Неизвестно, заподозрил ли что-то Штольман или услышал, но он вошел в кабинет в ту минуту, когда Анна закрывала задвижку. Бойцов выглядывал из-за его спины. Сразу все поняв, Штольман кинулся к окну, дернул его на себя, высунулся по пояс. Куда там! И след простыл. Николай Ефремович схватил лежавшую на столе суму, побежал за Булатовым, может, еще удастся поймать беглеца. Но Штольман иллюзий не питал. Мальчишка знает про собаку. Если не дурак, прицепился к какой-нибудь пролетке, чтоб сбить след. Он еще раз внимательно осмотрел улицу. Ну да, вон телега пылит.

Штольман с досадой захлопнул задребезжавшее окно и шагнул к жене:
- И зачем, скажите на милость, вы это сделали?

Дрожа от нервного возбуждения, Анна сказала с излишней горячностью:
- Чтобы спасти его и вас!
- Меня?!
- Я не могу позволить вам стать палачом!

Яков Платоныч задохнулся, словно получив пощечину.
- Что?! – спросил он еле слышно.
- Да! Да! Как вы могли… угрожать розгами ребенку!
- Он вор!
- Он ребенок прежде всего!
- Закон для всех один!
- При чем тут закон! Бить его… выпытывать сведения… это бесчеловечно! Как вы могли опуститься до такого! Неужели вы оправдываете…
- Это вы оправдываете вора! – задетый за живое, Штольман окончательно вышел из себя. – Вы устроили преступнику побег!
- Пусть… можете и меня за решетку посадить, вы ведь полицейский и не можете солгать ради родного человека. А если б это был наш сын, вы бы тоже приказали его сечь?
- Если нашему сыну суждено стать вором, лучше ему вовсе не родиться!

Они стояли друг против друга, бледные и напряженные, раненные взаимным непониманием и невозможностью что-либо изменить. Вновь, как когда-то, каждое сказанное слово ранило до глубины души, вызывая ту жгучую боль, которую способен причинить только близкий. И невозможно было ни разойтись, ни объясниться.

Раздался стук в дверь. Их шатнуло друг от друга, мучительное замыкание разъединилось. Потерявший вдруг все силы Штольман мог только смотреть, как, не дыша и не слыша собственного сердца, уходит от него Анна.