Вечер с граммофоном

«Забудем про распри, забудем про ссоры,
Наш лозунг могуч и един!
Как в добром театре, давай, как актеры,
Сойдемся и жертву съедим!»
(О.Анофриев: либретто мюзикла по сказке Е. Шварца "Тень",
1987 год. "Песня людоедов")

- По-вашему господин Турчанинов не лжет? – спросил Штольман, выслушав доклад начальника сыскного отделения.

Коробейников нахмурился.

- Да черт его знает. Впечатление такое, что выкладывает все, как на духу, и так, знаете, искренне! Правда, кое о чем сперва умолчал.

- Это о чем же? – прищурился сыщик.

- Сватался он к Ольге Александровне пару месяцев назад, - объяснил Антон Андреевич, - получил отказ. А тут и господин Кузьмин в поместье появился, став его соперником. Счастливым соперником.

- Мотив, - кивнул Штольман.

- Турчанинов и сам это понимает, - согласился Коробейников, - видимо, потому и не спешил откровенничать. Но Ольга Александровна, прежде чем уйти, с намеком сказала, мол, есть тот, кого смерть Евгения Львовича очень обрадовала! И на Турчанинова гневно так посмотрела. Пришлось ему объясняться…

- И, конечно, он уверял вас, что благородно отступил в сторону, признав свое поражение? – в голосе сыщика сквозил явственный сарказм.

- Именно, - подтвердил Коробейников, - и поговорку вспомнил – «насильно мил не будешь». Звучало очень … великодушно.

- Чтобы он теперь не говорил, причины для убийства у Турчанинова были, - подытожил Штольман, -  а что с алиби?

- Играл допоздна в покер, в доме у Мицкевича. Говорит, присутствовало еще трое человек, они могут подтвердить. Завтра опрошу их.

- А в бумагах Кузьмина удалось что-то обнаружить?

- Да, - Коробейников пересел за стол следователя, и распахнул черную тетрадь, найденную во флигеле, - вот, взгляните, Яков Платонович!

Тетрадь больше чем наполовину была заполнена убористым почерком. Беглого взгляда хватило, чтобы понять – это были заметки для будущей книги Кузьмина. Записи разговоров с черемисами. Но последнюю страницу украшал рисунок – козлиная голова, от которой по кругу словно расходились лучи, загнутые в правую сторону.

- Почти как на Красном камне! – кивнул на изображение Антон Андреевич.

Штольман прочитал вслух написанные внизу строки:

- «Головы жертвенных животных черемисы приносят в дар верховному божеству Куго Юмо. К обряду прибегают редко, только в случае большой беды. Записано мною со слов Аксиньи Шуматовой…»

- Неужели правда – черемисы? – вздохнул Коробейников.

- Я бы не торопился с выводами, Антон Андреевич, - возразил Штольман, - к тому же, не стоит забывать, что дух Кузьмина переживал за невинных. Во множественном числе. И в записке Анны Викторовны говорится, что этнограф чувствует себя ответственным за произошедшее.

***

Ночного дежурства у Анны сегодня не было, и около семи часов вечера она вышла за ворота больницы. Чуть позади важно вышагивал городовой. К присутствию охраны Анна привыкла настолько, что и замечать почти перестала. Вот этого делать не следует, - одернула она себя. Живой человек рядом, а не телеграфный столб!

Морозный вечер искрился звездами в небе, и свежим снегом на крышах и обочинах. Анна шла медленно, вдыхая холодный воздух, стараясь вспоминать сейчас не дух убитого Кузьмина, а недавнее Рождество. Но увы, - теплые картины праздника отступали перед очередным несчастьем. Рыдающая Ольга Мицкевич, лишившаяся любимого человека, этнограф, мучимый непонятной виной, хмурый озабоченный Яков, которому предстояло с этим разбираться. Анна отправила в Управление записку, в которой передала последнее сообщение духа. Выглядело оно крайне невразумительно, но, возможно, до утра она сумеет переговорить с убитым еще раз, и выяснить подробности?

Уже свернув на Царицынскую, Анна увидела женскую фигуру около ограды особняка Мироновых. Дама обернулась, и прихрамывая, поспешила навстречу:

- Здравствуй, Анна!

- Полина…

Вид у хозяйки книжного магазина несколько усталый. И эта хромота…

- У тебя что-то случилось?

- Нет-нет, все в порядке! – уверяет ее Полина, - я просто решила сегодня прогуляться. И вот – немного не рассчитала силы.

Анна, помня предупреждения Штольмана, старается не смотреть подруге в глаза. Впрочем, она рядом с домом, под охраной городового – ну что может произойти? А Полина и правда, кажется утомленной.

- Пойдем к нам, - приглашает ее Анна, - поужинаем вместе. Мама будет рада.

- Анна, но мне… неловко! Вот так…

- Никакой неловкости! Я приглашаю.

Анна берет подругу под руку, и поддерживая, ведет к крыльцу. Полина, посмеиваясь над собой, объясняет, что надела на прогулку новые сапожки, и поздно поняла, что ее ногам эта идея не слишком понравилась. Анна мысленно пытается сообразить, подойдет ли Полине ее обувь, чтобы несчастной не пришлось мучиться за ужином, и по дороге домой. Однако, на прямой вопрос об этом ее уверяют, что все и так будет в полном порядке.

Дом встречает теплом, светом, вкусными ароматами…  А также – мужским голосом и музыкой из гостиной. Мама выходит в переднюю с каким-то виноватым лицом.

- Аннушка… - и замолкает, видя нежданную гостью рядом с дочерью.

- Мама, это Полина Аникеева. Моя подруга.

Мария Тимофеевна, надо отдать ей должное, быстро берет себя в руки. Знакомится с Полиной, отмахивается от ее извинений и попыток уйти. Провожает в гостиную, но почти сразу возвращается к замешкавшейся дочери.

- Аннушка, понимаешь, там… Андрей Петрович. Он зашел сегодня – просто, по-соседски. И как-то так получилось, что нельзя было не пригласить его на ужин. Я знаю, тебе… не очень хочется с ним сейчас разговаривать, но…

Анна замирает на месте, чувствуя, что настроение портится окончательно. В голове мечется одна-единственная утешающая мысль: «Как хорошо, что я встретила и привела Полину!». Находится в обществе Клюева одной – пусть даже и с мамой, было бы невыносимо.

- Ничего страшного, мама, - твердо произносит она, - я уже давно все объяснила Андрею Петровичу. Надеюсь, он понял, и вести себя будет… соответственно.

… Да, это очень хорошо, что она пригласила на ужин Полину, которая весьма самоотверженно поддерживала с Клюевым оживленную беседу. И все равно, взгляд Андрея Петровича – то печальный, то укоряющий, преследовал Анну. Она вежливо и скупо улыбалась, механически пытаясь не терять нить разговора, который почему-то зашел о путешествиях. Туркестан, Марокко, Сицилия – названия стран вспыхивали яркими фонариками, чтоб через мгновение угаснуть, потонув в многословных восторгах Полины и эмоциональных впечатлениях Клюева. Не выдержав, Анна вскочила с места, чтобы, пока Домна подает кофе, опять завести умолкнувший граммофон. Повернувшись спиной к гостям, она с наслаждением позволила появиться на лице естественному выражению усталости. Прикрыла глаза.

- Анна Викторовна, вам помочь? – тут же раздается голос Клюева.

Она быстро схватила первую попавшуюся пластинку.

- Не стоит, благодарю вас!

Музыка – немного странная, ритмичная, тем не менее, действует успокаивающе. Возвратившись за стол, Анна вдруг ощущает глубокую уверенность в том, что все будет хорошо. «Мы скоро будем вместе, и навсегда уедет отсюда» - начинает звучать в голове. Анна чувствует, что на губах расцветает настоящая, не фальшивая улыбка, и старается заслониться чашкой с кофе. «Мы будем вместе. Мы поженимся и уедем отсюда».

- Анна Викторовна, а где бы вы хотели побывать? – обращается к ней Клюев, - в Туркестане? Или в Марокко?

Рука чуть вздрагивает. Кофе капает на блюдце. Анна с трудом возвращается к застольной беседе.

- Анна? – удивленно поднимает брови Полина.

Мама бросает на дочь немного виноватый и встревоженный взгляд. Анна ставит на место чашку. Перед глазами почему-то встают джунгли. Изумрудную зелень разбавляют большие, яркие цветы. Душные пряные ароматы кружат голову. Как хорошо и покойно в сари, которое мягко и бережно облекает тело, не скованное корсетом. К тому же, когда Яков видит ее в сари, у него так вспыхивают глаза*…

- Я бы очень хотела увидеть Индию, - отвечает Анна.

… Вечер мог бы закончится вполне мирно. Но в гостиной появляется еще один обитатель дома, и не может не заявить о себе:

- Мяяя!

- Пушкин! – Анна подходит к малышу и подхватывает на руки, - что, соскучился?

Тот громко мурчит, и бодает теплым лбом ее ладонь и пальцы – гладь, мол. Анна с удовольствием теребит мягкую шерсть, чешет котенку горлышко.

- Ах, какая прелесть, - улыбается Полина, - это же подарок господина Штольмана, не так ли? Я что-то слышала в магазине…

Лицо Клюева мрачнеет, губы кривятся в усмешке.

- А как поживает мой подарок, Анна Викторовна? – спрашивает он, - так и остался жить в больнице? Или … Пушкина вы тоже отдадите туда?

Анна невольно прижимает к себе котенка. Мокрый нос тычется в шею, коготки цепляются за воротник. Поглаживая малыша, она произносит ровным голосом:

- Ваш Черныш сам устроил свою судьбу. Одна из маленьких пациенток уже уходила с няней домой, когда он подошел к ней, и стал тереть об ноги. Теперь Черныш живет в доме купца Васильева, и является любимцем всей семьи. Ну а девочка и вовсе только что в гимназию с собой не носит.

- Но ведь я-то дарил его вам! – с болью говорит Клюев.

- Андрей Петрович, - бросается на помощь дочери Мария Тимофеевна, - вы уж извините, это моя вина! Я же тогда не позволила Аннушке его оставить! Боюсь я черных котов, понимаете? С детства… Глупость, конечно, но вот так! Что же теперь…

- Ничего, - вздыхает Клюев, - абсолютно ничего! Прошу простить, но я, пожалуй, откланяюсь. Благодарю за чудесный вечер.

Поклонившись, он выходит, явно раздосадованный и обиженный. Анна, прикусив губу, продолжает гладить Пушкина, надеясь согреть похолодевшие руки. Полина пожимает плечами, и встав со стула, тянется к котенку.

- Какой все-таки милый! И имя… весьма оригинальное!

- Да, - соглашается Мария Тимофеевна, - можно звать Пушком, или Пушей, очень даже созвучно!

- Ай! – Полина одергивает руку, которую успели зацепить крошечные когти.
Пушкин сердито смотрит на незнакомую особу, и дергает хвостиком.

- Вот ведь… маленький злодей, - с деланным смешком замечает Полина.

***
Интересно, почему новые факты о таинственном злодее пока остаются без внимания? Еще до Рождества Штольман отправил с нарочным письмо, в котором четко изложил вновь открывшиеся обстоятельства, касающиеся Крутина, и его идеи уничтожения мира. Неужели то, что гипнотизер, обладающий такой силой, организует сатанинскую секту – прикрываясь, кстати, не имеющими никакого отношения к ее законам катарами, - не показалось достойным внимания? Почему все это, включая появление «Книги ересей» оказалось возможным под носом у церковных властей?

Штольман прошел по опустевшему кабинету. Хмуро посмотрел в темное окно. Раздраженно потер ноющий затылок.

Запрос по этой книге пока так же остается без ответа. Видимо, придется все-таки прямо спросить Полину. Но если госпожа Аникеева замешана в происходящем, это может ее спугнуть.

Сможет ли Анна держать в отдалении настойчивую подругу? Если бы он сам мог быть рядом - день и ночь!

Нет, на бесполезные сожаления не стоит тратить силы и время.

... Секта. Убийства. Жертвы. Следователь опять взял в руки тетрадь Кузьмина. Перелистал, выхватывая отрывки записей. Странно, но столь, казалось бы, интересный для этнографа обряд кровавого жертвоприношения нигде более не описывался. О нем можно было найти упоминание лишь на последней странице, рядом с рисунком.

Катары не совершали ритуальных убийств. Но это не мешает Крутину и его сторонникам прикрываться их именем. Возможно, точно так же обстоят дела и с черемисами, которых откровенно подставляет преступник?

Завтра непременно нужно наведаться к арендаторам господина Мицкевича.

__________________________________

*См. произведение Atenae (Ирины Плотниковой) "Сердце Шивы".

Продолжение следует.