Как Бойцов и предполагал, Штольман в этот момент сидел за столом, на котором стоял графинчик с прозрачной, как слеза, и такой же горькой «смирновской». Крахмальная скатерть, салфетки, хорошая закуска и прочие удобства отдельного кабинета были предложены ему опытным хозяином, который лично встретил важного гостя. Господину Бирюкову с первого взгляда стало ясно, что его высокоблагородие находится в опасном состоянии, и, заботясь о его уединении, он обеспечивал безопасность собственного заведения.
Штольману было все равно, куда идти. Он остался на службе, но чем занимался, припомнить не смог бы, даже если бы старался. С трудом дождавшись часа, когда уйти было прилично, он надел котелок, взял трость и через какое-то время обнаружил, что неподвижно стоит у входа в ресторан, пугая зазывалу. Тут подоспел хозяин и с поклоном проводил Штольмана туда, где можно было всеми способами добиваться желанного забытья.
Однако то ли Яков Платоныч потерял сноровку, то ли верные средства перестали быть таковыми, но успокоение не приходило. Снова и снова вспоминались ему обидные слова и еще более обидный поступок. Снова и снова он приходил в бешенство, усмирять которое становилось все труднее. Неужели она до сих пор так ничего и не поняла о нем самом и его службе?! Почему для нее имеет значение возраст, а не преступление? Как она могла назвать его палачом! И при чем тут сын? Дьявол, почему Анну иногда так трудно понять? Ведь понимает же он все, что говорят другие женщины, и даже то, о чем они умалчивают. Но Анна… Черт, хоть бы кто-нибудь объяснил ему однажды, что происходит в ее голове!
Штольман достал револьвер и принялся чистить его, без зазрения совести воспользовавшись ресторанной салфеткой. Обычно эти нехитрые действия помогали ему отвлечься и сосредоточиться. Теперь же на краю сознания вдруг проплыла тяжкая сумрачная мысль, додумывать которую не хотелось. Он даже отложил «бульдог», потому что подспудное ощущение было связанно именно с ним. Штольман потер ладонями лицо. Что за дрянь лезет ему в голову?
Вслед за этим подумалось неожиданное. Цыганенок, следивший за ними, со странным набором барахла в суме… Анна была с ним наедине… Что, если она… Вдруг это было наваждение?! Ей заморочили голову! Может, на месте воришки она увидела какого-нибудь невинного агнца? И вообразила себе бог весть что! Конечно, она возмутилась.
Сознание прояснилось. Да-да, была какая-то дьявольщина. Он, Штольман, тоже был как в тумане. Повелся на слова Анны, как мальчишка. Вспылил, вместо того чтобы все объяснить. А ведь будь на ее месте, например, стажер, приструнил бы и растолковал все от начала до конца. Анна теперь тот же ученик. Одно дело гостевать в участке, другое – быть на службе и видеть все ее неприглядности. Разумеется, Анне пока не все очевидно. Отчего же ему это и в голову не пришло?! Оттого, что он ее потерял! Голову то есть. Словно кто-то разжигает его чувства до такой степени, что он не может себя контролировать. И теперешнее бешенство так же неистово, как давешняя ревность. Черт возьми!
Графинчик пустел, закуска оставалась почти нетронутой. Кто-то из обслуги изредка заглядывал в кабинет. Яков Платоныч не обращал на это внимания, а потому пропустил момент, когда в дверь вошла гостья и уселась напротив него. На этот раз призраки прошлого не встревожили его - дама не скрывала своего лица, и оно не было знакомо Штольману.
С минуту они мерили друг друга взглядами. Штольман отстраненно рассматривал дорогое платье, причудливую шляпку, с трудом державшуюся на буйных кудрях. Темные глаза, смуглая кожа, роскошные брови – нет, он никогда не видел этой женщины. Она изучала его пристально, с напряженным интересом, и заговорила только тогда, когда осталась довольна впечатлением.
- Здравствуйте, Яков Платоныч. Меня зовут Белла Исаевна Шварц. Вы можете задать мне три вопроса.
Порывшись в памяти, Штольман вспомнил, где слышал это имя, и пришел в раздражение.
- Что вам от меня нужно?
- Помочь вам помириться.
- Откуда вы знаете о ссоре?!
- Видела в зеркале. Два вопроса вы уже использовали. С третьим не промахнитесь.
Штольман раскрыл было рот и снова закрыл. С трудом собрался с отяжелевшими и расползающимися мыслями. Но вопрос получился коротким:
- Почему?
- Яков Платоныч, для вас важнее вор, для Анны ребенок. Для вас закон, для нее правосудие. Оттого и не понимаете друг друга, что слышите только свое, а не то, что говорится на самом деле. Она от вас «посадить ребенка», вы от нее – «отпустить вора». Вы от нее «у нас в семье будет вор», она от вас – «я не хочу ребенка». Хотите договориться – молчите и слушайте. Все объяснения на холодную голову после горячих объятий. Но объяснения обязательны. Не оставляйте камень в душе.
На покрасневших скулах заходили желваки, но Штольман ничего не ответил. Белла Исаевна кивнула ему на прощание, встала и с достоинством удалилась. Яков Платоныч смотрел ей вслед, медленно остывая, а повернувшись к столу, обнаружил, что графинчик исчез. Некоторое время он собирался с мыслями, потом вызвал официанта и потребовал холодной воды.
- Желаете со льдом?
Штольман кивнул.
- Графин или стакан?
- Тазик! И кофе в кофейнике.
