Сила и слабость

«Христиан-Теодор! Христиан-Теодор,
Ты со смертью играешь в пятнашки,
Ты не хочешь пропасть в этой сонной глуши?
Так не будь дураком, и скорей подпиши-
Подпиши ты им эти бумажки…»
(Из сценария мюзикла «Тень». Песня Тени «Ты не знаешь, какие здесь нравы…».
Автор сценария и песен - Ирина Югансон).

Анна явно надеялась, что он, как и Виктор Иванович, отдохнет – от сложного разговора, от неприятных, никуда не исчезнувших вопросов. И, наверное, была в этом права, потому что в голове снова зазвенело. Нестерпимо захотелось лечь и закрыть глаза. Однако Штольман ограничился тем, что сел в кресло, на котором недавно приходил в себя от новостей адвокат Миронов. Встревоженная Аня вышла проводить отца до его комнаты. К тому времени, как она вернется сюда, нужно постараться принять более бодрый вид. Пора было прерывать лечение, чего скрывать – временами весьма приятное, и приступать к работе.

Словно услышав пожелание сыщика, работа снова явилась к нему сама. Вместе с Анной в комнату, держа в руках какой-то сверток, вошел Коробейников.

- Здравствуйте, Антон Андреевич, - встретил их Штольман, заставив себя подняться на ноги, - что нового?

- Вчера был проведен обыск в доме Клюева, - взволнованно ответил тот, - и посмотрите, что я там обнаружил!

Быстро распаковал сверток, и показал объемистый книжный том. Очень знакомый.

- «Книга ересей», - без всякого удивления произнес Штольман.

Анна, закусив губу, медленно опустилась на стул, не сводя расширенных глаз со страшной находки.

- Вот почему он говорил, что катары хотели уничтожит мир! Клюев тоже читал эту ложь…

- Не для того ли к нему приходила накануне госпожа Аникеева, чтобы подбросить книгу, - задумчиво проговорил Антон Андреевич.

- Вряд ли, - возразил Штольман, - воззрениям Клюева явно не один месяц.

- Да, - подхватила Анна, - он весьма настойчиво упоминал об этом, еще когда…

Она запнулась, вспомнив холодный, ясный, зимний день после дуэли. И свой визит к соседу, в безуспешной попытке что-то ему объяснить. Может быть, стоило рассказать правду? Клюев – мистик, вряд ли бы его удивила история с Тенями. Он не изводил бы себя, маниакально пытаясь понять, почему Анна отвергла его заступничество. Не был бы так оскорблен тем, что ему предпочли Штольмана.

Хотя… Все-таки самой сильной его болью оказалась история с Габриэллой. И нерожденным ребенком. Именно по этому воспоминанию бил Крутин, сводя с ума и без того нездорового человека, подталкивая к преступлению.

- Именно, - кивнул Штольман, - но думаю, визит госпожи Аникеевой все равно был не случайным. И точно не ради получения книг для магазина. Антон Андреевич, что-то еще было найдено?

- Пластинка, - ответил Коробейников, - единственная уцелевшая по каким-то причинам. Все остальные были разбиты, как сказал слуга. Их осколки он уже не успел собрать, чтобы передать нам. Клюев сам их выбросил.

- А одна осталась, - саркастически усмехнулся Штольман, - где-нибудь на виду?

- Почти. Лежала в библиотеке, на опустошенной книжной полке. Я снял отпечатки, но их почти нет, а те, что есть – смазаны, - огорченно нахмурился Коробейников, -  пластинку явно хорошо протерли.

Штольман снова сел в кресло, стараясь, чтобы это выглядело так, словно ему в таком положении удобнее размышлять. Поймал встревоженный взгляд Анны, коротко улыбнулся.

- А что у нас с другим отпечатком, Антон Андреевич? – задал он вопрос, - с тем, который оставлен на обертке от шоколада «Кармен»?

- Очень интересно, - оживился помощник, - отпечаток принадлежит господину Клюеву. Но…

Штольман вскинул бровь, ожидая продолжения.

- Если завернуть в бумагу коробку так, чтобы это соответствовало заломам, получается, что след пальца расположен очень странным образом. Смотрите…

Коробейников выхватил у него «Книгу ересей», и, под углом выгнув ладонь, прижал большой палец к корешку.

- Коробка, конечно, тоньше, но выглядит именно так, - пояснил он.

- Мда, - прищурился Штольман, - удержать коробку при этом точно невозможно. И на случайное прикосновение не похоже. Отпечаток оставлен чернилами, не так ли?

- Да.

- Как удачно! Такой четкий отпечаток на посылке с отравой. Подписи не хватает… Думаю, настоящему убийце или очень повезло, или он сам этому везению поспособствовал.

- То есть, преступник раздобыл бумагу с отпечатком Клюева, и завернул в нее посылку?! – воскликнула Анна.

- Либо сам и подсунул ее Клюеву так, чтобы тот приложил к ней палец, - добавил Антон.

- Бумага самая обычная, - продолжал рассуждать Штольман, - такую используют в разных лавках. И в книжном магазине в том числе. А Клюев заходил туда довольно часто, и устроить так, чтобы он испачкал руки в чернилах, а затем коснулся оберточного листа – нетрудно.

- Значит, опять Полина… - прошептала Анна.

Ей самой, в отличии от Тени, никогда не было хорошо в обществе госпожи Аникеевой. Не хотелось ей доверять. Даже сочувствие получалось принужденным – это у Анны-то! Но принять то, что Полина – убийца, или его главный помощник, было все равно тяжело.
Она вспомнила темный, больной, несчастный взгляд Клюева – там, в подвале. Реакцию Андрея Петровича на голос Габи… Что-то такое бедная девушка сказала своему жениху, и он пришел в себя. Передумал убивать. Что же? Нет, никак не вспомнить… Что-то про нее, про Анну!

- Но доказательств у нас, по-прежнему нет, - вздохнул Антон, - раз бумага самая обычная, вряд ли получится связать ее именно с магазином госпожи Аникеевой.

Как хорошо, что он сумел изгнать своего Захватчика! Вот уж кто слышать бы не захотел о причастности Полины. Скакал перед той на задних лапках старательнее, чем перед начальством. Ах, какая дама, ах как про мои подвиги слушает, ах какой довод для общества, что и я – не просто так, а красавец-мужчина! Тьфу!

Перед глазами встала сцена, точно из какого-то водевиля, где Полина красиво и трагически заламывает руки, повторяя, что ничего не помнит. А он сам, бегая вокруг, каким-то плаксивым, бабьим голосом причитает: «Пелагеюшка!». И точно докучливых комаров, отгоняет всех, кто пытался задавать ей вопросы. Особенно Штольмана…

Антон зажмурился на секунду, сбрасывая наваждение. Возможно, она не виновата. Возможно – вынуждена подчиняться чужой воле. Они со Яковом Платоновичем обязательно во всем разберутся. Но как хорошо, что шутом при госпоже Аникеевой ему уже не быть. Не надо ему такой «любви»! Даже, если дама и не преступница.

- Завтра я выхожу на службу, - решительно подвел черту Штольман.

Анна вздрогнула и нахмурилась. Ей ответили взглядом успокаивающим, но твердым.

- Я здоров, Анна Викторовна. А работы у нас очень много. Хватит отдыхать.

- Много вы отдыхали, - укоризненно произнесла она.

- Много, - на лице сыщика появляется кривая улыбка, но сдаваться он явно не собирается.

Нужно расследовать убийства, связанные с Клюевым. Нужно подобраться к Полине. Изучить подброшенную пластинку. А кроме того, имеется Володя, и связанные с ним загадки. Он запретил Данилину писать что-то еще, опасаясь за воспитателя и мальчика. В случае настоящей угрозы на имя Штольмана придет телеграмма с определенными словами… Но все-таки нужно вырваться на сутки в столицу, и лично поговорить с Данилиным, поручив Анну Виктору Ивановичу и Коробейникову. Заодно напомнить чиновником о своем твердом намерении развестись.

Если бы он мог раздвоиться, чтобы Анна все время была под его личным присмотром! Хотя нет, раздвоился уже однажды из благих намерений. На всю жизнь теперь хватит. Сами, все сами, господин судебный следователь!

Антон, став свидетелем молчаливого спора, в который раз резко почувствовал себя лишним. Лучше сейчас уйти, и заняться делом. Может быть, он сможет извернуться так, чтобы на долю начальника новой головной боли досталось немного меньше?

***
Проводив Антона Андреевича, Анна заглянула к отцу. Тот стоял у окна, и смотрел на падающий снег с какой-то грустной и доброй улыбкой. Уверил дочь, что ему гораздо лучше, и беспокоиться не о чем.

Вот все они так говорят! Мужчины… Решительные и сильные. Всегда здоровые – пока не упадут. И что с ними сделаешь? Вот и Яков собирается завтра на службу. И слушать ничего не хочет, хотя она как врач считает, - рано! Анна вышла в коридор, и вдруг почувствовала, что кажется, сама сейчас может упасть. Голова закружилась, пол качнулся под ногами.

- Мяя! – услышала она.

Сумела наклониться, подхватить на руки котенка, и согреваясь пушистым теплом, добраться до своей комнаты. Чтобы никто больше ее слабости не увидел. Едва ли не с закрытыми глазами пересекла спальню, и не выпуская Пушкина, упала на постель. Котенок уткнулся ей куда-то в шею, и замурлыкал.

Дурнота медленно отступала, вновь давая возможность дышать. И думать. Анна лежала на кровати, не шевелясь, лишь тихонько поглаживала прижавшегося к ней Пушкина, и осторожно перебирала в голове подозрительные факты. По отдельности они могли ничего и не значить, но все вместе наводили на мысли определенного толка. Слабость, сонливость, головокружение… Нет, пока еще оставалась возможность объяснять происходящее усталостью, напряженными нервами, перенесенной в декабре простудой… Но Анна отчетливо понимала, что шанс на это ничтожно мал.

Однако сквозь дикую сумятицу мыслей, тревогу и страх, точно упрямый зеленый росток из-под снега, пробивалась радость. И надежда на то, что ее подозрения полностью оправдаются. Да, это не вовремя. Неудобно. Опасно. И все-таки она счастлива…

Пять лет назад она тоже надеялась. Исступленно и жадно, вопреки разуму. Искала подтверждения, цеплялась за малейший намек… До самого конца зимы ее не оставляли мысли о том, что та ночь на краю получила самое что они на есть земное и чудесное продолжение. Увы, надежда не оправдалась. И вопреки всем доводам разума, гласившим, что это сделало бы ее положение еще более трудным, Анна испытала разочарование и горечь.

Может быть, зреющая в ней новая жизнь защитила бы Анну от ощущения полного одиночества и бессилия? Не позволила бы сказать про Якова «Он мне никто», не дала бы заговорить с Тенью? Ведь сражаться пришлось бы уже не за двоих, а за троих…

Она не побоялась бы осуждения – как не боится его сейчас. Но тогда, возможно, ей пришлось бы легче? И родной городок, знавший Штольмана настоящим защитником, а Анну – его необъявленной невестой, простил бы ей и этот шаг? Потому что ничего бы она не стала скрывать, веря, что Яков тоже считает их брак свершившимся. И вернется к ней непременно. Если останется жив…

А если бы к ним вернулась его женатая Тень?

Анна вздрогнула, съежилась, точно в ознобе, крепче прижав к себе Пушкина. Не надо гадать о прошлом. У нее есть настоящее, которое требует каких-то решений. Потому что, кажется, ее давняя мечта может и осуществиться. И, словно новая глава скандального романа с продолжением, вызовет очередную волну нездорового любопытства и насмешек. Пусть их! Но как тяжело тогда придется Штольману. Ведь дело с разводом покамест стоит на месте. И если до… Анна мысленно прикинула срок – если до конца сентября Яков так и останется чужим мужем, то их ребенок будет считать результатом измены. С невозможностью его узаконить.

А тут еще этот Крутин! Она поймала себя на том, что сейчас испытывает не страх, а настоящую злость! Как же надоел этот вездесущий гипнотизер, который считает, что имеет право решать, как ей, Анне, жить, кого любить и что делать. Штольман сходит с ума от беспокойства за нее, и счастливая, казалось бы, новость, точно не прибавит ему спокойствия.

Нет, она пока ничего не скажет Якову. Все-таки время есть. Если подозрения Анны верны, еще хотя бы пару месяцев ее положение не будет заметно. Может быть, им удастся одолеть врага, и тогда случившееся станет настоящим подарком к свадьбе. Потому что, если бы не Нежинская и Крутин, Штольман наверняка был бы очень, очень рад такому развитию событий.

А если она все-таки ошибается, и ничего нет… У Анны вырвался тяжелый вздох. И опять, вопреки всему, проговорила вслух:

- Пусть будет. Пожалуйста, пусть будет!

Пушкин мяукнул в ответ – ласково и сонно.

______________________________

Продолжение следует.