Зачем?
«Гуляйте, дети, там и сям,
Не тратьте время даром,
Но не теряйте головы,
Гуляя там и сям!»
(к/ф "Тень, или Может быть, всё обойдётся" 1991 г.
Песня Юлии Джули «Не надо голову терять»)
Девушка в черном платье стояла около больничного окна и горько плакала, закрыв руками лицо. Анна, торопившаяся в палату, замерла, почти физически ощутив чужую боль. Видимо, произошла такая беда, что забылись и сдержанность, и приличия, стали безразличны чужие взгляды. Это бывает, когда остаешься одна. Совсем одна, даже если вокруг – толпа людей…
Анна стремительно подошла к девушке, и осторожно тронула ее за плечо.
- Что случилось? Я могу вам помочь?
Посетительница опустила руки. Круглое лицо было совсем мокрым от слез, веки покраснели. В черных глазах плескалось безнадежное отчаяние.
- Нет, - срывающимся голосом проговорила она, - мне могла помочь только госпожа Миронова. Но … она больше … н-не принимает по таким… вопросам!
Девушка снова всхлипнула, и торопливо прижала ладонь к губам. Анна вздрогнула.
- Кто вам это сказал? – излишне резко спросила она.
- Одна из сестер… - ответила посетительница, - я хотела узнать, где м-можно найти Анну Викторовну, и обратилась … Да вот она…
Анна быстро обернулась, и увидела проходившую по коридору Катю. Та моментально сообразила, что говорят о ней, вспыхнула, прищурилась, и быстро скрылась в смотровой.
- Это ошибка, - как можно спокойнее произнесла Анна, - я – госпожа Миронова. Расскажите, что случилось, и я сделаю для вас все, что смогу.
- Меня зовут Ольга Александровна… Мицкевич, - машинально представилась девушка, торопясь перейти к главному, - понимаете, сегодня умер человек, которого я… который мне очень дорог! Его убили! И я хочу, я должна знать, кто это сделал!
« - А кто вам этот господин?
- Никто…»
У Анны вырывается судорожный вздох. Сердце пропускает удар. Холодеют пальцы.
- Я понимаю, - тихо говорит она, - и очень вам сочувствую. Давайте отойдем, и я попробую поговорить с вашим другом.
Отчаяние на лице Ольги сменяется исступленной надеждой.
- Его зовут Кузьмин, Евгений Львович! – запнувшись, девушка опускает голову, - звали…
Они останавливаются в маленьком тупике рядом с кладовой. Анна, не моргая, смотрит в стену, проговаривая, медленно и повелительно:
- Дух Евгения Кузмина, явись! Дух Евгения Кузьмина, явись!
Ледяной сквозняк обжигает лоб и щеки. Что-то давит в солнечное сплетение, перехватывает горло. Перед Анной вырастает полупрозрачная фигура в развевающемся пальто. На сгибе руки она держит… голову, отсутствующую на плечах.
- Спаси невинных! – звучит в ушах голос, - спаси!
Кружится голова. Колени слабеют. Хорошо, что Ольга подхватывает ее под локоть, иначе Анна не устояла бы на ногах.
- Что с вами? Вы видели его?
Анна кивает, с трудом возвращаясь в реальный мир.
- Ольга Александровна, - спрашивает она, - вы знаете, как именно погиб ваш друг?
Девушка отвечает побелевшими губами:
- Рядом с нашей усадьбой, в лесу… нашли его… голову.
***
Голову на так называемом Красном камне обнаружили гимназисты. Они же и ворвались в участок, хрипя и сипя, подрастеряв голоса по дороге. С трудом добившись от мальчишек внятного рассказала, на место происшествия выдвинулись с парой городовых Штольман и Коробейников.
Зрелище и впрямь выглядело впечатляюще. На одном из уступов Красного камня была аккуратно размещена голова. Неестественно-ярко пламенели рыжие волосы, обрамляя застывшее мертвое лицо, кожа которого успела приобрести глубокий синюшный цвет. Вокруг обрубка шеи, поверх снега и прошлогодних листьев, с помощью коротких веток были выложены расходящиеся лучи, загнутые влево.
- Ритуальное убийство… - выдохнул Коробейников, - человеческая жертва.
Штольман подошел поближе. Внимательно осмотрел голову и камень, окинул взглядом поляну и окружавшие ее заросли.
- Интересно, где же остальное, - задумчиво произнес он.
Никаких следов туловища видно не было. Впрочем, со следами дело обстояло вообще скверно – обильный утренний снегопад уничтожил их подчистую.
- Антон Андреевич, сфотографируйте это с разных сторон, - велел Штольман, имея ввиду смертельную композицию на камне.
Однако выполнить приказ Коробейников не успел. С дороги послышался шум, и сквозь заснеженные ветви полицейские увидели человек шесть крестьян. Судя по сердитым громким голосам, цели они преследовали далеко не мирные.
- Стой, мужики, - быстро заступил им путь Коробейников, - дальше нельзя. Здесь место преступления.
Вперед выдвинулся, как ни странно, самый молодой парень. Его гладкое безбородое лицо выглядело старательно умытым и чистеньким, а круглые голубые глаза казались кукольными.
- Так знаем мы, ваше благородие! – сердито заявил парень, - затем и пришли! Это же все черемисы. Заняли наши земли, и давай, значит, колдовство свое бесовское творить? Не допустим!
Остальные крестьяне за его спиной одобрительно зашумели.
- Сами посудите, - продолжил оратор, - земля у них такая же, а урожая – в два раза больше снимают! А все почему? Потому что кровавые жертвы своим идолам приносят!
- А ну-ка, любезный, подойдём поговорим, - ухватив парня за плечо, потянул его на середину поляны Штольман.
Тот неуверенно двинулся следом, несколько растеряв свой пыл. Его притихших односельчан оттеснили назад городовые.
- Тебя как звать?
- Сенька, ваше благородие…
- Арсений, значит, - кивнул Штольман, - ну и что это за идолопоклонники, о которых ты говорил?
- Так они рядом с нашей деревней живут, - опять раздухарился тот, - тьфу на них! Кугу-сорта себя называют. Вот у них и есть обычай такой, древний – жертвам головы резать. Как и ему вот…
Парень кивнул на Красный камень, и непроизвольно поежился.
- Слушай, Арсений, - голос следователя звучал сурово, но убедительно, - ты мужиков своих угомони. Убийцу мы найдём. А если вы самосуд устроите – сами под следствием окажитесь. Понимаешь?
Арсений моргнул, обдумывая сказанное. Немного спал с лица, и кивнул.
- П-понял, ваше благородие. Не дурак.
- А раз не дурак… Скажи-ка, а кто убитый – знаешь?
- Знаю. Из Питера он. Гостил у господина Мицкевича – помещика здешнего. Все к черемисам ходил, сказки их записывал, про обряды спрашивал. Ну вот и…
- Звали его как? – спросил Коробейников.
- Господин Кузьмин… Евгений Львович.
***
На белоснежном столе доктора Милца голова, лишенная тела, выглядела еще более странно и нелепо, чем на уступе красного камня. Александр Францевич, как всегда деловито и невозмутимо проводил осмотр того, что было в его распоряжении.
- Ну что я могу сказать Яков Платонович, - изрек он наконец, - думаю, смерть наступила с семи до девяти часов вечера прошлого дня. Работа человека сильного и хладнокровного – голова отсечена точным ударом.
- Об орудии убийства что-то сказать можете? – спросил Штольман.
Нахмурившись, доктор снова склонился над столом, направив лупу на срез шеи.
- Вероятно, топор, - предположил Милц, - или мясницкий нож. Убийца явно хорошо владел инструментом.
- Надеюсь, что голову он отсек все-таки после смерти господина Кузьмина, - предположил сыщик.
- Несомненно, - подтвердил Александр Францевич, выпрямляясь, - но установить причину смерти подробнее я смогу, только осмотрев тело.
Он опять бросил взгляд на стол, и произнес, уже с трудом удерживая гнев:
- Что же за зверь такое совершил?
- Есть только один зверь, способный на подобное, Александр Францевич, - обронил Штольман, подходя ближе, и всматриваясь в следы на шее убитого, - человек. Но вот зачем он это сделал?
***
- Зачем вы это сделали, Катя? – сложив руки на груди, Анна внимательно посмотрела на дежурную сестру.
- Что я сделала, Анна Викторовна? – с фальшивым недоумением переспросила девушка.
Ее тонкое красивое лицо слегка порозовело, точно дорогой фарфор на свету.
- Почему вы сказали, что я не принимаю тех, кто … пришел за помощью?
Катя пожала плечами. В голубых глазах появилось выражение невинное и обиженное.
- Вы однажды сами сказали, что больше не хотите ничем таким заниматься. И многие люди жаловались, что вы им отказываете. Я просто не хотела, чтобы вас тревожили зря.
Чуть-чуть дрогнул ехидно уголок тонких губ. Но в душу кольнуло неожиданно и больно.
Захотелось съежится, обороняясь от чужого недоброго любопытства, и собственного страха. Да, вот и закончилось Рождество, Анна Викторовна. Вот и вернулись вы из мира понимания и ласки в обычную жизнь. Где для многих вы лишены всякого права на уважение. По собственной вине.
Анна гордо вскидывает голову, и глядя Кате прямо в глаза, медленно и твердо произносит:
- Никогда больше так не делайте. Неважно, что было раньше. Я готова выслушать любого, кто обратится за помощью. И если меня будут здесь искать, я должна об этом знать!
Катя прищуривается, почти не скрывая презрения.
- Если придут пациенты – я обязана провести их к доктору Мироновой. Но я совершенно не обязана быть секретарём при ... медиуме. Мне мое честное имя дорого. В отличии от вас!
Смотрит с абсолютным осознанием собственной правоты. Дерзко, зло, вызывающе.
Стараясь не выдать дрожи, Анна делает шаг вперед. Холодная ярость временно оберегает сознание от боли, и дает возможность выглядеть уверенной и спокойной.
- Ваше право, Катя. Но раз вы говорите о честности, - она особенно выделяет это слово, - то не лгите больше посетителям, что, якобы я никого не принимаю по таким вопросам. Вы поняли меня?
Наверное, лицо у нее было какое-то… убедительное. Катя слегка тушуется.
- Да, - отвечает она, и принужденно добавляет, - Анна Викторовна.
Оставшись в смотровой одна, Анна устало опускается на стул. Гнев уходит, оставляя после себя слабость и мучительное недоумение.
- Зачем? – спрашивает она вслух, растирая виски, - ну зачем ей это? Что я ей сделала?
- Здравствуйте, Анна Викторовна, - слышит она за спиной.
Сразу становится тепло. Этот голос всегда спасает – даже на самом краю. А сейчас и вовсе ничего страшного не произошло. Подумаешь, Катя пытается язвить! Откуда же ей знать, что унизить любовь Анны просто невозможно.
- Здравствуйте, Яков Платонович!
Она вскакивает ему навстречу, протягивает руки, вглядывается в дорогое лицо. Слышал ли Яков ее жалобы? Ему совсем не нужно об этом знать. Так, следует срочно заговорить о чем-то другом. О сегодняшнем деле. Полиции оно наверняка уже известно.
- Яков Платонович, ко мне приходил дух Евгения Кузьмина, - быстро сообщает она, стискивая ладони сыщика, - он просил спасти невинных…
____________________________
Продолжение следует.