Если бы у Штольмана был поэтический склад ума, он сказал бы, что Эля мерцает на грани материального и невещественного, то являясь во плоти, то растворяясь в полумраке. Но Яков Платоныч избегал поэзии в сыске, поэтому он видел перед собой субтильную блондинку, которая предпочитает держаться в тени во всех смыслах слова.
Полуденный ветерок теребил задернутые занавески, они вздувались и опадали, то позволяя паркету жарко сиять под солнцем, то заштриховывая его причудливым узором. От этого свет в комнате был неверным, колеблющимся, он словно бы менял очертания предметов и выражение лица сидящей перед Штольманом девушки.
Пушистое облако светлых волос, зеленые глаза, бежевое платье скромного покроя. Тонкая, словно бестелесная фигурка. Полная неподвижность скованных внутренним напряжением плеч. Лишь длинные нервные пальцы постоянно играют с чем-то вроде толстой нити.
- Давайте еще раз, сначала. Вчера вы были заняты с четырех до половины шестого. Моника просила вас сказать Валерии Карловне, что уходит, это было около шести. После этого вы находились в гостиной до полуночи, потом ушли к себе. Ничего подозрительного не видели и не слышали.
Эля кивнула, не поднимая глаз.
- Почему Моника сама не подошла к экономке?
- Не знаю, - еле слышно сказала девушка.
- Кого еще вы видели после половины шестого?
Эля пожала плечами и как-то съежилась.
- Вы принимаете опиум?
Неожиданный вопрос застал ее врасплох, она дернулась и испуганно посмотрела на Штольмана.
- Почему вы дали его Тюлькину?
- Я не…
- Сколько вам платила Мадам?
Эля замотала головой.
- Неправда! Она мне не платила!
- Неужели? Так вы ей поставляли клиентов бесплатно?
- Какие клиенты! Я ничего…
- И Фрау не возражала? А что, если я спрошу у нее?
- Замолчите, вы! – от злости она похорошела, черты лица заострились, проступили, словно на проявленной фотографии. – Не смейте!
- Почему Моника ушла так вдруг?
- За ней пришел ее кавалер! – в запале она забыла об осторожности.
- Что за кавалер?
- Стриж! – и Эля смолкла, тяжело дыша.
- Почему вы скрывали это?
Она отвернулась.
- Так почему вы скрывали, что за Моникой приходил Саня Стриж?
Она стиснула руки так, что костяшки побелели.
- Чего вы боитесь?
- Что он убьет меня, как грозился! – выкрикнула она в отчаянии и залилась слезами.
- Не успеет, - спокойно сказал Штольман. – Раньше поймаем.
- Поймаете, как же, - бормотала Эля всхлипывая, - с такими-то деньгами!
- С какими деньгами?
- А то не знаете! Он с саквояжем был, - последние слова потонули в рыданиях.
Штольман кивнул притихшему Булатову на графин с водой. Алешка наполнил стакан и протянул его девушке, но Эля этого не заметила. Она тряслась, икала, раскачиваясь взад-вперед, все глубже уходя в омут истерики. Штольман отобрал у Булатова стакан, помедлил и прицельно плеснул водой девушке в лицо. Холодно сверкнувшая струя шлепнулась в переносицу, разбилась на отдельные капли и потекла по щекам, смывая слезы. Эля захлебнулась, закашлялась, глядя на Штольмана испуганно и непонимающе. Яков Платоныч дал ей отдышаться и велел:
- А теперь рассказывай все по порядку.
Допивая остатки воды, Эля быстро, словно боясь потерять решимость, выложила свою историю. Около шести к ней постучалась Моника. Попросила Элю помочь ей, потому что сама очень торопилась. Эля вышла к ней в коридор и увидела Саню с саквояжем руках. Стриж пообещал Эле «прирезать, если она вякнет о нем хоть словечко».
Сбивчивая исповедь подходила к концу, когда где-то во дворе раздался резкий звук, от которого Эля подскочила на месте. Штольман озадаченно поднял бровь. Полицейская свисток все не смолкал. Яков Платоныч кивнул Булатову:
- Сходите-ка посмотрите, что там.
Подняв что-то с пола, он с усмешкой покачал головой, еще раз посмотрел на заплаканную Элю и вышел вслед за Булатовым, плотно прикрыв дверь.
Отредактировано Lada Buskie (27.08.2023 23:42)
