Свет и тень
«Вот я вижу тебя, узнаю тебя,
С каждым словом и шагом все ближе…
Посмотри на меня! Посмотри, это я!
Ты пойми, это я, ну пойми же!»
(к/ф "Тень, или Может быть, всё обойдётся" 1991 г.
Песня Аннунциаты «Мой милый»)
Окна плотно занавешены белыми шторами, и все-таки палата буквально залита солнечным светом. Приглушенным, но уютным и теплым. Ничего не напоминает о тьме и тени. А пациент, к которому ее не пускали двое суток, вполне уверенно сидит, опираясь на подушки. И кажется, очень рад ее видеть…
Анна стремительно подходит к койке, устраивается рядом. Как тогда, ночью.
Но радость гаснет в его глазах. Пугающе-спокойно произносит он вместо приветствия:
- Анна Викторовна, нам нужно, наконец поговорить. О том, что … было.
Сразу становится неуютно и холодно. Она непроизвольно ежится. С тревогой вглядывается в его лицо.
- Вы уверены?
- Да.
Он хмурится. Угрюмо смотрит куда-то мимо. Губы сжаты, на щеках перекатываются желваки. Анна осторожно касается его стиснутого кулака.
- Давайте, сначала расскажу я. О ней.
- О ней?
- О той, кого вы видели почти все время после своего возвращения.
Яков глубоко вздыхает. Чуть заметно морщится от боли. Но эта слабая гримаса отдаётся в сердце такой волной сострадания и любви, что к глазам подступают слезы. Усилием воли Анна старается не выдать их.
- Я думал об этом, - отвечает Штольман, - вы ведь знали нужные слова. Но не был уверен до конца.
- Считали, я и правда превратилась в холодную, капризную девицу? – грустно спрашивает Анна.
- Я винил себя. Ведь вы остались одна. И могли думать обо мне все, что угодною… После той ночи.
- Нет! – горячо возражает она, - никогда, ни одной минуты я не думала, что вы могли повести себя … недостойно.
Они молчат какое-то время. Его кулак разжимается. А она не убирает накрывшую его ладонь.
- Я искала вас, - начинает свой рассказ Анна, - поехала в Петербург. Подавала прошения, обращалась к людям, которые могли что-то знать. Это было… трудно. Особенно, когда спрашивали, кто вы мне.
Ее плечи опустились было, но тут же Анна вскинулась, и произнесла страстно и гневно, обращаясь к кому-то другому, не к Штольману:
- Почему? Почему просто факт того, что любишь не дает тебе права беспокоиться о человеке? Почему обязательно должна быть бумага, справка, запись, печать, свидетельство? Что же, без них молчи и плачь в подушку, чтобы никто не узнал? Разве любить без справки – преступление?
- Аня, - хрипло говорит Яков, сжимая ей руку, - я не должен был…
- Нет, вы должны были, - с полуслова понимает она, - должны! Если бы вы тогда легли на диване, или на полу, я … я бы! Вот тогда я бы точно обиделась на всю жизнь!
Она замолчала, стараясь унять прыгающие губы. Непослушная слеза все-таки сорвалась с ресниц, капнула на халат, оставив крошечное пятнышко. На лице Якова – невероятная смесь нежности, страха за нее и бессильно злости.
Да что же она такое делает, опять только мучает человека!
- Это случилось в тот день, когда я познакомилась с Натальей Павловной. В Петербурге я была, конечно, не одна, но в эти дни дяде пришлось заняться какими-то своими срочными делами. Я же не хотела терять времени, и опять попыталась подать прошение. Но снова услышала вопрос – «А кем вам приходится сей господин?». И я сказала: «Я люблю его». А этот чиновник… Пробормотал, вроде сам себе, но точно так, чтобы я услышала: «Понятно, значит никто». И … словно во мне что-то сломалось. Не помню, как вышла оттуда. Сидела на ступеньках, рыдала, и вот тут возникла Наталья Павловна. Она тоже спросила … кто мы друг-другу. Я…
Анна замялась, опустила глаза.
- Мне сейчас очень стыдно за мой ответ. Я повторила то, что сказал хозяин кабинета – «Никто». Не знаю, почему, я же так не думала! Не то его обвинить хотела, не то себя… унизить. К счастью, баронесса все правильно поняла. Она очень помогла мне, но о вашей судьбе ей узнать так и не удалось.
- Это было не в ее власти. И не в вашей, - тихо сказал Штольман, - не казните себя, Анна Викторовна!
Она шевельнула ладонью, отвечая на его пожатие. И вот – быстро, легко, знакомо и естественно переплелись пальцы. Словно точки и тире, взаимные касания сообщали все самое важное и нужное.
- В тот вечер я сидела в своем номере, смотрела на Неву. Небо было такое светлое! Белые ночи… Они почему-то усиливали тоску, так, что просто выть хотелось! Плакать я уже не могла. Думала. Вспоминала вас, кажется, говорила что-то. А на стене была моя тень.
Глаза Анны расширились.
- После вашего исчезновения мой дар ушел. Даже у духов я не могла попросить помощи. А тень показалась похожей на духа. И на меня. Она повторяла мои движения – ходила, кивала, казалось, хочет меня утешить. И я обратилась к ней.
Она как наяву, увидела стену гостиничного номера, обои в мелкий цветочек, и свой дымчатый силуэт. Тень замерла и внимательно слушает…
- «Пожалуйста, пойди, найди Якова, - просила я, - передай, что я люблю и жду. Готова следовать хоть на каторгу, хоть в изгнание. Помочь бежать! Все, что угодно! Пусть он только будет жив!». И Тень вдруг кивнула, - сама по себе, я не делала этого. И … исчезла.
Нахмурившись, Штольман тоже наклонил голову, точно слова Анны подтверждали его собственные предположения.
- Оказывается, лишившись тени, можно заболеть. Дядя нашел меня утром на полу, в глубоком обмороке. Около недели я пролежала в постели. Все думали, что это следствие нервов и усталости. Отсутствия тени никто не заметил…
Анна помолчала, стараясь справиться с волнением.
- Новая тень как-то незаметно появилась сама. Выросла, быть может? Я не думала об этом. А старая… Она пришла, когда я опять начала подниматься на ноги. Сказала, что пока не сумел вас отыскать, но кажется, идет по верном пути. Пожаловалась, что ей очень трудно в мире людей самой по себе, без поддержки. Что нужны силы, чтобы стать более… материальной. И я согласилась делиться с ней.
- Ну Анна Викторовна!
Она против воли улыбнулась. Какой знакомый, сердитый и укоряющий тон! Пусть ругает. Век бы слушала.
- Как так можно! Верить черт знает кому! Силы ей нужны. А вам?
- Я надеялась, что она найдет вас, - тихо произнесла Анна, - а кроме того, это же я ее выпустила. И думала, что не имею права отказать ей в помощи...
Штоьману явно хочется взять ее за плечи, и встряхнуть хорошенько. Как раньше. Но хоть он и пошел на поправку, до таких проявлений активности еще далеко.
- Но вы правы. Тень обманула меня. Около месяца делала вид, что занята вашими поисками. Приходила ко мне, брала за руку. Вытягивала силу. Становилась все больше похожей на человека. И однажды заметила: «А нас уже и не отличить!». Развернула меня к зеркалу, и я словно увидела себя – и сестру-близнеца, которой никогда не было. Вдруг Тень крепко обхватила меня за плечи, и…
Анна нахмурилась, подбирая слова.
- И я словно оказалась внутри нее. Не хозяйкой, и не гостьей, а… Такой вот приживалкой, в уголке дома, которая слова сказать не может. И я – не могла. Тень объявила, что оставляет ваши поиски. Согласилась на предложение Натальи Павловны уехать в Париж. Кокетничала, обижалась, все время чего-то требовала...
- Значит, заграница – это не ваша идея?
- Нет! Я бы ни за что не уехала. Я боялась, что там вовсе потеряю ваш след. А учиться и работать можно было бы и в Петербурге. Но кто меня слушал… Тень проникла в мои воспоминания и чувства, но все восприняла как-то не так. Она была убеждена, что вы чуть ли не сбежали от меня, побоялись последствий. Иногда Тень начинала говорит, что вы специально… все время нашего знакомства… играли и завлекали…
Побелевший Штольман отчетливо заскрипел зубами.
- Я пыталась ей объяснить, - торопливо заговорила Анна, - но Тень… Да вы сами слышали, помните? «Мы уже не дети!». Хотя, по-моему, именно она и была ребенком. И за четыре с лишним года так и не выросла. Вы нравились ей, и пугали, и вызывали желание мстить, насмехаться. Когда вы вернулись, я почти смогла… Почти вырвалась на волю! Но она опять одолела. Не пустила меня подойти к вам. Не дала обнять там, в сарае, и сказать, что люблю и верю. Тень говорила, что я ничего не понимаю в гордости.
Она сомневалась, продолжать ли? Но все-таки призналась:
- Мне иногда начинало казаться, что она права. На пикнике… И в номере гостиницы… Но ведь это были не вы?
- Нет! Никогда бы я так не оскорбил вас, - резко ответил Яков, - но я тоже оказался, - он коротко и зло усмехнулся, - на поводке. У собственной Тени!
Анна погладила его вновь напрягшиеся пальцы.
- Расскажите, - тихо попросила она.
- Все почти как у вас, - он снова смотрел куда-то в пространство.
- Яков Платонович, я никогда не поверю в то, что вы всерьез пытались беседовать с Тенью! – попыталась пошутить Анна.
Штольман усмехнулся – очень невесело.
- И правильно сделаете. Пусть я и прикоснулся к непознанному – благодаря вам, но гулять самолично по астралам – увольте. Но в тот день… или вечер? Я был в камере, после очередного допроса. Мне не верили. Подозревали в измене. У меня не было права узнать что-то о вас. Я очень … устал тогда.
Его заминка на последней фразе отозвалась в Анниной душе острой болью. Сразу вспомнились фантастические виденья, посещавшие не то ее саму, не то двойника. Казематы, факелы, обросший измученный Яков в цепях. Вряд ли все было именно так, но… Но слишком хорошо понятно, что именно кроется за этим «устал»!
- Да, тоже увидел на стене Тень. И почему-то не мог перестать о ней думать. Беспомощность выводила из себя, и я, смеясь, сказал: «Тень, ты же свободна! Иди к Анне, узнай, как она!». Тень послушалась.
Он снова замолчал. Анна, не отпуская его руки, постаралась как можно незаметней придвинуться поближе.
- Я решил, что брежу. Меня, как и вас, свалила болезнь – теперь понимаю, что из-за исчезновения Тени. Она… он приходил несколько раз. Говорил, что с вами все в порядке, но большего он пока разузнать не может. Я не верил в происходящее. Думал, что просто скоро умру. Так лучше бы умер…
- Нет! – в страхе выкрикнула Анна.
Яков коротко улыбнулся ей – и опять лицо его стало холодным и отчужденным.
- Он сам брал у меня силу. И сам однажды занял мое место. А я, как вы сказали? Приживальщик? Вот-вот… Я мог только смотреть на те глупости и подлости, которые творил он!
Анна собирается с духом, и словно шагает в ледяную воду:
- Это ведь он … женился? На ком?
- Догадаться нетрудно, - морщится, словно от кислятины, Яков, - кто еще мог пожелать устроить… такой поворот сюжета!
- Нежинская, - одними губами, уже не ставя знак вопроса, произносит Анна.
- Да.
Следующая глава Содержание
сосулькой прирезал.
