Они не доехали буквально два поворота до усадьбы, как вдруг Анна почувствовала, что земля будто вздрогнула всем своим огромным телом. Окружающее её пространство исказилось и завибрировало, как дрожит воздух над костром от жара. Дыхание вдруг сбилось, потемнело в глазах, а на плечи навалилась неподъемная тяжесть. Она нащупала руку дяди и намертво вцепилась в неё.

Из-за поворота прямо на неё выплыла громада особняка Аристархова –  из светлого камня, с колоннами и - …зияющего пустыми глазницами окон. Лужайка и подъездная площадка переливались, отбрасывая острые иглы искр, словно кто-то рассыпал драгоценные каменья. Она присмотрелась: это искрился, сверкал на солнце слой битого оконного стекла.

Возле усадьбы царила суматоха и паника. Кто-то громко рыдал, заламывая руки; кто-то суетился, перебегая от одной кучки людей к другой. Мельтешили городовые, тоже запылённые, забегая внутрь здания и выбегая наружу через раззявленный проем. Двери с петель были сорваны, и их обломки валялись кругом. На крыльце кто-то лежал. Из-за спин склонившихся над ним людей виднелся только высокий лоб, над ним заляпанные чем-то черным кудрявые всклокоченные волосы, вокруг головы расплывалось маслянистое темное пятно.

Анна хрипло и страшно закричала и пришла в себя. Мир вокруг был всё тем же: они, всё так же раскачиваясь, мчались в пролетке к усадьбе, рядом, тревожно вглядываясь в её побелевшее лицо, сидел дядюшка, сбоку, выпрямившись во весь рост, стоял Антон, крича, чтобы лошади гнали быстрей. Они всё еще были на пути к усадьбе Аристархова, а весь этот ужас ей только привиделся. Ей просто секунду назад показали будущее, то, что может произойти. Анна, не замечая струящихся по щекам слёз, слабо взмахнула рукой, беззвучно шевеля губами: быстрее, быстрее, быстрее.

- Аннет, тебе нехорошо? Что с тобой? Ты что-то увидела?- тормошил её взволнованный Петр Иванович. Но Анна, не отвечая, только мотала головой, давясь слезами. Из-за поворота наконец-то показалась усадьба – здание из того самого светлого камня, с теми самыми колоннами, что были в её видениях. На крыльце степенно прохаживались городовые. Сбоку стояли коляски, кареты, запряженные лошадьми, с кучерами на облучках: видимо, действительно, здесь сегодня собралась все городские власти предержащие. Сейчас всё кругом дышало спокойствием и безмятежностью. Анна вытерла слезы со щёк ладонями и, дождавшись, когда коляска затормозила возле крыльца, почти выпала следом за Коробейниковым и дядей, ухватившись за руку последнего.

Антон понёсся к зданию, перекинулся несколькими словами с городовыми, те разводили руками в недоумении и отрицательно качали головами. Он тогда пробежался влево-вправо вдоль здания. Анна с дядей приблизились к крыльцу. Вдруг изнутри донесся короткий вскрик, тут же захлебнувшийся. Антон рванулся к дверям: те оказались запертыми.

Анна, ахнув, дёрнулась за ним, дядя еле удержал её, перехватив в последний момент:
- Нет, Аннет! Не смей! Это дело полиции, слышишь, - продолжал он увещевать её, крепко держа за локти. Она молча билась в его руках, пытаясь вырваться, в какой-то момент затихла и, наклонив голову, сказала:
- Всё, пусти, всё, всё.
Потом, закрыв глаза, лихорадочно зашептала:
- Дух Тутмоса, покажи. Покажи мне. Покажи его!

Голова её запрокинулась, она вцепилась в руку стоявшего рядом дяди. Перед глазами заклубился сумрак, постепенно развеиваясь. Потом из этого сумрака материализовалась внушительных размеров зала, роскошно убранная, где по центру стояло возвышение, а на нем громоздился саркофаг с мумией. Рядом стоял мрачный юноша, наклонившийся вперед, будто готовясь к прыжку. Чуть поодаль от него, судорожно сжимая обеими руками небольшой саквояж, стояла девушка – темноглазая, с искажённым лицом. У дверей, держа револьвер наизготовку, стоял другой молодой человек, выше и крупнее первого, целясь в заложников.

Напротив них у противоположной стены сгрудились те самые заложники - несколько мужчин и женщин, среди них находился один мальчик в гимназической форме с огромными от страха глазами. Его обхватила за плечи какая-то женщина, очень с ним похожая, скорее всего, его мать.

А между молодыми людьми и этой группкой людей стоял… - Анна подавилась вскриком – ...стоял Штольман с неизменным бульдогом в руках. Только он ни в кого не целился, а, подняв руки вверх, молча смотрел на этих молодых людей.
Картинка вздрогнула, пошла рябью, сумрак сгустился, всё исчезло. Анна, сжав зубы, сосредоточилась и забормотала:
- Помоги мне спасти их. И я помогу тебе!

Воздух перед ней вновь сгустился: возник дух Тутмоса и поманил её за собой к дверям. Она рванулась за ним: дядя её почему-то не удерживал. Она обернулась: Петр Иванович стоял, невидящими глазами глядя куда-то в пространство. На крыльце также замерли в разных позах Коробейников и городовые. Разбираться с этим необъяснимым оцепенением у неё не было времени: наверняка дух жреца что-то сделал с этими людьми, чтобы те не мешались у неё под ногами.

Анна  замерла, вглядываясь в Тутмоса. Тот сделал несколько пассов руками, потом – один энергичный жест в сторону дверей. Те вдруг выгнулись внутрь, словно на них давила какая-то неведомая сила, и, сорвавшись с петель, рухнули, видимо, придавив того, с револьвером, что стоял у выхода. Послышался вопль нескольких голосов внутри.

Коробейников с городовыми, избавившись от оцепенения, бросились внутрь, Анна - за ними. Она застыла у входа, глядя на развернувшуюся перед нею сцену. Штольман, видимо, успел поймать саквояж, выпавший из рук девушки, которая осела на пол в глубоком обмороке. Второй молодой человек, в глазах которого плескалось безумие, медленно дернул рукой: полыхнула спичка, и тут же веселый огонек побежал по длинному шнуру, тянувшемуся к  саркофагу.
Штольман рявкнул:
- Все вон! Здесь бомба!

Присутствующие бросились к дверям, кроме Коробейникова и Ульяшина, который тоже был, оказывается, здесь. Штольман медленно поднялся, держа перед собой саквояж и двигаясь очень аккуратно. Развернулся к вошедшим и замер, увидев стоявшую перед ним Анну. Они бесконечное мгновение смотрели друг на друга, потом Анна проговорила:
- Тутмос, я приказываю, потуши шнур! Я приказываю! Я приказываю!!!

Огонек, бегущий по шнуру, вдруг зашипел, захирел и погас. Коробейников, который застыл возле Анны, бросился к юноше и в один момент скрутил его. Городовые схватили уже очнувшуюся девушку и, заломив руки, выволокли наружу. Ульяшин осторожно забрал у Штольмана из рук саквояж, со словами:
- Я сам, урОните!
Анна, совсем ослабев, опустилась на стул, стоявший у выхода. Штольман бросился к ней и взял её ледяные ладошки в обе руки:
- Аня, какого чёр... Откуда ты здесь?
- Тебе грозила опасность. И другим, - еле шевеля губами, отвечала Анна - силы окончательно покинули её.

Потом они с дядей сидели на уютном мягком диванчике, - Анна, откинувшись на подушки, а дядюшка, наклонившись вперед, - и слушали рассказ Штольмана, сидевшего напротив них на стуле, устало уронив руки на колени. Яков говорил отрывисто, пристально глядя на неё, в глазах его горел мрачный огонь.

Племянник Аристархова собирался взорвать дом вместе с пришедшими сюда высокопоставленными гражданами города. Для этого в подвале соорудил бомбу. Если бы она не сработала, начинил ещё и мумию взрывчаткой. За пару дней до аукциона прибыли его товарищи по боевой организации: девушка и приятель Аристархова, который так бесславно погиб, придавленный дверью.

Девушка, которую Аристархов называл Норой, должна была бросить бомбу. Но все планы порушил мальчик, сын прокурора. Он был увлечён историей Древнего Египта и упросил родителей взять его с собой, чтобы рассмотреть все экспонаты. Нора увидела ребенка и не смогла его убить. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но тут к счастью городовые вышибли двери, и люди были спасены.

Из-за слабости Анна не могла слова вымолвить, чтобы объяснить, кто вышиб эту проклятую дверь. Да теперь это было совсем неважно. А важным было лишь то, что этот человек, которого в своих видениях она видела совершенно и окончательно мёртвым, сидел сейчас перед ними, живой, только очень уставший, и, коротко жестикулируя, рассказывал историю несостоявшегося убийства ни в чем не повинных людей, от которой ей снова хотелось плакать. Штольман почти закончил, когда к нему подбежал Ульяшин и, склонившись, что-то негромко сказал. Тот кивнул и, поднявшись, шагнул к ним с дядюшкой:
- Пётр Иванович, вы поезжайте домой, Анна совсем измучена. 

Потом он склонился к Анне и тихо сказал:
- Я заеду ...позже. Или завтра...
Она в ответ слабо помотала головой:
- Нет, не нужно к нам. Я... я пришлю вам записку о встрече.
- До свидания, - он прижался к её запястью губами, потом задержал её пальчики в ладонях, чуть улыбнувшись, поклонился и вышел с ожидавшим его Ульяшиным.

К Анне подошел городовой Рябко и протянул стакан воды. После браво откозырял, щелкнув каблуками:
- Велено доставить вас до дому в целости и сохранности.
Петр Иванович со вздохом поднялся и протянул Анне руку:
- Да, душа моя, пожалуй, нам пора! Достаточно для тебя на сегодня Древнего Египта.

Анна кивнула и, поднявшись, замерла: у двери колыхался дух Тутмоса. В его непроницаемо-черных глазах мелькнуло что-то вроде благодарности. Она моргнула - дух растворился, как и не было ничего. Она направилась к выходу, держась за дядю, и, перешагивая битое стекло у выхода, качнула головой: нет, всё было. И всё закончилось.
   
Следующая глава          Содержание