Все, кто находился в кабинетике Анны, замерли. Скрябин медленно отнял руки от лица и, не произнося ни слова, а только бешено вращая глазами, затряс пальцем в сторону несчастного фотографа, который, держа подставку для магния на отлёте, так же застыл, вытаращив глаза на разъяренного доктора.
Неизвестно, чем бы всё закончилось, но в этот момент зашумели в коридоре, крики приблизились к двери кабинета Анны, тут же дверь приоткрылась, и Лукерья торопливо и испуганно зачастила:
- Иван Евгеньич, Анна Викторовна, ой, быстрее! Там роженицу привезли! Кончается вроде!
Инцидент с фотографом был немедленно забыт. Скрябин вылетел из дверей, следом за ним припустила Анна. Ребушинский переглянулся с фотографом Беляевым, лицо его приняло решительное выражение. Он махнул рукой Егору Кузьмичу и, с неожиданной для его комплекции резвостью, кинулся вдогонку убежавшим докторам.
Роженицу спасти не удалось. Ребенку же удушение пуповиной не оставило ни единого шанса, и он лежал на белой пеленке, крошечный, синий, с запавшими глазёнками. Вошедший санитар бочком протиснулся к мертвому крошке и, завернув того в пеленку, словно в саван, чуть сгорбившись, унес с собой. Сёстры милосердия, собрав инструменты в лоток для кипячения, тоже безмолвно удалились из операционной.
Скрябин же стоял над растерзанной мёртвой женщиной, свесив голову и опершись ладонями на операционный стол.
- Зачем это всё? Какая глупость и самонадеянность - плодить себе подобных, - вдруг глухо заговорил он, - в нелепой надежде, что вот у них-то всё будет лучше, чем у этих, - качнул он в сторону тела укрытого заляпанной кровью простынёй…
Анна, устало прислонившаяся к подоконнику, встрепенулась:
- Иван Евгеньевич, с вами всё в порядке?
Он перевел на неё мутный взгляд и мотнул головой:
- Нет никакого порядка. Всё прах, тлен, мерзость. Кругом… мерзость.
Он вдруг рухнул на стул и затрясся в рыданиях, зажимая лицо ладонями.
Она с расширившимися глазами смотрела на него, потом бросилась к стоявшему на окне графину, плеснула воды в стакан и протянула ему:
- Вот, возьмите, выпейте.
Он, отняв ладони от лица, уставился на стакан, который она протягивала ему. Взгляд его, наконец, стал осмысленным. Он вынул из кармана крошечный бумажный сверток, развернув, высыпал в воду порошок и в два глотка выпил. После кивнул:
- Благодарю вас.
На глазах к нему возвращалось былое самообладание. Он поднялся. Небрежно приткнул стакан на тумбочку и, развернувшись к Анне, процедил, пристально глядя на неё:
- Надеюсь, вы не станете распространяться об этом… инциденте?
- Вы могли бы и не просить об этом - с лёгкой обидой отвечала она.
Он постоял, опустив голову, потом, словно бы решившись, сделал к ней шаг и тихо проговорил:
- Дело в том, что я… я потерял всех своих близких. До единого. У меня никого нет, понимаете? Совсем - никого.
- Их гибель связана, наверняка, с каким-то пожаром... или взрывом? – сочувственно спросила Анна.
Скрябин в недоумении откинул голову:
- Почему вы так решили?
- Вы сегодня так перепугались этой злосчастной вспышки, я подумала, что…
- Да, - перебил он. – Вы очень внимательны и догадливы.
В его тоне, этом торопливом замечании ей на миг почудилась фальшь, но только на миг. Он по-прежнему был бледен, глаза мокры, и она решилась:
- Вы ведь очень сильно страдаете от этой потери?
- Это естественно, – с горькой усмешкой пожал он плечами.
- Знаете, что? - сделала она шаг к нему. - Я вам кое-что скажу сейчас, только вы не пугайтесь и не принимайте меня за сумасшедшую. Я.. я могу помочь вам. Могу дать вам возможность поговорить с… вашими близкими.
- Ч-что? - поднял брови Скрябин. - Это каким же образом?
Анна помолчала, потом пояснила:
- Дело в том, что я... я - медиум. Я могу говорить с... умершими людьми. Могу вызвать дух кого-то из ваших близких... - Он смотрел на неё, и на самом дне его тёмных глаз ей вдруг почудилось что-то вроде лёгкого пренебрежения. И, ещё не закончив фразы, она уже пожалела, что вообще затеяла этот разговор. - Вы мне не верите, - заключила она в ответ на взгляд Ивана Евгеньевича.
- Анна Ви-икторовна, ну, что вы, ей-богу! - с досадой развел он руками. - Вы же образованная женщина, не дремучая деревенская баба. Что вы мне тут сказки рассказываете? Я понимаю: вы хотели мне таким образом помочь, но, пожалуйста, не трудитесь. Стакана воды из ваших рук вполне довольно.
Он развернулся и стремительно вышел вон. Анна только беспомощно посмотрела ему вслед. Как же она жалела о своем порыве! Но он казался таким искренне страдающим, его внезапные для большого и сильного мужчины слёзы не могли оставить её равнодушной к чужому горю. Она просто вспоминала себя, совсем недавнюю, свою неизбывную печаль от потери возлюбленного, которая с годами становилась всё острее.
Да если бы ей тогда кто-то и вправду смог хоть чем-то помочь, она поверила бы всему, пошла бы на всё...
Анна резко отвернулась к окну и прижала ладошку к груди, где было так горько. Тише, всё хорошо, всё теперь хорошо. На ум пришёл вчерашний вечер, ночь, нынешнее утро...
********************
Вчера они вышли из управления вместе. Штольман по пути заглянул в кабинет к Антону Андреевичу, сказал, что проводит её, Анну. Коробейников тут же выскочил в коридор, обменялся с начальством рукопожатием, а ей поцеловал руку, потом попросил передать сердечную благодарность за вчерашний ужин тётушке и скорейшего ей выздоровления. После, понизив голос, чтобы Штольман не слышал, попросил передать приветы близким. И так посмотрел со значением. Анна улыбнулась и кивнула: всё она всем передаст. Близким будет очень приятно внимание такого любезного господина.
Потом, кивнув, подхватила Якова Платоновича под руку и отправилась к выходу, с невольной улыбкой размышляя о том, что вот вроде бы Антон Андреевич - серьёзный и взрослый человек, служба у него ответственная, в каких только переделках не бывал. А вот вдруг покраснел, будто стоял сейчас перед ней тот пылкий романтичный юноша, которого она знала когда-то, пять лет назад. Неужели Таня смогла затронуть его сердце? И насколько же ответно это чувство?
За вчерашним ужином сестрица так смотрела на Коробейникова. Оно и понятно: на юную барышню их первая встреча произвела неизгладимое впечатление. Антон Андреевич, словно храбрый рыцарь, защитил её от воришки. Хотя, подумалось ей, она в Танины годы была неизмеримо более романтичной особой. Сестра всё же из-за смерти батюшки в короткое время повзрослела и смотрит на жизнь более трезвым взглядом.
Пока Анна раздумывала о том, что вот, на её глазах, кажется, происходит нечто чудесное, они вышли во двор полицейского управления. Штольман поднял верх у пролетки, подсадил туда Анну, сам обошел кругом и уселся рядом с нею. На улице совсем уже стемнело. Оно и к лучшему, подумалось ей: меньше любопытных глаз увидит, куда направляются барышня Миронова и господин полицмейстер.
Извозчиком был один из городовых, серьёзный малый, не из болтливых. Анна, отправляясь в полицию, надела сегодня накидку с капюшоном и похвалила сейчас себя за предусмотрительность. Она не была уверена, что Яков Платонович согласится на её авантюрный план. Но ведь и он тоже тяготится их вынужденной разлукой.
И вот оно, её трудное счастье, сидит рядом, сжимает её пальчики, даже не замечая насколько крепко это пожатие, ей даже немножко больно, но как сладка эта боль. Она перевела на него взгляд. Он тоже смотрел на неё. В темноте коляски глаза его были словно бы два черных провала без дна, а лицо казалось высеченным из камня.
До покалывания в кончиках пальцев хотелось дотронуться, разгладить морщинки, стереть усталость и тревогу с этого милого, знакомого до последней чёрточки лица, зажечь в этих глазах жизнь и свет. Он, конечно, старался не показывать своей озабоченности. Но она-то чувствовала: внутри у него словно туго натянутая струна, тронь - зазвенит. А дёрни посильнее, то и вовсе лопнет.
Собралась, было, сгоряча обидеться на него, что вновь скрывает от неё что-то, но спохватилась. Нет уж, Яков Платонович, раз вы таитесь от меня, то и я не стану до поры показывать вам свою осведомленность. Только не сегодня. Сегодня вы - безраздельно мой. И я не стану делить вас с вашими демонами тревог и опасностей.
Вам тоже нужно отдыхать. Вот станете моим мужем, уж я тогда постараюсь вас ограждать от забот, а дом наш, который когда-нибудь непременно у нас будет, станет для вас уютным и безопасным островком, где вы сможете оставлять за порогом волнения, или зализывать раны.
Он вдруг словно бы услышал эти её мысли о нём, об их будущем, потянул её к себе рывком - она и ахнуть не успела - и прижался к её губам крепким будоражащим поцелуем, от которого сердце ухнуло в бездну.
******************
Коляска дернулась, останавливаясь. Они вздрогнули и оторвались друг от друга.
- Приехали, - зачем-то сказал он. Она кивнула. Голова немного кружилась, и сердце так колотилось внутри - гулко и тяжело, - что она едва слышала его. Он помог ей выйти из коляски, - ноги её едва не подломились, - потом негромко велел:
- Капитонов, ты поезжай. Спасибо тебе, братец. - Потом, подойдя ближе, что-то коротко сказал ему и взмахнул рукой. Тот молча кивнул, не спрашивая более ни о чем, чмокнул лошади и, развернувшись, поехал по пустынной улице.
Анна в недоумении озиралась: она совсем не узнавала места, куда они подъехали, хотя примерно знала, где находится дом, предназначенный для уездного полицмейстера. Штольман взял её крепко за руку и мотнул головой к неприметной калитке в массивном каменном заборе.
- Мы подъехали с обратной стороны, - пояснил он в ответ на её незаданный вопрос. - Не хочу доставлять вам проблем.
Они вошли с черного входа, осторожно прошли темным коридором и оказались в просторной зале, едва освещенной тусклыми уличными фонарями. Яков потянулся к рукоятке выключателя, но она вдруг вцепилась в его руку:
- Постойте. Не зажигайте верхний свет.
- Но как же? - она чувствовала по его тону, что он улыбается.
- А так. Есть у вас свечи? Ну, конечно, есть. Давайте свечей. Мы зажжем их, и будет... так славно.
- Как скажете, душа моя. Только стойте здесь и не двигайтесь. Иначе запнетесь обо что-нибудь и ...славно уже не будет.
И снова эта улыбка в его тоне. Сказал и - пропал в темноте. Она стояла, сцепив руки и всё пытаясь унять сердечный трепет. Потом послышалось чирканье спички, и возник маленький слабый огонек. Света от него хватило всё же, чтобы из тьмы показалось лицо Штольмана. Он склонился к свече, огонек окреп и обратился в ровное длинное пламя. Яков подхватил подсвечник и направился к ней. После устроил её в большом мягком кресле и зажег ещё несколько свечей.
Гостиная осветилась. Это была довольно большая, но пустоватая комната с темно-синего цвета обоями и тяжелыми портьерами темно-зеленого цвета на окнах . По центру стоял стол, укрытый скатертью в тон портьерам, в углу - бюро красного дерева с опущенной крышкой. Чайный столик, диван напротив дверей. Возле окна – рояль с задвинутой под него банкеткою. Вот, собственно, и всё.
И ей вдруг неожиданно понравилось, что не было здесь захламлённости, что комната просторна, не душат многочисленные вещи. Аскетично, строго, но эта гостиная так была похожа на него, на милого её сердцу сыщика, что в груди у неё потеплело, и исчезла всякая неловкость.
Она что-то заметила краем глаза и перевела взгляд на заинтересовавший её предмет. Возле дальней стены стоял невысокий столик, а на нём - шахматная доска с расставленными на ней искусно вырезанными то ли из дерева, то ли из камня фигурами. Анна поднялась и подошла ближе.
- Какие красивые! - в восхищении выдохнула она.
- Шахматы расставлены. Игра начнется завтра, - вдруг задумчиво проговорил за её спиной Яков. У неё вдруг холодок пробежал по затылку, и она резко обернулась:
- И с кем же вы собрались играть?
- Это просто цитата, - поспешно ответил Штольман. - Так сказал Наполеон Бонапарт в романе графа Толстого, осматривая позиции накануне сражения. А вы за эти годы, случайно не выучились играть?
Анна, отвернувшись, провела пальцем по головкам фигурок.
- Вы же не поверили тогда, в деле Ферзя, что я не умела играть.
- Тогда не поверил. Теперь знаю, - просто отвечал он.
Анна взяла изящную фигурку королевы, горделиво несущую свою крошечную позолоченную корону, поднесла к глазам, чтобы лучше рассмотреть.
- Похожа на вас.
Голос прозвучал над самым её ухом, и она от неожиданности вздрогнула - не услышала, как он приблизился.
- Чем же? - пожала она плечами. - Я обычная девушка, не королева, не принцесса, даже не фрейлина..., - и прикусила язык.
Штольман молчал, она слышала его дыхание совсем близко. Потом произнес глубоким голосом:
- Никогда вы обычной не были и не будете. Для меня вы самая лучшая, самая драгоценная часть этой вселенной. - Он развернул её к себе, вынул фигурку из её пальчиков и поставил на доску, а после заключил её в объятия и поцеловал в нежные вздрагивающие губы.
****************
А потом была ночь, тёплая, бархатная, наполненная страстью и нежностью. Его руки, губы, плавные неторопливые движения, его страстный шепот, от которого она вновь и вновь загоралась желанием. И счастье - брызжущее, искрящее, - от того, что никуда, наконец-то, не надо спешить, никто не ворвется сюда, не отнимет его у неё, он весь, без остатка, - с ней. Пусть на эту ночь, но она счастлива хотя бы этим.
Потом они лежали рядом, сплетясь ногами и руками. Он перебирал пальцами её волосы - любимое его занятие! - и просто смотрел. Нет, не просто. Любовался, и совершенно искренне. И главное - тревожная складка в межбровье разгладилась. А сердце в груди билось размеренно и спокойно.
И она, утомленная и разнеженная, вдруг провалилась в глубокий сон.
«Анна… Анна…»
Она слышит этот зов. Но голос ей не знаком. Она озирается, но кругом ни души. И она бежит. Туда, откуда, ей кажется, звучал этот голос. Деревья сомкнули над ней свои кроны. Кругом зловещая тишина и темнота. Что-то белеет впереди на тропинке. Ноги подкашиваются. Потому что она различает, что это. Вернее, кто.
Маленький ребенок с подрагивающим воздушным хохолком из светлых волос на макушке. Малыш поворачивается к ней. Но черт лица не разобрать: деревья отбрасывают на него густую тень. Он протягивает к ней ручку, разжимает ладошку, и она видит какой-то мелкий предмет. Неизвестно откуда взявшийся блик света падает на этот предмет, отражается от него, и Анна видит, что это тяжелое венчальное кольцо.
