Агнесса Илларионовна сияла. Неожиданный визит сына, не воскресный, а среди недели, сам по себе был радостью. Вдобавок Павлуша явился румян и улыбчив, в добром расположении духа – отрада для материнских глаз. Только ест мало, что бы еще такое подать из его любимого?
- Агнесса, душа моя, прекратите потчевать Павла, - посмеивался Юрий Иванович. – Уж всего довольно, столько и троим не съесть.
Меж тем предмет родительского счастья вовсю наслаждался маменькиными пирожками. Что и говорить, всем хороша взрослая независимость, кроме одного: Красновский-младший скучал по домашней кухне, особенно в начале свободной жизни. Так что при любой возможности наверстывал упущенное.
Однако всему приходит конец. Павел понял, что съесть еще что-то больше не в состоянии, и с блаженным вздохом откинулся на спинку стула.
- Что, тяжела журналистская доля? – поддразнивая, спросил сына Юрий Иванович. – Все в бегах, и поесть времени нет?
- Истории сами в дверь не стучатся, - солидно ответил Павел. – Не подсуетишься – ничего не узнаешь.
- Забавно у тебя получается, увлекательно. Мы всегда читаем с интересом.
Павел вспыхнул от удовольствия. Все же отцовский комплимент – самый дорогой. Юрий Иванович на похвалу скуп, зато если одобряет, значит, есть, чем гордиться.
- Полицейские хроники – благодатный жанр, - сказал Павел.
- Что там благодатного? – вмешалась Агнесса Илларионовна. – Одни непотребства. Однако же твой слог до того хорош, что словно роман читаешь.
- Благодарю, маменька!
- Ты пишешь наглядно, словно и сам все видел, и нам показываешь. Что же, полиция тебя допускает до следствия?
- Представьте, да, отец. Стараюсь содействовать по мере моих скромных сил, так что даже господин Штольман меня не гонит. А он человек суровый и прессы не любит.
Агнесса Илларионовна неодобрительно поджала губы. Несмотря на восхищение очерками сына, она не жаловала полицейскую службу. Иметь дело со всяческой швалью, разбираться в грабежах и убийствах – нет, пусть этим занимаются другие. Ее мальчик не должен возиться в подобной грязи, тем более подвергать себя опасности.
Меж тем Павел продолжал, обращаясь к отцу:
- Сейчас господин Бойцов расследует дело, в котором есть восточный след: надпись, сделанная арабскими буквами. Я предложил показать ее вам. Не сомневаюсь, что если ее можно прочесть, на это способны только вы, отец.
Юрий Иванович усмехнулся, думая, что Павел преуспел бы не только в журналистике, но и в дипломатии.
- Ты сказал, надпись? На чем же?
- Она выбита на камне. Я принес вам оттиск.
С этими словами Павел вынул из кармана сложенный лист и передал его отцу. Юрий Иванович бросил взгляд на рисунок. Положил его на стол, расправил. Достал из кармана сюртука пенсне и насадил на нос, внимательно изучая написанное. Пробормотал: «Однако!» и глубоко задумался. Павел затаил дыхание. Агнесса Илларионовна следила за обоими со странной смесью гордости и раздражения. Вот и отец вмешивается в полицейские дела!
Наконец, Юрий Иванович отодвинул от себя листок, побарабанил пальцами по столу.
- Это фарси. Надпись гласит: «Иди на дно».
- И что это может значить? Это какой-то ритуальный предмет?
Юрий Иванович снял пенсне и принялся протирать его.
- Если бы это была записка, я бы с уверенностью сказал, что это так называемое «джаду». У персов это нечто вроде сглаза или проклятия. Колдун делает заговор на конкретного человека и вкладывает его в предмет. Чаще всего используются навязанные узлы, иглы, волчий жир, иногда бумажки с надписями. Потом предмет подбрасывают тому, на кого направлено проклятие.
- И… и что же?
- Персы верят, что если заговоренный предмет вовремя не найти, он будет исподволь разрушать человека. Правда, я никогда не слышал о том, чтобы для этого колдовства использовались камни. С чем связан этот предмет? С каким преступлением?
Павлу стало неуютно.
- Боюсь, что не могу ответить на ваш вопрос, отец.
- Не можешь или не хочешь?
- Признаюсь, ответ мне не известен.
Юрий Иванович помолчал.
- К такой порче обычно прибегают женщины, которые хотят избавиться от соперницы. Это древнее колдовство, не одобряемое магометанской верой, поэтому оно совершается втайне. С мужчинами об этом говорить не будут. Все же булыжник с надписью – странное сочетание. Пусть господа сыщики покажут его Бахраму, он делает могильные камни на магометанском кладбище. Возможно, он знает больше меня.
- Откуда вы знаете об этом колдовстве, если от мужчин его скрывают? – ляпнул Павел.
- От меня, - неожиданно ответила Агнесса Илларионовна. – Со мной в гимназии училась персидская княжна, мы были с ней дружны.
Она переглянулась с мужем, и в улыбке родителей Павел неожиданно увидел отблеск объединявшего их воспоминания. Оно озарило их лица тем чувством, которое всегда жило в их сердцах, но редко открывалось стороннему взгляду. Он смутился, словно подглядев нечто дорогое и сокровенное. Да так оно и было.
