Никогда еще убийство ближнего не казалось Штольману таким желанным и сладостным. Трактир «Отдохни» издалека бросился ему в глаза. И неуместная фигура в светлом платье перед ним. И высокая мужская фигура рядом.

Волна бешенства ударила в голову, обожгла лицо изнутри. То, что казалось незыблемой истиной, с тихим звоном осыпалось осколками кривого зеркала. Новая реальность сложилась кристально ясно, и никакие духи не могли больше затуманить логичную картину мира.

Есть она и он. И Штольман где-то в стороне, в смешной и нелепой роли обманутого мужа. Смертельно раненая душа исходила кипящей кровью, которая тяжело билась в ушах и властно требовала исхода из чужого сердца. Рука сама собой потянулась к пистолету. Жаль, что нет ножа, вонзить его раз, другой, многократно, перерезать горло предательству, чтобы оно пролилось на землю и ушло в нее…

Свобода действовать вне законов общества, но по закону божьему, взять глаз за глаз и сердце за сердце, наполнила его упоительной силой и легкостью. Он оказался рядом с ними во мгновение ока, не слыша ничего, кроме мысленного шепота «ты вправе».

Правая рука нырнула во внутренний карман, стиснула рукоятку. Палец удобно лег на спусковой крючок. Взглянуть на них в последний раз, увидеть страх, вину, осознание близкого конца – еще одно подтверждение собственной правоты. И уж тогда в полной мере отвести душу.

Он уперся тяжелым взглядом в лицо Анны. Но она просияла ему навстречу, радуясь его своевременному появлению. Как всегда, он оказался рядом, когда она была в затруднении. Не замутненные ложью глаза излучали привычное тепло. И слепящая ярость оступилась, попятилась в недоумении.

Вдруг вернулось сознание, приподняло его над происходящим. Он увидел ее, себя, третьего, чужого им обоим. И Штольман-разум, логик, еще мгновение назад подчинившийся Штольману-страсти, ожил, перехватил власть, остановил руку.

Штольман застыл. Сгорбился, с трудом разжимая пальцы, сведенные судорогой в левом кармане. Со стороны казалось, что у него болит сердце. Но болело не только оно. Ныло все тело, словно после жестокого усилия. Горела голова. Было трудно дышать. Он мучительными рывками всплывал из безумия, в котором чуть не захлебнулся, всхлипами загоняя в себя воздух, заставляя пальцы разжаться, а душу - вернуться на место.

- Что с тобой, Штольман?

Она обвила его шею руками, с тревогой заглянула в глаза. Он уперся лбом в ее лоб – точка опоры, линия финиша и возвращения к себе. Он дышал ею, закрыв глаза, и постепенно приходил в себя.

Она ничего не говорила, лишь поглаживала напряженную шею, и от ее движений злобный морок таял, уходил, оставляя лишь тягостное похмелье вины и память о том, что могло случиться.

- Я с тобой, слышишь?
- Ты со мной, - хрипло повторил он и обнял ее. Так и стоял, выздоравливая, успокаиваясь, унимая невольную дрожь, когда на улицу перед трактиром вылетела еще одна пролетка с Бойцовым и прочими.