Публика в зале сперва оцепенела из-за стремительного бегства Соломина, потом зала наполнилась гулом. Все делились своим недоумением из-за случившегося. Кто-то уже потянулся к выходу, не желая оказаться замешанным в скандальном происшествии.
- Господа, - прозвенел высокий голос, и госпожа Соломина выступила вперед, - покорнейше прошу извинить за недоразумение. Муж, к сожалению, перенервничал из-за открытия выставки. Но вернисаж продолжает свою работу. Семен, - обратилась она к слуге, - разноси же шампанское, что ты замер. Прошу вас, господа, угощайтесь! Вот закуски, - указала она на импровизированный буфет у дальней стены.
Гости отвлеклись на шампанское, зашумели, загомонили, устремились к буфету, где элегантно одетый слуга ловко управлялся с тарелками. Произошедшее было тут же забыто. Соломина же перевела взгляд на Фирсанова, который, разводя руками, что-то горячим шепотом доказывал сестре, и направилась в их сторону.
- Простите, могу я с вами поговорить? – решительно спросила она.
Тот замер на полуслове, потом переглянулся с сестрой и нехотя кивнул.
- Можете пройти со мной в соседнюю комнату? - напряженным голосом предложила Соломина.
- Зачем это? – насторожился Николай. – Я могу и здесь. Мне скрывать нечего.
- Видите ли, - жена художника огляделась украдкой и понизила голос, - мне бы не хотелось выяснять отношения на публике. Будет лучше, если мы перейдем в каби…
Она вдруг замерла на полуслове и покачнулась, по лицу разлилась мертвенная бледность. Анна, стоявшая неподалёку, кинулась к ней, опередив собеседников, и помогла опуститься на стоявший рядом стул. После извлекла из ридикюля склянку с нюхательной солью и поднесла к лицу несчастной. Та судорожно вздохнула и пришла в себя. Горина с братом и Таня стояли возле них, загородив собой Соломину от присутствующих.
- Вам всё же стоит перейти в другую комнату, - негромко заметила Анна, обращаясь к Николаю, - не стоит привлекать внимание. Видите, госпоже Соломиной нездоровится.
- Я готов, - Фирсанов неловко поклонился.
- Можете тоже пойти со мной? - умоляюще посмотрела на Анну Соломина. - Боюсь, мне понадобится помощь.
- Положитесь на меня, - кивнула та и помогла ей подняться на ноги.
В соседней комнате было некое подобие небольшого кабинета. Соломина сразу опустилась на диванчик и подняла глаза на Фирсанова. Тот хмуро топтался перед нею, с тревогой глядя на её белое лицо.
- Вы сказали, что… что видели Глеба Герасимовича в каком-то монастыре под другой фамилией… Найдёнов, верно?
- Я и вправду видел его! - возбужденно воскликнул Фирсанов. – Это точно был ваш муж. Только бороду отпустил да одет был не так нарядно. Но это был он!
- Николенька, не нервничай так, – прервала его Горина и ласково коснулась его руки. – Может, ты ошибся всё же? Ведь тебя же ужасно избили перед этим. Возможно…
- Да всё у меня хорошо с головой! – раздраженно отвечал он сестре. – Я могу отличить, тот это человек или не тот!
- Я не обвиняю вас ни в чем, - тихо произнесла Соломина. – Я просто… просто прошу рассказать мне подробности вашей встречи. Это очень важно.
Николай кивнул и начал своё повествование издалека, с момента, как на него напали в лесу, как он попал в монастырь, как выхаживали его сёстры. Соломина несколько раз поправила причёску, выдавая своё нетерпение. Горина, заметив это, поторопила брата:
- Николя, переходи же к сути.
Тот кивнул и продолжил.
Через неделю он начал вставать, но сил было ещё мало. И он сидел на лавке возле двери своей кельи, куда поместили его монахини. Напротив была небольшая часовенка. И однажды из дверей вышел…, тут он мрачно покосился на Соломину и упрямо продолжал: вышел господин Соломин. Да, это был, несомненно, он. Увидел его, Николая, и подошел познакомиться. Оказался очень мягким, улыбчивым человеком. Сказал, что почти ничего не помнит, как тут оказался, и что с ним было до того. Нашли его неподалёку на берегу реки, он едва не утонул. Голова оказалась пробита.
Как в реке оказался, не помнит. Да и как зовут, тоже не помнит. Назвали его здесь Найдёновым. Единственное, что он твёрдо знает, так это то, что он умеет рисовать и рисовать очень хорошо. И вот когда немного оправился от своих ран, в знак благодарности монахиням за то, что выходили его, взялся расписывать внутри купол часовенки.
Когда же он, Николай, добрёл до часовни, то, войдя внутрь, просто обомлел: эдакая красота открылась его взору. Так писать мог только настоящий художник. Потому он нисколько не удивился, встретив здесь своего недавнего товарища по несчастью. Ведь куда бы мог пойти такой человек, как не на художественную выставку.
Соломина была почти спокойна, только иногда трогала горло длинными нервными пальцами, словно слова Николая душили её. Когда он закончил свой рассказ, она опустила голову, о чем-то напряженно размышляя. Потом резко подняла глаза, на что-то решившись:
- Вы скажете мне, где находится этот монастырь? Я должна туда поехать. Немедленно!
- Постойте, - остановила её Анна. - Не стоит вам пускаться в такую дальнюю дорогу в вашем теперешнем состоянии. Вы можете не выдержать пути.
- Вы не понимаете, - отчаянно воскликнула та. Потом поднялась, покачнувшись. – Я благодарю вас, Николай…
- Петрович, - подсказала Горина.
- Да. Николай Петрович, - кивнула Соломина. – Ваши сведения весьма ценны для меня! Но всё же очень прошу сказать, где мне искать этот монастырь.
Николай пожал плечами, потом подошел к столу и на четвертушке бумаги нацарапал, как добраться до Благовещенского монастыря. Протянул Соломиной записку и, помедлив, спросил:
- Только почему бы вам не выяснить всё у вашего мужа? Не может же быть таких совпадений…
- Не может? – пробормотала та, глаза её горели отчаянием. – Вы говорите, не может? А если я вам скажу, что уже несколько месяцев я думала, что схожу с ума? А всё это время…, - она замерла на полуслове и рухнула на диван, закрыв лицо ладонями.
- Какой чудовищный обман, боже мой…, - глухо пробормотала она, не отнимая рук от лица. Потом все же подняла голову: глаза её смотрели с болью и отчаянием.
Она снова поднялась со своего диванчика и выпрямилась:
- Господа, прошу меня извинить за проявленную слабость. Это в любом случае недопустимо. Теперь с вашего позволения я должна идти.
Она сделала движение к выходу и покачнулась. Анна, стоявшая ближе всего к ней, успела подхватить её и помогла вновь опуститься на диванчик. Она обернулась к присутствующим. Все стояли в напряженных позах, невольно подавшись к несчастной жене художника.
- Господа, не могли бы вы выйти, мне нужно оказать медицинскую помощь госпоже Соломиной, - обратилась она к ним. Горина первой спохватилась и потянула брата к выходу. Таня помедлила, и Анна попросила:
- Танечка, принеси воды, пожалуйста.
Та кивнула и вышла следом за Гориной и её братом.
Соломина сидела с абсолютно белым лицом, откинувшись на спинку диванчика. И Анна вновь протянула ей склянку с нюхательной солью. Та слабо вдохнула и, придя в себя, подняла глаза на Анну:
- Мы даже не представлены друг другу.
Та кивнула и опустилась рядом.
- Я – Анна Викторовна Миронова, тружусь врачом в здешней больнице. Мой отец адвокат Миронов. А это, - кивнула она на вошедшую со стаканом воды сестру, - это моя кузина Татьяна Сергеевна, она гостит в нашем доме.
Соломина с благодарностью приняла воду из рук девушки и мелкими глотками выпила полстакана. Ей заметно полегчало, по крайней мере, мертвенная бледность покинула её лицо, вернулось слабое подобие румянца. Таня кивнула им и тихонько вышла из кабинета.
- Анна Викторовна, можете выслушать меня? – попросила Соломина и пояснила, слабо улыбнувшись. – Мне совсем некому рассказать о своих… печалях, мы ведь так недавно переехали в вашу местность, а вы мне кажетесь человеком, которому можно довериться.
- Вы можете поделиться со мной всем, что вас тревожит, - кивнула Анна. – Поверьте, всё, вами сказанное, останется строго между нами. Ведь мне, как врачу, пациенты нередко рассказывают о своих бедах, - и она ободряюще улыбнулась, - так что для меня это обычное дело. Я, возможно, смогу вам помочь всем, что в моих силах. – Она внимательно посмотрела на Соломину. – С вами произошло что-то странное и необъяснимое, как я понимаю?
- Я расскажу вам, - начала та. – И потом вы скажете, брежу ли я, или всё и на самом деле не то, чем кажется на первый взгляд.
*************
Это случилось в Италии, где она жила с больной тётушкой. Врачи давали той едва ли год жизни и советовали для облегчения её состояния (она была больна чахоткой) перебраться в Италию, на остров Капри. Тётка была единственным близким человеком для Натальи Николаевны, - Таты, как её называли в семье. Родители её незадолго до этих событий отошли в мир иной. Наташа конечно же поехала с тётушкой, которую очень любила.
Там-то на солнечном и прекрасном Капри и состоялась её встреча с очаровательным и безвестным тогда художником Глебом Соломиным. Она впервые увидела этого молодого человека с этюдником, когда однажды утром отправилась на прогулку по окрестностям, чтобы принести тётушке полевых цветов. Он был, казалось, полностью поглощен своим занятием: коротко взглядывая на видневшееся внизу море, очень точными мазками кисти набрасывал на листе бумаги очертания красивейшей береговой линии.
Наташа хотела пройти незамеченной, но случайно задела камешек, и он с шуршанием слетел вниз с тропинки. Молодой человек вздрогнул и бросил на неё взгляд через плечо. А потом опустил кисть и, развернувшись к ней, с ошеломлением уставился во все глаза, и она поняла, что означает быть словно громом пораженным.
Она коротко кивнула и с улыбкой продолжила свой путь. Он же спохватившись, сдернул шляпу и поклонился, залившись румянцем до распахнутого воротника свободной хлопковой рубахи, испачканной краской.
Они виделись еще несколько раз, прежде чем он решился подойти к ней. Да и то если бы не случайное происшествие с ней, неизвестно, как долго бы он ограничивался лишь этими молчаливыми поклонами.
В один такой же солнечный день она медленно прогуливалась тем же маршрутом и решила немного взять выше привычной тропинки. Но вдруг неловко оступилась и ушибла о камень лодыжку.
Забрела она довольно далеко, и до небольшой виллы, где они обитали с тётушкой, предстояло пройти немалый путь. Вокруг не было ни души, и она опустилась на большой валун, вытянув ушибленную ногу, чтобы боль немного утихла. Её незнакомый знакомец появился словно бы ниоткуда. При виде неё замер и, отчаянно покраснев, коротко поклонился, стащив шляпу. После хотел, было, пройти мимо, но заметил, с какой осторожностью она подтянула к себе ногу. Только тогда осмелился подойти.
Узнав же, что она ушиблась, встревожился, сгрузил свой этюдник возле её ног и исчез в зарослях кустарника, усеянного мелкими желтыми цветами. Наташа проводила его взглядом и в недоумении перевела глаза на видавший виды ящик с потертым ремнем. Молодой человек вернулся через минуту и, запыхавшись, сообщил, что здесь неподалёку есть родничок. Он продемонстрировал смоченный в ледяной воде платок и предложил перевязать место ушиба, чтобы лодыжка не распухла. А потом сам взялся перевязывать, извиняясь и осторожно касаясь её ноги.
Наташа, закусив губу, искренне забавлялась очаровательной робостью этого милого молодого человека. Потом он проводил её, и, хотя нога уже совсем не болела, Наташа, шла, прихрамывая, чтобы была возможность опираться на крепкую руку Глеба.
Наконец они остановились у задней калитки утопающего в зелени беленького дома. И он, ещё пуще покраснев, нерешительно спросил позволения зайти завтра, чтобы проведать её. Конечно она согласилась, а в дом вошла, напевая. Тетя встретила её с удивлением: что это, дескать, так её развеселило? Ей казалось, что милая племянница тяготиться затворничеством с больной теткой в глуши маленького острова, но нет, она теперь видит, что Тата прекрасно проводит время.
С этого дня для Наташи началась совсем другая жизнь, полная встреч, прогулок, маленьких милых записочек, что передавал ей Глеб, и она, повязав любимую белую ленту в волосы и захватив зонтик от солнца, бежала на Их место. Глеб частенько приходил с этюдником и рисовал, конечно же, её: как она стоит, как сидит, как смеется. Однажды он, вновь невероятно смущаясь, предложил написать её парадный портрет, и она согласилась, в тайне радуясь, что вот наконец-то она может познакомить тётушку с Глебом.
Та немного хандрила в последние дни, и Наташа опасалась за её состояние. Но услышав, что к ним придет художник, тётушка охотно согласилась его принять и заказать портрет любимой племянницы.
И начались дни наполненные таким чистым счастьем, о котором она до сих пор вспоминала с душевным трепетом. Портрет был готов довольно быстро, и молодые люди к тому моменту были отчаянно влюблены друг в друга. В один из дней Глеб пал к её ногам и предложил руку и сердце, и счастливая Наташа дала согласие.
Но в тот же день тётушке стало внезапно хуже, и она впала в предсмертную горячку, от которой уже не оправилась. Глеб приходил навестить Наташу, но она была слишком огорчена обострившейся болезнью тётушки, потому не могла ни о чем более думать. А однажды Глеб пришел невероятно возбужденный и сказал, что получил письмо от своего агента: ему предлагают выгодный контракт. И пусть он пока не известен, но он добьется успеха, и Наташа будет им еще гордиться.
Он уехал сперва в Париж, а потом - в Россию, и всё это время разлуки они писали друг другу очень трогательные письма, полные любовной тоски. Он сообщал, что его агент весьма ловко устроил две выставки его работ, которые имели огромный успех. Так что он с нетерпением ждет, когда они смогут соединить свои судьбы.
Но их планам так скоро не суждено было сбыться. В один из тяжелых дней тетушка тихо скончалась, не приходя в сознание. К Наташе приехала тетушкина подруга по Петербургу, госпожа Вольская, Эмма Карловна, дама весьма энергичная и деловитая. Она взяла на себя все заботы связанные с похоронами.
Когда завершились все эти печальные хлопоты, Эмма Карловна настояла на возвращении Наташи домой. Да она и сама собиралась. Ведь там её ждал Глеб Соломин, её возлюбленный жених. Он сообщил в письме, что теперь тоже перебрался в столицу, здесь проще для набирающего популярность художника обзавестись новыми знакомствами.
Но прошло еще несколько месяцев на Капри, прежде чем Наташа пришла в себя настолько, чтобы вернуться домой. Глеб явился к ней с визитом почти сразу по её приезду. Она поразилась, как он изменился. Теперь это был уверенный в себе человек, в нем вдруг проявилась властность и даже некоторая жесткость. Он нетерпеливо ждал, когда прислуга выйдет из комнаты, и тут же бросился к ней с поцелуями. Наташа даже опешила от такой напористости. Но тут в гостиную вошла её компаньонка. с которой она проживала после смерти тётушки, и Глеб тут же отошел, но продолжал пожирать её глазами.
Прошло еще несколько месяцев траура по тётушке, прежде чем они с Глебом смогли наконец обвенчаться. Перемены в Глебе немного озадачивали её, но в такие минуты сомнений она доставала его нежные многостраничные письма, читала их как поэму и преисполнялась решимости выйти замуж за своего любимого. Она уговаривала себя, что, может быть, на него так действует успех.
Слава поистине обрушилась на этого молодого художника. К несчастью он был так же, как и она, одинок на белом свете: никого и родных у него не было. Наконец настал долгожданный день их венчания, а сразу после свадьбы её супруг настоял на их переезде подальше от столичной суеты. Она была только рада, питаясь надеждой, что в провинции муж вновь станет таким же нежным и трепетным, каким он был там, на Капри.
Надеждам её не суждено было сбыться. Милый, молодой человек, умный, начитанный, увлеченный до самозабвения своим творчеством исчез навсегда, а рядом с ней жил совершенно чужой человек - абсолютная противоположность тому, с кем она познакомилась тем давним таким счастливым летом. Ей даже казалось, что она словно бы сходит с ума: она иногда была уверена, что её муж и тот, художник с Капри - это два разных человека. Но этого просто не могло быть, и она с трудом находила силы жить дальше только в память об их счастливых давних днях.
А вот теперь рассказ господина Фирсанова поверг её в такой ужас. Она вдруг поняла, что человек, живущий с ней под одной крышей может и впрямь быть не Глебом, а... кем же? У неё не было ответа. Чтобы понять это, она должна ехать и увидеть этого человека, Найдёнова!
