Спасибо Atenae за героев сна Анны из 18 столетия.

Параллели

« - Ей и дела нет до наших интересов,
Целый день витает где-то в облаках!
- Разве эти бестолковые принцессы,
Научились разбираться в женихах?»
(Из сценария мюзикла «Тень». "Ваши службы, как всегда, не уследили…» Песня Министра Финансов и Первого Министра Автор сценария и песен - Ирина Югансон)

День после ночного дежурства выдался крайне насыщенным. Подробности вскрытия Коростелевой, история полицмейстера и его племянника вызвали шквал противоречивых эмоций и трудных мыслей. Неудивительно, что отогнанный было сон все-таки властно вступил в свои права, да так, что Анна задремала прямо на диване в гостиной. Спасибо, мама отвела ее в наверх, и помогла лечь как следует. И Пушкин устроился рядом, согревая и успокаивая. Анна закрыла глаза…

… Маленькая, строгая, но очень светлая комната. Молодой человек, чье породистое чеканное лицо кажется крайне озабоченным и хмурым. Темно-синий сюртук – или мундир, расстегнут. Длинные волосы перевязаны на затылке черной лентой. Точно услышав что-то, мужчина делает шаг к двери, и быстро распахивает ее. На него почти налетает молодая особа в дорожном плаще, и тут же, прямо на пороге, ставит у ног саквояж. Откидывает капюшон, и говорит что-то – страстно, решительно, сверкая темными глазами. К сожалению, понять ее Анна не может, она не знает этого языка… Но кажется, все ясно и так. Потому что на лице мужчины сменяют друг друга изумление, недоверие, и – радость. Хотя девушка смотрит почти сердито, стиснув кулачки, гордо вскинув голову. Мелкие черные кудряшки вздрагивают на висках. О, а вот следующие два слова в переводе не нуждаются:

- Генрих Штальманн!

Дальше уже смотреть как-то неловко. Генрих прижимает девушку к себе, она крепко обхватывает его за шею. Набок падает саквояж… А потом в лицо дует резкий холодный ветер, и Анна видит, как господин Штальманн и его избранница спешат по смутно знакомой улице. Небо кажется серым и низким, но сквозь разрывы в тучах пробивается солнечный луч, и от него ярко вспыхивает шпиль Адмиралтейства… *

Анна открывает глаза, удивленно вглядываясь в темноту. Кажется, члены семьи ее любимого сыщика все-таки захотели поближе с ней познакомиться. Не родители, правда. Если судить по нарядам, которые вызвали в памяти иллюстрации к «Капитанской дочке», скорее прародители. Которым, видимо, тоже пришлось повоевать за возможность быть вместе! Но за подробностями все равно придется обращаться к Штольману. Теперь повод для этого есть.Ведь обыкновенные сны ей никогда не снятся.

***

Штольман снова до ночи засиделся в участке. На рабочем месте думалось лучше. Теперь он мог допустить, что Крутин причастен к новым убийствам. Допустить, но не упираться в эту обязательную версию. Подробности, связанные с жизнью и смертью акушерки, вновь вытаскивали на свет тему незаконных связей и их последствий. Габи Николаевску скорее всего и стала главной причиной совершенных преступлений. Кто-то мстил за нее, или за не рождённого ею ребенка. Может быть – по собственной воле. Или же под влиянием гипнотизера. Как в случае с Тобольцевым, которого от задуманной и усиленной чужим влиянием мести спасло только вмешательство Анны, откликнувшейся на призыв его дочери.

Нужно узнать как можно больше о Николаевску, ее семье и друзьях. Запрос был отправлен, но ответ еще, разумеется, не пришел. В Затонске эта женщина провела считанные дни, ни с кем, кроме Коростелевой, не встречалась. Даже ее смерть, судя по всему, особого внимания не привлекла. А почему, кстати? Ладно, доктор Милц, его не интересуют сплетни и чужие тайны. Но неужели любители подобных историй не попытались раздуть интерес к самоубийству приезжей дамы, попутно заработав славы и денег?

Ведь «Затонский Телеграфъ» в то время наверняка уже возглавлял господин Ребушинский! Это сейчас неутомимый журналист стал несколько сдержаннее. То ли переосмыслил что-то, то ли сотрудничество с Марией Тимофеевной благотворно на него повлияло. Но семь лет назад он точно не пропустил бы такое событие, как гибель женщины с иностранным именем, при обстоятельствах, способных заинтриговать пресыщенную публику. И если Ребушинский, которого в дверь гони, он в окно заберется, крутился рядом с этим делом, то все возможные подробности выяснил. Главное теперь – их из него выудить. И лучше сделать это мирным путем.

Сегодня днем был допрошен молочник Афанасий. Тот подтвердил, что, как и всегда, около восьми часов утра, оставил на крыльце домика акушерки две бутылки с молоком. Предъявленную ему посуду опознал, как свою, хотя это ничего не значило – найти похожую труда бы не составило. Самому Афанасию отравить молоко для Коростелевой было легче всего, но зачем ему это делать, да еще столь откровенно и глупо?

- Да к чему мне это, барин, - гудел молочник сквозь бороду, - хорошая женщина была Акулина Порфирьевна. Уважаемая… Моих сынков приняла, жену выходила… Никто дурного про нее не скажет. Всегда к ней прийти можно было, хоть ночь-полночь. Вот ведь и утром, я только отошел, а к ней уж кто-то на крылечко…

- Давай-ка поподробнее, - тут же вцепился в него Коробейников, - кто там был?

- Так не разглядывал я, - пожал плечами Афанасий, - подумал просто, что вот, опять Порфирьевну зовут, и кофию не дадут попить спокойно!

- Ну хоть мужчина это был, или женщина? – спросил Штольман, - одет как?

- Мужик вроде, - подумав, сообщил молочник, - а в чем – ну хоть убейте, не помню!

Можно было бы решить, что неизвестный на крыльце у акушерки был наспех выдуман Афанасием, но слова последнего подтвердила та самая соседка, которая и обнаружила труп. Видела из своего окна, как почти сразу после молочника к дому Коростелевой подошел какой-то человек.

- Я особо-то не вглядывалась, - говорила женщина, - ну мало ли кто кому ее помощь могла понадобиться? Работа у нее такая, что в любой момент могут позвать. Постоял он там, на крыльце, постучал, наверное. А потом я на свои дела отвлеклась… Как выглядел? Обыкновенно, пальто темное, шапка…

Мда… Опять «Конь в пальто». Может быть, и правда – по делу приходил. Или как раз и подменил молочные бутылки на свои, заранее припасенные. С отравой. Судя по всему, о пристрастии Коростелевой к кофе знали все. Вкус любимого напитка успешно перебил горечь отравы.

За настойку стеллеры – настойкой наперстянки…

Жаль, что Анна услышала их разговор с Милцем. Впрочем, оградить ее теперь от подобных вещей вообще невозможно, раз уж барышня Миронова решила помогать людям на медицинском поприще. Несмотря на то, что с самого начала их знакомства она успела повидать трупы в самом разном, далеко несимпатичном состоянии, коркой спокойствия Анна обрасти не успела. И вряд ли это когда-нибудь произойдет… Особенно, если дело касается детей.

О чем подумала Анна сегодня в больнице? Снова пыталась поставить себя на место погибшей женщины? Но такого с ней быть могло. Не стала бы Анна принимать настойку стеллеры, или похожее средство. Что тоже, впрочем, не исключает беды, если вспомнить матушку Веры Кречетовой…

Полицмейстер сегодня, выслушав новости, как-то очень серьезно и печально сказал, что мстителем скорее всего является отец, потерявший надежду на семью и ребенка. Но думал Николай Васильевич явно о чем-то своем, в состоянии находился несколько странном. Хотя версия была вполне здравой, пусть и с привкусом мелодрамой. Но бывает на свете и так, что вовсе не мужчина бежит от ответственности, а именно женщина.

Нечасто, но бывает. Но насколько это справедливо по отношению к госпоже Николаевску, можно будет решить, только узнав ее историю целиком.

***

Второй сон, приснившийся Анне под утро, был уже не столь понятен и радостен, как явление Генриха Штальманна с невестой. Перед ней опять возникла певица в испанском костюме, нервно тискающая бледными пальцами рубиновое ожерелье. Но на вопросы она по-прежнему не отвечала, только смотрела умоляюще, и отрицательно качала головой.

- Это не он… Не он!

Ну вот что можно сделать с такими расплывчатыми показаниями?! Анна сидела у зеркала, машинально заплетая волосы, и размышляла. Она передала Клюеву слова духа. И он понял, кто беспокоится о нем! Но сделал вид, что ему это безразлично. Или в самом деле безразлично? Уже тогда, во время их первого разговора после дуэли, Клюев откровенно намекал на то, что хочет умереть. Потом опять начал цепляться за Анну, преследовать, уговаривать принять его руку помощи. Которая ей совершенно не нужна! Испытывая дикую боль и вину, Анна раз за разом отказывала Клюеву, теперь уже откровенно и недвусмысленно, в отличии от Тени. К чему это привело? Что задумал человек, казалось бы, столь благородный, но одновременно пугавший своей одержимостью?

Нужно все-таки рассказать об этом сне Штольману. Может быть, Клюев должен стать очередной жертвой. Или сам имеет какое-то отношение к совершенным убийствам? Но зачем ему смерть Вернера, и акушерки? Анну вчера настолько выбил из колеи подслушанная беседа сыщика и Милца, что она даже не расспросила Якова о происходящем. А он не захотел расстраивать ее еще больше… Но она должна знать. Сейчас проверит, как чувствует себя отец, и, если с ним все в порядке, сходит в полицейский участок.

Виктору Ивановичу было гораздо лучше, хотя выглядел он крайне озабоченным. Впрочем, Анна знала причину. Отец уже несколько дней штудировал тома с законами, и страшно сердился на то, что кто-то допустил брак Штольмана и Нежинской, а теперь еще и не дает его расторгнуть. Очень хотелось бы верить, что его гнев, по крайней мере, минует Якова, обрушившись на головы неведомых негодяев-чиновников.

- Ну, что скажет моя дочь – как доктор? – поинтересовался отец после осмотра, и даже улыбнулся.

- Скажу, что дело идет на поправку, - ответила Анна, - но еще пару дней покоя очень рекомендую.

- Я с тобой целиком согласна! – с жаром поддержала ее Мария Тимофеевна.

И даже Пушкин, прикорнувший в кресле, вставил свое решительное "Мя!".

Виктор Иванович вздохнул и нахмурился. Однако спорить не стал. Главное, чтобы не попытался опять сбежать тайком. Но мама за этим присмотрит. Вон, на столике у окна ее собственные бумаги лежат, надо думать – наброски будущих статей. Значит, покидать комнату надолго она не собирается. Рядом с любимым человеком и вдохновение на зов откликается чаще.

***

Штольман шел к редакции «Телеграфа», надеясь застать там Ребушинского. Однако, совсем недалеко от участка, на другой стороне улицы, увидел Анну – как всегда в сопровождении городового. И Полину, которая только что приблизилась к девушке, громко и радостно приветствуя. Избежать встречи у Анны не было ни малейшего шанса. Он резко прибавил шаг.

- День добрый, Анна Викторовна! Пелагея Ивановна…

Анна подняла на него глаза – и откровенно просияла. Госпожа Аникеева, как ни странно, разочарованной тоже не выглядела, улыбнувшись вполне дружелюбно. Может быть, надеется, что он скоро оставит их вдвоем? Нет уж, сударыня, лучше я Анну с собой на допрос Ребушинского позову!

- Здравствуйте, Яков Платонович, - Полина прижала к груди небольшую стопку книг, - я как раз Анне хотела рассказать. Вы же знаете, что господин Клюев покидает город? Представляете, он всю свою библиотеку бесплатно готов передать в мой книжный магазин! Я была сейчас у Андрея Петровича, - у него имеются настоящие сокровища! Сразу видно широко мыслящего, и благородного человека. Вот, взгляните, - она развернула связку книг так, чтобы обложка верхней была хорошо видна, - господин Клюев обещал, что все привезет сам, но вот это…  я уже просто не смогла выпустить из рук. Астрология! Это нынче очень популярно. Анна, а вам он не показывал свою коллекцию изданий по мистике?

Анна вздрогнула. Ее лицо сразу застыло, взгляд потух.

- Нет, - коротко ответила она.

Штольман подошел ближе. Верно поняв его намерения, Анна тут же взяла сыщика под руку. Полина, точно и не заметив этого, продолжала вдохновенно вещать:

- Вы как-то спрашивали меня о катарах, так вот, думаю, в библиотеке Андрея Петровича обязательно должно что-то найтись! Он явно интересуется подобными культами. Почему вы тогда не обратились к нему? Ах да, простите…

Словно бы в смущении, госпожа Аникеева опустила голову.

- Но я вам обязательно сообщу, если среди даров Андрея Петровича отыщется что-то, что может понравиться вам.

- Благодарю вас, Полина, - тихо ответила Анна.

Пора прерывать этот восторженный поток. Хотя библиотека Клюева с мистическим уклоном – факт, который заставляет задуматься.

- Анна Викторовна, - произносит Штольман, - нам пора. Всего доброго, Пелагея Ивановна.

Он остро улыбается, сверкнув зубами. Госпожа Аникеева, не торопясь, прощается, и наконец, уходит, баюкая ценный дар господина Клюева. Анна облегченно вздыхает, и какое-то время молча шагает рядом со Штольманом. И только спустя несколько минут вдруг спрашивает – даже с каким-то легким лукавством:

- А куда же это нам пора, Яков Платонович?

- Я собираюсь побеседовать с господином Ребушинским, - поясняет он, - думаю, вы не откажитесь составить мне компанию?

- Ни за что! – твердо сообщает барышня Миронова.

Он сам позвал ее с собой – по сыскному делу! Не потому что она настояла, или явилась, не спрашивая, ставя перед фактом. Господи, как хорошо! Только вот до чего же не хочется сейчас говорить о Клюеве, и духе той певицы. Как будто откровений Полины мало. Но сказать придется, потому что, раз человеку грозит беда, Анна не вправе больше молчать. Она все скажет… чуть погодя. После визита к Ребушинскому.

И, может быть, если у Якова не слишком испортится настроение, спросит его о Генрихе Штальманне.

__________________________________

* См. повесть Ирины Плотниковой (Atenae) «Сердечное согласие». Глава — «Фамильные традиции). А также – стихотворный цикл Марии Гавриловой «Рифмы Затонской Вселенной», часть «Прабабушка» (Берлин, 1770-й год).

Продолжение следует.