Родные

«В творческих исканиях там рожден закон:
«Ближний в Зазеркалии ближнему – дракон»,
В неизвестность канули рыцари давно,
В мирной Зазеркалии смотрят их в кино…»
(Из сценария спектакля «Тень», театр ПГУ, 1976 год. «Рыцарь Ланселот».
Автор песен - поэт Валерий Ананьин.)

Сад около пансиона был невелик, но и в нем имелся не слишком посещаемый и порядком запущенный уголок. Именно здесь вели беседу Штольман и воспитатель Данилин. Учебный день был в самом разгаре, поэтому дети помешать никак не могли. Вызывать с занятий Володю сыщик не собирался, планируя встретиться с ним позже.

- Увы, мне Володя по-прежнему ничего не рассказывает, - признался искренне огорченный Данилин, - но таится все-таки меньше, чем от других. Последнюю неделю он особенно беспокоен. У мальчика есть что-то… важное и дорогое ему, какая-то вещица, которую он очень боится потерять.

- Откуда такой вывод? – спросил Штольман.

Данилин коротко и невесело улыбнулся.

- В закрытых школах трудно сохранить от чужого взгляда нечто… материальное. Но возможно. Даже в Доме воспитания обыск у воспитанников совершался только в случае крайней необходимости. Здесь – тем более, без веских причин рыться в вещах детей никто не станет. Но когда человек именно этого и опасается, он сам выдает себя. Тем более ребенок.

- Володя все время меняет тайник, но каждый раз сомневается в надежности последнего? – понимающе уточнил сыщик.

- Да, - подтвердил его догадку Данилин, - в какой-то момент он решил все время носить эту вещь при себе… Но в итоге не выдержал и счел такой способ хранения слишком опасным. И вчера с вечерней прогулки улизнул сюда. Чтобы не спугнуть мальчика, я не стал подходить близко. Вернулся он успокоенный, хотя и хмурый. Ночью и утром никакой особенной тревоги, и попыток перепрятать что-то я не заметил. Думаю, Володина тайна все еще где-то здесь.

Прищурившись, Штольман окинул взглядом подозрительный участок сада. Он представлял собой маленький пятачок, окруженный разросшимися кустами и старыми деревьями. Цепочка маленьких следов кружила по снегу, причем на обратном пути ее явно старались перетоптать и замести. Но возле самого могучего старого клена сугробы были примяты особенно сильно, а полоса налипшего на ствол снега заметно смазана.
Шагнув ближе, и присмотревшись, Штольман на уровне своего плеча увидел дупло – совсем небольшое, и оттого малозаметное, если, конечно, специально не выискивать. Для мальчишечьей руки – в самый раз, а вот сыщику пришлось скинуть пальто, чтобы обшарить возможный тайник. Сухие листья, рассыпающиеся от прикосновения, колючий ломкий хворост… И – что-то гладкое, ровное, удобно уместившееся в ладони. Штольман сжал пальцы, и вытянул находку на свет. Она была обернута разлинованным тетрадным листом, не слишком аккуратно, но тщательно. Под слоем бумаги обнаружилась ярко-голубая, плотно закрытая жестянка из-под леденцов «Ландринъ». Сыщик легонько встряхнул коробочку. Послышался лишь легкий шелест.

- Господин Штольман, пальто, – напомнил ему Данилин.

Он бросил на воспитателя сердитый взгляд, но все-таки оделся. Нашарил в кармане нож, и лезвием аккуратно подцепил крышку.  Вынул из жестянки еще один бумажный сверток, внутри которого оказалась обрезанная по краям маленькая фотография. На темном фоне хорошо видна была девочка лет десяти, которая сидела на стуле, и серьезно смотрела в объектив. По бокам в кадр попали еще чьи-то руки, и края юбок, так что снимок не являлся одиночным. Но вот кто на нем запечатлен, и в каких обстоятельствах?

Приглядевшись, сыщик понял, что за спиной у девочки – классная доска. Даже какие-то слова, написанные мелом, заметны, и часть рисунка, или схемы. Гимназия? Очень вероятна. Смущала только одежда учениц. Очень простые, но широкие и светлые платья с пышными рукавами ничем не напоминали привычную форму с фартуками. Кончено, оставался вариант, что фото все-таки домашнее, сделанное в комнате для занятий, с сестрами, или подругами. Но если это так, поиски сильно затруднятся.

На обороте снимка не было никаких надписей. Штольман опять сосредоточился на изображении. Круглое лицо девочки обрамляли белокурые вьющиеся волосы. Глаза казались темными, а их взгляд – очень знакомым. Как и рисунок губ. Девочка явно имела самое прямое и близкое отношение к настоящей Володиной семье…

- Странная одежда для гимназистки… - задумчиво пробормотал сыщик, - если только это не частная школа, с другими правилами.

- Разрешите, я взгляну? – обратился к нему Данилин.

Несколько минут он рассматривал снимок, сосредоточенно хмурясь. Наконец, сказал:

- Думаю, вы правы, господин Штольман. И я даже могу предположить, чьи именно ученицы здесь сфотографированы.

- И? – вопросительно вскинул бровь сыщик.

- Марии Николаевны Стоюниной*. Если не ошибаюсь, они с мужем открыли свою гимназию в начале восьмидесятых. Детей там стараются не стеснять, отменены наказания, впрочем, как и поощрения. Не так давно Мария Николаевна ввела вот такую форму для учениц. Поверх обычной одежды девочки, придя на занятия, надевают широкие голубые халаты**. Очень похоже на…

Он кивнул на снимок.

- Вы знаете адрес этой гимназии? – спросил Штольман.

Данилин виновато развел руками.

- Но, думаю, выяснить его не составит труда…

- Безусловно, - ответил сыщик.

Он осторожно убрал фотографию во внутренний карман пальто. Жестянку завернул в бумагу, и снова спрятал в дупле дерева.

- Я постараюсь сегодня же привести снимок обратно, - сказал Штольман, - постарайтесь, чтобы Володя не проверял пока свой тайник.

- Хорошо, - понял его Данилин, - вы не будете сейчас разговаривать с мальчиком?
Штольман покачал головой.

- После того, как выясню все, что возможно, о фотографии. Поэтому не упоминайте о моем визите, господин Данилин. И – благодарю вас за помощь.

***
Яков уехал вчера вечером. А она уже сегодня сходит с ума от страха за него, тревоги, и огромного желания просто оказаться рядом. Еще и никаким делом заняться нельзя! На работе появляться опасно, ходить по городу – тоже. Нельзя навестить Зою, и узнать, избавилась ли она от чужого голоса. Или съездить к Вере Кречетовой, и помочь ей с учениками… И к себе пускать никого нельзя – кроме Антона Андреевича. Необходимо изображать больную и слабую, причем постоянно, даже среди близких. Потому что, увы, дяде нельзя доверять. Его Тень должна быть убеждена, что племянница и правда, на нервной почве серьезно занемогла. Поэтому Анна, вынуждена находиться у себя в комнате, будучи одетой в ночную рубашку и капот. Правдоподобия ради…

Но если так продолжится, она и правда, заболеет! От бездействия. Почему именно ей нужно сидеть тихо, и только ждать? Невыносимо. Несправедливо, в конце концов!

Возмущенный взгляд зацепился за веточку с тремя шишками, по-прежнему стоявшую на подзеркальном столике. Анна подошла ближе, медленно опустилась на стул. Осторожно тронула резные, теплые чешуйки. Вздохнула, точно отпуская прочь сумбур обидных мыслей. Ощутила на мгновение хвойные аромат – благодаря только ли одним воспоминаниям? А может быть, сухая ветка еще немного, но пахнет смолой и морозом. Как в тот самый день, когда Яков вернулся из Петербурга, и они встретились в парке…

Он вернется. Он опять обязательно вернется. Главное, чтобы с ним ничего плохого больше не случилось! А ей надо всего лишь ждать. И поберечь себя. Ради Штольмана, и ради их будущего ребенка. Теперь по поводу своего состояния у нее не осталось никаких сомнений. Как жаль, что поделиться этим пока ни с кем нельзя. И родители, и Яков будут еще больше волноваться за нее. Но поводов для тревоги сейчас и так достаточно.

- Мяяя…

Анна обернулась. Пушкин сидел рядом с кроватью, напоминая рыжую мохнатую елочку. Глядя на хозяйку, умильно склонил на бок голову, и моргнул. Не улыбнуться в ответ было совершенно невозможно. Анна встала, а котенок тут же запрыгнул на кровать, важно прошествовал к подушке, и посмотрел на хозяйку, точно уговаривая взять с него пример. Анна, скинув домашние тапочки и прихватив мягкий клетчатый плед, послушно устроилась на постели. Пушкин ткнулся носом ей в щеку и довольно замурлыкал.

- Ничего-то ты не знаешь, - сказала Анна, - скоро в доме будет кто-то еще младше. Будет ползать за тобой и ловить – чтобы поиграть. Но ты не бойся, хватать тебя за хвост мы не разрешим! А ты, - она строго погрозила пальцем, - не вздумай царапаться!

Котенок только зевнул, являя полное бесстрашие. Наверное, уж за кого, а за Пушкина волноваться и правда, не стоит. Он очень умный, и никогда не обидит маленького. Но и себя в обиду не даст. Анна осторожно положила руку себе на живот – пока еще совершенно плоский, конечно. Интересно, сможет ли она как-то увидеть ребенка? Он ведь тоже – душа, которая постоянно с ней. Вдруг…

Она закрыла глаза, стараясь сосредоточиться, потянулась мысленно к тому созданию, что скоро придет через нее в этот мир. Сперва ей стало очень спокойно. Тепло. А потом в мягкой темноте замерцал крошечный, не больше ногтя, золотистый огонек. Анна тихонько засмеялась. Она ведь уже видела его! Только в виде соврем крошечной искры. В ту ночь, когда Яков спас ее от страшного венчания. А она не захотела уезжать домой.

- Так вот значит, когда… тебя создали, - прошептала она, поглаживая складки халата.

Все правильно. Мироздание знало, что делало, когда возместило ей пережитый ужас того дня столь чудесным и желанным подарком. Теперь главное, сделать все, чтобы поймать Крутина. И разобраться с тем негодяем, который заманил их всех в теневую ловушку. Почему-то ей кажется, что гром грянет очень скоро. Все должно решиться в ближайшее время. Они освободятся от последних пут, которыми их повязали Тени. И смогут быть вместе, спокойно и радостно ожидая появления сына. Или дочери…

По маленькому пятнышку света пока и не разобрать, кто это…

Надо все-таки помочь Штольману. Она ведь может это сделать, даже не выходя из комнаты. Нужно просто поговорить с дУхами. Расспросить Раймонду. Почему та женщина, которую она все время приводит с собой, так боится за сына? Но обратиться к астралу Анна не успела. Ее сморил сон.

… Она видит гостиную в их собственном доме. Вслед за Домной туда входит Полина, а навстречу гостье встает мама. Безукоризненно вежливо приветствует. С искренним огорчением сообщает, что Анна очень плохо себя чувствует, и видеть ее нынче никак нельзя. Полина качает головой, всплескивает руками, словно не может скрыть тревоги. Расспрашивает, выясняя подробности. Мама скорбно сообщает неутешительные прогнозы якобы от доктора Милца. Брови Полины застывают в трагическом изломе. Она просит позволения прийти еще раз, чтобы навестить «дорогую подругу», когда той станет лучше. Мама, помня суровый наказ «никого не пускать», в более чем туманных выражениях отодвигает подобную перспективу на пару недель. Не дождавшись приглашения задержаться на чай, Полина вынуждена откланяться…

Анна в тревоге распахивает глаза. Что это? Уже случилось или еще только произойдет? Как быть? Она вскакивает с кровати, путаясь в пледе, и набросив его на плечи, подходит к окну. От крыльца движется стройная фигура в черном – Полина. Но вовсе не к воротам! Чуть-чуть переменив направление, госпожа Аникеева сталкивается с вышедшим из аллеи дядей. Петр Иванович галантно раскланивается с ней. Полина сперва ведет себя сдержанно, затем делает маленький шаг навстречу, кажется, смеется какой-то дядиной шутке. Он предлагает ей руку, на которую Полина грациозно опирается, и пара скрывается за деревьями. Анна сердито и беспомощно смотрит им вслед.

Почему они не подумали о том, что Полина может начать действовать через дядюшку?! Тот и сам по себе всегда был весьма чувствителен к женским чарам, а уж его Тень, кажется, и вовсе не знает пределов донжуанству. Госпожа Аникеева – необычная, по-своему красивая дама, чья внешняя холодность может легко разжечь интерес. И если она действительно, помощница Крутина…

Анна стиснула руки на груди, натянув плед так, что ткань чуть не затрещала. Добровольно, или же нет, но вот таким же образом Полина могла подставить, и довести до гибели Клюева, подбираясь к Анне! А теперь на очереди дядя? Пусть он сейчас в плену у Тени, говорит, а порой и делает страшные вещи, но ведь это дядя! Родной и любимый человек. Которого Анна ни за что не отдаст на съедение - ни Крутину, ни кому бы то ни было еще!

Она заметалась по комнате, чуть не споткнувшись о Пушкина. Замерла, услыхав возмущенное «Мя!». Медленно села на постель, извиняясь, протянула ладонь к котенку. Пока Пушкин настороженно ее обнюхивал, немного успокоилась. Что ж, Анна знает, откуда может грозить опасность. Значит, есть шанс предотвратить беду. Дядя вернется, и она постарается с ним поговорить.

Но что она ему скажет?

Анна опустила голову, сгорбилась, потерянно глядя перед собой. Настоящего дядю она могла бы постараться убедить. Хотя, помнится, в случае с другой Полиной, в деле о шальной пуле, он ее предупреждений не послушал. А сейчас и вовсе, им управляет Тень! У которой своя мораль, и какая-то извращенная логика. Потому Анна даже правды не может ему сказать, чтобы не сделать хуже.

Пушкин встал на задние лапы, цепляясь передними за плотный подол ее капота. Требовательно заглянул в лицо. Анна взяла котенка на руки, прижала к себе. Может быть, ничего страшного и не происходит? Полина просто приходила выяснить, как самочувствие подруги. Петр Иванович просто заинтересовался привлекательной особой женского полу, которая случайно оказалась у него на пути…

А не слишком ли много совпадений?

Нужно что-то делать. Непременно.

Скорей бы Яков приехал домой!

______________________________________
*Стоюнина Мария Николаевна – русский педагог, жена педагога и публициста В. Я. Стоюнина, основательница знаменитой женской гимназии в Санкт-Петербурге.

https://ljwanderer.livejournal.com/279623.html

https://pedsovet.org/article/na-cem-sto … a-i-na-kom

** К сожалению, автор не нашла точной даты введения подобной формы в гимназии Стоюниной, и самопроизвольно отнесла этот факт к первой половине 1890-х годов. О том, что такая одежда реально существовала, свидетельствуют воспоминания Нины Гаген-Трон, которая посещала гимназию в начале XX века:

«Ходили все девочки в голубых сатиновых халатах и легких тапочках, которые оставались в гимназии. Преподавали великолепные учителя: Н.О.Лосский, муж дочери Марии Николаевны Стоюниной, читал в VIII классе логику, а И.И.Лакрин — психологию. Стоюнинки гордились своей гимназией и своей свободой обращения…»

https://vena45.livejournal.com/143255.html

Продолжение следует.