Анна вошла в палату и невольно сморщилась: несмотря на открытое окно, дух в комнате стоял тяжелый.
- Да уж, розами не пахнет, - злорадно сказала санитарка. – Эти-то под себя ходят, не напасешься на них пеленок.

Словно в подтверждение ее слов, одна из тех, на кого она указывала, издала неприличный звук и бессмысленно заулыбалась. Вторая, судя по всему, была без сознания.  А третья отвернулась к стене.
- Что нос воротишь, их вот переменим, и тебя покормим.
- Да как же она есть будет в таком запахе! – не выдержала Анна.
- Чай, не барыня, потерпит! Небось сама виновата в своей хвори!

Анна заметила, как задрожали лежавшие на одеяле руки, и разозлилась окончательно.
- Нечего ее судить! Она здесь пациентка, такая же, как и прочие, и нуждается в лечении и уходе. В такой обстановке она никогда не поправится. Ее нужно немедленно перевести в другую палату!
- Нет у нас для нее места!
- Есть! Палата напротив пустует!
- Это для важных людей, а не для такой швали!

Анна сузила глаза и посмотрела на нахалку фирменным штольмановским взглядом.
- Придержи язык, не то живо места лишишься!

Санитарка не собиралась сдаваться.
- Да кто вам разрешил…
- Доктор Меер! – перебила ее Анна. – Ступай и приготовь постель, а я пойду за санитарами, пусть перенесут ее на новое место.

С минуту они буравили друг друга возмущенными взглядами, потом санитарка опустила глаза и шмыгнула за дверь. Кто ее знает, эту барыню, чего доброго, и правда доктору нажалуется. Анна подошла к женщине и успокаивающе сказала:
- Потерпи, милая, сейчас все устроим.

Больная по-прежнему смотрела в стену, но Анна и не ждала ответа. Она вышла в коридор, кликнула санитаров с носилками. Ее уверенный и властный тон действовал безотказно: очень скоро пациентка лежала у окна в другой палате, в чистой постели. Анна сходила на кухню и принесла жидкой больничной каши. Села на край кровати, зачерпнула ложку.
- Ешь потихоньку.

Больная долго смотрела на кашу, как на что-то незнакомое, потом перевела глаза на Анну.
- Давай-ка, за матушку, за батюшку, за кошку Мурку.

То ли кошка Мурка произвела впечатление, то ли проснулось чувство голода, но больная послушалась. Медленно и осторожно взяла она ложку в рот, проглотила кашу, облизнула губы.
- Вот и хорошо, - ободряюще сказала Анна. – А еще?

Понемногу тарелка опустела. Последняя ложка повисла в воздухе – утомленная усилиями женщина откинулась на подушки и уснула. Анна потихоньку вышла из палаты и отправилась разыскивать доктора Меера, благо, далеко идти не пришлось – он как раз обходил больных. Доктор одобрил ее самоуправство, а в ответ на вопрос о диете развел руками.
- У нас тут все-таки больница, голубушка, а не ресторан. Ей хорошо бы молока свежего, куриного бульону, яиц побольше. Но увы, не располагаем.
- А если я принесу все это?
- Буду только благодарен.

Не желая терять времени, Анна вышла на улицу, подозвала первого попавшегося парнишку и велела ему сбегать к Авдотье и передать, чтоб она сварила куриный бульон и пару яиц и принесла все это в больницу. Сунула монетку и обещала заплатить еще, когда поручение будет исполнено. Устроив все, как надо, Анна вернулась в палату.

Короткий сон освежил женщину, она выглядела чуть лучше. Анна подала ей стакан чаю и спросила, не нужно ли ей еще чего-нибудь. Та покачала головой.
- Как зовут-то тебя? – спохватилась Анна.
- Степанидой, - прозвучал чуть слышный ответ.
- А я Анна Викторовна. Я посижу тут с тобой, познакомлю тебя с моей Авдотьей. Она будет приносить тебе поесть домашнее.
- Благодарствуйте, барыня. Да только не обманитесь, не стою я вашей жалости.
- Я знаю, почему ты здесь. Ты сделала глупость и жестоко за нее поплатилась. Незачем наказывать тебя еще больше.

Степанида прикрыла глаза, но взбухшие веки все равно не смогли удержать слезы.
- Кабы глупость…
- Разве нет? Доверилась невесть кому, а тебя и отравили.
- Не было у меня другого пути. Вдова я. От мужа родить не смогла, а тут… снасильничали, и на тебе… Не надо мне этого дитя, родила б – и в омут головой вместе с ним…

Анна молчала, не зная, что сказать. Степанида вытерла щеки.
- Оно, может, и к лучшему, что теперь детей у меня не будет. Ни к чему мне. Одна, всякий обидеть может. Чужого ни носить, ни рожать не хочу. Ежели узнаю, кто мне травку дал – в ножки поклонюсь.
- Лучше доктору поклонись, - сердито сказала Анна.
- Доктору… оно конечно.

В сказанном Степанидой была странность, которую Анне хотелось прояснить. Выждав, она все же спросила:
- Как это ты не знаешь, кто травку дал? Наверное, говорить не хочешь.
- Не знаю, - равнодушно ответила Степанида. – Она лицо прикрыла, шаль сверху накинула. Руки запомнились – молодые, проворные, только на мизинце шрам колечком. В окошко стукнула, говорит, ежели детей не хочешь, отхлебни из того горшка, что я на крылечке оставила.
- Откуда же она узнала, что ты… что тебе нужна помощь?
- Сама в толк не возьму. Я батюшке на исповеди открылась, больше никому.
- Какому батюшке?

Задав последний вопрос, Анна тут же пожалела об этом. Степанида замкнулась, лицо посуровело.
- Не надо вам этого знать, барыня. Даст бог, вам не понадобится никогда, - и надолго замолчала.