Другой день

«- Звенит над головой неведомая птица,
И дышится легко, и радостно идти!
Лежит огромный мир как чистая страница... -
… - Счастливого пути! Счастливого пути!»
(Из сценария мюзикла «Тень». «Финал». Автор сценария и песен — Ирина Югансон)

- Маша … Поздно уже, ложись.

- Ох, Витя! Так ведь и ты не спишь, как я погляжу?

-  Не сплю. Тебя жду.

- Только поэтому? Или тоже думаешь о том, что будет завтра?

- Что будет, что будет… Наша дочь выйдет замуж. Наконец-то.

- Ты тоже нервничаешь, Витя. Меня-то не обманывай…

- Все-то знает моя умная жена. Иди ко мне… Вот. Выросла наша маленькая девочка, будем теперь снова вдвоем…

- Ну что ты говоришь! Аннушка остается здесь, с Яковом Платоновичем!

- Маша, ты же понимаешь, что это не навсегда. Ну полгода, год… А потом все равно свой дом заведут. И правильно …

- Витя, но как же…

- Что, Маша? Что тебя так удивляет?

- Н-ничего… Просто Аннушка … такая неопытная! Как же она справится, сама! Хозяйкой…

- Так ведь и не научится никогда, если будет на вторых ролях! Ничего, даже если и спустит все жалование мужа на медицинские книги … Или пособия по духовидению, как думаешь? Штольман не слишком … удивится.

- Витя, ну что за шутки! Аня – разумная девочка, к тому же скоро…

- Что?

- Скоро … станет именно женой! Любимого человека! Это, между прочим, многое меняет. Я тоже не все умела, а как стали мы семьей – по миру тебя не пустила!

- Ну вот видишь … А Анна – вся в тебя: умная, добрая, заботливая. Отчаянная…

- В тебя: честная и справедливая! И храбрая.

- Храбрость – это разве не твое наследство? Амазонка…

- Ну вот что ты смеешься? Витя! Витенька…

***

Как всегда – перед важным и ответственным делом он не в состоянии уснуть. И никакие разумные доводы о необходимости отдыха не действуют. Штольман в сотый раз перебирает мысленно детали завтрашнего торжества, вспоминает, все ли, зависящее от него, он приготовил? Документы. Кольца. Новый костюм – на днях доставленный от портного. На брачном обыске * стоят подписи поручителей, которые подтверждают его право вступить в законное супружество.

И завтра около полудня, в церкви Николы-на-Росстанях их с Анной обвенчает батюшка Василий. Почему она так хотела, чтобы обряд был проведен именно там? Чтобы ничто не напоминало о мерзком спектакле гипнотизера? Не желала рядом лишних досужих глаз? Или очередное предчувствие? Очень вероятно – именно последнее. Потому что и сам Штольман, договариваясь с батюшкой Василием, понимал, что венчаться им нужно только здесь. Это будет правильно. Почему так? Очередной привет от параллельных миров, которые нашли еще одну точку пересечения – храм Николы-на-Росстанях?

Строгий приказ немедленно заснуть, отданный самому себе, не возымел действия. Завтра их с Анной уже ничто не сможет разделить. Она будет носить его имя. Как и будущий ребенок. Первое время его жене будет спокойнее под родительским кровом. Советы и помощь матери - совсем не лишние для нее в новом положении. О котором Мария Тимофеевна уже знает… И сумела никого по этой причине не убить. И даже не испепелить взглядом, хотя, что уж говорить – сперва пыталась. Однако, радость от осознания перемен перевесила негодование по поводу скорости оных. И вся энергия будущей бабушки была направлена на подготовку к праздникам, и на обустройство комнат молодых.

Что ж, особняк на Царицынской – удобное место. И счастливое. В будущем их с Анной отдельный дом непременно будет таким же.

Кажется, эта мысль его успокоила. Сыщик заснул. В пустом номере некому было обратить внимание на еле заметную улыбку, притаившуюся в уголке плотно сомкнутых губ.

***

Ей хорошо спалось в эту ночь. Крепко. Сны были туманными, но очень светлыми, в них тягучим медом из ложки переливалось солнце, звучал родной голос и веселый смех. В какой-то момент Анна увидела у себя на коленях букет одуванчиков, из которого она то и дело вынимала все новые цветы на прочных длинных стеблях, и сплетала их между собой. Желтая пыльца слегка щекотала нос, сладкий запах напоминал о детстве. Когда же одуванчиковый венок был готов, Анна торжественно подняла его, и… Водрузила на кудрявую голову – самую лучшую, самую любимую в мире.  ** И право слово, этот венец подходил сей голове не меньше, чем благородный лавр! А символизировал он верность, преданность. И счастье… ***

Когда Анна открыла глаза, ей показалось в первую секунду, что десятки золотых одуванчиков разлетелись прочь. Но это были солнечные искры на ресницах, рожденные утренним лучом, проскользнувшим в комнату сквозь неплотно закрытые шторы. День свадьбы наступил. Анна засмеялась и легко соскользнула с постели, не потревожив пустующую половину, на которой даже покрывало почти не сморщило. Что-то ждет его грядущей ночью! Она ахнула, поразившись сама себе, закраснелась, прямо в рубашке подбежала к окну, одним движение дернула в стороны шторы. Апрель сиял голубым и золотистым, обволакивал, звал распробовать. Словно ее минувший сон. Только одуванчиков не хватало. Ничего! Все теперь обязательно будет. И одуванчики тоже!

… Свадебное платье отличалось определенной простотой, и его вполне можно было надеть самой. Хотя с рядом пуговиц на спине опять возникли некоторые трудности, поэтому подоспевшая помощь Марии Тимофеевны оказалась вовсе не лишней. Зато прическа стала личным творением Анны – высоко забранный узел волос и несколько локонов, слегка распушенных на висках. Все равно ведь выскользнут, так лучше уж возглавить сие безобразие!

Придумывая свой наряд на этот день, она решительно отвергла и фату, и даже венок. Правда, теперь мелькнула озорная мысль украсить прическу алым гиацинтом. Или белым – из тех, что стоят в гостиной. Но пожалела хрупкие южные цветы. Для них затонский апрель мог показаться слишком свежим. Пусть остаются в доме и ждут ее – уже замужнюю женщину.

- Аннушка, ты очень, очень красивая! – растроганно произнесла мама, глядя в зеркало из-за спины дочери, - и какой все-таки удачный фасон, совершенно ничего не видно!

Она коснулась все еще достаточно узкой талии невесты, обозначенной широким плотным поясом.

- Мама, - Анна улыбнулась заговорщицки, и приложила палец к губам.

Мама фыркнула, пытаясь, кажется, снова выразить всю степень своего неодобрения некоторой поспешностью дочери и зятя. Однако получилось плохо, потому что глаза выдавали несколько тревожную, но все-таки радость. И на губах сама собой то и дело появлялась улыбка. Мама начала торопливо и старательно поправлять локоны Анны, когда дочь вдруг быстро обернулась, и крепко ее обняла.

- Мама… Спасибо тебе.

- Да за что же, Аннушка? – растерянно выдохнула Мария Тимофеевна.

- За все, - зашептала Анна, - ты ведь поняла меня, ничего не знала еще, но поняла. Когда я вернулась, было так плохо, но я знала, что у меня есть дом. И что ты … меня любишь!

- Конечно, люблю, девочка моя. И тоже тебе … благодарна.

Мария Тимофеевна отстранилась вдруг, и заглянув дочери в лицо, произнесла:

- Ты все время почти все делала неправильно. Не так, как учили меня, как я сама тебе твердила… А потом оказывалось, что именно так и нужно было поступать.

- Мама…

Но Мария Тимофеевна быстро промокнула глаза, сглотнула, и продолжила уже совершенно другим тоном:

- Вот как с платьем, например! Да все модные картинки его манжеты не стоят. Как бы наш жених не остолбенел, тебя увидев. И гости заодно!

Анна только засмеялась в ответ. Ну уж растормошить окаменевшего жениха она точно сумеет!

***

Она спускалась с лестницы второго этажа, быстро и легко, придерживая подол белого платья. Детали были незаметны и неважны, главное – сама Анна, настоящая, светлая, спешившая ему навстречу. Штольману с самого утра не давала покоя какая-то зудящая тревога, настойчивое желание как можно скорее примчаться в особняк Мироновых, и увидеть невесту. Нет, не просто увидеть, а крепко взять за руку, и не отпускать. До самой церкви и обратно. И еще лет сто. Но сейчас беспокойство отступило. Он протянул руку, помогая Анне преодолеть последние ступени, а потом, вспомнив что-то, поднес к губам ее ладонь, не защищенную пока перчаткой. Как и в тот далекий осенний день глаза барышни Мироновой сделались совершенно огромными, удивленными и счастливыми. Только соломенной шляпки, сдвинутой набок, недостает.

Зато на груди приколота брошь, которую он привез ей из Петербурга...

Нет, хорошо, что нынче день совсем иной. Потому что теперь Анна Викторовна может совершенно спокойно шагнуть ближе к сыщику Штольману, и ответить ему поцелуем. Только совсем не в руку.

… К церкви Николы-на-Росстанях подкатили два открытых экипажа. Не были они украшены ни лентами, ни цветами, но вряд ли хоть для кого-то из Затонска оставалось в секрете их назначение. Впрочем, следовать за свадьбой судебного следователя пятьдесят верст без приглашения никто не решился.

Жених соскочил на землю первым, и помог спуститься невесте. Едва очутившись на земле, она тут же взяла его под руку. По традиции им надлежало увидеться только у алтаря, но кто бы и что возразил этой паре, все решившей по-своему? Конечно, Штольман и Анна направились к церковному крыльцу вместе, а следом уже шли поручители и подружка невесты. Полицмейстер и почтовый чиновник, доктор и начальник сыскного отделения, за локоть которого держалась молодая медицинская сестра… Как это и бывало раньше, сыщик Штольман и барышня Миронова ухитрялись объединить вокруг себя людей необычайно разных, однако достойных любого доверия.

Откровенно сиял – и мундиром, и лицом Николай Васильевич Трегубов. Сколь бы не было ему трудно с упрямым следователем, он искренне полагал, что бывший подчиненный заслуживает счастья. Ну, а все что было – дело тайное, государственное. Предыдущий брак Штольмана и остальные события наверняка связаны были с благом Отечества, и правильно, что его от оных цепей освободили – как только смогли. Браво Анне Викторовне, которая не отступилась от своего героя. Пусть живут долго и счастливо, и за себя, и за него, Трегубова. Хотя, кто знает, может быть, и ему доведется еще подойти к храму вместе с единственной женщиной… Нескоро, конечно, когда срок траура подойдет к концу, и сердце отболит.

Иван Алексеевич Тобольцев улыбался, надеясь, что никто не заметит его мокрых глаз. В этом храме могла бы венчаться Сашенька. Что же, другая девушка, та что душу его спасла, и с дочкой дала попрощаться, да в свет ее проводить – пусть у милой Анны Викторовны все сбудется, с человеком, который смог за Сашеньку заступиться, и обидчиков ее наказать. Дай Бог ему, и его невесте всего самого доброго.

Доктор Мезенцев был спокоен и благодушен. Занятным оказался этот городок, не соскучишься. А уж люди каковы – только и наблюдай, да предполагай, который сюжет из невеликого числа существующих с кем сбудется. Но иные умеют сценарии жизни ломать – сами для себя историю пишут. Вот и Анна Викторовна Миронова из таких. Недолго Серей Петрович с ней проработал, но не мог не оценить. Замуж выходит? На здоровье! Вернется. Непременно в профессию вернется, и даже суровый господин Штольман ей не помешает. Тут одна опасность – если сыщик ее своей коллегой сделает. Вот тут уже за выбор Анны Викторовны поручиться будет сложнее…

Антон Андреевич старался сохранять невозмутимый и солидный вид, но подозревал, что лицо его напоминает тщательны вычищенный к празднику самовар. Эх, да и что скрывать? От кого? Рад он, очень рад, что все подходит к такому правильному и всем необходимому концу. Да, всем, а не только Якову Платоновичу и Анне Викторовне. Люди должны знать, что и в жизни сказки могут заканчиваться счастливо. Что любовь сильнее лжи, а честь и долг приводят не только к могиле – помпезной, или же безымянной. И пусть не полцарства, но единственную Царевну герой непременно получит, и будут они жить, долго и счастливо.

Как и он сам – уже со своей Царевной.

… Все было почти так же, как во сне. Маленькая светлая церковь. Синее небо за переплетами окон, только не зимнее, а пронзительно весеннее. Венчальная свеча в руке. И рядом, с такой же свечой – серьезный, сосредоточенный Штольман. Неужели он и наяву опасается, что сейчас Анна передумает? Или ждет подвоха со стороны? Обряд идет своим чередом, рыжий батюшка проводит его с явным удовольствием, смотрит одобрительно. Как хорошо, что их венчает именно отец Василий. Добрый, понимающий. И варенье у него замечательное! Яков недавно еще одну банку ежевичного ей принес. И как-то получилось, что от той банки уже почти ничего не осталось. Кажется, Искорке тоже ежевика пришлась по душе. Интересно, а свежая ягода понравится?

Анна косится на Якова, вновь чувствуя ту самую теплую волну, которая так часто захлестывает ее с головой при одной мысли о Штольмане. «Мой! Никому не отдам! И он меня – никому». Сыщик ловит ее взгляд, чуть изгибает бровь. На щеке обозначилась ямочка. Ага, улыбается! Правильно, Яков Платонович, мы давно с вами вместе, муж и жена, осталось только отцу Василию ответить на его вопрос…

- Да! – убежденно произносит Анна.

- Да, - голос Штольмана столь же решителен и тверд.

Кольцо – гладкое, тонкое, само скользнула на палец. На руке жениха теперь – такое же.
Вот и все. И ничто не разлучит нас.

Яков наклоняется к ней, и от его поцелуя кружится голова, и так хочется длить эту минуту, но все-таки нельзя, и нужно прерваться – ненадолго.

Потому что уже во дворе, остановившись под деревом, они вновь приникают друг к другу – пока хватает дыхания. Анна поднимает голову, и вдруг ахает радостно и удивленно. Штольман смотрит наверх, и видит на ветке забавную хохлатую птицу. Оранжевая головка, похожий на лопатку хвост с желтой полоской, внимательные черные глаза.

- Яша, это же свиристель! – с необъяснимой нежностью говорит Анна, - помнишь, он мне снился?**** Как же он тут? Почему? Весной их можно видеть только в марте! *****

- Я думаю, его задержало очень важное поручение, - отвечает Штольман, и хитро щурится.

- Какое же? – спрашивает Анна.

- Нас поздравить, Анна Викторовна!

Собратья свиристеля могли быть вполне удовлетворены. Их порученца поняли правильно, и он мог засвидетельствовать и свершившийся брак, и абсолютное, яркое, бесконечное, как апрельское небо счастье молодоженов.

___________________________________

*Брачный обыск - письменный акт, содержащий определённые сведения о людях, собирающихся венчаться в церкви, и устанавливающий отсутствие препятствий к совершению их брака.

**См. драббл Atenae (Ирины Плотниковой) «Сыщики развлекаются». Опубликован на форуме «Перекресток миров».

«Закончив свою работу, Анна оглядывает венок с удовлетворением, хотя, на взгляд Штольмана, с размером она явно промахнулась. Попробуй его надеть, как раз на плечи и ляжет. Но Анна, кажется, и не собиралась его примерять. С таинственным выражением на лице она поворачивается к мужу и нахлобучивает своё творение ему на голову. Венец  проваливается до самых ушей. Должно быть, это очень забавно, потому что Анна тихонько хихикает. И поправляет венок так, чтобы он сидел набекрень, как когда-то сделала с его шляпой…»

***По народным поверьям одуванчик символизирует силу солнца и света, считается цветком верности, счастья.

****Отсылка к Главе Сорок Третьей романа «Другая ночь» - «Змея и птица».

Откуда взялся свиристель - см. работу Натальи_О (Натальи Осиновской «Несколько встреч в уездном городе». Опубликована на форуме «Перекресток миров».

«Стая хохлатых свиристелей перепархивала с дерева на дерево, склёвывая уцелевшие после зимы сморщенные яблочки-дички и рябину. Что-то потревожило их, и они вспорхнули, треща крыльями. Один, видимо объевшийся, остался и распушившимся шариком мрачно раскачивался на тонкой ветке, не пытаясь взлететь. Анна Викторовна в полном восторге сунулась поближе, пытаясь разглядеть его получше, и Яков только в последний момент успел перехватить её и вытащить из раскисающего сугроба…»

*****По информации, найденной автором, который ни в коей мере не является орнитологом, свиристелей можно видеть в области, соответствующей Затонску в начале зимы и ранней весной. Что задержало эту птаху до чуть ли не середины апреля? Только если свадьба Штольманов.

_________________________

Продолжение следует)))