Поединок

«Всё это так заманчиво, что даже не смешно,
Совсем неплохо стать на время чьей-то тенью,
Покорно исполнять чужие повеленья,
О, в этом, право, есть разумное зерно!»
(Из сценария мюзикла «Тень» «Зачем я буду лгать…». Первая Христиана-Теодора «Ну что же, проигравшему приходится платить...». Автор сценария и песен - Ирина Югансон)

Когда Антон вслед за начальником ворвался к Мироновым, то не сразу понял, что происходит. Штольман стоял у подножия лестницы, накрепко ухватив за ворот Петра Ивановича, так, словно собирался придушить. Держась за перила, тут же замерла бледная от ужаса Мария Тимофеевна.

- Госпожа Аникеева – пособница преступника, которому нужна Анна! – яростно выкрикнул Штольман, - Петр Иванович, слышите меня? И вы помогли ее похитить!

Подвижное лицо Миронова сморщилось, неуловимым, жутким образом объединяя насмешку, отчаяние и страх. Он попытался что-то сказать, вернее – прохрипеть, но в этот момент из кабинета шагнул Виктор Иванович, который мгновенно оказался рядом с братом. Дальнейшее произошло одновременно – Штольман ослабил хватку, адвокат Миронов резко и коротко размахнулся… И Петр Иванович повалился набок, прямо на ступени лестницы.

Закричала Мария Тимофеевна. Но деверь был цел, и теперь, нелепо вздрагивая, медленно пытался встать, держась за стену.

- Где Анна?! – голос адвоката Миронова был совершенно бешенным, - куда ее забрала твоя…

Он задохнулся, не закончив фразы. А Петр Иванович, словно марионетка с перерезанными нитками, шарахнулся вдруг к перилам, не сводя глаз с висевшей над лестницей гравюры. В прямоугольнике деревянной рамки, за стеклом, смешавшись с изображением морды оскалившегося тигра, невероятно четко отразилось лицо младшего Миронова. Ниже по стене шла странная изломанная Тень, не повторившая последнего движения человека.

… Молодец, брат. Паразиту давно пора было врезать как следует. За мою глупость, которая обернулась предательством. За Зинаиду… За тот спектакль с горничной… За Аннушку, которую я сейчас не смог защитить. Она не услышала меня, не поняла… Или тоже не смогла сопротивляться? Ваш храбрый котенок ринулся в бой, как тигр, но Полина не обратила внимание на впившиеся в складки пальто коготки. А Паразит ухватил Пушкина за шкирку, отрывая едва не с куском ткани, метнулся в коридор, и забросил в соседнюю комнату, захлопнув дверь. А возвратившись, увидел довольную Полину, и Анну, которая укладывала перед зеркалом волосы.

В черных колодцах глаз госпожи Аникеевой мерцает холодная вода.

- Благодарю вас, Петр Иванович! Сегодня вы сделали очень много для племянницы… и для меня! Видите, Анна так обрадовалась встрече, что выразила желание пройтись. Вы не откажетесь спровадить нас на воздух тем же скрытным путем? Не хотелось бы столкнуться с кем-то. Увы, лишь вы один доверяете мне!

- Почту за честь протянуть нить Ариадны через это лабиринт! – мурлычет Паразит, прикладываясь к бестрепетной руке дамы.

Я пытаюсь кричать, предупредить Анну, заставить ее очнуться, но… Через Паразита удается издать лишь чуть слышный хрип. Полина ловит мой взгляд, и с улыбкой теснит прочь из комнаты.

- Анне нужно одеться, - поясняет она.

А за порогом, точно бы оступившись, повисает на мне, и придя в крайне недостоверное смущение, впивается в мои губы поцелуем…

… Но сейчас Паразит отделился. Я вижу его на стене… Почему? Неважно! Главное, не пустить обратно.

- Сгинь, тварь! – хочется рычать, а получается глухо и сипло.

Паразит изгибается в шутовском поклоне, бросает с ехидной усмешкой:

- С какой стати? Неужели тебе было скучно со мной?

Жаль, под рукой нет никакого оружия. Только деревянные столбики перил, которые не дают мне упасть – напоминая притом прутья клетки. Выломать хоть один вряд ли получится…

- Я не пущу тебя больше… Исчезни!

- Ты позволил один раз – этого достаточно, - шипит Паразит, - да и зачем гнать меня, ты всегда мечтал прикоснуться к запредельному. Разе наша дружба не пошла тебе на пользу? Ты же получил богатство. А деньги - это независимость и возможность поступать, как вздумаешь. Это женщины – любые, на выбор! Покупай и пользуйся! Что не так? И даже твой брат не может ныне читать тебе мораль – он сам не лучше.

Не показывать страха. Не отступать. Неважно, какой ценой, но я должен переселить эту самоуверенную мерзость. Анна в беде, ей нужна помощь, но Паразит способен только испортить все! Как в случае с дуэлью…

Что-то кричит Виктор. Или Штольман? Я не могу обернуться, я должен видеть это чудовище, держать его хотя бы взглядом! Бог весть, почему он выскочил прочь, но нельзя упускать этот момент. Срывающийся голос нашей Амазонки где-то за спиной повторяет:

- «Тень, знай свое место!». Скажите так Петр Иванович! Скажите!

Мария Тимофеевна подсказывает мне заклинание против нечисти? Чего еще я не знаю о моих близких? Пытаюсь выпрямиться, но меня опять ведет в сторону. Нет уж, тут как с хищником – слабины давать нельзя!

- Петр Иванович! – резко и зло кричит мне в ухо Штольман, - повторяйте: «Тень, знай свое место!».

- Не верь глупостям, - подбирается, словно перед прыжком, Паразит, - что они там понимают? Хочешь снова стать просто безобидным шалопаем, вечно младшеньким, всегда неправильным? Только со мной ты можешь сохранить власть…

Мне некогда болтать с тобой. Я наслушался за эти годы, хватит! И если это и правда, выход, то:

- Тень, знай свое место!

Паразиту некуда отступать. Мечется туда-сюда по стене, взмахивая враз удлинившимся руками. Что-то пытается говорить о грязном мире, жадных и подлых людях, об инстинктах и черных сторонах души, без которых существовать невозможно. О силе и могуществе… Мол, не ты – так тебя… А потому – бери свое, бей первым!

Ну вот и получи!

- Знай свое место! Тень, знай свое место!

Мой удар сносит со стены несчастную гравюру. Тигр… Нет, ядовитая змея, которая рвется сквозь стекло в последних попытках ужалить, извивается на ступеньках. Задыхаясь, я твержу заклинание, давлю ногами гадину, хотя умом понимаю, что вряд ли можно затоптать Тень… Но я чувствую, что сопротивление Паразита слабеет. Что-то, все это время почти незаметно сдавливающее мозг и сердце, соскальзывает ослабевшей петлей, распадется, тает. Я свободен. Теперь по-настоящему свободен! Только ноги не держат. Я сажусь на ступени. Виктор и наши сыщики что-то спрашивают, теребят… Вздрагивающая рука протягивает стакан с водой, – наверняка Амазонка побеспокоилась.

Сейчас, друзья. Я переведу дух, и все скажу. И непременно поеду с вами. Аннушка…

- Полина… упоминала… Управление… - удается, наконец, вполне четко произнести, - и вас, господин Штольман… Только не знаю – зачем…

***

- Сейчас ты приведешь себя в порядок. Оденешься. И молча пойдешь со мной. Мы заедем в Управление полиции. Ты пройдешь в кабинет Штольмана… Тебя ведь впустят…

Голос обволакивает туманом. Становится очень спокойно – не нужно думать, что-то решать. Просто слушаться, и выполнять приказы. Тогда все будет хорошо и правильно.
Нельзя. Не смей. Возьми себя в руки, вспомни. Так уже было, и это плохо, очень плохо. Нужно причинить себе боль, и тогда ты проснешься. Но момент упущен. Пальцы перебирают волосы, заплетают, скручивают узел на затылке… Но не желают дернуть сильнее прядь, или уколоть шпилькой. Не получается опустить взгляд, - а ведь на столике есть что-то важное, то, что может помочь очнуться. Но она видит только собственное отражение – и то отстраненно, словно чужую фотографию.

Повинуясь сказанному, встает. Одевается. Сорочка, корсет, платье. Пальто и теплый платок.

- Вот так. Молодец, - одобрительно произносит голос, - в Управлении ты скажешь Штольману, что хочешь поговорить наедине. Попросишь запереть дверь. А потом подойдешь как можно ближе, и выстрелишь в сердце. Затем откроешь окно, и выберешься через него на улицу. Я буду рядом, и помогу тебе. Мы уедем.

Прямо в руки ложится револьвер.

Нет. Я не буду этого делать…

Но просыпается нечто, уже забытое, слабое, мерзкое, липкое. Оно откликается на страшный приказ, тянется, рвется исполнить:

«Он предал меня… Он достоин смерти…»

Их двое. Полина, и Тень. Которая почувствовала, что можно попытаться снова стать главной. А я сейчас одна, и меня становится все меньше… Я несу смерть. Как бедная Зоя. Но Зоя победила. И я… Я не могу убить Якова. Нужно вспомнить хорошее. Но картинки прошлого скользят мимо, я не в состоянии зацепиться за них, удержать. Приказ стучит в висках, отгоняя все остальное. Управление все ближе. Что мне делать?

«Все правильно. Мы отомстим…»

- Когда ты увидишь Штольмана, то подойдешь, и выстрелишь, - еще раз спокойно напоминает Полина.

Должен быть выход. Другой выход. Из полицейского участка.

***

- Анна Викторовна? Так точно, была здесь, - докладывал вытянувшийся по стойке смирно дежурный, - еще утром. Вот как Антон Андреевич отбыл, к судье, так после и барышня Миронова зашла. Вас спросила…

- А сейчас она где? – прервал его Штольман.

- Не могу знать, - ответил тот, - я только хотел кабинет-то открыть, чтоб она там подождала.  А барышня не дослушала, и по коридору пошла. А тут задержанного привели, я отвлекся, и больше Анну Викторовну не видел.

К счастью, Анну заметили другие служащие. По их словам, она постояла у кабинета, потом двинулась дальше, причем очень медленно, через силу.

- Почему не остановили? – гневно выкрикнул сыщик.

- Так думали, она того, с духом говорит, - растерянно признался городовой, - бледная вся была, смотрит мимо, шепчет что-то… Нельзя ж мешать.

Или страшно.

- Где моя дочь? – не выдерживает Виктор Иванович.

Мироновы – оба, тоже здесь. Ни больное сердце одного, ни слабость после победы над Тенью другого не смогли удержать братьев дома. Коробейникова Штольман отправил в книжную лавку – на случай, если Полина и ее жертва находятся там.

- Так через черный ход и ушла! А потом – через калитку на заднем дворе.

Оказалось, что уходила Анна, выбирая самые глухие маленькие улочки, по направлению к Затони. Ни с кем не говорила, не просила помощи, напротив – шарахалась от тех, кто пытался ее предложить. Почему она не осталась в Участке? Что внушила ей Аникеева? На окраине города к погоне присоединился Коробейников. Ни в магазине, ни в жилых комнатах, которые занимала Полина, он никого не обнаружил.

- Я думаю, что Аннетт боится сделать нечто страшное, - с трудом переводя дыхание, говорит Петр Иванович, - и возможно, именно в отношении вас. Когда я… он выводил их через флигель… Аннушка прятала что-то под пальто…

***

Револьвер кажется неподъемно тяжелым. И при этом невозможно разжать руки, отбросить его. Она должна выстрелить. Должна. В сердце… Нет. Нет. Никогда. Чего бы это не стоило! А если – в свое сердце? Тоже нельзя. Не потому что Анна боится, а потому что она не одна. Не одна… Маленькая искра. Тепло их ночи. Любовь и доверие. Никто не должен пострадать. Никто!

Она останавливается на речном обрыве, тяжело привалившись плечом к дереву. Со всхлипом выдыхает воздух. Волосы, выбившиеся из-под платка, падают на лицо. Где-то в отдалении мерещатся голоса – такие знакомые, родные. Она вслушивается невольно, надеясь, что этот блаженный сон наяву придаст ей сил.

- Аня! – раздается совсем близко.

Яков… Руки сами собой стискивают и револьвер.

- Не подходи… Пожалуйста, не подходи…

Голос почти не слушается, но ей удается предупредить. Однако Штольман быстро идет прямо к ней, несмотря на поднятое ею оружие. Он уверен в Анне. Он знает, что она не может причинить ему вред. Или убежден, что успеет спасти ее – от нее самой.

Я люблю тебя. Я не убийца! Я не хочу… Она медленно, чувствуя в мышцах острую боль, отводит руки в сторону и вниз. Туда, где за краем обрыва течет не замерзшая до конца река. Там пусто. Никого нет. Закрыв глаза, Анна представляет черную полынью, чьи кривые очертания напоминают неумело нарисованное сердце.

Гремит выстрел, и оружие наконец-то падает на снег.

Продолжение следует.

__________________________

Гравюра, которая висела над лестницей в доме Мироновых, по мнению автора: