За медицинские консультации спасибо Sowyatschokу.

Сенсация

«Газета – развлеченье!
Газета – наказание!
Газета – состязанье!
Газета – чистый лист!

Родись за час до родов,
Женись за час до свадьбы,
Умри за час до смерти,
Тогда ты – журналист!»
(О.Анофриев: либретто мюзикла по сказке Е. Шварца "Тень",
1987 год. "На шумном карнавале")

Ребушинский выскочил на них прямо из-под арки, на ближних подступах к редакции. И замер, явно раздираемый самыми противоречивыми чувствами. В маленьких голубых глазах воссияло неистребимое любопытство – как же, вот она, самая интересная, самая скандальная ныне пара Затонска! Голову в плечи вжал застарелый страх перед полицейским, который особого почтения к прессе никогда не питал, а уж если дело касается его личной жизни... При этом лицо журналиста, круглое, румяное, лоснящееся, вдруг приняло выражение мечтательное и печальное. Потому что личной жизнью сыщика была дочь Марии Тимофеевны Мироновой, - женщины абсолютно недоступной, но от этого не менее талантливой и прекрасной.

Подходящий момент для того, чтобы улизнуть, был упущен.

- Господин Ребушинский, добрый день, - поприветствовал журналиста Штольман, - мне необходимо задать вам несколько вопросов.

- Нам… необходимо, - уточнила Анна Викторовна, - здравствуйте, Алексей Егорович.

Тот прищурился, и с деланной покорностью вздохнул:

- Я весь внимание…

- Семь лет назад здесь, в гостинице, умерла женщина, Габи Николаевску, - сразу перешел к делу Штольман, - вы наверняка интересовались этим случаем?

- Почему вы в этом так уверены? – разыграл изумление Ребушинский.

Сыщик широко улыбнулся:

- Потому что вы всегда все знаете!

«Даже то, чего нет» - добавил он мысленно. Однако, непроизнесенное окончании фразы точно повисло в воздухе.

- Яков Платонович, - Анна с некоторым укором посмотрела на Штольмана, и крепче взяла его под руку.

Он слега притушил улыбку. В конце концов, за доктора Миронову во время эпидемии заступился именно «Затонский Телеграфъ».

- А зачем вам нужно это дело… из прошлого? – двинулся в наступление журналист.

- Оно может быть связано с настоящим, - коротко ответил Штольман.

- А сведениями о настоящем вы со мной поделитесь? – вкрадчиво спросил Ребушинский.

Сыщик снова усмехнулся, но промолчал. Журналист же, наученный горьким опытом ждал конкретных фактов – или хотя бы обещания их предоставить. Первой не выдержала Анна:

- Алексей Егорович, ну помогите нам, пожалуйста! От этого жизнь человека может зависеть!

Пометавшись между ее сердито-умоляющим взором, и колючим взглядом Штольмана, Ребушинский выбросил белый флаг.

- Что же, хорошо… Значит, кто такая Габи Николаевску вы не знаете?

- В нашей картотеке о ней сведений нет, - пожал плечами сыщик.

- А Габриэлла Мирани? – точно выкладывая козырную карту, торжествующе произнес журналист.

Анне это имя не говорило ровным счетом ничего. В отличии от мгновенно подобравшегося Штольмана.

- Оперная певица, - произнес он, - молодая, но была уже довольно знаменита. Семь лет назад…

На пару секунд сыщик замолк, а затем медленно продолжил:

- Семь лет назад она умерла в Петербурге, после внезапной простуды.

Ребушинский важно кивнул:

- Как вы понимаете, столь обыденную причину пришлось придумать. На самом деле Мирани приехала тогда в Затонск, чтобы избавиться от… ммм… одной маленькой проблемы, - он с некоторым смущением покосился на Анну, - я надеюсь, вы понимаете, что я имею ввиду.

- Понимаю, - спокойно сказал Штольман, - дальше.

- Дальше… Дальше все пошло не так, как планировалось. Видимо, у Мирани окончательно расстроились нервы, и после того, как … проблема разрешилась, дама покончила с собой. Я, конечно, быстро сообразил, кто она такая, - самодовольно признался Ребушинский, - и написал сенсационную статью, но…

- Зачем? – неожиданно резко спросила Анна.

- Что?! – вытаращил глаза сбитый с толку журналист.

- Зачем было делать из ее смерти сенсацию? Беда, или вина, но ведь это было горе! Ее горе… И наверняка чье-то еще!

Ребушинский с сожалением повертел головой, явно удивляясь тому, что кто-то может не понимать очевидного.

- Людям, Анна Викторовна, всегда интересны такие вещи. Они имеют право знать.

- Какая им разница?! – в голосе Анны звучал уже настоящий гнев, - чем это поможет?

- Вы напрасно сердитесь, - примирительно сказал Ребушинский, - я ведь так и не напечатал ту статью…

- Думаю, не потому что в вас заговорила деликатность, - холодно заметил Штольман, незаметно пожимая Аннину ладонь, - вам ведь намекнули, что делать этого не стоит, верно?

- Верно, - журналист развел руками, - у Габриэллы Мирани были весьма влиятельные покровители. Ее тело сразу после вскрытия увезли в Петербург, и там уже объявили, что певица скончалась от последствий тяжелой инфлюэнцы.

- А почему для решения своего вопроса Мирани выбрала Затонск? - поинтересовался сыщик.

- Так ее импресарио, Ртищев, был отсюда родом, и знал, к кому можно обратиться за помощью в таком деле, - поделился журналист, - разорился из-за этой истории, бедняга. Габриэлла должна была ехать в заграничное турне, но увы… Теперь он служит здесь, в уездном театре.

- Адрес Ртищева знаете? – быстро спросил Штольман.

Ребушинский выпалил название улицы, и только потом сообразил, что вполне мог поторговаться. Но было уже слишком поздно. Алексей Егорович надулся, и сердито засопел, глядя исподлобья на коварного сыщика.

- Яков Платонович, я с вами, - начала Анна, и вдруг пошатнулась, ощутив знакомую боль в солнечном сплетении.

… Комната, оклеенная афишами, подзеркальный столик, заваленный программками и открытками. Чья-то рука тяжело ложится поверх, пальцы судорожно сжимаются… Человек, задыхаясь, пытается ухватиться за что-то, но не находит опоры. Шелестя, бумаги скользят по столу, и летят вниз, сухими листьями осыпая скорчившегося на полу мужчину…

- Аня!

Штольман удерживает ее, прижимая к себе. Анна открывает глаза, стараясь отдышаться. Перед ней на фоне арки появляется призрак. Довольно молодой крепкий мужчина, со следами былой красоты и вальяжности на лице, в рубашке и сбившемся жилете.

- Господин Ртищев? – Анна с трудом разлепляет непослушные губы.

- Анна Викторовна, к вам пришел дух? – подскакивает к ней позабывший все обиды Ребушинский.

И тут же делает шаг назад, потому что прямо у его ног недвусмысленно втыкается трость Штольмана.

- Он умер, - Анна медленно переводит на сыщика все еще потусторонний взгляд, - только что…

***

Обстановка квартиры Ртищева в полной мере воплощала театральные блеск и нищету. Потертые бархатные портьеры, изрядно поцарапанная мебель «под старину», афиши на выцветших обоях – как безвкусно-аляповатые, так и небесталанно оформленные. Еще не остывшее тело бывшего импресарио лежало рядом со столом, в окружении рассыпанных бумаг – почтовых карточек, программок, билетов…

- Он еще с утра плохо себя почувствовал, - рассказывала пожилая служанка, тяжело вздыхая, - за доктором уже хотела бежать, да не успела…

- А на что жаловался? – спросила Анна, приседая рядом с трупом.

- Озноб у него начался, затошнило, а потом и вовсе рвать стало, - добросовестно стала перечислять старушка, - дышать, говорил, тяжело, и вкус в рту мол, неприятный…

- Что он ел сегодня? – прервал ее Штольман.

- Так ничего почти... Чай пил.

Служанка кивнула на столик у окна, где все еще стоял чайный прибор, и лежала открытая коробка шоколадных конфет. Сыщик аккуратно взял ее в руки. С крышки призывно улыбалась черноглазая кудрявая красавица.

- «Кармен», - задумчиво произнес Штольман, - в Затонске такие, кажется, не продают?

- Так господину Ртищеву много подарков присылали, да привозили, - старушка словно бы обиделась за хозяина, - он личностью известной был, кассир в театре! И билеты через него, и всякое прочее… Кто ж отблагодарить не захочет?

- Ну, а эту коробку он когда получил? – спросил сыщик.

- Вчера вечером…

- Записка была какая-нибудь? Кто прислал?

Служанка опять вздохнула:

- Ничего не было. Просто в бумагу упаковано, да лентой перевязано. Посыльный сказал, что мол, для господина Ртищева… От дамы, небось.

- Упаковку найдите, если она еще в доме, - велел Штольман.

Едва за служанкой закрылась дверь, Анна подошла к нему, и осторожно тронула за руку:

- Вы думаете, его отравили? Симптомы очень похожие.

- Да, - кивнул сыщик, - шоколад и остаток чая заберем с собой. Получается, яд он мог получить только через них…

- «Кармен», - Анна повторила вслух название конфет, и вдруг нахмурилась. Обернулась, скользнула взглядом по висевшим на стене афишам. Замерла, глядя на одну из них, довольно старую, успевшую пожелтеть. Стройная девушка в испанском костюме гордо смотрела на зрителей через плечо. Штольман быстро шагнул вперед, отодвинул край соседней афиши, которая мешала прочесть подпись.

- «Партия Кармен – г-жа Габриэлла Мирани», - прочитал он.

- Я знаю ее, - голос Анна дрогнул, - ее дух вот уже несколько дней приходит ко мне, и просит спасти… господина Клюева.

- Так, - нахмурился сыщик, - значит, господин Клюев замешан здесь не просто как хозяин дома, купленного Вернером.

- Габи говорит, что это не он!

- Что именно – не он? – попытался уточнить Штольман.

Прозвучало, видимо, слишком резко. Анна беспомощным жестом обхватила себя за плечи:

- Я не знаю… Но раз его надо спасти, значит, он не убийца, а следующая жертва?

- Господина Тобольцева нас тоже просили спасти, - уже мягче напомнил сыщик, и коснулся ее судорожно стиснутых пальцев, - от участи убийцы…

«Нас»… От этого слова, которое делало их единым целым, сразу стало теплее. Чтобы не происходило в мире, она и Штольман – вместе. Не только в любви, но и в работе. Их дело – оправдать невиновных и восстановить справедливость. Чего бы это ни стоило.

- Я передала ее слова Андрею Петровичу, когда он заходил к дяде, - призналась Анна, - но он сделал вид, что не понимает, о чем речь.

- Значит, будем выяснять, как связаны Клюев и Габриэлла Мирани, - подвел итог сыщик, - только не вздумайте больше его расспрашивать в одиночку!

Опять сердится. Но это не страшно. Особенно если просто обнять. А ей почти всегда хочется его обнимать. Это придает силу. Обоим.

Анна повернулась, обхватила его руками, прижалась щекой к плечу. Сердце при этом, как всегда, пропускает удар, не веря, что подобное вообще возможно. И тем не менее… Интересные все-таки у них свидания – то и дело рядом с трупом. В кратких перерывах между логическими построениями и вызовом духов. Без цветов, зато с конфетами в качестве возможной улики. Вот какой девушке это может нравиться?

Только необыкновенной и единственной Анне Викторовне.

С улицы доносится шум – приехала полицейская повозка с городовыми и Коробейниковым. А еще…

- Вот и господин Ребушинский пожаловал, - усмехнулся сыщик, выглянув в окно.

- Опять ему… сенсация, - сердито прошептала Анна.

_____________________________

Продолжение следует.