам, доктор, – тихо сказал Анна, глядя в ответ лучистыми своими глазами. – За всё. За то, что поддерживали всё это время. За то, что такой участливый и внимательный. За то, что… - она замерла на полуслове. Потому что доктор вдруг, распрямившись на стуле, застыл и неестественным голосом пророкотал:
- Лабазы Афанасия Клычкова. Лабазы Афанасия Клычкова…
Анна ахнула и обернулась к окну, где возле самого потолка струился дух Анфисы, глядящий на неё просящими глазами.
- Что это значит? Какие лабазы? Кто такой Клычков?!
- Клычков? – переспросил доктор у неё за спиной своим обычным голосом. – А почему вы о нем спрашиваете?

Анна резко повернулась к нему:
- А… д-доктор, вы как себя чувствуете?
- Спасибо, Анна Викторовна, уже вполне сносно. Чай ваш просто волшебный, да и пирожки у вашей кухарки выше всяких похвал. Давно эдаких не едал. Так что про Клычкова?
- А вы знаете его?
- Да я, почитай, всех в Затонске знаю. Живу здесь давно, - философски вздохнул Милц. – Он в слободке на Амбарной лабазы держит. Человечишко, конечно, так себе. Уж больно озлобленный на весь мир. Ни родных, ни друзей. Так что вам в нём за нужда?
- Сама не знаю. Так что-то в голову пришло. Извините, доктор, не возражаете, если я вас покину? Мне ещё кое-куда зайти надо сегодня.
- Да конечно отправляйтесь, Анна Викторовна! – замахал на неё доктор. - И завтра не торопитесь на службу, а лучше выспитесь с утра хорошенечко. А то досталось нынче вам!

***

Коробейников, выпрыгнув из экипажа, в сопровождении городового Чернышова бодро зашагал по широкой аллее к дому Адамовых, расположенному невдалеке от парка, где нынче утром он по подсказке Анны Викторовны нашел тело. Настроение у него было великолепное. День задался с утра. Во-первых, тело нашел, и следствие как-то бойко двинулось; во-вторых, наконец-то, с Яковом Платонычем, кажется, стало налаживаться что-то вроде прежних отношений. Он вновь перебирал в голове такое плодотворное и многообещающее утро.

...- Ну, что же, дело ясное, Антон Андреич, - сказал доктор, завершив осмотр тела. - Пуля застряла в груди, а вот что это за пуля и из какого оружия была выпущена, смогу, как обычно, сказать только после вскрытия.
Коробейников еще издали увидел подъезжавшего к краю оврага нынешнего своего начальника.  Тот по давней, такой знакомой Антону привычке выпрыгнул из движущейся пролетки и быстро спустился в овраг по склону.
– Яков Платоныч! День добрый! А у нас тут… вот, – Коробейников, сняв кепку, пригладил волосы, и водрузил её на место.
- Добрый! Здравствуйте, доктор.
Штольман с доктором кивнули друг другу, обменявшись какими-то заговорщическими взглядами, причем первый чуть улыбнулся, а второй заметно повеселел.

Антон не успел удивиться, как начальник обратился к нему, цепким взглядом окинув место преступления:
- Докладывайте, Антон Андреич, какие данные, что нашли?
- Я осмотрел всё вокруг и понял, что убили не здесь. Судя по следам, застрелили на дорожке, а сюда сволокли, да и сбросили по склону. Чтобы, думается, найти было труднее.
- Да, согласен! Что-то еще?
- Тело нашла Анна Викторовна. Я её уже опросил…
- Знаю, - кивнул тот, присев возле трупа и пристально разглядывая лежащую на спине несчастную.
- А…, - спросить Коробейников не успел. Штольман потянулся и осторожно двумя пальцами выудил за уголок едва видневшийся под краем рукава сложенный вдвое клочок бумаги.

Выпрямившись, развернул и прочёл:
- «Сегодня в десять. Твой до гроба», - потом протянул записку Антону. Тот взял листок, бегло взглянул, потом вытащил из кармана связку ключей:
- А я вот, нашел, валялись возле тела. Наверное, выпали, когда её столкнули вниз.
- Чьи здесь рядом дома?
- Мироновых, Адамовых. И еще – Разумовских.
- Разумовских..., - повторил Штольман и прищурился. - Там живет кто-нибудь?
- Да. Два месяца назад въехал приезжий помещик, Клюев.
- Значит, убитая, скорее всего, работала в одном из этих домов, - задумчиво протянул Яков Платонович, потом оживился. - Что же, Антон Андреевич, отправляйтесь к Клюеву. Я же...
- К Мироновым смысла нет ехать, - быстро сказал Антон, - у них она не работала.
- Я догадался, - остро глянул на него Штольман. – Я навещу Адамовых.

Он отошел к доктору и перекинулся с ним несколькими фразами, после чего прикоснулся кончиками пальцев в перчатках к краю котелка и ловко взбежал по склону оврага вверх. Антон же отправился навестить Клюева.
Тот встретил начальника сыскного в сильнейшем раздражении, впоследствии объяснившимся тем, что неизвестно куда запропавшая горничная не подала, как полагалось, завтрак в урочное время. Коробейников, видимо, попался под горячую руку. Разговаривал с ним новый обитатель роскошного особняка князя Разумовского сквозь зубы, поглядывая свысока и всячески давая понять, что тот явился не вовремя. Но всё раздражение с Клюева как рукой сняло, когда Антон выложил на стол связку ключей, и стоявший рядом лакей их опознал. Антон дотошно осмотрел комнаты горничной, потом велел хозяину ехать в больницу для опознания тела, а после - явиться в полицейский участок для составления протокола. Присмиревший Андрей Петрович, ошеломленный произошедшим, без возражений подчинился требованиям Коробейникова.

Вернувшись в участок, Антон Андреич в дверях столкнулся с Яковом Платоновичем и прошел за ним в начальственный кабинет. Доложил о своем визите к Клюеву и подтвердил, что убитая - его служанка. Штольман кивнул и сообщил, что у Адамовых сперва всё отрицали, дескать, не знал их сын никакой Лужиной, но при виде записки Софья Адамова заломила руки и рухнула в кресло, сотрясаясь от рыданий, - признала почерк сына. Хозяин же удрученно поведал, что да, сын увлечен был красавицей горничной, служившей в доме по соседству, даже просил его родительского благословения, но он, Никифор Семеныч, наотрез отказался засылать сватов к Ефросинье Лужиной. И то сказать: они всё ж таки купцы, а девчонка эта кто? Никто! А нынче сынок явился утром пьяный, "мама" сказать не мог, куролесил в трактире всю ночь. Уйма людей его там видала, подтвердит, что не виноватый он ни в каком убийстве.

Пока Штольман допрашивал родителей, из комнат появился протрезвевший Владимир. Когда же Яков Платоныч рассказал, что Анфиса убита, тот и сам сделался почти что мертвый. Полицмейстер велел явиться в полицию, когда тот в себя придет, а сам отправился в участок. Тут в приемной послышался шум, в двери кабинета полицмейстера стукнули, и вошедший Тимошкин сообщил, что доставили Ефросинью Лужину для допроса. Только задержанная вопит на весь участок, скандалит и проклинает полицию и медицину, обзывает безбожниками и нечестивцами. Штольман предложил Коробейникову допросить Лужину в своем кабинете, чтобы та поутихла, и велел заводить.

Ефросинья и в самом деле присмирела при виде внушительного портрета государя императора над столом полицмейстера и насупленных бровей последнего, и Коробейников приступил к допросу, во время которого выяснилось следующее. Анфиса была девушка на выданье, и мать обещалась некоему лабазнику Клычкову отдать за него дочку. Да, мужик не слишком добрый, но справный, - дело своё имел: лабазы держал в слободке. Да и хорошие деньги сулил к тому же. Анфиса же ни в какую за него не хотела идти, ссорились они из-за этого чуть не каждый раз, когда та приходила мать навестить. Она всё по Володьке Адамову сохла, но туда не подступиться было: родители ни за что не давали согласия на их брак. А Клычков вот он, так чего раздумывать? Год - другой, и всё, перестарок.

Тут опять стукнули в двери. Тимошкин принёс заключение от доктора Милца. Штольман быстро пробежал глазами написанное и, нахмурившись, передал бумаги Антону. Тот глянул на заключение и вздохнул: вот и понятный мотив. Беременна была несчастная Анфиса. Видимо, Адамов выманил её на свидание, да там и пристрелил. Пистолет у него, по словам Адамова-старшего, имелся. Правда, они с матерью в голос утверждали, что сын оружие своё где-то потерял недавно. Выпроводив Ефросинью, Коробейников попросил разрешения на арест Владимира Адамова. Штольман кивнул задумчиво, потом заявил, что хочет еще проверить и незадачливого жениха Анфисы, Клычкова. Адрес им дала мать Анфисы. Коробейников кивнул и отправился на задержание.

***

Выйдя из ворот больницы, Анна кликнула извозчика и велела ехать в слободку на окраину города, на улицу Амбарную. Солнце уже начало свой вечерний исход за горизонт, а на востоке небо наливалось темно-синим. Когда коляска остановилась у темных лабазов, Анна помедлила: они казались безлюдными, ни души не было кругом, не сновали рабочие с мешками, не было рядом телег, чтобы грузить поклажу. Она спустилась из коляски и медленно, выбирая место почище на грязной замусоренной дорожке,  пошла к широким воротам, которые казались запертыми. Но замок, висевший на железных скобах, от прикосновения раскрылся и закачался на дужке. И Анна осторожно вытянула металлический крючок из ушек. Дверь со скрипом распахнулась, и она, заглянув внутрь, осторожно вошла в проем. От дверей наверх вела скрипучая лестница.

Она поднялась по ней на второй этаж, там было пусто, пыльно. В окна вползали сумерки, и Анна даже поёжилась от охватившего её озноба. Но любопытство всё толкало вперед. Ведь зачем-то же привела её сюда Анфиса. Она прошла в середину обширного пространства, остановилась, прислушиваясь, потом, взявшись за виски пальцами, закрыла глаза и произнесла:
- Дух Анфисы Лужиной, явись мне!
Ответом ей был стук растворившейся от сквозняка форточки. Она вздрогнула от неожиданности, после, отбросив всякий страх, позвала:
- Анфиса, ну, где же ты? Зачем ты меня привела сюда?
Тьма тяжелым занавесом упала на неё.

Трактир. Пьяный юноша сидит, уронив голову на стол возле ополовиненного графинчика с водкой. Возле ноги под столом валяется револьвер, выпавший, по-видимому, из оттопыренного кармана. Рядом останавливаются чьи-то ноги в грязных сапогах. Рука тянется к револьверу, забирает его, потом, помедлив, толкает графинчик: остатки водки выливаются на стол, подтекают под рукава, ткань рубахи напитывается жидкостью. Темная фигура медленно удаляется. В солнечное сплетение ударяется невидимый кулак, и Анна, задохнувшись от боли, валится назад, падая прямо на руки вовремя подоспевшего Штольмана.
       
Следующая глава          Содержание