- 8 –

Узнав о том, где сейчас Штольман, Анна пришла в негодование. Первым порывом было бежать туда и высказать все, что она об этом думает. Вторым тоже. Она вскочила со стула и зашагала к двери. Подхваченная вихрем ее эмоций сводка вспорхнула со стола, закружилась, упала перед Анной. Машинально Анна нагнулась и подобрала ее. Взгляд снова споткнулся о слово «кража» и упал на «терпимость». Анна постояла, держа листок в руке, потом медленно прошла на свое место. Села, раскрыла журнал происшествий, макнула перо в чернильницу и начала почти машинально переписывать полуграмотные каракули.

Неясное чувство, вызванное эти словами, занимало все больше и больше места в душе, но пока не добралось до сознания. Нечто непривычное, ранее посещавшее Анну крайне редко. Движение пера по бумаге помогало успокоиться и сосредоточиться на нем. Почему-то ей теперь казалось важным разобраться в своих чувствах. Она снова прислушалась к себе, анализируя, как… как Анна Штольман, а не Анна Миронова. Сомнение. Да-да, это было сомнение, порожденное характером преступления. Или еще что-то?

Кража. Никаких мертвых тел. Никаких духов. Что именно будет делать Анна в борделе? Может, поэтому Штольман и не сказал ей, куда едет? Ну и что, запальчиво возразила Анна Миронова Анне Штольман. Что за беда в том, что я бы отправилась туда вместе с ним? Помогла бы ему. Он совсем не умеет разговаривать с девицами из заведений, не сочувствует им. А я бы могла…

На этом месте Анна Штольман саркастически спросила: «Могла бы что? Вести с ними беседы? Брать отпечатки пальцев? Кстати, нужное умение, неплохо бы освоить». Анна Миронова в ответ фыркнула. Похоже, сарказм и склонность к анализу перешли к ней от мужа вместе с фамилией. Это вообще не важно, отпечатки и прочее. Я была бы рядом и знала, что со мной он в безопасности!

«Не обманывай себя», - строго сказала Анна Штольман. «Дело вовсе не в его безопасности. Утром ты спокойно отпустила его одного. А теперь, когда узнала, где именно произошла кража, тебе не терпится быть рядом. Скажи честно, ты его ревнуешь!». «Я?! Никогда!» «Ревнуешь-ревнуешь». «К кому?! Он презирает этих девиц!». «Он твой, и ты не хочешь, чтобы его рассматривали эти искушенные в плотской любви девицы». Анна смяла сводку и разорвала ее на мелкие клочки. Ну да, да! Она ревнует.

И как только она призналась себе в этом, ревность перестала быть жгучей. Чувство потеряло остроту, словно демон из восточной сказки, которого можно укротить, назвав его настоящим именем. Анна вздохнула свободнее. Ревновать Штольмана! Фу, какая глупость. Девицы могут проглядеть все глаза, для него это ничего не значит. Стало быть, и для Анны тоже.

Анна сгребла обрывки в небольшую горку на столе и огляделась в поисках мусорной корзины. Неожиданное холодное дуновение приподняло ей волосы, а бумажный холмик оставило нетронутым. Анна повернула голову и вздрогнула. Мертвая девушка, виденная нынче утром, пристально смотрела на нее через окно.

- Кто ты? – спросила Анна и поправилась: - Где ты?

Девушка отступила. Стекло покрылось морозной дымкой, на которой штрихами проступил рисунок. Дрожащие тонкие линии продержались всего мгновение, потом все исчезло. Анна схватила перо и набросала на бумаге увиденное.

Капля, заключенная в квадрат. Под ним нечто вроде толстой стрелки, указывающей на северо-запад, с двумя растопыренными полукружьями в основании. Лаконичный ребус, которые обычно так трудно разгадывать. Анна задумалась. В голове почему-то всплывало давнее воспоминание.

…Пасмурный осенний день, за окном моросит дождь. Полутемный класс навевает дремоту. Месье Дюбуа клюет носом, пока девочки трудятся над переводом сложного текста. Впрочем, больше делают вид. То одна, то другая застывает над тетрадкой, неподвижными глазами уставившись в окно.

- Allons, mesdames, - шелестит учитель, протирая слипающиеся глаза. Нет, надо что-то делать, он сейчас просто уснет. Дюбуа с усилием поднимает себя со стула и плетется к двери, не заметив, что за его спиной на пол планирует маленькая книжечка, напечатанная на дрянной желтой бумаге.

- Excusez-moi, une minute, - он выходит в коридор и идет в туалетную освежиться. Как только дверь за ним захлопывается, класс просыпается. Ковальская сидит ближе всех, но Сенцова проворнее. Она вскакивает с места, хватает книжечку и бежит с добычей в дальний угол класса. Девочки окружают ее и читают название: Les Lupanars de Pompéi («Лупанарии Помпеи»). Слово незнакомое, но картинки внутри все объясняют. Среди девочек происходит маленький катаклизм: возмущенный шепот, смущенные смешки, жарко горят уши и щеки, но невозможно оторваться от обнаженных фигур, стыдной жизни, обычно скрытой за дверями спален.

В коридоре слышатся тяжелые шаги. Месье Дюбуа возвращается. Зашуршали платья, простучали каблуки, вихрь взметнулся и опал, оставив после себя лишь раскрасневшиеся лица и новое тайное знание. Учитель находит всех на своих местах, и даже книжка лежит там, куда упала.

Анна жмурится и трясет головой, но последняя увиденная картинка впечаталась в память: выбитое на камнях изображение. Это стилизованный указатель в обитель греха: толстый стебель, сидящий на основании из двух кругов...