Отдышавшись, Штольман поднял глаза и неожиданно узрел рюмку коньяку, протянутую дружеской рукой. Он схватил ее, выпил одним махом, поморщился. Минута, другая, и привычное тепло разлилось по телу, радуя душу. Глядя на него, Николай Ефремович налил и себе. Придвинул стул и сел рядом.

Какое-то время они молчали. Потом Николай Ефремович сказал:
- Забористая штука! – имея в виду вовсе не коньяк. Штольман покосился на него, но ничего не сказал.

Бойцов посидел еще немного, потом встал и прошел туда, где до сих пор валялся булыжник. Поднял его, покачал в руке на манер Штольмана. Посмотрел на Якова и пожал плечами.
- А я ничего не чувствую.

Повертел камень в руках и хмыкнул.
- Да он треснул! Однако... никогда бы не подумал, что подобный удар мог причинить булыжнику вред…

Штольман не мог заставить себя присоединиться к Бойцову. Ему не хотелось ни брать эту штуку в руки, ни даже смотреть на нее. Поняв это, Николай Ефремович убрал загадочный предмет в шкаф и вернулся на свое место. Яков посидел еще пару минут, потер лицо, вздохнул. Борьба с камнем – или с собой? – совершенно вымотала его. Но день еще не кончился, служба никуда не делась. И личное расследование нужно было продолжать.
- Я сегодня допросил Элю и Поликарпа, - словно услышав его мысли, сказал Николай Ефремович. Штольман посмотрел вопросительно.
- Эля крепкий орешек. Онемела и оглохла. Зато Поликарп болтал без остановки.
- Рассказал что-то интересное?
- О себе ничего особенного, хотя старался. Он в этом цветнике был яблоком раздора: чуть ли не каждая, по его словам, имела на него виды.
- Включая Фрау?

Николай Ефремович с улыбкой кивнул. Штольман полностью пришел в себя – схватывает, как обычно, на лету.
- Но вот что любопытно. Парень любит себя и деньги, большим умом не отличается. По всему выходит, его место при Фрау. Чем его покорила Эля – ни мне, ни себе объяснить не смог.

Штольман пожал плечами.
- Страсть?
- В нем столько же страсти, сколько в сапогах Еременко, - возразил Николай Ефремович. Сравнение озадачивало, но пояснений не требовало.
- Желание чувствовать себя защитником?
- Эля, конечно, эдакая прелестная хрупкая бабочка, но Поликарп… даже маменькин сынок Тюлькин даст ему сто очков вперед. Только о собственной шкуре и печется. Готов был заложить ее с потрохами.
- Я бы задался вопросом, что в таком случае в нем нашла Эля, - усмехнулся Штольман.
- Видимо, ей довольно было внешности, а силы характера и самобытности у нее на двоих. Но я к чему веду. Поликарп предполагает, что она его приворожила.
- Неужели?
- Понимаю твою иронию, и все же. Учитывая окружающую нас мистику, почему бы и нет?
- И как же она это сделала? Нашла колдунью?
- Опять-таки, сошлюсь на Поликарпа. Она, по его словам, не принадлежит к истинной вере, а исполняет неправедные обряды.
- К какой же такой вере она принадлежит? – поднял бровь Штольман. Николай Ефремович сделал паузу для вящего эффекта и ответил:
- К католической.