Сообщив о задержании Соломина, Штольман обратился к Анне:
- Анна Викторовна, вы что-то ещё хотели рассказать по Беляеву? Идемте в мой кабинет. Прошу прощения, Татьяна Сергеевна, служба. Оставляю вас. И, - бровь иронично взлетела, - Антон Андреевич, берегите барышню от нападения грызунов.
Смешливый Коробейников прыснул в ответ, а Таня, зардевшись, уткнулась в свой чай.

Анна закусила губу, пряча улыбку, и вышла следом за Яковом. В его кабинете вся веселость слетела с неё, Штольман тоже был сосредоточен и строг.
- Итак, о чем поведал вам призрачный визитёр? 
Анна старательно припомнила все малейшие детали появления духа фотографа. Яков Платонович внимательно выслушал и покрутил головой:
- Значит, так и сказал - гнев падет на непричастных за - как там? - невольную вину?

Анна виновато развела руками:
- Я не понимаю, о чем это он. Но постараюсь вызвать его ещё раз. А знаете, что? Может, мне стоит съездить туда, на место преступления? Беляев покажет что-то определенное...

- Так, Анна, ездить никуда не нужно, - решительно прервал её Штольман. - Пока следствие идет своим чередом. Данных вполне достаточно. А эта реплика вашего визитера, я так думаю, может означать вот что: мы задержали подмастерья Беляева. Он сидел возле пожарища, весь пропахший керосином, и твердил беспрестанно: керосин, огонь. Судя по вашим сведениям, он невиноват. Служил всего лишь орудием преступника. - После задумчиво проговорил. - Что-то господин фотограф узнал, раз его пришлось ликвидировать вот так.

- Постойте, - осенило Анну, - то есть его ослепление, которое он мне  продемонстрировал, это ...гипноз? Опять Крутин? - она оттянула воротничок платья, словно он её душил.
- Вы не переживайте так, Аня, - мягко сказал Яков, беря её за локоть и привлекая к себе. - Вы под охраной. В последнее время благоразумны и осторожны. Так и действуйте, а с ним я разберусь.

- У вас есть версия кто это может быть?
- Да. Я практически уверен, - кивнул он - в глазах зажегся недобрый огонек.
- Скажите мне! - требовательно попросила Анна.
- Не вижу смысла.
- Но...

- Нет! - Штольман помолчал и уже спокойнее продолжил, заглядывая ей в глаза. - Нет, Аня, ни к чему это. Вы - открытая душа. Не сможете не проявить свою осведомленность, а негодяй всё поймет и может пойти ва-банк. Верьте мне: всё будет хорошо. А теперь ступайте домой.
- Но я хотела в больницу...
- Прошу, побудьте дома несколько дней.
- Ну... х-хорошо, - вздохнула Анна. - Как скажете.
- Я провожу вас, - шагнул он следом, но та остановила его. И уже у дверей обернулась:
- А вы так и не стали мне доверять.

В голосе её прозвучала едва скрытая обида, но Штольман только упрямо склонил набок голову, преисполненный уверенности в правильности своего решения. И она, разочарованно кивнув ему, вышла.

На полпути домой им встретилась знакомая коляска, в которой сидела Софья Лещинская. Анна издали заметила, что та была печальна и бледна, а сидевшая рядом горничная что-то втолковывала, гладя её с сочувствием по плечу.
- Постой! – велела Анна кучеру и вышла из коляски. Таня выскочила с другой стороны. Встречная коляска тоже остановилась, Софья при виде них немного оживилась и тоже спустилась, держась за края коляски дрожащими руками.

- Что с вами, Софья? – встревоженно обратилась к ней Анна, - Вы выглядите такой… потерянной.
- Ах, милая Анна, я и впрямь потерянная. Вернее потерявшая. Похоже, у меня больше нет… состояния. Я совершенно разорена. Поверенный Эмилии Карловны, одновременно и мой, он заявил, что… она растратила всё, что у меня было, кроме того …долги, непомерные расходы. Я…, - она опустила голову и прошептала, - я теперь осталась совершенно без средств. И я ...растеряна.

- Постойте, Софья, я уверена, что всё не так страшно. Не огорчайтесь, - попыталась успокоить её Анна. – Нельзя так сразу опускать руки.
В глазах её собеседницы мелькнули искорки зарождающейся надежды. Анна, воодушевленная этим, продолжала:
- Поверенный покойной графини - это хорошо, но почему бы вам не обратиться ...ну хотя бы к Андрею Юрьевичу Панкратову? У него очень надежные поверенные. Именно они смогли так много разузнать о ваших близких и о ваших делах. Где он, кстати? – оглянулась Анна, словно ожидая увидеть стоящего поблизости Панкратова. - Удивлена, что он не сопровождает вас.

- А он не знает, что я поехала к своему поверенному. Знаете, он ведь… он сделал мне предложение на днях. – При этих словах она так мило покраснела, Анна с Таней переглянулись, невольно разулыбавшись. Софья продолжала, опустив голову, в голосе зазвучала печаль. – Но я не могла ответить, не будучи уверенной, что мои дела в порядке. Не могу допустить, чтобы он женился на мне и взял на себя все затруднения и беды, связанные со мной. Поэтому теперь я вынуждена буду…

- Софья, о чем вы говорите! – возмущенно перебила Анна. – Андрей Юрьевич любит вас и почтет за честь спасти вас, помочь выстоять в этих, как вы говорите, бедствиях! Да он только счастлив будет защитить вас, уберечь. А вы? Как бы вы поступили, угрожай господину Панкратову какая-то беда? Тоже бы бросили его, устранились?

- Ну что вы! Как вы можете! – Софья на их глазах преобразилась: выпрямилась, на щеках заалел румянец, голос окреп, а взгляд преисполнился решимости. – Я никогда бы не оставила его!
- Но почему же тогда вы отказываете ему в возможности проявить благородство? – мягко спросила Анна и пожала её ледяные пальцы. – Расскажите ему обо всем.

- Вы… думаете? – неуверенно протянула Софья.
- Если вы сомневаетесь, то есть ещё такой выход: обратиться к моему отцу. Он на днях возвращается из поездки на воды и, я не сомневаюсь, охотно поможет вам. Так что обдумайте и это предложение.
- Спасибо вам, Анна, - девушка прижала руки к груди. – Вы как всегда, помогаете, поддерживаете. С вами мне становится спокойнее. И я прошу вас обеих: как будет время, заезжайте на чай. Я буду так рада видеть вас!

Софья села в коляску, помахала им рукой. Анна в ответ махнула тоже, а потом  поделилась с Таней:
- Ну, вот, надеюсь, у этих молодых людей всё уладится. Довольно они страдали.
- Анна, как же ты умеешь убеждать, найти нужные слова. Софья совсем была в унынии, а теперь, смотри-ка, такая окрыленная.
- Просто я хочу помочь. Если получается, я счастлива, – ответила ей Анна.

************************

Допрос лже-художника решено было произвести сразу по его прибытии. Беглец, хотя и изрядно помятый, - по докладу Ульяшина, оказал яростное сопротивление при задержании, - сидел, развалясь на стуле, всем своим видом демонстрируя, что он не раскаивается ни в чем.
Штольман расположился за спиной у арестованного, а Коробейников уселся напротив.
- Как ваше настоящее имя? - приступил к допросу Антон  Андреевич.
- Борисом назвали. Фамилию, надеюсь, не требуется сообщать? - с нагловатой усмешкой отвечал задержанный.

- Глеб Герасимович Соломин - ваш родной брат?
- Роднее не бывает. Неужто наши физиономии вам не доказывают это без лишних вопросов?
- Как вы присвоили имя и жизнь брата?
- Присвоил! И что же? - выпалил Борис, словно это всё объясняло. - Глебке всё, а мне ничего?
- Он не помнит вас совсем.

- Так не только меня не помнит. По моим сведениям, он совсем ничего не помнит. А вообще я не удивлен. Он же пай-мальчиком был всегда, тихий, милый. Все его обожали. А я сбежал из дому! Как родители умерли, бросили нас, - он на глазах заводился - щеки покраснели, губы начали подергиваться, - я не захотел, чтобы кто-то мною командовал. Не нравилось им, видите ли, что я вот такой... вольный человек. Не терплю над собой командиров. Потому как все они - идиоты малоумные! Мораль у них, устои! Богобоязненность! Да плевать я хотел на эти ваши устои! Это тем нужно, у кого на плечах вместо головы пустой котелок!

Коробейников вынужден был осадить разошедшегося Соломина, и тот, нервно кусая, губы чуть притих, потом с кривой ухмылкой продолжил:
- Я вечно был не такой, неудобный, строптивый. Да и что собственно такого я сделал? Деньги те стащил, так я право на них имею. То, что лакея обвинили да в тюрьму упекли, а он там на другой день повесился, так сам виноват. Слабак! Туда ему и дорога.

После служанка с лестницы упала да шею свернула, так несчастный это случай всего лишь. При чем тут я? Просто неуклюжая колода! - Борис словно бы бахвалился своими подвигами, поглядывая свысока на Коробейникова. - Дядька же, у кого мы на попечении остались, затащил меня к себе в кабинет да давай стращать, что отправит в каторги, дескать, лопнуло его терпение. И так разорался, что там удар его и хватил. Так и грянулся в кабинете об пол.

Ну, я уж не стал дожидаться, когда явятся за мной, забрал у него из кармана бумажник, вытащил деньги из шкатулки на столе да и - дай бог ноги! А Глебка остался. Куда ему из гнездышка выпадать, сразу бы пропал! - презрительно скривился он. - Прибился я к одной компании. Гастролировали мы по городам разным. Эти людишки! Они ж идиоты все, сами деньги совали в руки. Верили любой чуши, что им ни наплетёшь! - он заливисто расхохотался. - Так и жил. Хорошо жил, грех жаловаться.

И вот на тебе, случай! Приехал я в столицу - решил перебраться в богатый город. С компанией своей тогда уж мы разошлись, я и сам себе голова. И кого же я вижу на Невском! Портрет мой! Идет себе по улице, ворон считает, озирается. Я в шутку хотел у него кошелёк стащить, а у бедолаги этого в карманах один ветер гуляет.

Проследил я за ним, потом человечка своего подослал, тот всё про него и разузнал. И что дядька наш не помер тогда, болел только долго. И что отдал Глебку учиться живописи, а потом ещё и в Италию отправил, чтобы там, значит, набирался он мастерства. А уж как помер, так всё ему и отписал, недотёпе этому. А мне что же? Вычеркнули отовсюду, стерли из жизни! Я, может, тоже право имею! - он снова почти кричал, и Коробейникову опять пришлось призвать к порядку разошедшегося задержанного.

Тот, набычившись, помолчал, а после, уже без улыбки, продолжил мрачный свой рассказ:
-  Сговорился я тогда с одним шельмой. Был он свой человек в этой среде. Всё узнал: и что братец мой - художник нынче, и что выставка у него готовится. И главное - жениться собирается. Это тихоня-то, братец мой! И невеста тоже из богатеньких, да к тому же одинокая и с наследством. Кругом выгадал, мерзавец. Ну, как его было не  пощипать-то?

Просто в тот момент зло меня взяло: отчего этому маменькину сынку всё в этой жизни, а я так, на её обочине. Ну, и задумал дельце это обстряпать. Лопахин, ну, тот самый пройдоха, вызвался помочь за долю малую. Да и должен он был мне по одному делу. Прикрыл я его однажды от ареста. Померла барышня у него в постели. Он тоже того был, с фантазиями, придушил, а она возьми да сомлей. Ну, я отмазал, помог спрятать мертвую. Так что он за то, чтобы я простил ему долг этот, сказал, что всё сделает, не найдут этого курёнка больше никогда.

- И как бы вы заняли место художника-то? Вы же не умеете рисовать! - недоверчиво воскликнул Антон Андреевич.
- Да ведь это самое простое! - усмехнулся Борис. - Руку бы повредил, а без руки как рисовать! Да у Глебки столько картин было, а у жены его столько денег, что жить можно было безбедно до самой смерти!

Когда мы всё это обдумали, я попался ему на глаза однажды. Как же он обрадовался! Едва не в слёзы ударился. Проговорили мы с ним весь вечер да после у него дома ещё просидели ночь напролет. Он всё выложил. Дурак, - последнее слово Борис прошипел сквозь зубы. - Сам же полез в западню. Грех было не воспользоваться... Да всё бы получилось. Но вот чёрт дернул из всей империи поселиться здесь, где мой братец отыскался. Роковая ошибка моя. Зря я послушал Наталью, увёз бы её заграницу. Никто бы ничего и никогда не узнал.

В кабинете повисло молчание. Штольман смотрел исподлобья в затылок задержанному, который, чувствуя взгляд, всё головой крутил да ёжился. Коробейников кусал губы и сжимал кулаки, едва сдерживаясь. Потом двинул стулом и отчеканил, сверля сидевшего напротив исполненным презрения взглядом:
- Борис Соломин, вы обвиняетесь в покушении на убийство своего родного брата Глеба Соломина, в мошенничестве и присвоении его имени и имущества.
После придвинул к себе листы бумаги и, едва не прорывая бумагу пером, принялся писать протокол допроса.

*****************

- Анечка, солнышко моё, как же я соскучилась! – мама с порога с жаром обняла дочь, потом повернулась к сестре. – Липа! Родная моя! – Дальше настал черед племянницы. – Танечка, дорогое дитя!
Отец, пряча улыбку в бороде, протянул руки к дочери, и она приникла к его груди, потом отклонилась, внимательно посмотрела на него и заговорщически заметила, понизив голос:
- Папа, милый, вы выглядите невероятно здоровым!

Он расхохотался, откинув голову:
- И чувствую себя так же! – потом отпустив её, поклонился домочадцам. – Олимпиада Тимофеевна, Таня, как вы тут поживали?
- Да не о чем беспокоиться! – всплеснула тётя Липа руками. – Всё у нас тут в порядке!

Мария Тимофеевна покосилась на стоявшую в отдалении Домну, и та, помедлив, степенно кивнула. Олимпиада тоже посмотрела на строгую экономку, та ответила ей спокойным, полным достоинства взглядом, и тетка улыбнулась облегченно.

Весь вечер в доме звучали разговоры, рассказы о поездке, были вручены небольшие подарки всем домочадцам. Олимпиаде была подарена узорчатая шаль. Анна удостоилась красивой искусно вырезанной из дерева шкатулки, словно бы пропитанной солнцем, а для Тани привезли серьги из фарфора. Даже Домне мама подарила сверток с какими-то местными приправами и травами, и экономка, благоговейно держа на вытянутых руках пакет, торжественно удалилась к себе.

Анна любовалась родителями, загоревшими и даже помолодевшими. Они словно вернулись в чудесную пору своей молодости, глаза их блестели, мама стала спокойнее и, кажется, ещё красивее, и отец время от времени восхищенно засматривался на неё, словно они не были женаты уже более двадцати лет.

Потом, лёжа в постели, она всё вспоминала их рассказы, и, задрёмывая, подумала, что у неё с Яковом тоже будет такая же долгая прекрасная жизнь, уж она постарается сделать всё, от неё зависящее. Где-то на периферии сознания промелькнула лёгким пёрышком какая-то неясная тревога, но она уже совсем спала, а утром и не вспомнила об этой тревоге.

*************************
К завтраку вышли все в полном составе.
- Ну вот, окончился наш отпуск, - с улыбкой отметила мама, придвигая мужу ближе тарелку с сырниками. – Всё же домашние завтраки мне много милее гостиничных.
- Уж конечно, дома-то завсегда привычнее, - назидательно заметила тётя Липа. – А нам с Танюшкой пора и честь знать да к отъезду готовиться.

- А… может быть, Таня останется ещё погостить? – вскинула на неё глаза Анна.
- Не знаю…, - неуверенно протянула Липа. Таня посмотрела на неё умоляюще. – Хорошо, давай напишем твоей матери. Как она решит, так и будет.
- Кстати, папа, у меня к вам дело, - серьезно сказала Анна, прихлебывая ароматный кофе.
- Так-так! – заинтересованно повернулся к ней отец.
- Витенька, ты поел бы сначала, - поморщилась мама. – А то снова с места в карьер.

- Одно другому не мешает, - отмахнулся тот. - Что там за дело у тебя, дорогая?
- Помнишь семейство графини Елеонской?
- Ну, ещё бы не помнить, - покачал он головой.
- Так вот буквально вчера я встретила Софью, воспитанницу графини. Она, бедная, совершенно убита: дела финансовые её в полном расстройстве. Графиня оставила после себя столько долгов, и Софья думает, что окончательно разорена. Во всяком случае в этом её убеждает поверенный графини. Я подумала, что вы как опытный адвокат, могли бы ей что-то посоветовать.

- Бедная девочка, - вздохнул Виктор Иванович. Потом задумчиво кивнул своим мыслям. - Не думаю, что всё так уж страшно, хотя смотреть надо. Но в любом случае опекуну не может быть доступен весь капитал. Опека же над Софьей Казимировной с кончиной графини естественным образом завершена, и девушка может вступить в свои законные права наследства её умерших родителей. А вот в наследство графини она может и не вступать. Тогда всё выморочное имущество и пойдет в оплату долгов Елеонской.

- То есть всё может быть улажено? – уточнила Анна и восхищенно покачала головой. – Как же вы меня успокоили!
- Так что если твоя знакомая пожелает, пусть обращается, я всегда окажу ей помощь. - Он отодвинул опустевшую чашку. - Ну что, дорогие мои, позвольте откланяться. Я в контору. Посмотрю, что там мой помощник. Телеграммы с докладами мне слал постоянно, теперь надо оценить, как обстоят дела на самом деле.

Мария Тимофеевна отложила салфетку:
- А я сегодня встречусь с нашими дамами благотворительницами. Я им привезла хороший чай, а сегодня как раз у нас ежемесячное чаепитие. Да и рассказать есть что. Если желаешь, Олимпиада, ты можешь меня сопровождать. А что ты, Аннушка?
- Мама, я, пожалуй, навещу Софью Лещинскую, расскажу ей о вашем решении, папа.
- А можно мне с Анной? – попросила Таня, и Анна поддержала:
- Тем более, что Софья нас вместе приглашала к себе.

- Ну, что же, мои дорогие дамы, - заключил Виктор Иванович, - вижу, вы все при делах. В таком случае я вас оставляю, а сам с вашего позволения откланиваюсь.
С этими словами он поднялся из-за стола и, приняв из рук Домны трость и шляпу, вышел за двери.

Следующая глава Содержание